Зимняя стужа с настоящим русским трескучим морозом накрыла к концу декабря 1941 года небольшой поселок Одоев в Тульской области.
К этому времени он уже почти два месяца был под немецко-фашистскими войсками. Но если еще в начале октября, когда они заняли поселок и окружающие места, это были бравые вояки - сверхчеловеки, всего в одной - двух неделях стоящие от захвата Москвы и окончательной победы над Советами, то в середине декабря, когда в Одоеве вновь появились обозы теперь уже отступающих на запад фашистских частей, это было уже почти то, что у нас называется сбродом.
Ситуация для захватчиков осложнялась тем, что на смену грязи и распутицы, которыми в сравнительно теплом октябре так богаты наши земли, им на смену пришел мороз. И если первым по воинской классификации условно можно присвоить звание полковника и майора, то русский мороз во всем мире однозначно получил звание генерала. Да, именно так, – генерал Мороз.
Генералы же, как известно, не терпят разгильдяйства. А чем, кроме разгильдяйства и неумения прогнозировать развитие событий, можно объяснить то, что зимнего обмундирования у вражеской армии не было – ни валенок, ни даже теплых носков. И даже хваленая немецкая педантичность на поверку оказалась сплошным разгильдяйством – сапоги солдатам выдавали строго по размеру, и в них, конечно, не влезали не то что носки, но даже и обычные газеты, которые, как известно, греют почище любых носков, и чем, по возможности, пользовался рус Иван. А в легких продуваемых шинелях, суконных пилотках и тонких матерчатых перчатках русский мороз им казался, конечно же, генералом. Не случайно почти у половины фашистских солдат, которые воевали на передовой, руки или ноги в ту зиму оказались в той или иной степени обмороженными. В любом случае, для них это был настоящий ад, только ледяной. И даже для красноармейцев, которые были одеты в валенки на два размера больше, в меховых шапках-ушанках, шинелях из толстого сукна или ватниках, стеганых штанах, к тому же привычных к холодам, тот мороз был также непростым испытанием.
Однако вернемся к основной теме рассказа.
Итак: ... это было уже почти то, что у нас называется сбродом.
В поселке начались грабежи и насилие. Чтобы спастись от лютого холода, фашисты врывались в дома и отбирали у людей все теплые вещи. А то и вовсе раздевали горожан прямо на улице, а их теплую одежду тут же напяливали на себя. И совсем нередко можно было увидеть картину, когда здоровенные мужики в полевых пилотках Вермахта с отогнутыми на уши полями, накрывали их поверху еще и отобранными у местных жителей шерстяными платками, перепоясывая их крест накрест на груди и завязывая узлом сзади за поясом, как, к примеру, одевали в деревнях в мороз малых детей. Картина эта, с одной стороны комичная, а, с другой - страшная, как будто она была из другой реальности, из фильма ужасов, из кошмарного сна, который все никак не кончался.
В числе свидетелей этих событий оказалась и Ольга Петровна Поликарпова, обычная и уже не молодая женщина из российской глубинки. Ее хорошо знали и уважали прихожане местной церкви – она была человеком глубоко верующим и даже была у батюшки помощницей в церкви. Может, кто-то из старых людей помнит ее и до сих пор. В маленьких городках это бывает.
Жили она с дочерью - комсомолкой по имени Элеонора на самой окраине Одоева. Их дом стоял вблизи оврага, а где-то там внизу протекала речка Упа.
В этом овраге почти каждый день звучали автоматные очереди – гитлеровцы расстреливали пленных красноармейцев, партизан, коммунистов и комсомольцев.
Таких как Элеонора. Конечно, как комсомолка, она должна была эвакуироваться из поселка, но не успела – враг приблизился слишком стремительно. И теперь почти все время она пряталась в подполе, находящемся под одной из комнаток дома. Подальше от беды, потому что звуки выстрелов здесь хоть частично и приглушались крышкой подпола с накинутой на него дерюжкой, но все равно были слышны и давали абсолютно четкое представление того, чего ей могла бы стоить встреча с гитлеровцами.
Немец вошел в дом без предупреждения и без стука. Вернее стук в дверь был – но не тот, который мы обычно понимаем под этим словом. Это был стук то ли от удара ногой, то ли от удара прикладом автомата. Хорошо, что Элеонора, которая в это время находилась в маленькой смежной комнатке, успела юркнуть в подпол, а мать успела накинуть на его крышку дерюжку.
Оказавшись в центре комнаты, незваный гость начал внимательно осматривать буквально каждую имеющуюся в ней вещь. В общем-то все было старенькое, поживиться особо было нечем. И вдруг, его взгляд остановился на старых семейных валенках, лежащих на русской печи. Он даже несколько оживился, по-видимому, уже представляя себя в этой странной, но такой теплой русской обуви. Ольга Петровна перехватила этот взгляд, подскочила к валенкам и крепко прижала их к груди. Немец не спеша подошел к ней и с силой дернул за один из них. Женщина только покачнулась, но валенки из рук не выпустила, и еще крепче прижала их к себе, да так, что побелели костяшки пальцев. Не говоря ни слова, фашист передернул затвор своего автомата и направил его ствол в Ольгу Петровну.
Реакция женщины для него оказалась неожиданной. Презрительно взглянув на немца, Ольга Петровна повернулась к нему спиной, а лицом к иконкам, висевшим в углу комнаты. Встала на колени, все также прижимая к себе валенки, и, ожидая выстрела, начала тихо молиться: «Прими, Господи, смерть рабы твоей Ольги от проклятого фашиста».
Немец совершенно обалдел от такого поворота событий, зачем-то еще раз щёлкнул затвором своего шмайсера, а потом плюнул, резко развернулся и ушел. Может, сам был человеком верующим и не захотел перед ликами святых лишать жизни эту ненормальную русскую. Может, просто подумал, что ни к чему ему валенки, испачканные ее кровью. А, может, это сам Бог ее спас за ее глубокую веру и преданность ему.
Ольга Петровна повалилась на пол и зарыдала. В этот раз смерть лишь коснулась её своим ледяным крылом, и улетела собирать свою жатву в другие места, ведь на войне для нее всегда есть, где поживиться.
Так стоило ли этой уже не молодой и повидавшей виды женщине так играть со смертью с почти что однозначным исходом? Любой чужеземец нам скажет – конечно же, нет! Любую вещь можно купить за деньги. И валенки в том числе.
А она на это пошла. Может быть, в этом и заключается загадочный русский характер, подчас нелогичный и непредсказуемый, но твердый и несгибаемый в критические моменты.
Может, эта твердость и несгибаемость передалась и ее сыновьям, в то время бойцам Красной армии.
Старший из них – Михаил – гвардии капитан, штурман самолета-торпедоносца, топил транспорты противника, горел в самолете, тонул в ледяной балтийской воде. Заболел воспалением легких, которые потом так полностью и не восстановились, но служил, боролся и жил.
Младший - Петр – сержант, командир орудия, геройски сражался, а в сорок третьем под Курском был тяжело ранен и потерял ногу.
Но так же, как и их мать, ни Михаил, ни Петр никогда не сгибались перед вызовами судьбы. Ни под вражескими пулями и снарядами на войне, ни после, теперь уже перед жизнью, с ее вызовами и испытаниями.
Так что, может, зря Ольга Петровна поставила свои валенки на кон в игре со смертью? Как в свое время Тарас Бульба свою любимую трубку? Нет, не зря. Потому что на самом деле на кон ставились не трубка и не валенки, а нечто другое - то, что не поддается материальному измерению. Это - русская душа, а русская душа даже больше чем жизнь и сильнее, чем смерть.