Попутчики

               
Поезд сильно тряхануло и отдало назад. Ульяна очнулась, ничего не понимая. Потом сообразила, что они на узловой станции, где их вагоны подцепят к другому поезду, который скорым ходом, напрямую, помчит на юг. Утирая, набежавшую во время сна на подбородок засохшую слюну, Ульяна увидела напротив себя … Одри Хепберн.  Ульяна даже онемела от такого явного сходства напротив сидящей девушки со знаменитой западной кинодивой. Она стала смущенно причесывать растрепавшиеся волосы. Красавица «Одри Хепберн» пристально глядела на Ульяну и это бесцеремонное разглядывание вовсе смутило ее. Ульяна засобиралась в туалет:
– Пойду, приведу себя в порядок, а то вчера совсем не спала. У родственника юбилей был, ну и…
– Так ведь закрыт туалет. Пригородная зона. – объявила девушка, не отводя взгляд от Ульяны.
«А чего это я перед ней оправдываюсь?! Она ж мне в дочки годится! У меня ж Настюха такая.» - укорила себя мысленно Ульяна. Она уселась на полке, глядясь в зеркальце кое-как навела на лице порядок. «Интересная девка! И чего так вылупилась на меня? Или, можа, я тоже на кого-то похожа?! – усмехалась невольному стихосложению Ульяна. – Да, конечно же! Вот помоложе была, все говорили, что я вылитая Изольда Извицкая! Только откуда этой красотке знать Извицкую?! Она наверняка даже и фильм «Сорок первый» не видела, где эта актриса играет Марютку, главную роль».
Ульяна решила заговорить с девушкой. Ее звали Наташей. Она оказалась очень откровенной и разговорчивой и даже показалась Ульяне скромной и рассудительной. «Знает ли она, слышала ли, что похожа на Одри Хепберн?» - не покидала мысль Ульяну во время разговора с девушкой. Наташе исполнилось тридцать лет. Ульяна дала ей меньше. Короткая черная стрижка и живые выразительные глаза в сочетании с нежной белой кожей молодили ее. На все вопросы у Наташи был готов ответ. Касаясь темы детей, она заявила, что еще не готова, не встретила того человека, попутно рассказав о своей связи с начальником предприятия, где работает диспетчером. Тут Ульяна немного засомневалась в скромности красивой молодайки. Наташа в красках поведала, как закрывшись в кабинете, отключив все телефоны, они занимаются любовью прямо на столе.
– Наташуль! – нарочито ласково поправила ее Ульяна, - Занимаются сексом, а не любовью!
– Да все равно! – отмахнулась попутчица красавица, увлекшись романтическим воспоминанием. Ульяна тоже кое-чем поделилась с ней, благо опыта хватало. Но, в отличие от Наташи, о своих любовных делах, конечно же, промолчала. Шутила о том, что отработала две «сетки», но вот вредною не стала. Наташа похвалилась, что каждое лето «не пропускает» море. Каждый отпуск – только в «Сочах»! Вот где преимущество свободной женщины!
– А у кого же ты там? – поинтересовалась Ульяна.
– О, у меня друзья! Куча друзей!
Наташа курила и – заметила Ульяна – очень много. Довольно часто бегала в тамбур. В купе подсели еще две женщины, примерно одних лет с Ульяной. Возникли другие разговоры, рассказы, советы – не зря же дорога в поезде считается откровением пассажиров. Наташа замолчала, внимание с ее «особы» перешло к другим и ей стало неинтересно.
– Пойду, еще разок курну и завалюсь спать! – объявила она. – Я всегда сплю и сплю до самого Сочи. Только в поезде и приходиться высыпаться! Наташа стала выходить из заметно потесневшего купе и Ульяна, сидевшая с краю полки, по-матерински шлепнула ее ладошкой по «мягкому месту». «Место» оказалось куда более мягким! Это поразило Ульяну. У нее самой попа еще была – не ущипнуть! Один из немногочисленных после смерти мужа ее мужчин все сыпал комплиментами: «Ну, ты, Улька, как девка налитая! Ну, такая жопка у тебя упругая! Прямо, как орех! Так и просится на грех!» У красивой стройной Наташи жопка до того была мягка – прямо жиденькое тесто-опара! Ульяна поглядела еще ей вслед. Даже через обтягивающие брючки «пикантное место» Наташи потрясывалось как желе. «Надо же! – не переставала удивляться Ульяна, - Сколько баб голых видела: и в бане, и в рабочей раздевалке, но такого чуда не замечала! Тем более, у такой-то молодой!» Когда, покурив, пришла Наташа, Ульяна обратила внимание на ее груди, расплывчатыми, нечеткими формами укрывающиеся под тонкой голубой футболкой. Это были груди, уже выполнившие однажды самую прекрасную миссию на Земле – кормление ребенка! По рассказам же Наташи у нее не было ни мужа, ни детей. Что-то озадачило Ульяну, что-то недоверчивое шевельнулось в ее душе к молодой попутчице: «Вот табе и Одри!» А Наташа легла, натянув простыню до самого лба. Повезло Ульяне с нижней полкой, а вот купе попалось с аварийным окном, запечатанным наглухо, потому в вагоне было душно, Ульяна мучилась этой духотой. Менялись попутчики и попутчицы. При каждом появлении нового человека, Наташа приподнимала голову, оглядывая попутчика (только мужчин!) и, видно не найдя ничего интересного, снова откидывалась на тощую подушку.
