Многие могут вспомнить, когда различные детские увлечения, спорт, искусство, техника или даже вязание спицами - неожиданно бывают востребованы в различные периоды жизни, изменяя даже ее направление.
К сожалению, музыка и пение, особенно пение, не выявили у меня никаких способностей, но то и дело, вписывались в многочисленные жизненные эпизоды, попадая, правда, под определение «и смех и грех».
Упорно следуя программе «гармоничного развития строителей коммунизма», после знакомства с «шедеврами мирового искусства» -это установка фонтанов и статуй в парке , власти решили, что пора нас образовывать еще и музыкально. В станичной « избе-читальне», так называли едва ли не единственную уцелевшую после войны хату ( она до сих пор, перекосившись стоит в центре станицы) в трех комнатках, где уже была библиотека, читальный «зал», заваленный журналами и газетами длинный стол, и зубной кабинет - решили проводить еще и занятии «музыкального кружка народных инструментов». Желающих заниматься нашлось человек тридцать, а балалаек всего пять или шесть. Больше никаких инструментов не было, а ждать очереди , когда балалайка попадет в руки у меня не хватило терпения, и через два или три занятия я заявил руководителю, к большой его радость, что кружок покидаю.
Кстати, здесь же собирались и многочисленные шахматисты станицы.
С первого сентября в школьное расписание занятий уже включили уроки пения, но до самого ноября их все не было и не было - не могли найти преподавателя. Поскольку пение, особенно хоровое, постоянно сопровождало все праздники и дни рождения, отмечаемые в каждой семье,
то и уроки нам представлялись веселыми и разудалыми.
И, наконец, к нашей радости, объявили, что… «первый в истории станицы урок пения» состоится – нашелся преподаватель!
К нашему великому удивлению, завуч для знакомства привела известного всем, и живым и мертвым, руководителя духового оркестра, который сопровождал станичников «в мир иной». Умирали станичники чуть ли ни через день, ( а хоронили всех обязательно с музыкой, такая была мода) , то коллектив духового оркестра был известен каждому и пользовался большим уважением. Играли они, без всяких репетиций, но слаженно и главное громко, а звук барабана и огромной трубы был слышен в разных краях станицы, напоминая лишний раз о «бренности нашей жизни». Сам руководитель играл на небольшой трубе похожей на пионерский горн, и, судя по отзывам, играл отлично.
«Фишкой» оркестра был момент, когда перед входом на кладбище процессия, согласно ритуалу останавливалась ,оркестр замолкал, и вот тогда в скорбном молчании над опечаленными людьми раздавалась нежная, пронзительная и печальная мелодия одинокой трубы… У всего народа, если даже хоронили незнакомого бомжа, наворачивались слезы, а родственники рыдали и падали в истерике.
Особый эффект достигался, когда руководитель доставал приспособление, напоминающее пробку и закрывая или открывая
отверстие в трубе, извлекал какие-то неизвестные нам звуки, от которых
«мороз пробегал по коже», а волосы сами по себе шевелились на голове.
Начальство, направив к нам руководителя духового оркестра, решило,
что проблема музыкального образования решена, а что мы будем петь, торжественное или похоронное, уже не имело значения.
Завуч ушла, а мы со страхом уставились на учителя. Нам он казался представителем загробного мира, на время покинувшего кладбище. То, что
мы сейчас будем разучивать мелодии из репертуара погребального духового оркестра, никто не сомневался.
-Будем разучивать песню: На краю окрестных сел - после знакомства объявил учитель.
-Ну, точно! – подумал я – на краю всех сел всегда бывают кладбища, значит, о них и будем петь.
- Достаньте листки или тетради, будем записывать слова - продолжал учитель – а пока прослушайте мелодию.
- А ноты тоже будем учить? – робко спросил кто-то из наших.
- Никаких нот!- категорично и даже сердито отреагировал учитель – надо все запоминать «на слух»! А эти «закорючки» только забивают голову и отвлекают от мелодии!
