Речка быстрая - быстрая бежит, сразу за косогором. Русское поле колосится пшеницей да рожью. Ласточка трепетная небо нежное пронзает. Это наше раздолье. Наша Терра.
-А что если пойти воон там, той тропой?Что там за залеском, папа?
И детскому голосу отвечает тот, что постарше:
—Не ходи туда, не нужно. Опасно там, говорят. - и голос его легкой тревогой пошатывает зернистый, переливающийся закатными лучами воздух. Ветер легким дыханьем ерошит русые волосы и улетает тяжелым облаком за холмы, за горы.
Что за сказки, былины русские в вихрастой детской твоей головушке? Не пряничный домик это, не певучий соловушек, а чернильная черничность ночи, да выкрики воронья. Стой, говорят, не ходи ты за поле и до обрыва. Видишь, рожь-мать да пшеница тебя стерегут колосьями щедрыми устилают полюшко, и привольно и радостно тебе в этом поле.
Но давай поиграем в одну дивную игру? Кем ты будешь? Я, чур, буду тебя догонять. Так кем же, кем же ты будешь?Кем будешь, когда вырастешь? Если вырастешь?Давай играть?
Он все еще помнил обрывок леса, цвета вороного крыла небо, острый и тонкий месяц в этом глянцевом небе и будто из детских книжек сошедшие-крыши избушек, эту их детскую сказочность, казавшуюся такой доброй и светлой, сказочность такую, что про леших все, да про домовых. Именно так этот обрывок ночной ему и запомнился, он же ехал со своей чудесной смешливой Грэтхен. Это потом, с какого-то непонятного момента не осталось от сказки, ни пряничного домика, ни таинственной очарованности, а толька эта вот древняя сила, рожденная задолго до какого-либо человека, до какого-либо бога, до какого либо прощения и до какой-либо любви. Более того, если существование бога вообще было возможно там, в том лесу, то никто кроме него самого быть им не мог. Потому что не было никого, кроме него, кто мог бы противопоставить любой свой ответ этой древней силе, что вопрошала и требовательно призывала к ответу. Кем? А он еще не взрослый, он не знает, он растеряется, станет искать и человека, и бога, и рыжие веснушки на любимом лице смешливой Грэтхен, а стало быть, и саму Грэтхен искать станет, ничего не узнает и не найдет. Поймет, что это он все, один только он.
Это больше не чернильная сказка ночи и рыжие пахнущие костром волосы Грэтхен(а этим ли костром сегодняшней ночи?может быть,другим, давним костром,о котором ему ничего неизвестно?)
Настанет утро, требовательное для ответов. Бледное, серое и скомканное. В такое утро нельзя придумать себе никаких оправданий. Можно лишь быть честным, как никогда. И Грэтхен будет смотреть на него своими глазами с будто раздвоенной радужкой. А он подумает, что именно такими представлял себе когда-то глаза таинственных ассасинов из фэнтезийных книжек, под взглядами которых, воины выполняли любой приказ и даже добровольно шли на смерть.
Он каждое лето приезжал сюда в деревню к речке, к доброй своей бабушке. И каждое лето любовался Олесей, которую, как казалось ему, любил с детства. Трепетно, нежно. И назвал ее Гретхен, именем принцессы из любимой сказки, которую в далеком детстве они разыгрывали в саду. Не сказкой все обернулось. Но ее он назвать успел. Успел обозначить как находку, как ценность в этом мире,который пока еще состоял из пряничных домиков сплошь, да из печеных яблок.
Она выжидающе будет тянуть время не желая делать то, что должна. Поверишь? Если да, то ответь: любовь, или оружие? Отвечай. И он снова теряется, слишком много вопросов о которых он не думал, никогда не думал. Он умел только любить, мечтать. Он не думал так, потому что это сложные взрослые и жестокие в своей бесстыжей простоте вопросы. Оглушенный правдой, мальчик был в поле, которое настигло внезапное утро. Любовь или оружие? Я заранее раскатисто и тихо рассмеюсь, потому что и первое, и второе -это одно и тоже. Но это "одно и то же" меняет свою суть в зависимости от того, кто его применяет.