Иногда, достав тоненькую дамскую сигаретку, шла курить в тамбур. И снова заваливалась спать. «И как человеку так много спится?!» - дивовалась Ульяна. Спала Наташа почти до самого Волгограда. Но затем с девушкой «чтой-та сделалося»! На одной небольшой станции перед городом-героем в купе вошла супружеская пара. Две верхние полки были свободными и вошедшие бурно обрадовались. Ульяна не спала. Зашевелилась и красавица Наташа. Супругам было где-то под сорок. Круглолицая, пухлогубая жена поражала своими «телесами». Крутые, упругие бедра и ягодицы ее так выпирали из тоненьких летних шорт, что, того и гляди, лопнет плотно-обтягивающая материя, обнажив такое природное богатство. И вся женщина была подтянута, сдобно сбита, упруга, будто большая резиновая кукла, накачанная воздухом. Хотелось потрогать ее, ущипнуть за твердые икры ног с золотистым отливом загара. Муж не относился к красавцам. Но мужская красота разная, и по-разному ее воспринимают женщины. Этот мужчина притягивал к себе сразу. Даже Ульяна ощутила это! А что говорить о тридцатилетней, в поиске, Наташе?! Естественно, сон у девушки будто рукой сняло! Да и то, сколько же можно спать! Наташа как открыла свои неотразимые глазки, так больше и не закрывала!
Мужчина был коренаст, но не низок; можно сказать, среднего роста и «очен-но» крепкого телосложения. Черты лица его были крупны, даже грубоваты, но притягивали необъяснимым обаянием. Из-под черных бровей резко вскидывался густозеленый взгляд. Даже великоватый нос, заметно покалеченный в какой-то давней драке, не портил общего впечатления, а наоборот придавал мужчине своеобразный шарм, мужественность.
Крутобедрая супруга на полку прыгнула упруго и разговаривала, общалась уже с высоты.
– А что за станция была? – поинтересовалась Наташа у новых попутчиков, при этом глядя только на мужчину, присевшего на край Ульяниной полки. Ответ дала супруга, свесившись вниз головой с верхней полки. Наташа будто и не слышала ответа, пытаясь разговорить явно заинтересовавшего ее мужчину.
– Зачем вам юг? – улыбалась она загадочно, посверкивая настоящей ли золотой, поддельной ли фиксой. – Вы, вон уже какие черные, красивые!
– Нам нужно море! И только море! И просто отдых от всего-всего! – опять отвечала с верхней полки Валентина – так представившись соседям-попутчикам. Владимир, так звали мужчину, пояснил, что давно не были на море: все его работа, разъезды, и Ульяна поняла, что, похоже, и вместе с женой они давно не были. Со слов простодушной Валентины стало ясно, что в саду она «упирается» одна: Владимир постоянно на далеких заработках.
– А што исделаешь?! – вздыхала крепкотелая то ли хохлушка, то ли казачка Валентина, - Зато уж как приедет! Как денег мешок привезеть! Што хочешь покупай – не хочу!
– Наверное скучно бывает без мужа? – пожалела Ульяна новую попутчицу.
– А как же вы думали! Конешно скучаю.
Загорелое лицо мужа Владимира озарилось белозубой улыбкой. Он произнес: – Да-да, дорогая, скучаешь! Только почему-то уже через три дня я тебе мешаю. Выгнать даже готова, чтоб не крутился под ногами.
– Не надо, дорогой! Это уж если ты достукаешься! Ты ведь привык к вольной жизни и мои прижималки тебе уже не нравятся, - парировала жена Валентина. Потом завязался какой-то общий никчемный разговор, и только уставшая Валентина помалкивала, все чаще и чаще припадая головой к худосочной купейной подушке. Ульяна тоже участвовала в беседе, но скоро поняла, что ее речи здесь никому неинтересны. Разговаривали двое. Наташа и Владимир. И разговаривали они глазами. И пожирали ими друг друга.
