В комнате было светло. Под красным шёлковым абажуром с бахромой горела стосвечовая лампочка. Но улице тоже было светло и солнце светило вовсю, правда окна сплошь льдом покрылись, вот и пришлось электричество жечь. Бабушка сидела на диване и одной рукой быстро-быстро за нитку тянула и тянула, а та ползла и ползла, и кусок драной кофты в другой её руке становился всё меньше и меньше.
Бабушка с внуком распускали старую кофту. Вернее, она распускала, а он сидел прямо на полу, напротив открытой печки, в которой догорали дрова, и жар, струящийся от раскалённых углей, прогревал всё его тело, чуть не до самых костей. Это было так приятно, что хотелось лечь на бочок, свернуться в клубочек и понежиться немного, но нельзя. Он работал - сматывал в клубок нитку, которую бабушка из старья вытягивала. Когда клубок становился большим, на шар похожим, бабушка нитку обрывала, клубок клала в мешочек, где таких шаров уже много лежало, сворачивала кусок газеты в небольшую плотную, словно деревянный обрубок, мот;шку и принималась ловко и быстро на неё нитку наматывать, а уж затем передавала этот ещё не клубок и даже не клубочек, а так какое-то его подобие, внуку и всё начиналось снова. Она нитку вытягивала, а внук её в клубок сматывал. Внук уже большим стал, осенью ему восемь лет исполнилось. Бабушка часто повторяла, что теперь он у неё самым главным помощником будет. Он слушал и всё быстрее и быстрее нитку в клубок сматывал, старался бабушку опередить, только это никак у него не получалось. А вот бабушка и нитку успевала вытягивать и историю про эту самую кофту рассказывать:
- Эту кофту ещё моя бабушка связала. Когда крепостное право отменили, это было в 1861 году, девяносто лет назад, как раз в марте, как и сейчас, барыня всем своим прислужницам подарки сделала. Моей бабушке, которая у неё в любимых горничных числилась, она подарила большой бумажный пакет с шерстяными нитками. Вот из этих ниток моя бабушка и связала эту кофту. Вначале она её носила, затем моя мама, твоя прабабушка значит, затем я. Видишь какие нитки хорошие были, кофта почти сто лет прожила. Да и дальше бы жила, но я неловкая её прожгла. Думала твоя мама после меня в ней ходить будет, а мы вишь с тобой её распускаем. Ну, да и, что тут поделаешь, в прожжённой кофте не походишь, а я из этих ниток тебе свитерок свяжу, тёплый-претёплый. Ты в нём бегать будешь, меня добрым словом вспоминать.
С улицы, как будто очень издалека, а на самом деле с соседнего огорода, просто дверь на открытую незастеклённую терраску очень плотной была, донеслось:
- Ванька, выходи. Мне Мишка новый грохот наладил. Выходи, будем птиц ловить.
Мишка - это Сашкин брат. Он уже совсем взрослый и отца хорошо помнит, а вот Сашка отца не видел никогда, потому что родился после того, как тот на фронт ушёл. Да и не мог увидеть. Отец под Сталинградом погиб.
- Иди ужо внучок, ведь этот Сашка оборётся весь, пока ты не выйдешь. Только оденься потеплее, мороз то ныне какой, вон даже уроки в школе отменили. Смотрите, не обморозьтесь там. Эх, знать бы, давно надо было эту кофту распустить, сегодня ты бы в новом свитере на улицу побежал. Ну, да ладно и так сойдёт, у тебя шубейка тёплая, - всё приговаривала она, обвязывая вокруг шеи внука тёплый шарф.
- Ванька, - дверь приоткрылась, и в комнату заглянула мальчишечья голова в смешном овчинном треухе, - ну сколько тебя звать можно. А уже одет? Это хорошо. Пойдём быстрей, а то стемнеет скоро, птицы спать лягут.
- Сашенька, - ласковым голосом спросила бабушка, - каких птичек-то ловить собираетесь?
- А всяких. Какие прилетят, тех и поймаем. Хорошо бы, конечно, чижей с щеглами наловить, за них не грех и по рублю, а то и побольше просить, ну а ежели одни чечётки налетят, да синицы бестолковые, то по полтиннику торговать придётся. Скоро же праздник Благовещения, надо к нему побольше пернатых наловить, чтобы не только нам на мороженое хватило, а и мамам с бабушками досталось.
Последние слова уже из-за двери донеслись и бабушка, укладывая кусок недораспущенной кофты в мешочек, где лежали смотанные внучком клубки, подумала:
"А, вроде справные у нас детки растут, добрые и трудолюбивые", - и пошла, покачивая головой, обед готовить.
Мороз действительно был крепким. Как только ребята из подъезда на улицу вышли, щеки у них сразу же гореть принялись.