Пожалуйста, вырастай скорее, вырастай, тебе пора. И тревожно добрые ели зашуршат ветвями в смурном воздухе, в пустоте безрадостного неба.Он будет ждать, пытаться вспомнить,любит ли ее все ещё и чего она ждет? Чего ждет этот застывший воздух, остановившееся небо, тревожные ели. Он должен ей что-то сказать? Его сумбур мыслей, ее глаза. Пожалуйста, вырастай.Прямо сейчас. Ты же можешь, ты можешь, вот только вспомни.И он захочет спросить, а какого числа и какого года был обречен. Обречен на все события этой жизни, которые просто происходили до сих пор безотносительно его на то особой воли. И обречен ли? Он же может все? И раз так, то кем же, кем ему быть? Только не богом, пожалуйста. Волчишкой, лисой, лешим пусть, самой весной пусть- ранней еще заметенной и чистой, ведь он этой самой весной хочет с улыбающейся тонкой, высокой и доброй матушкой своей по Невскому в музыкальную идти, и что бы снова увидеть, как волосы у нее собраны заколкой на затылке, каштановые, красивые, как и всегда. И как она немного наклонится завязать ему шарф плотнее, а он все хохочет себе и падают,падают красивые снежинки в ослепительно красивом свете фонарей. Весь мир его. Так бесповоротно, бесплатно, совершенно весь. Он сейчас снова про любовь, а там где любовь, там и бог какой-то. Тот самый невсемогущий бог. И снова,- пусть бы птицей стать стремительной, пусть бы медведем лесным. Сейчас судорожно быть человеком, ломко и страшно быть им, это несносно так, что аж до плача, нестерпимого детского плача. Звери не умеют плакать. А бог, если он есть, не знает какого это. Ну пожалуйста, мам, разбуди же, дай микстуру, это ведь просто ему снова 5 лет, жар и сон дурной снится. Он просто простыл, а больше ничего плохого. Больше нет ничего плохо. Обними его, мам.
Давай поиграем. Кем будешь ты?Чур, я догоняю. А ты? А ты? Будешь ли ты?
Но что здесь опять делает гиблое утро? Птицы должны петь утром в лесу, почему их не слышно?Усталая Грэтхен. Что здесь делает оружие? Стоп. А у него есть хоть какое-то оружие ? Но ведь Грэтхен свое выбросила. Он хочет сказать, что все равно любит ее и любил всегда, потому, что должен эту свою правду хотя бы сказать. Ему так кажется, что любит, а врать он не хочет. Молчание ведь неправдой станет, если он ей не скажет? Он просто хочет сказать, что это больше, чем просто...просто ...оружие. Она повернется в ответ и все будет дрожать, как в только что сломанном дурацком сне-точно, одно сплошное гиблое утро.И затем надрыв, обвал. Разве он может что-то, тогда как все было предрешено? И в два его нелепых года, и в пять, и по дороге в музыкальную? Просто он об этом не думал никогда так. А когда думал,то эта предрешенность бесконечно далеко была от него. А теперь она лежала выброшенной самой же Грэтхен из ее руки в метре от них. Но предрешенность чего ? Того, что она скажет, что не любит его и не будет никакого чуда у них.. и засмеется. И он понимал, как все это неважно, потому что он все еще смотрел в белоснежное застывшее небо и продолжал любить и ее, и небо, и молчавших птиц, и шорох ветвей. А те слова, которых он не хочет слышать от нее, зачем они, он ведь и так все знает. Но верит ли? Верит ли в это? Это ведь ему только решать. Что выбрать - любовь, или оружие. Он больше не хочет называть вещи именами, говорить вслух, потому что понял сейчас, что забыл что-то самое главное, а сейчас вдруг вспомнил. И все это только из-за Грэтхен и гиблого утра. И Грэтхен он все равно любит. Кратко целует ее. У нее губы обветрены, шершавы. Это не страсть, Он больше не хочет ее. Он любит ее. Словно впервые увидел потерянной девчонкой в аэропорту, или на вокзале. Где все разъехались и вещи ее потеряны, встречающие разошлись и не было никого, кто пришел бы встретить ее. Кроме него. И что он абсолютно точно простил бы ее, если бы даже она выбрала сейчас оружие. Но в ее сердце несмотря на все, все еще нет причины выбирать это. И тут он понимает, что вот сейчас, пять минут, несколько ужасных страшных минут, он боялся, он ужасно боялся. Но лишь несколько минут.А теперь страха нет больше и он смотрит и видит дорогу, что ведет мимо чужих дач к автобусной остановке, он видит, что Грэтхен плохо,очень плохо и надо бы дождаться автобус, что останавливается в трех километрах отсюда и вернуться к веранде, саду, утренним чаепитиям. Смешным кажется теперь его прежний ступор и страх, растерянность маленькой и беспомощной Грэтхен. И он узнал ее. Это она боялась и не знала, что делать в те минуты, когда ему было так невыносимо страшно.