Когда, в какой момент «Это» возникло, Ульяна не уловила. Проглядела, прошляпила…
Сначала вроде тек общий разговор, потом из него «выпала» все же сморившаяся Валентина и Владимир с Наташей все чаще и чаще стали бегать в тамбур: «покурить». Очень вредная привычка очень быстро их сдружила! После очередного посещения тамбура, они возвращались будто давно знавшие друг друга. Ульяне даже подумалось, что, может быть, это их не первая встреча;  может быть, они  все-таки знакомы – настолько чувствовалось сильное, страстное, взаимное притяжение Наташи и Владимира. Поезд мчал в ночь. Вагон спал. Не спали только в купе Ульяны. Хотя видимость сна была. Ульяна только прикидывалась спящей, но все видела, все слышала. У молодой супружницы Валентины сон внезапно прошел, видать, почувствовало бабье сердце что-то неладное. Она шумно ворочалась на своей полке, давая знать о себе увлеченным собеседникам и также шумно вздыхала. А Наташа и Владимир, тесненько усевшись на нижней Наташиной полке, не замечали ни подслушиваний-подглядываний Ульяны, ни намекающих тяжелых вздохов Валентины. Они слушали по мобильному телефону скабрезную, циничную травлю анекдотов Романа Трахтенберга и хохотали, зажимая рты. Иногда взрыв смеха вырывался из-под их ладоней и тогда Валентина громко, со стуком о вагонную стенку переворачивалась, еще тяжелее вздыхая.
«Да, непросты дела у станичников, - так окрестила супружескую пару Ульяна. – Ясно, что мужик привык к свободе, к разным женщинам…
Одним словом: кобель. А бедная бабенка убивается  в своей станице, «у вишневом у саду», ожидая мужа-добытчика.  А он, добытчик-то, весь избаловался, издурился от вольной житухи и женского внимания. Даже в поезде сразу попался на «удочку», хоть и жинка рядом. Ульяне стало жаль Валентину. "Да сигани ты на башку этой Наталье! – мысленно советовала она ей, и удивлялась, - Как же это так? Прямо под носом у законной жены вытворяют такое!»
Конечно, в купе пока ничего такого не творилось, но обстановочка складывалась неординарная. В очередной приступ смеха любителей адюльтера, будто услышав Ульяну, супруга Владимира пружинисто спрыгнула с полки чуть не на голову Наташи. Сходила в туалет и, демонстративно оттеснив неожиданную соперницу, уселась между ней и мужем. Ситуацию разрядил непонятный и неприятный для Ульяны популярный шоумен, рядившийся под еврея и взявший себе циничный псевдоним. Эпатажный Трахтенберг сорил по телефону гротесковыми байками с набором ничем неприкрытого многоступенчатого русского мата. Теперь хохотали втроем: развеселилась и Валентина. А, может быть, ей было вовсе не смешно. Взыграла кровь, чувствуя опасность со стороны близко находившейся самки. Более молодой, горячей, сексуальной. Эта самочка не уработана на станичных огородных плантациях, хоть и жидка телом; она знает прелести другой работы – умении соблазнять мужчин. И пускай на совсем небольшой промежуток времени, на миг, но она должна увидеть в глазах противоположного пола интерес к себе, к своей особе; должна зажечь блеск в его глазах, чтобы убедиться в своей неотразимости и беспроигрошности. Ульяна невольно слушала беспредельные в своем цинизме шутки крашеного рыжего глашатая современной эстрады и ужасалась: как все это пускают в народ?!!
А народ заливается, хохочет – ему нравится разнузданная пошлость; как говорится: "пипл всё хавает!" Такой у нас пошел «народ»! Из соседнего купе сделали замечание. Наконец-то захлебнулся, угомонился звучащий в телефоне голос.
Поезд разогнался и мчал почти без остановок.  Впереди ждал Волгоград. Супруги-станичники полезли на свои верхние полки. Красавица-соблазнительница тоже улеглась. Через низ купейного столика Ульяна наблюдала за нею. «Одри Хепберн» свои миндалевидные глазки так и не сомкнула. Взгляд ее был устремлен выше и направо. Туда, где залег облюбованный ею «объект». Похоже, и «объекта» сон не брал. Ульяна слышала, как над ней, под мощным телом Владимира скрежетала верхняя полка. Успокоившаяся жена Валентина вскоре тихонько завсхрапывала, и Ульяна тоже прикрыла глаза. Только поезд стал укачивать ее, как вдруг она почувствовала тяжесть на своих ногах. То неудачно приземлился с верхней полки «бодрячок» Владимир. Ульяне пришлось прикинуться глубоко спящей, где-то в фазе самого активного сна, и на «Ой, извините!» Владимира она не отреагировала.