Затем он достал свою трубу и начал в нее дуть, активно используя пробку. И чем дольше он дул, вернее играл, тем веселее становились наши физиономии, поскольку и без музыкального образования мы определили,
что такая мелодия больше подходит для свадьбы, чем для прощания с покойником. Слова песни, которые учитель записывал на доске, нам нравились все больше и больше. Каждую строчку куплета
он проигрывал на трубе, поэтому мелодию, я думаю, все запомнили на всю жизнь.
Да и начало песни нас заинтриговало:
Вешним солнцем окроплен,
Расцветает в поле лен
Ходит по полю девчонка,
Та, в чьи косы я влюблен…
Особенно всем понравился последний куплет:
Слышишь, полон чарок звон,
Пей до дна за долгий лен!
За девчонку - сговоренку,
Ту, в чьи косы я влюблен!
Правда, вопросы вызвало непонятное для всех слово «сговоренка»,
которого не смог объяснить и преподаватель. Но ребята, уже бегающие к девочкам на свидания, и старше нас на два- три года, хихикали, трактуя его как-то, по - своему.
До конца четверти мы хором пели про «влюбленного в косы» парня, «девчонку – сговоренку» и за «полные бокалы, которые надо выпить до дна».
А поскольку кто как поет, в хоре определить трудно, а оценки надо выставлять каждому, учитель объявил, что на следующий урок он будет вызывать к доске каждого, петь самостоятельно. Это нас озадачило и стало предметом эмоционального обсуждения на всех переменах.
И этот день наступил!
За время уроков мы уже знали, какие у кого певческие данные и заранее сидели с физиономиями в «тридцать два зуба».
Учитель несколько раз дунул в трубу, проверил ее рабочее состояние, а затем, проходя между рядов, стал подозрительно пристально нас разглядывать. Мы сидели, влипнув в парты, моля Бога, чтобы пронесло. Высмотрев меня на последней парте, он скомандовал:
-Пойдет петь Зеленый!
Класс облегченно вздохнул и приготовился…
Все знали, что на днях я подрался с его сыном Петей, который был
старше всех, но учился с нами в одном классе. Ничем себя не проявлял,
был парень как парень. Но после того как его отец стал учителем,
Петю словно подменили. Отпускал, кому не попадя, «щелбаны», приставал
к девочкам и вел себя, как - бы сейчас сказали – агрессивно. Пробегая мимо
меня на перемене, он, ни с того ни с чего, вырвал у меня из рук библиотечную книгу и забросил в грязную лужу. Я на него набросился, и, несмотря на полученный удар под глаз, вцепился двумя руками ему в лицо. Один раз он меня с себя сбросил, но вторая атака была более успешной. Я удачно вцепился в его физиономию, да так, что он уже стал звать на помощь.
Нас еле растащили, но результат схватки был, как говорится «на лицо», точнее на лице. У меня синяк под глазом, у Пети разодранная в кровь физиономия, с различной глубины царапинами. После он всем жаловался и
советовал со мной не связываться, так как «дерется как девчонка» и что
«драться не умеет, а только царапается». Я долго ходил оскорбленным такой оценкой, пока, лет через сорок, не узнал, что, оказывается, применил один из стилей самообороны монахов Шаолиня.
Делать нечего, и я, подбадриваемый моим другом Володей Нагаем , он
даже пожал мне руку, уверенно вышел к доске, в надежде, что «искусство
примирит враждующие стороны». Однако, взглянув на преподавателя, я почувствовал, как мое сердце начало медленно смещаться в район пяток.
Учитель, расставив ноги, стоял в позе палача, ожидающего на помосте свою жертву, правда, вместо топора держал трубу, похлопывая по ней ладонью.
Еще раз, осмотрев меня, он скомандовал:
- Будешь петь последний куплет! Приготовься!
Я, сколько позволяли легкие, втянул воздух и приготовился...
- На счет :-…два!... три! Начинай! – он вырвал из трубы пробку и что есть силы, дунул мне прямо в ухо!
С перепуга, чтобы еще перекричать трубу, я во все горло заорал:
Слышишь, полон чашек звон,(!)
