Но если бы ей казалось невозможным встретить и выдержать позор и позор, которые он навлек на нее тринадцать лет назад, как
теперь это было совершенно невозможно. Она никогда не могла вернуться назад.
Как признаться в обмане, на который она сама дала согласие и в котором участвовала, разрушить своими руками прекрасное здание своей жизни.
Само имя, которое она сделала себе, и более широкий свет, в котором её слава сделала невозможным любое раскаяние.
"Город, который установлен на холме, невозможно спрятать".
Её холм был не таким высоким, как когда-то воображал, что это будет; но все же она была не на низком и безопасном уровне
равнины. Она была достойно известна. Она не могла запятнать свою честь признание бесчестия.
В конце концов, главный вопрос был был ли Роланд жив или мёртв.
Её бесцветное лицо и закрытые глаза, выражение невыразимого недоумение и тоска в её сдвинутых бровях и дрожащих губах Феликса с удивлением и горем.
Он поднялся со своего положения на коленях в ее ноги, и теперь его благоговейный трепет перед ней
уступил место нежному состраданию мужчины к слабой и страдающей женщине.
Он нарисовал ей любимого, положил голову ему на грудь и крепко и с любовью обнял её.
- «Я бы не стал горевать или причинять тебе боль за миры, - неуверенно сказал он, - ни была бы Алиса.
Я люблю тебя больше, чем себя; так сильно, как я ее люблю. Мы поговорим об этом в другой день, мама".
Она прижалась к нему, и он почувствовал, как её руки напрягаются вокруг него, как будто она не могла держать его достаточно близко к себе. Ему казалось, что она стремилась вовлечь его в самое сердце своего материнства; но она
знала, насколько глубока пропасть между ним и ней, и содрогалась от собственного одиночества.
«Я теряю тебя, сын мой», - прошептала она дрожащими губами. -Нет, нет, - сказал он нетерпеливо; "не теряет меня, а находит другого ребёнка.
Не смотри на это мрачно, мама. Я буду счастлив, как когда мой отец был с тобой ".