– Покурим? – тут же встрепенулась «неспящая царевна» Наташа, наверняка выжидающая этого момента. Она выскочила вслед за Владимиром, на ходу поправляя растрепавшуюся стрижку. Сладко спала станичница Валентина, сладко похрапывал весь вагон и только Ульяну обуревали разные мысли. Она успокаивала себя и ругала: «Зачем тебе это? Они кто тебе? И пышнотелая хохлушка ли, казачка ли тебе ведь не родная сестра, чтоб переживать за нее и жалеть ее!»
Но Ульяне было жаль простодушную Валентину. Ей становилась все непонятней и неприятней похожая на артистку красавица Наташа.
«Ну что ты в ней нашел? – негодовала Ульяна, не понимая себя. – Ну ладно, мордочка миленькая, зубки беленькие, а пощупал бы ты ее, да сравнил бы со своей крестьяночкой! Ведь у этой красотки тело – настоящий студень-холодец!»
Неправда! Ульяна понимала все! И не только за Валентину страдала она, по-женски сочувствуя ей. Она переживала аз себя. Она помнила себя. Вот также ехала в поезде. Было ей где-то под тридцать. Моложе сегодняшней интриганки-попутчицы. Случилось, что ехала одна – маленькая дочка оставалась с мужем дома. Вот также как Валентина, лежала на верхней полке, а внизу сидел молодой парень Явно не русский. Потом выяснилось: таджик. Но уж очень красив был таджик! Ульяна разок-другой взглянула на него и поняла свою опрометчивость. Теперь красавец таджик не отрывал своего взгляда от верхней полки. Вернее, от Ульяны. Была она тогда молода, стройна, пышногруда. Но довольно застенчива. Мужчин соблазнять не умела и к постижению сей науки вовсе не стремилась. Никаких любовных флюидов парню она не посылала, но, лежа на полке, глядя в вагонный потолок, чувствовала, как сгущалась около нее, как окутывала ее какая-то волнующая аура. То Ульяна запросто спрыгивала вниз, ступая на краешек купейного столика – сейчас же задумывалась: красиво-некрасиво ли будет это выглядеть; удобно ли, неудобно так «приземляться»?!
А потом встретились их взгляды. Парень оказался очень высоким (что Ульяне всегда нравилось), встав, он уперся подбородком в край ее полки и не сводил с нее глаз. Страшно смутилась Ульяна. Свое смущение она замаскировала наигранной разудалостью и смелостью, зачастившей речью-разговором. Она избегала его взгляда, какого-то виноватого, грустного, и очень доброго. И хотя в купе они оставались только вдвоем – Ульяне все равно было неудобно, неловко за быстрое их сближение. Она настроилась прыгнуть вниз, но парень осторожно и бережно снял ее с полки, присев рядом с ней. Что-что, а разговаривать Ульяна умела! Все разузнала, все расспросила! Парня звали Джафар.
– Как ты можешь иметь всего одного ребенка, такая красивая и молодая?! – горячился Джафар, ознакомившись с небольшой еще биографией Ульяны. – У тебя такая прекрасная грудь! Да ты должна выкормить ею десять младенцев!
Джафар прекрасно говорил по-русски, и Ульяна в который раз восхитилась восточными людьми, которых некоторые невежественные русские презрительно-насмешливо называют «чурками». Они же, эти «чурки», в отличие от многих  русских «не чурок» владеют вторым языком, достаточно сложным. Джафар оказался очень интересным собеседником. Он заканчивал Московский университет и этот факт еще больше возвысил его в глазах Ульяны, хотя куда уж быть более «высоким»! Джафар не выпускал руку Ульяны из своих горячих рук и говорил, говорил…
Каких только тем не перебрали они! А потом читали друг другу стихи. Джафар прекрасно знал русскую поэзию и читал на русском языке. Ульяне же был интересен его родной язык и восточная поэзия. Она просила Джафара читать на таджикском языке, и он прочел несколько рубаи Омара Хайяма.  Потом читал стихи своих поэтов, и хотя Ульяне не был понятен чужой, удивительного звучания красивый язык, она знала, о чем они. Конечно же, это были стихи о женщине, о мечте, о любви…  Ульяна зачарованно смотрела на умницу парня.  А пылкий Джафар радовался, как ребенок, такому благорасположению Ульяны.
Потом Ульяна и Джафар вышли в тамбур. Но не курить! Оба оказались из «вагона некурящих», по известной разговорной прибаутке. Просто стояли, дышали воздухом, по-домашнему уютно пахнувшего застарелым каменным углем, коим топят в зимнее время вагонные титаны.