Пей до дна за долгий лен, (!!)
- За девчонку (!!)…
- здесь преподаватель опустил трубу и с удивлением на меня уставился, явно не ожидая такого энтузиазма.
Я же, продолжал, не снижая голоса:
…сговоренку,
В ту, в чьи косы я влюблен!!!
Допев куплет до конца, я повернулся к классу и удивился. Из сорока шести
учеников, за партами осталось человек пять. Остальные сползли под парты, икая от смеха. Я отправился на место, не понимая, что смешное было в моем исполнении - я ведь так старался!
После моего исполнения никто из класса не смог пропеть ни одной строчки, несмотря на все старания учителя. Меня, почему-то обвинили в срыве урока и вызвали в школу маму, что сделать было не трудно, так как жили мы через дорогу. Мама на меня «напустилась», и чем бы все это закончилось, если бы еще подключился отец, догадаться не трудно. Но за меня вступилась, пришедшая проведать сестру, тетя Сима.
-Зинька –обратилась к маме тетя Сима на чистой кубанской
«балачке» - Зинька, чого ты хлопця лаишь? (зачем ты парня ругаешь)- вин и
малым спивав « в попэрэк», помнышь? ( он и маленьким пел невпопад).
Они предались воспоминаниям, а я заодно тоже вспомнил, что еще в классе первом - втором, когда я пытался петь со взрослыми, тетя Сима всегда комментировала:
- Ленька! Ты всэ время тяныш попэрэк. Лучшэ помовчи! ( ты все время тянешь невпопад, лучше помолчи!)
Теперь эти воспоминания смягчили обстановку, а сестры, удивляясь
полному отсутствию у меня музыкальных данных, списали на «медведя,
наступившего сразу на оба уха».
Вскоре учитель, привыкший, что под его музыку плачут и рыдают, а не
корчатся от смеха, разобиделся и ушел к своему оркестру.
После ухода отца Петя присмирел, и только поцарапанная физиономия еще долго напоминала о минутах проснувшейся гордыни.
Уроки музыки, сольное исполнение, оценка тетей Симой моего «поперечного» пения, не прошли даром. В дальнейшем, я не пытался петь ни при каких условиях, даже в хоре училища, под угрозой лишения стипендии.
Закомплексовали меня так, что только доблестная и родная Советская Армия, в лице старшины Соломко, разбудила загнанный неправильным воспитанием талант. И время моего взлета наступило!
АРМИЯ! ТРИ ГОДА !!
Служба в рядах нашей доблестной и легендарной Советской Армии
исправляла все «косяки», приобретенные на «гражданке». Лень, вредные привычки, какое-то неумение и много чего еще, исправлялись в рекордные сроки, двумя, старыми как мир, мотивациями. Это - еда и сон!
И такое мощное оружие, которое виртуозно использовалось во всей армии для решения различных проблем, от тактических до стратегических, находилось в руках одного человека – старшины!
Старшина в армии - это командир, учитель, отец и товарищ ! А зачастую
и предмет веселого «армейского юмора».
Старшина Соломко…дослуживал до пенсии последние два – три года, грузный и огромный. Чтобы взглянуть ему в лицо, мне, при росте 180 см.,
приходилось откидывать голову назад. Разговаривал, в основном, на украинском, но чувствовалось, что к русскому языку тоже проявлял интерес, периодически вставляя в речь русские слова, что делало ее веселой и колоритной. Некоторые его выражения я законспектировал в записной
книжке:
… сичас пойдем собырать бомажкы (сейчас пойдем собирать бумажки)
… кто там гастрит? (кто там острит?)
…Зэлэный, цэ тыби ни институт физкультуры, тут родине служить надо ( Зеленый, здесь тебе не институт физкультуры, здесь родине служить надо)
… я думал, шо ты хоть одын умный ,а ты такой же дурень як и вси
( я думал, что ты хотя бы один умный, а ты такой же дурной, как и все).
… шо ты там брешишь, шо оны ржуть, як кони?! ( что ты там врешь, что они хохочут, как лошади ?!).
