(Воспоминания)
Я, Панкратова Нина Сергеевна, родилась 24 апреля 1935 года в 6 часов утра в роддоме маленького сибирского городка Кургана. Роддом находился сзади нашего дома на параллельной улице Пушкина. Домашние телефоны были тогда большой редкостью в городе, и дед побежал узнавать. А потом стучал в окна соседям и извещал, что родилась внучка.
Я родилась крупным ребёнком, в рубашке, но у родителей вызвало беспокойство маленькое родимое пятнышко в средине лба у самых волос в виде звёздочки. Родителям говорили, что его надо удалить, так как оно будет расти, но им не захотелось мучить такого маленького ребёнка, и меня стригли, оставляя челку. О пятне вспомнили, когда я, уже учась в школе, стала растить косы. Пятна уже не было.
Но, всё равно, мне была дарована необычная судьба.
Через полтора года 10 декабря 1936 года родилась Ольга, а ещё через полтора года 18 мая 1938 года – Галина. И опять дедушка стучал в окна соседям и извещал их о том, что родилась внучка и опять уж больно хороша. И очень любил он нас всех троих до самого своего последнего дня.
Семья наша состояла из папы, мамы, дедушки и бабушки, с нами ещё жила нянька, которую привезли из какой-то деревни.
Жили мы в доме, который дед перестроил из сарая, где хранился кирпич, и стоял он на участке примерно соток 20. Дед сам строил этот дом и, как и всё, он делал это с большой любовью, поэтому усадьба получилась удобной и функциональной, а дом очень уютным. Дом выходил окнами на улицу, а посреди усадьбы стояло хозяйственное строение, где было зимнее и летнее помещение для коровы и телят и навес с качелями, что-то вроде сарая с погребом (понятия холодильника тогда не существовало). Зимой в погреб сбрасывали снег, и он помогал сохранять продукты в течение всего лета. А над всем этим водружался сеновал. Летом его загружали сеном. Дед и бабушка брали в лесу участок под покос, сами скашивали траву, сушили её, и когда мы подросли, брали нас ворошить сено. Это было прекрасное занятие. Замечательно пахло сено, в свежескошенной траве мы собирали крупные ягоды земляники. Потом на сеновале мы валялись на сене и фантазировали.
Между хозяйственным блоком и домом был замечательный двор. В правой его части невысоким заборчиком из штакетника был отгорожен садик. У забора справа росли акации, слева был громадный куст сирени. Когда мы уже учились в школе, сирень цвела во время экзаменов, и когда надоедало зубрить, мы забирались на заборчик и выискивали соцветия с пятью лепестками и съедали их. Считалось, что чем больше ты их съешь, тем лучше сдашь экзамен... Времени на это тратили много, просто таким способом успокаивали нервы.
А вот у забора, который отделял двор от улицы, росли громадные кусты ирги, очень сладкой ягоды, и мы частенько торчали на заборе. Именно торчали. Со стороны сада доски забора были скреплены горизонтальными брусками, и нам не нужна была лестница. Посредине садика благоухал громадный куст шиповной розы, а вокруг него располагались цветочные клумбы в виде пятиконечных звёзд.
Летом в садик выносили большой стол. Завтракали обычно в садике. За столом собиралось много народу. Только наша семья состояла из семи человек – деды, родители и нас трое, а также нянька, да ещё приходила прачка и ещё кто-нибудь из знакомых.
Выносили самовар, который нагревался на углях. Когда снимали верхнюю крышку, под ней по окружности лежали яйца. В белом эмалированном тазике выносили винегрет. Были какие-то другие завтраки, но мне больше запомнились такие, потому что нравились тёпленькие и вкусные яички.
За столом всегда было шумно и весело. Большую долю веселья вносили дедушка и папа. Оба они в моей памяти навсегда остались голубоглазыми до самых последних дней, глаза с какой-то необыкновенной лукавинкой. За всю мою жизнь я больше не встречала таких глаз. Нет, пожалуй, ещё у Ольги да у сына Димки.
В нашем доме мы ни разу не слышали ссоры или грубости.