А потом… потом так целовались! Целовал, конечно, Джафар. Почему-то Ульяна считала, что девушка не должна показывать свои чувства. На поцелуи Джафара она отвечала лишь мягкими, нежными прикосновениями губ и щек. На одной из остановок к ним подсела пожилая супружеская чета. Муж явно был намного старше жены. За десять минут та рассказала все: что сама она татарка; что везет «русского» мужа в глазную больницу; что он почти ничего не видит и у него нет зубов…
«Вот, приходиться с ним возиться!» - недовольно стрельнула взглядом. Старик укоризненно взглядывал на тарахтевшую жену, но та не обращала на него никакого внимания.  У самой шустрой старушки ногти на сухих, старческих пергаментных пальцах были выкрашены в ослепительно алый цвет. Дряблые веки толсто, неровно подведены черным карандашом – краска неаккуратно размазалась по глазам. Она все опекала больного мужа, тормошила его, дергала, и было видно, что он, несчастный, устал сопротивляться напору своей активной половины. Отчего-то подумалось Ульяне, что когда-то этот русский мужик ушел от своей жены вот к ней, тогда еще молодой, горячей татарочке, наверняка работавшей не на пыльной ткацкой фабрике или мазутном заводе, а в какой-нибудь чистенькой бухгалтерской конторе. Так и оказалось! Ульяна как «в воду глядела»! Молодая татарочка-бухгалтерша всю жизнь обихаживала только себя, пожадничав поделиться своей красотой, здоровьем и богатством даже с детьми, не рожденными по этой причине себялюбия. Всю жизнь она «чистила перышки», а влюбленный чужой муж, перешедший затем в ее владение, покоренный ее красотой и женским бесстыдным натиском, «зашибал деньгу» в «горячих» цехах, которую подсчитывала ушлая учетчица и которой все время не хватало.
Суетливая старушка и сейчас не сидела спокойно. Она все рылась-копалась в своих сумках-сетках; достала пирожок, протянула супругу: будешь? Тот было потянулся за пирожком, но быстрая жена уже жевала сама, объясняя Джафару с Ульяной, что она забыла совсем, ведь у старика «зубов – ек!» Протянула ему стеклянную банку с посиневшими кубиками отварной картошки, но супруг обиженно отвернулся к окну, катнув по столику банку обратно. Ульяне стала так отвратительна эта молодящаяся болтливая старушенция, ей было так обидно за бессильного пожилого мужчину, так жалко его, что она вскочила, и, не желая видеть грустную картину,  вышла в тамбур. Джафар не замедлил, вышел следом. Ульяна так расстроилась за чужую судьбу, что даже прослезилась.
– Ну, что ты, маленькая! – успокаивал Джафар, гладя ее волосы, целуя соленые глаза, - Ты ведь совсем не знаешь этих людей. Зачем же так расстраиваться?!
Его участливые ласки успокоили ее. Она уже с улыбкой заметила Джафару:
– Вот что значит, уходить от своей старой жены к молодой! Неизвестно, чем обернется такой переход!
Джафар рассмеялся: – Ну, думаю, тебе это никак не грозит!
И опять поцелуи, поцелуи…
В Москве Ульяне предстояла пересадка. Джафар проводил ее до Ярославского вокзала. Не хотел уходить. Ныло-поднывало и сердечко Ульяны.
– Ну не возьму же я тебя с собой!  - сквозь влагу слез шутила она, - Это ведь вам можно иметь по пять жен!
– Нет! Я хочу одну! Я хочу тебя! – тоже влажнели глаза Джафара.
На каком-то обрывке листочка Ульяна написала свой адрес. В поезде же разревелась. Сделалось так грустно, так одиноко…
Будто что-то потеряла, а могла бы удержать…
Вот, что это? Откуда? Откуда же это ощущение потери, утраты, ведь знакомство длилось всего несколько часов?!!
Почему потускнели все краски в мире?!
… У Ульяны был хороший муж, прелестная, любимая дочка…
А, получается, чего-то не хватало! Получается, хотелось чего-то такого… красивого… Как Джафар.
Около десятка писем получила она от Джафара. На главпочтамт бегала как на свидания. Джафар жил уже в Таджикистане, когда начались эти страшные, непонятные, необдуманные войны, залакированные тоже непонятным словом: локальные. Переписка оборвалась. Несколько раз писала Ульяна на родину Джафара. В ответ – тишина…
Где ты сейчас, дорогой, пылкий, искренний Джафар? Неужели нет тебя на этой несчастной земле, с которой нам не очень повезло?
… Ульяна уткнулась в пахнущую хлоркой серенькую подушку. Так явственно, так зримо предстал перед нею красавец Джафар, что она никак не могла успокоиться и мочила слезами скомканную простыню. Ульяна вспомнила: как раз в этот период у нее с мужем были непростые отношения – каждый стремился к самоутверждению. Это уже потом они притерлись друг к дружке и лучше чем ее Мишенька-Мишаня Ульяна никого не представляла. Конечно, сегодняшняя Ульяна далеко была непохожа на сегодняшнюю попутчицу Наташу. Ни внешне, хотя в красоте ей не уступала, а подтянутой, упругой фигуркой с пышной грудью даже превосходила современницу; ни тем более, внутренне. Поколение Наташи было уже совершенно другим; воспитанным на новых идеалах и приоритетах, в большинстве случаев весьма и весьма сомнительных. Ульяна больше сравнивала себя с Валентиной, потому как она была ближе ей по внешности, по времени и, чувствовалось, по духу. Вот поэтому-то, в потаенном уголке ее души слабеньким нервом пульсировала досада, будто необдуманно отвергали не попутчицу-станичницу Валентину, а ее, Ульяну.