- Ты думаешь они точно прилетят? – в задрожавшем от холода Ванькином голосе зазвучало сомнение.
- Как не прилететь? Мне Мишка целую жменю конопли отборной насыпал. На её запах со всего леса налетят, вот увидишь.
До Сашкиного дома идти всего ничего. Как мимо тёти Пашиного огорода пройдёшь, так и изгородь Сашкиного начинается. Остаётся только за угол завернуть, как дорога идёт, по которой они в школу ходят, чтобы тут же увидеть калитку в его огород, на вертушку закрытую, а прямо напротив и дверь в Сашкин дом.
- Слушай, пойдём погреемся, - предложил Ванька, но Сашка лишь головой мотнул:
- Потом греться будем. Вначале надо с делами покончить, - совсем как взрослый произнёс он, - а уж потом и погреться можно будет.
Зима в этом году снежной оказалась. Весь Сашкин огород накрыт белым-пребелым покрывалом, который даже глаза ослепил, как только солнце из-за облачка вынырнуло. Снег ребятам выше пояса был. Ваньке даже показалось, что им так и придётся по пояс в снегу тропу торить, как это индейцы, да золотоискатели на Аляске делали. Накануне он закончил читать книгу Джека Лондона "Белое безмолвие", где всё это было описано, да так здорово, что стоило лишь глаза прикрыть, как сразу же перед тобой возникала собачья упряжка, тянущая тяжеленные нарты, на которых, полулежа, сидел человек, одетый в парку из волчьих шкур. "Это Малыш, - определил по очертаниям его фигуры Иван, - а вон и Смок на коротких широких лыжах, подбитых лосиной шкурой, бредёт впереди, старательно уминая снег, чтобы собакам легче было нарты тянуть". Воображение у мальчишки было отменное. Вот и в школе на уроках сколько раз уж было, стоило ему глаза прикрыть, как сразу же какая-нибудь сценка перед ним возникала, да такая яркая и живая, что заглядеться можно. В таком случае Вере Петровне, их учительнице, приходилось подойти к его парте и аккуратно по ней пальцем постучать, чтобы его на землю, то есть в класс, возвратить, со словами:
- Опять ты, Журов в мечтания свои погрузился, лучше бы таблицу умножения про себя повторял, - хотя прекрасно знала, что ночью разбуди её лучшего ученика и спроси, сколько будет семью восемь, Ванька без раздумья сразу же правильный результат выпалит.
А он в ответ, под смех всего класса, отвечал:
- Вера Петровна, так я её уже давно, ещё до школы наизусть выучил.
Но сегодня, нет. Сегодня ничего торить не придётся. Вглубь огорода тропка, как траншея, уже давно пробита была, там туалет находится, куда вся Сашкина семья ходить вынуждена, да сарай стоит, где дрова хранятся. Дров в этом году много надо, так вокруг все взрослые говорят. Вот ребята по тропке той и пошли. С обеих её сторон снег высокими сугробами лежал, пригнись чуток и никто тебя не увидит. Они так прямо и продолжали бы идти, но вдруг перед ними какой-то крест образовался. Как будто кто-то специально его сделал, как посадочный знак, чтобы лётчики знали куда надо самолёт сажать. Крест получился, поскольку точно поперёк основной тропы в обе стороны ещё такие же тропки были пробиты. Сашка дальше по главной пошёл, а Иван со своим извечным любопытством справиться не смог и вначале направо заглянул. Там целая полянка, тщательно утоптанная, была, большая такая, метров десять в длину, да в ширину не меньше. И всё, больше там ничего не было. Ну, а другая вела тоже на утоптанную проплешину, только совсем на маленькую, куском грязно-серого брезента накрытую, на котором ещё пара телогреек и скомканная простыня валялись. Иван так и не смог понять, для чего всё это было сделано, но спросить было не у кого, Сашка уже в сарай зашёл. Пришлось Ивану бегом друга догонять. Тот в полумраке сарая пытался какую-то штуковину деревянную поднять, но у него ничего не получалось. Сашка был совсем небольшого росточка, издали его можно было даже за дошкольника принять, которому в школу только через год следует идти. В классе он был самым низкорослым, а штуковина эта явно длиннее, чем он была. Четыре бруска десять на десять сколочены были, так, что получилась некая рама. Две стороны у неё были длинные, метра по полтора, а две немного покороче, сантиметров по семьдесят, так Ивану показалось. Чтобы она крепче держалась, снизу крест-накрест были две доски прибиты, а сверху на одной из длинных сторон из толстенной проволоки была приделана изготовленная в виде буквы "П", скоба, полностью совпадающая с длинной и двумя короткими сторонами рамы. На скобе была закреплена сетка, сплетённая из тонких нитей.