Мы с интересом выслушивали от старшины различные наставления, замечания и особенно рассуждения о жизни, что скрашивало далеко не всегда веселые «армейские будни».
Когда и какую применить мотивацию, сон или еду – старшина за время службы изучил в деталях.
Надо повысить физ.подготовку? Нет ничего проще!
Перед входом в столовую ставился гимнастический конь без ручек, и только перепрыгнув его в длину, можно было попасть на обед. .
Повысить культуру? Тоже не проблема, хотя немного и хлопотно.
Найденный на территории взвода окурок, сразу же после отбоя, укладывался на носилки и уносился далеко за казармы. Там рылась яма, окурок в нее бережно опускали и с песней засыпали землей.
Но к песне отношение было особое. Командиры решили, что служба в армии – это самый счастливый период жизни, и он должен пройти радостно и с песнями. Поэтому в строю все должны петь, не важно, куда этот строй идет.
После отбоя нас выводили на плац, и мы маршировали под любую
песню, пока старшину, «покемарившего» пару часов в каптерке, не начинало клонить ко сну. Под марш мы переделали все пришедшие на ум песни, что
стало нам даже нравиться. Мы маршировали под :
- Ой ты Галю, Галю молодая,
Подманулы Галю, повызлы с ообой…
-На сопках Манчжурии (несмотря на вальс)
-У моря на рейде эсминец стоял…
- Ревела буря, дождь шумел…
-Солнце красит нежным цветом стены древнего кремля…
-Разгромили атаманов, разогнали воевод…
-Нэсэ Галю воду…
И много еще других, от официальных до народных, всех долго перечислять.
Вскоре мы так наловчились, что кто-то уверенно заявил:
- Под марш мы можем спеть передовицу из «Правды»!
Но самым могучим стимулом, просто «кузницей» по выявлению талантов, был момент, когда нас, уставших, невыспавшихся, и вечно голодных, учуявших уже запах столовой, останавливала команда:
-Запевай!
А так как есть хотелось всегда, даже во сне, в один из особо критических дней, я первым среагировал на «запевай» и неожиданно для себя, заорал:
Непобедимая и легендарная,
В боях познавшая радость побед,
Тебе любимая, родная армия,
Шлет наша Родина песню-привет!
И меня заметили! Вернее - услышали! Все же, школьное «музыкальное образование, пение под трубу, участие в «конкурсах» в чьем классе лучший Тарзан –- наконец, дало свои результаты!
В дальнейшем, поскольку слова популярных песен я знал от начала до конца, в отличии от многих энтузиастов, периодически выдвигаемых в «запевалы», то стоило мне проорать начало песни, взвод вспоминал слова, дружно подхватывал, а там уже было все равно, поешь ты вдоль или в поперек. Меня из второй шеренги перевели в первую, да еще крайним слева, где было «штатное» место всех армейских «запевал».
Получив такое признание чуть ли не всей «семьи народов», а со мной служили осетины, евреи, татары, украинцы, калмыки, русские и грузины, -
-я засомневался, а не пела ли тетя Сима сама в «поперек»?
А песни были одна другой лучше! Кто только мог мычать, с воодушевлением песню подхватывали, удивляясь своими открывшимися способностями:
Каждый воин парень бравый,
Смотрит соколом в строю.
Породнились мы со славой,
Славу добыли в бою!
Но одну песню, уже по заказу старшины, мы исполняли каждый день, и когда шли на обед и когда маршировали на плацу:
Шла с ученья третья рота
У деревни на виду
Мимо сада-огорода
Мимо девушек в саду!
Заканчивалась песня словами:
А причина здесь одна - да, здесь одна,
Через месяц вдруг женился,
Наш товарищ старшина!
Возможно, эпизод, пропетый в песне, навевал на старшину душевные воспоминания, он добрел на глазах, а если это было вечером на плацу, то отпускал пораньше спать. Что и говорить – сила искусства!