«Да, - думала она, - произошла дикая переоценка ценностей. Многие понятия о жизни перевернулось с ног на голову. Во все времена слово «проститутка» произносилось шепотом,   как что-то запретное, мерзкое, до чего, не дай бог, дотронуться, а сейчас -  (вот спасибо «свободе и демократии»!) -  это «понятие» преподносится как какое-то высокое достижение в жизни, как верх успешности и процветания. В особой же цене «валютчицы». И ломанулись  на волне нового времени молодые девчата завоевывать богатых жиреющих «папочек» своим цветущим телом! А почему бы и нет?! Если оно есть, мое красивое тело?! Почему бы и не заработать им?!! И такие заявления, раньше просто опрокидывающие душу, сейчас произносятся без тени стыдливой заминки. Даже с гордостью! А то, что предается сама душа, и от этого предательства она ломается, коверкается; то, что очень скоро, после многократного употребления в «торговле», красивое, упругое тело расплывается в желеподобное вещество, мало трогает и волнует закружившихся в соблазнительном вихре доступных желаний современных девчонок, девушек, женщин…
«Неужели и Наташа из таких? Или я просто расфантазировалась?" – думала теперь о землячке-попутчице Ульяна. В самом начале знакомства Наташа обещала ей помочь определиться по приезду в Сочи. «А чего мне определяться?! У меня путевка на руках. Санаторий имени великого революционера. Это не ночные поиски жилья четырехгодичной давности!» - подумала тогда Ульяна, но вслух ничего не сказала. Ее только беспокоило, что поезд приходил в два часа ночи и нужно было дожидаться утра. Землячка Наташа, догадавшись о думах взгрустнувшей Ульяны, с искренним желанием помочь предложила взять такси, нежели куковать до утра. Саму Наташу, как она заверила, обязательно встретят, а ей, Ульяне даже необходимо такси, так как в маршрутку очень сложно попасть. Это еще больше озадачило Ульяну: незнакомый город, неизвестно что за таксист да и какую сумму затребует…
«Город, ведь, курорт! Все равнение на богатых! Да и эту залетную птицу Наташу я не знаю совсем. Нет уж, лучше посижу до утра, среди людей – целее буду! Говорят же, что вокзал в Сочи – один из лучших в бывшем Союзе. Вот и посижу, полюбуюсь!» - решила тогда про себя Ульяна…
Сейчас она напряженно сидела на полке: сильно хотелось в туалет. Наташа и Владимир все не возвращались. «Закурились!» - усмехнулась Ульяна, пройдя к туалету. Повернула ручку – не открывается. Секунды постояла в раздумье, торкнулась еще раз – туалет был закрыт изнутри. Догадка осенила Ульяну. Она открыла дверь в тамбур. Никого! Поджимала малая нужда и… чисто бабье любопытство: неужели…
Ульяна поспешила в другой конец вагона, ко второму туалету, останавливаясь несколько раз со скрещенными ногами, когда естественная нужда уж очень поджимала, рвалась наружу. Дернула ручку, и поняла, что и этот туалет закрыт. «Мамочки! Мочи терпения нет!» - слово в слово, в самый смысл попало-угодило это выражение. Ульяна вспугнула спящего сидя в служебном купе проводника: «А что туалеты уже закрыты?» Тот зыркнул на нее хмурыми красными глазами: «Раньше думать надо!»
«Батюшки! Неужели он их в туалете закрыл?!!" – ужаснулась Ульяна. Она не решилась попросить открыть туалет злого проводника: ни малое дитя – потерпит! Но, куда там! Низ живота больно резало, и Ульяна опрометью метнулась в тамбур. И этот тамбур был пуст. «Ой-ей-ей, что же будет?! А эта дуреха спит без задних ног!» - подумалось в последний момент о Валентине. Ибо моча теряла всякое терпение и Ульяне пришлось шагнуть из тамбура в грохочущее межвагонное сцепное пространство. «Пространство» не было пространным. Железные сцепы вагонов под ногами Ульяны ходили ходуном. В проемы-прогалы скрежещущих плоских железяк она видела мгновенно проскакивающие шпалы. Раздумывать было некогда. Ульяна сдернула с себя трико вместе с плавками и, раскорячившись на танцующих пластинах, справила малую нужду. А что оставалось делать?! «Срать и родить – нельзя погодить!» - проверенная народная мудрость. Слава богу, что не «большая нужда», указанная в первом слове этого выражения, потребовала выхода наружу. Сунься любой человек в этот момент, мужик даже – прерывание «процесса» было бы невозможно. Ах как правильно названа такая природная потребность человеческого организма – нужда! Действительно, нужда. И как же легко становится, освободившись от нее! Ульяна вздохнула облегченно, но где-то в глубине паха еще чувствовалась тихая боль – слабый, убывающий отголосок долгого держания жидкости в себе.  Ульяне, ведь, так давно хотелось «по-маленькому», но она, со своими наблюдениями, переживаниями, воспоминаниями, дотянула до последнего…
Счастливая Ульяна вернулась в купе -  (даже такой житейский натуралистический нюанс, оказывается,  можно присовокупить к счастью).