Глупый ты- бормочет она- поверил.. ну какой же ты дурак.- Она плачет. Тихо, беззвучно, просто слезы льются. а он никогда не видел столько беззвучных чистых слез и взгляд отвести не может, и не хочет думать том, что она имеет ввиду, говоря эти слова. Очень соленой была ее слеза и он подумал о том, что любовь - это знак равенства между собой и кем-то другим, кого назовешь именем. Простая детская мысль. А вовсе не оружие.
Этим утром не было выстрелов. Больше не было гиблого утра, утро породило день. Миг был вырван величием и пронзительной высотой из блеклого и неудивительного сейчас. И тогда он решил, кем ему быть. И это было просто, как восходящее солнце и как едва рождающаяся улыбка на лице Грэтхен из под потока ее слез.
Он был теперь просто человеком, которым сложно просто родиться и непросто стать, человеком, которому недавно было очень плохо и очень страшно, но лишь несколько минут, а потом он увидел Грэтхен и то как любит ее, увидел небо и в небе забрезжил рассвет,он увидел путь до автобуса обратно, куда они вернуться, что бы есть печеные яблоки на веранде и кормить сметаной соседского кота, и засияло на склоне серого неба солнце и потянулись его первые лучи. Начался новый день. В котором были лишь несколько но:Он никогда больше не увидит пряничные домики, потому что сейчас увидел обыкновенные срубы и дачи, но между этими дачами и срубами была дорога до остановки. Он никогда не увидит сказочный месяц на глянцевитой таинственности неба и не очаруется им, потому что сумел возродить рассвет из гиблого утра. Он никогда не сможет быть счастлив так, как желают быть счастливыми почти все люди на этой планете, потому что нельзя просто так бездумно врать себе и другим про счастье, потому что так же как и ему в те несколько минут, в эти минуты может быть плохо и страшно точно такому же человеку как и он. А когда кому -то плохо, хорошо быть уже не может. И что если одна любовь делает пустышкой только одно оружие, то в мире нет столько любви,что бы все оружие было сложено в полях и никогда бы не грянули выстрелы. И даже то знание, что все же где-то есть места, где облака плывут, а не застыли, где поют утренние птицы, а не молчат и радостно смеются влюбленные, а не в ступоре и усталом страхе сидят друг перед другом, места, где есть веранда, печеные яблоки и кот, даже это не отменяет наличие в мире пронзительно гиблых утр, в которых кого-то бросает в озноб. Кого-то, кто быть может не в силах сейчас еще ответить на гремящие оглушительные вопросы и так и стихает в безмолвии не разглядев дороги.
Поэтому больше не было никаких детей, с остановки в сторону центра поселка уезжали два молодых человека. У мужчины были прядки седых волос, у женщины темные тени легли в уголки глаз. Правда, подмены заметить было некому, так как на остановке почти не было людей, не странно, что и по прибытию в поселок никто ничего не заметил - окружающие вообще мало обращают внимание на такие мелочи.