От двора был ещё отгорожен маленький садик с избушкой. Дверью избушки был ставень от окна. В избушке жили куры. В ней было маленькое окошечко. Днём куры гуляли на улице, а мы играли в этом домике.
На окне у нас висела тюлевая занавеска.
Однажды я увидела в дровянике новенькую кадку. Я быстренько сняла с неё металлические обручи, а из досочек получился прекрасный паркет. Хорошо помню, как долго и недоумённо смотрел на этот паркет дедушка. Он, оказывается, специально купил эту кадку для засолки огурцов.
Слева за садиком был колодец, но воду из него брали только для хозяйственных нужд.
Я помню, как копали колодец. Я сидела в кухне на окне и внимательно наблюдала за всем происходящим. И вдруг я увидела, как из колодца вытаскивают киргиза, которого нанимали копать колодец. Он был в дождевике с капюшоном, который тогда назывался башлык. Киргиз был в песке, да ещё эта необычная внешность в капюшоне... Всё это произвело на меня такое впечатление, что я отказывалась выходить во двор очень долго. А туалет-то был на улице...
У колодца росла большая яблоня-дичок с яблочками величиной с горошину. В тёплое время года яблочки были несъедобны, но после первых морозов они становились необыкновенно вкусными, и тут начиналось соревнование с птицами; оказалось, что они тоже их любят.
Я не помню, какие игрушки были у нас до войны. Помню только, что бабушка реставрировала лицо моей большой куклы Светы, купленной ещё до войны, с помощью чулка телесного цвета, а потом мы раскрашивали губы и глаза. И ещё помню Мишку, сшитого из папиной гимнастёрки, естественно, он был так называемого “защитного” цвета. Но зато у нас было много мебели. Дедушка выпиливал из фанеры красивые диваны, кресла, столы. Однажды в аптеке он купил шкафчик для лекарств. Это был замечательный гардероб.
За хозблоком был огород, я думаю, соток 15-20. Рано весной, а, может быть, и в конце зимы бабушка начинала выращивать рассаду помидоров в ящиках, которые стояли в нашей детской, самой светлой комнате в доме. Там было большое, чуть не во всю стену окно, которое называли итальянским. Потом эту рассаду выносили в парник. Это такое углубление в земле, обшитое досками. Сверху парник закрывался застеклёнными рамами, а ночью ещё и тёплыми матами, а уже после, когда становилось тепло, помидоры высаживали в грунт.
У колодца стояли кадки с водой, и мы все втроём очень любили поливать огород. У нас были маленькие ведёрки и даже коромысла. Всё это мастерил для нас дедушка.
В огороде бабушка выращивала всевозможные овощи. У деда там были посажены даже яблони, но в то время не было ещё таких прекрасных морозоустойчивых сортов. Нам надо отдать должное – мы не дожидались высоких урожаев яблок. Мы съедали их зелёными. А вот у колодца росла яблоня – дичок с меленькими плодами, так вот их мы уничтожали после первых же морозов. Причём шли серьёзные соревнования с птицами.
Значительную часть огорода занимал малинник. Белая и жёлтая малина. Конечно, мы паслись там всё лето, но и хватало малины на варенье, которое варила бабушка. Во время войны, когда сладостей было мало, варенье приберегали на случай болезни. Но я родилась артисткой. Куда там Карлсону до меня! Я разыгрывала такого тяжело больного, что бабушка тут же лезла в подпол и доставала полулитровые баночки с заветным вареньем. Тогда таких шикарных крышек не было и баночки закрывали пергаментом, пропитанным спиртом, и перевязывали цветными бечёвками. Бабушка накладывала варенье в три блюдца – и тяжелобольным и здоровым. И надо сказать, что болезнь проходила моментально. Но и бабушка была хорошей артисткой – она по достоинству оценивала способности внучки. Бабушка в молодости играла на сцене.
Зимой вдоль штакетника садика дедушка устраивал ледяную горку, которую называли катушкой. Сначала горка сооружалась из снега, а потом заливалась водой. Я сейчас с ужасом и восторгом думаю, сколько нужно было вытаскать из колодца вёдер воды, чтобы залить лёд, а потом его систематически реставрировать. Это как нас надо было любить!