Наташа и Владимир сидели рядышком. По-прежнему, со всхлипами спала Валентина. «Эх, ты, завсхлипываешь, когда мужика уведут прямо из-под носа!» - Ульяна не могла понять, откуда вынырнули эти два голубка. Усевшись с серьезным видом на полку, она объявила: «Скоро Волгоград! – и, сделав паузу, почему-то добавила: - А все туалеты давно закрыты!»
Наташа вспыхнула румянцем. «А-а, девка, ты не совсем еще потеряна, если не разучилась краснеть!" – вернулась к Ульяне тонюсенькая ниточка расположения.  Владимир сидел с застывшим выражением лица и грубоватые черты его были словно вырезаны из камня.
В некоторых купе зашевелился народ. Впереди засверкали, запереливались огни большого города. Зашумели, заволновались люди, припадая к окнам вагона, гадая: с какой же стороны виден Мамаев Курган с величественным памятником Родине-матери.
– Зря поприлипли! – усмехнулся вдруг Владимир, - Его отсюда вообще не видно. Вот будете ехать обратно, тогда увидите.
– Как же так?! – не понимали пассажиры, - Дорога, значит, одна, направление одно, а мемориала не видать!
– Направление одно, а линий много! – недовольно пояснял Владимир.
Ульяна не понимала: отчего он так разговаривает, чем недоволен…
На глазах изменился мужик! Может, Наташку пощупал, поцапал за жиденькое тельце и разочаровался?! А может, и не только поцапал! Это не они с Джафаром: поцелуи, стихи…
Другое времечко сейчас: долго волынку не тянут, сразу к делу приступают! Но, все-таки, отчего ж его грубоватость?
Подъехали к Волгограду. Стоянка поезда двадцать восемь минут. Ульяна решила выйти подышать свежим воздухом. Не успела со ступеньки шагнуть, как обступили рыботорговцы.  Не спят ведь, «бизнесмены»! Хотя перед рассветом самый сон! И какой рыбки тут не было! Она решила прогуляться-поторговаться вдоль вагона. И натолкнулась на Владимира с … Наташей. Тоже выбирали рыбку, приценивались. Как настоящие муж с женой! Нет! Все-таки, как настоящие влюбленные!
И Владимир был весел, и Наташа смеялась!
«Вот те на! Значит, дело – не Наташино тело! А дело-то совсем в другом! Влюбился парень! Вот так девка! Добилась своего!» - Ульяна отпрянула назад, повернула обратно. Ей не хотелось, чтоб они заметили ее – нарушительницу их случайной быстрой увлеченности. Глядя на них, Ульяна вдруг умиротворилась, вспомнив себя и Джафара, пусть совсем других, но все ж в чем-то, самом тайном и главном,  очень похожих, и все прежние ее рассуждения-осуждения притупились, заровнялись…
Купив копченой рыбы, она вошла в купе. За столиком с маковыми со сна щеками восседала Валентина. «Проснулась!» - взглянула на нее Ульяна. Валентина сидела молча, с сердитым видом. Ульяне отчего-то стало неудобно, она засуетилась: подняла кверху полку, стала что-то искать. До отправления поезда оставалось совсем немного, а Владимира с Наташей все не было. Ульяна, разложив рыбу на краешке столика, виновато улыбнулась:
– Не разбираюсь совсем в рыбе. Вы же волжанка? Вот, посмотрите, это я купила толстолобика?
Валентина нехотя повела крутым плечиком:
– Да я откуда могу знать! Я ведь не рыбак!
«И вправду, зачем я, дура, полезла с этой рыбой. Разве ей сейчас до рыбы!»
Ульяне вновь стало жаль Валентину. Уже объявили отправление поезда, и тут же в душное купе волной свежего ночного воздуха внесло Наташу и Владимира.
– О, Валь, проснулась! А я тебе вот чего купил! – Владимир развернул перед женой промасленный бумажный сверток. Валентина поднялась и, ступив прямо на завернутую рыбу, упруго вскинулась на свою полку.