- Это и есть грохот, - проговорил Сашка, пытаясь поставить раму на длинную сторону. Рама принялась валиться и Ивану пришлось подскочить, чтобы она не грохнулась на пол сарая.
- Давай мы её с тобой на улицу вытащим, - предложил Сашка.
Иван покрепче уцепился за деревянный брусок и приподнял одну сторону рамы вверх:
- Давай цепляйся, - проговорил он, и они с трудом вытащили раму из сарая. По снегу она ехала хорошо, надо было только следить, чтобы она не завалилась. Сашка первым шёл и направлял, куда тащить следует, а Иван сзади подталкивал, упираясь в неё двумя руками. Притащили они её на ту самую утоптанную площадку, что с правой стороны находилась.
- Сейчас мы грохот установим, зерна вовнутрь насыплем, вокруг по снегу немного набросаем и бегом в укрытие. А, как только птицы налетят, да клевать примутся, мы выскочим и грохотом их накроем. В сарае большая клетка стоит, мы их всех в эту клетку и посадим.
- Подожди, а как мы их грохотом накрывать будем? Пока подбежим, они все улетят. Тут верёвка нужна.
- Точно, - радостно закричал Сашка, - мне Мишка так и говорил. Он даже моток бечёвки приготовил, только я об этом забыл. А ты молодец, сообразил.
Он помчался в сарай и принёс большой клубок прочной бечёвки, конец, которой крепко привязал к длинной стороне скобы, и они пошли, разматывая клубок, к той маленькой прогалинке, где брезент был постелен и телогрейки с простынкой брошены.
- Верёвку снежком припорошим, чтобы её птицы не видели, корма насыплем и будем ждать, - приговаривал Сашка, пока снегом бечёвку забрасывал.
Затем он принялся разбрасывать вокруг грохота овёс с пшеницей, а в саму ловушку насыпал немного пшеницы, дроблённого гороха, пшена, а в самый центр бережно уложил с десяток зернышек конопли.
- Вот теперь вроде всё, - проговорил Сашка, - бежим скорее в укрытие.
Они припустились бежать, завалились на брезент, подоткнув под себя телогрейки, чтобы не лежать на практически голом снегу, и накрылись с головой простынкой.
- Постой, - прошептал Иван, - а как мы узнаем, что птицы прилетели и пора за бечёвку дёргать? Мы же здесь ничего не увидим. Давай мы в войну с птичками поиграем.
- Как это ты будешь с птицами в войну играть? – удивился Сашка.
- Представь себе, что ты в окопе сидишь, а птицы – это наши враги. Давай оденем маскхалаты, на бруствер положим винтовки и станем за врагами наблюдать.
- Это ты здорово придумал, - обрадовался Сашка.
Они накинули на свои головы простыню и тихонько приподнялись над сугробом. Около грохота, по снегу бегали небольшие птицы, непрерывно склёвывая зёрна.
- Чижи, - ахнул Сашка, - мы с тобой всё просмотрели. Они уже, наверное, давно всё в грохоте съели, теперь то, что на снегу рассыпано доклёвывают. А мы с тобой, как дураки на снегу лежали, замёрзли только все и всё.
Неожиданно птицы, все как одна, одновременно взвились в воздух и стремительно куда-то умчались.
- Ну, вот, - огорчился Сашка, - пойдём, у меня ещё немного корма есть.
Он начал вставать, но Иван схватил его за ноги и опрокинул в снег:
- Подожди, смотри, снегири на яблоне сидят, да сколько их. Целая стая.
- Где, где? - забеспокоился Сашка.
- Тише ты. На яблоню, которая у забора растёт, посмотри и сам увидишь.
Действительно на ветвях дерева сидели красногрудые снегири. Казалось, птички застыли там. Но, нет вот одна с ветки на ветку перелетела, затем другая. И тут для ребят, через толстые наушники, что были под подбородком каждого завязаны, донёсся птичий щебет. Ребята замерли. Наконец, самая смелая из птиц спикировала вниз и запрыгала вокруг грохота, клюя рассыпанные по снегу зёрна. Почти сразу же за ней ринулась вся стайка. Одна или две птицы залетели во внутрь грохота, следом за ними туда перелетели и остальные.
- Тяни, - прошептал Иван, схватившись за верёвку.
Они изо всех сил потянули за неё. На секунду над рамой появилась буква "П", и тут верёвка оборвалась, и буква "П" с сильным грохотом упала назад. Снегири взвились вверх и с громким щебетанием куда-то улетели. Ребята со всех ног бросились к грохоту.
Птицы почти всё съели, лишь с десяток зёрнышек виднелись на снегу.
- Пойдём ко мне домой, там мать нас чаем горячим напоит, - тихо проговорил Сашка, - а то, я что-то замерзать стал.
И они, понурив голову, побрели к его дому.