Дед Алексей
Я не знаю точно даты рождения деда. Когда его спрашивали, он темнил, что-нибудь придумывал. Просто я знаю, что когда поженились бабушка с дедом, ей было 18 лет, а ему – 16. Через год, 18 сентября 1909 года родился папа. Получается, что год рождения деда 1894, а бабушки – 1892 год, и к началу войны в 1941 году им было соответственно 47 и 49 лет.
Деда не взяли на фронт из-за ранения в ногу, полученного в гражданскую войну. И всю войну он проработал начальником багажного отделения при вокзале. Я бывала у него на работе и удивлялась, что там не было ни чемоданов, ни тюков, которые обычно сопровождают пассажиров, а я к этому времени попутешествовала предостаточно.
Дед, как железнодорожник, имел право на бесплатные билеты на поезд для себя и жены, и они каждый год куда-нибудь ездили, естественно, со старшей внучкой. Я начала путешествия в 3 года. Только позднее я узнала, что через багажное отделение во время войны шли военные грузы. Дед работал по графику: день, ночь, отдыхаю, то есть формально, он дома был два дня. Когда приходил с ночи, то первым делом убирал снег на тротуаре перед домом. Зимы были снежные. Я спрашивала, почему он это делает в первую очередь, он отвечал: «А как же? Людям ходить неудобно, да и квартальный удивится: что это у Ильича непорядок?»
Квартальный выбирался жителями квартала и следил за порядком на вверенной ему территории. Только после уборки снега дед завтракал и ложился спать, накрыв голову громадной подушкой. Мы в это время старались не шуметь даже в своей комнате.
После отдыха дед шёл катать нас на катушке. Во время войны стояли страшные морозы. Мы надевали шубы, тёплые шапки, тёплые рейтузы, валенки. Тёплые рукавицы, скреплённые между собой длинной лентой, продевались в рукава шубы, так что потерять их было невозможно. В случае потери рукавиц можно было обморозить руки.
Дед садился в большие санки, а мы висели на нём – кто сзади, обхватив руками за шею, кто на коленях, кто пристраивался в ногах. Надо было съехать с горки так, чтобы проехать весь двор и удариться ногами о ворота.
Обычно мы ждали деда с работы у калитки, поминутно заглядывая за неё. Он появлялся из переулка, и мы с визгом летели его встречать. И всегда он доставал из кармана три “подушечки” – леденцовые конфетки с фруктовой начинкой внутри. А когда мы получали “аттестат” – деньги через военкомат, папину зарплату, мы с дедушкой шли к заветной голубой тележке, которая обычно стояла на пересечении улиц Коли Мяготина и Красина. Её каждое утро из дома напротив вывозила мороженщица, и мы наблюдали за этим из окна и, во всяком случае, я очень жалела, что мама не мороженщица. Я шла самостоятельно, Олю дед вёл за руку, а Галку дед нёс на руках.
Маму мы видели очень редко. Она работала на Вагоно-ремонтном заводе (ВРП), который считался военным объектом. Уходила на работу, когда мы ещё спали, а приходила, когда мы уже спали.
Дом
Дом стоял на краю участка, окнами на улицу. Когда-то на этом участке был кирпичный заводик с производственным помещением, которое дедушка и бабушка перестроили в дом. Чтобы приобрести этот участок, бабушка продала свою каракулевую шубу, купленную за границей. Они построили замечательный дом. Бабушка рассказывала, что дед и его друг Пётр Гаврилович давно мечтали о собственном доме и, собравшись вместе, обсуждали, какими у них будут дома. Пётр Гаврилович построил очень хороший дом, недалеко от нашего дома, и семьи наши дружили, пока было живо старшее поколение и их дети. Внуки знали друг друга, но не общались.
Входили в дом со двора через сени. Пол в сенях был настелен из каких-то широких половиц гладкий-гладкий и не был покрашен краской. Летом было очень приятно ходить по нему босиком, а в жару просто валяться на нём.