– Ты чего, Валь? – Владимир поправлял, подтыкивал под бок жены тонкое одеяло, укрывал-ухаживал. Ядреная, закаленная в работе хохлушка ли, казачка ли дала волю слабости. Отвернувшись к стенке, она душила в себе унижающий плач, все равно прорывающийся наружу. Отложила и Ульяна рыбу в сторонку – какая тут еда, если рядом кипят нешуточные страсти!
В горле застрял ком; ей тоже захотелось плакать. Плакать за эту чужую обманутую Валентину, месяцами ждущую своего мужа; за гоняющуюся за любовью ли, сексом ли непонятную Наташу; за себя родную, рано лишившуюся любви и тоскующей по ней; за всю женскую нелегкую долю…
Ульяна легла, отвернувшись к стене. В наступившей неловкой тишине с затихающими всхлипами Валентины Владимир продолжал уговаривать жену, уже забравшись на свою полку. Совершенно бесшумно улеглась и Наташа, укрывшись простыней с головою, вдавившись в матрац так, что казалось
на полку просто брошена простыня, а под ней -  никого…
«Спряталась от стыда». – резюмировала Ульяна,  развернувшись,  глядя через низ купейного столика на Наташу, переведшая затем свой взгляд наверх.
А наверху…  она увидела сцепленные руки.
Руки супругов-станичников, протянутые друг другу. Сладкой болью кольнуло сердце Ульяны. От охватившего душу умиления супружеским примирением на глаза накатились слезы. Неизбывная грусть вызвала в памяти стихи любимой поэтессы Вероники Тушновой:
«А гуси летят в темноте ледяной,
Тревожно и хрипло трубя…
Какое несчастье случилось со мной –
Я жизнь прожила без тебя…»
На следующий день в купе царила новая атмосфера. Супругов-станичников охватил приступ подзабытой, видать было, любви. Они смотрели друг на друга, будто увидевшись впервые, проявляя повышенную заботу и нежность. Даже в туалет ходили вместе, взявшись за руки! Ах, эти сплетенные руки! Как много чувств выражают они! Как трогательно говорят о многом!
Конечно, глаза есть глаза, и в них можно прочесть все, но прикосновение друг к другу, ощущение телесного тепла и желания подвластно только рукам! Владимир и Валентина наглаживали друг друга, не стесняясь общества довольной переменившейся обстановкой Ульяны и притихшей, поверженной Наташи, обращаясь только уменьшительно-ласкательно: Володенька, Валюшенька…  «Валюшенька» нет-нет да и взглянет на Наташу победоносно и гордо. А Наташа наконец-то вспомнила про сочинских друзей, обещающих встретить ее. С раннего утра она стала им названивать. Но даже особо не прислушиваясь и не вникая, по коротким обрывистым разговорам,  Ульяна поняла, что, по всей видимости, уральскую «Одри Хепберн» не очень-то и ждут. Наташа вызывала то Игоря-Гарика, то какого-то Мансура, но что-то не склеивалось, не слаживалось.
 – Куда они все подевались? – заметно нервничала Наташа и с новой надеждой уже звонила какому-то Руслану. Интересно, что звонки по сотовому телефону предназначались только мужчинам и Ульяна сразу сообразила что к чему. Стараясь казаться равнодушной, Наташа доказывала Владимиру, как много мужчин ждут ее на юге. Владимир же будто не замечал, а когда Наташа предложила выйти «покурить», то он, вдруг, спросил разрешения у жены. Вот так да! Ульяне с трудом удалось сдержать смех, прыснув в носовой платок. Из тамбура на сей раз Владимир вернулся быстро и первым – тонкая длинная сигаретка Наташи наверняка еще не успела докуриться.
В Краснодаре семейная пара гуляла опять же взявшись за руки. В другой стороне Наташа, приложив к уху «сотик», выкрикивала все те же мужские имена: Гарик, Мансур, Руслан… Ульяна, изнывая от духоты, решила проветрить вагон, открыв двери. В некоторых купе завозмущались: сквозняк!
– Боже мой! Нежные создания! – тоже в сердцах крикнула Ульяна. -  Пусть хоть три минутки освежится! Неужели вы не попрели все?! Ведь три дня едем в такой духоте, а вы боитесь окна открыть! – и сама нарвалась на «комплимент»: "Ты-то, скорее всего, и «сопрела», а мы такого словечка не знаем!"  Через купе ехала высокомерная особа с маленьким сыном. Она-то и заставила Ульяну покраснеть. «Да сидите вы тут, задыхайтесь!» - Ульяна присела на полку, вдавив лицо в вагонное стекло. В душу неприятной козявкой вползла было досада, но она не разрешила ей поселиться надолго: впереди был Сочи.