А утром к кормушке слетелись птицы. Морозный воздух звенел, и солнце раскалывалось на оранжевые льдинки.
Взъерошенные комочки то отлетали прочь, то возвращались обратно, словно загадав на лету: "Прилетим, а там"...
Пол в старенькой кормушке заледенел. Видать давно никто не подбрасывал туда ничего. Люди бежали мимо, подняв воротники, пряча носы от щипков мороза.
— Ну что, пернатые, оголодали?
Птицы испуганно поднялись в воздух, и долетев до проводов с интересом уставились на бесшабашного паренька.
Ни шапки, ни шарфа, куртка нараспашку, будто и не зима и не трескучие морозы на дворе.
Парень посвистел, задрав голову вверх. Подмигнул, полез по карманам, — ща, накуплю вам. До магазина сбегаю и...
Вот только в карманах ни одной монетки не завалялось. Шёл с вечеринки — ни карты, ни мелочи. А душа просила чего-то такого необычного, хотелось хоть раз в жизни птиц голодных накормить. Вон сидят заиндевевшие и ждут. Ягоды ещё осенью все склевали, а зимой городским пичугам не раздолье. Если кто накормит — хорошо, да только не больно-то много сердобольных ныне.
Мимо старушка идёт. Бодренькая на вид, шаг аккуратный, поскользнуться видать боится.
Парень к ней с разлёту.
— Давай, бабуль, в магазин тебе сгоняю. Что тебе по гололёду тащиться? А я мигом.
Старушка глазом зыркнула, молодца бочком обошла и идёт себе дальше молча, как не слышала ничего.
— Да, что ты в самом деле, я ж от чистого сердца. Помочь тебе, а ты меня выручишь, — парень раскраснелся, но упорно плёлся за бабусей, — подкинь деньжат до вечера. Вдвойне отдам, на дом принесу. Вот, ей богу, — он даже перекрестился, чего отродясь не делал, но как-то само получилось. Типа для налаживания доверия необходимо.
Бабуся не оборачиваясь, прошелестела, — Ой, наглецы пошли. Средь бела дня попрошайничают. Работать надо, а не дурака валять.
— Да я работаю. Ну не при деньгах сейчас, а птицы голодные сидят...
— Какие ещё у тебя птицы? Ещё скажи курей разводишь, — бабуся развернулась и оглядела голубя с ног до головы.
— Вон тех, — он показал рукой на белое, морозное небо, — Не видишь что ли?
На проводах съёжились, а кормушка пустая. Да не смотри ты так на меня. Не ангел и что? Сам не знаю почему так. Прошёл бы мимо и хорошо, а теперь вот и тебя слушай, и попробуй объясни. Понимаешь, вот душа просит. Никогда не просила, а тут ...
— И сколько ж тебе сотенок-то на птичек надо? — Подозрительные бусинки старческих глаз впились и заизучали сверху донизу, желая тут же прищучить прохвоста, обманщика и попрошайку.
— А почём крупа в магазине?
— Дык, ты что и в самом деле? — Бабуленция придвинулась ближе, добрея взглядом.
— Да в самом, в самом-в самом, — он вдруг съёжился от понимания всего идиотизма ситуации, — ай, иди бабусь. Понимаю. Кто поверит. Точно дурак — птичек жалко стало. Другие накормят. Это видать я вчера наотмечался.
— Не-не, голубь сизокрылый, стой, — худющая рука вцепилась в его куртку. — Раз точно хотел, надо делать! Это ж не просто так случается.
— Чего случается? — Окрысился паренёк? Дурь в голове? Ну бывает.
— Не дурь то, — бабуля уже прибавила скорость и волокла парубка за собой, не оглядываясь, — это к тебе в сердце доброта постучалась. Скачешь поди по жизни, остановиться некогда, а тут остановился и стукнуло.
— Как бы нам обоим сейчас не стукнули колёсами, — ошарашенно залепетал пацан, — ты бабусь, на светофор вообще не смотришь?
Но бабусе было некогда. Это ж надо на девятом десятке лет чудо такое своими глазами увидела: у человека душа добру открылась, а она его в попрошайки зачислила.
***
Крупу выбрали разную, бабушке что надо купили и на обратной дороге как два заговорщика на цыпочках к кормушке подошли.
— Сыпь, — бабуля достала пакет пшена, — сюда пару горстей, а потом поди поищи ещё где пусто. Вона тебе три пакета — на несколько таких хватит.
— Адрес скажи. Вечером деньги занесу.
Бабка только руками замахала, — лучше пообещай, что иногда будешь птицам в кормушки хоть семечек насыпать. А не будешь и ладно — раз в жизни помог малым, может с тебя и того хватит.
***
Последний пакет дался с трудом — руки скрючились от холода, сам замёрз до невозможности, но не останавливался. Матерился на всех — это ж надо так далеко друг от друга кормушки вешать?! А мало-то как! Трудно что ли у каждого подъезда повесить? Вот народ бездушный пошёл!
Как там где-то говорилось, — он припоминал однажды услышанное: "Живите, аки птицы небесные". Ага, тяжело быть птицей среди таких беспамятливых, как я. Да если бы только я. Все мы тут сначала о себя и только иногда ещё о ком-то. А может и не все — по себе сужу.
Вечер набирал синеву. Густую, тягучую, как смола. Вот только звёзд не видать, и снег скрипит под сапогами.
Холодно, а до дома ещё идти, да идти.
Он шёл мимо зажигающихся окон и чувствовал, как несмотря на холод на душе было тепло.
От стужи ли или от усталости всё казалось, будто летят за ним белые птицы. Встряхнут крыльями, коснутся плеча и взовьются в высокую синь вечернего неба, рассыпаясь по нему звёздной пылью.