Однако, самое серьезное испытание ожидало нас, когда взвод выходил перед столовой на финишную прямую. Как только разведка доносила, что перед столовой курсируют дежурные офицеры, а периодически и начальник штаба, старшина, чтобы заработать от начальства «очко», был к нам, как никогда требовательным. Понизив голос, он объявлял:
- Хто будэ лучше всих добрэ спивать, тот идэ…
( кто лучше всех будет петь, тот идет…+)
Здесь он, в зависимости от офицерской аудитории, озвучивал различный призовой фонд:
…идэ в субботу в увольнение. (идет в субботу в увольнение)
…освобождается от бега в противогазах.
…не идэ в наряд на кухню.
…не идэ вечером на плац, спивать писни (не идет вечером на плац петь песни)
И таких «призов» у старшины хватило бы на весь хор Советской Армии .
Но самым ожидаемым и волнующим был день, когда старшина сообщал, что если кто «отличится - идет на первый черпак»!
При словах «первый черпак» на меня накатываются, несмотря на прошедшие десятилетия, теплые ностальгические воспоминания о годах не всегда «суровой армейской жизни».
Удачно проведенное мероприятие «первый черпак» придавало счастливчикам силы, любовь к ближним и прекрасное сытое чувство на…
целые сутки! Не трудно представить, когда тебя, готового завыть от голода, первого запускают в столовую, где во главе каждого стола стоят огромные
20-литровые алюминиевые кастрюли с борщом или супом, сваренным на
первоклассном бульоне. Ты хватаешь черпак и дрожащими руками начинаешь наливать себе чего ты хочешь – жирного сверху, густого снизу,
возмущаясь, что такие мелкие тарелки. Затем вылавливаешь черпаком мясистый мосол, который обязательно кладут в каждую кастрюлю,
и…вгрызаешься в него всеми 32 – двумя зубами! А когда подойдет основная группа, успеваешь его обглодать, и даже выбить костный мозг.
Зашедшие позже, тоже пытаются выудить, что повкусней, но это если повезет. Если нет, то разочарованный комментарий:
- Тральщики поработали…ловить нечего…
Отличиться, однако, было не так просто!
После команды:
-Запевай! –старшина внимательно выслушивал орущий строй,
определяя по каким-то своим критериям, наши музыкальные способности.
Когда песня заканчивалась, старшина, прохаживаясь вдоль строя, в раздумье
произносил:
Сегодня…на пэрвый чирпак … идуть…
(Сегодня на первый черпак и идут)
-после этого следовала пауза, заставляя нас напрячься не хуже спринтеров,
ожидающих команду: - Марш!
Повторив два-три раза…- на пэрвый чирпак…идуть…, он, наконец, определял счастливчиков и названные лауреаты мгновенно исчезали в столовой, не дослушав окончания своих фамилий. Но я, после «производства в запевалы», стабильно попадал в «списки награжденных», что позволило мне за полгода поправиться… на 4 килограмма! Двухпудовую гирю, которую в начале службы я с трудом поднимал на грудь,- выжимал уже …12 раз!
Как после этого не запоешь:
-А тот, кто с песней по жизни шагает,
Тот никогда и нигде не пропадет!
Старшина, наконец, заработал от начальства свое «очко», а мы расстройство и «приключения на свою голову». Из Киева пришел приказ о проведении смотра на определение лучших химвзводов Киевского военного
округа. Одним из обязательных пунктов оценки значился конкурс на лучшую строевую песню. Начальство посчитало, что лучше нас обучить
бегать в противогазах, одевать и снимать костюмы химзащиты, чем химиков
маршировать и петь строевые песни. Нас отослали в летний лагерь под Малые Виски, для подготовки к смотру, где мы две недели по пять-шесть часа в день бегали в противогазах, снимали и одевали на время костюмы химзащиты , а по вечерам маршировали на плацу, распевая заготовленные для конкурса строевые песни. Старшина все время был с нами , а приключение, случившееся с ним, заслуживает отдельной истории.
Финал смотра проходил в Борисполе, и мы не «подкачали» ! Из сорока шести команд мы заняли третье место, к великой радости старшины и нашего
руководства. Все же призеры Киевского военного округа !
Продолжение: Удивительное время.