Метаморфоза русской русофобии
МЕТАМОРФОЗА РУССКОЙ РУСОФОБИИ*
И снится всё чаще на шее верёвка,
Как выход, как бегство и как благодать.
Анатолий АПОСТОЛОВ «Княж-Погост», 2013
Слово «русофобия» сегодня, в эпоху информационных пси-войн, стало весьма распространённым и даже модным в политических дискуссиях, посвященных как внутренней, так и внешней политике государства. Тема русофобии стала сегодня одной из самых острых и болезненных проблем не только в современной социальной антропологии, но и в международной политологии. Известно, что русофобия возникла на Западе ещё в эпоху становления русской государственности, как страх перед Россией и курсом российской внешней политики. Увы, возникнув на противостоянии Востока с Западом, она обрекла русских людей на долгие века быть виновными во всём, быть всегда козлами отпущения за чужие грехи, проступки и преступления.
Впервые термин «Russophobie» был употреблен с 30-х годов XIX века в немецких изданиях, в «Nurnberger Zeitung» (1837 год), «Frankfurter Ober-Amts-Zeitung» (1837 год).
Во второй половине XIX века он получил широкое распространение в немецкой философии, социологии и политологии. Самыми ярыми русофобами и ненавистниками России стали основоположники марксизма Карл Маркс и Фридрих Энгельс. По злой иронии судьбы в большевистской России эти два мыслителя-русофоба (вместе с лютым русофобом Лениным) стали в советской России учителями пролетарской нравственности и коммунистической морали.
По свидетельству историка-дипломата Валентина Фалина, в XVIII-XIX веках русофобия стала идейной осью, вокруг которой вращались отношения между Россией и западным миром. Став системной, русофобия превратилась в психоисторическое оружие, с помощью которого легко всем доказать, в том числе и самим русским, что их развитие не в полной мере соответствует западному гуманитарному типу, трактуемому как «норма», и таким образом поставить русских в разряд одной из самых ущербных и несуразных наций в мире.
Что касается России, то впервые термин «русофобия» среди русских писателей был применён русским поэтом Федором Тютчевым в письме 20 сентября 1867 года на французском языке к А. Ф. Аксаковой. (Сергей Сергеев).
Русофобия, по мнению специалистов в области социальной психологии и антропологии, в отличие от других национальных фобий, часто выступает как цельная идеология, имеющая свою природу, историю генезиса и свою особенную систему понятий. Русофобия внутри самой России возникла в результате жестокой, бесчеловечной внутренней политики и столетнего тотального насилия большевиков над русскими людьми. Россия – единственная, пожалуй, в мире страна, где предвзятое, неприязненное и равнодушное отношение главной нации к самой себе является национальной фобией, где русофобия выступает как специфическое направление в этнофобии и социальной психиатрии, не как ксенофобия, а как русская русофобия — как враждебное (уничижительное) отношение русских к самим себе. Как полное равнодушие русских к судьбам родины и будущему своего потомства. Здесь русофобия проявляет себя в разных ипостасях, как идея, как практика, как стратегия и как психопатический синдром разрушения и саморазрушения.
Русская русофобия — это не абсурдное понятие и не оксюморон, это воплощённое магией насилия и смерти реальное нездоровое состояние русской души, одна из самых острых и болезненных проблем социальной антропологии и молодёжной политики. Само по себе перманентное насилие человека над человеком ломает волю и психику имперского галерного раба. Постоянный страх перед насилием лишает человека созидательной инициативы, воли к борьбе, порождает в нём множество психических недугов, в том числе и аутоагрессию, «психопатический поворот против себя» (1)
В результате долгих социальных экспериментов над этническими русскими русско-советская русофобия в психопатологическом, эмоциональном аспекте оказалась для русских в XX веке намного токсичней западной, внешней русофобии. В условиях тотального насилия и бесконечных лишений русские люди оказались привычными к любому игу, перестали беречь своё здоровье, ценить свою бесцельную и голодную жизнь вообще, стали более равнодушными друг к другу. Этот ненормальный «социальный паралич» и «пофигизм» целого народа напоминает нам эпоху «магических войн» между шаманами некоторых племен Центральной Африки, когда в результате магических обрядов, лишённые воли и сил к сопротивлению мужчины-воины оказывались лёгкой добычей своих врагов. (Артур Шопенгауэр)
Русофобия народов Большого Запада не имеет ничего общего с русской русофобией. Это совершенно два разных мироощущения и миропонимания, две формы познания природы человека вообще и самопознания в частности. На общем фоне багрового безумия русской русофобии надпись немецких русофобов мелом на доске в октябре 1941 года: «Der Russe mu; sterben, damit wir leben» («Русский должен умереть, чтобы жили мы») звучала пусть и откровенно, но не так пугающе, как это было для русских всех сословий в дни «красного террора и голода в Поволжье, во время голодомора на Северном Кавказе и в Украине в 1932-33 годы. Вышло так, что накануне второй войны с Германией основная часть русского простонародья (кроме голодной смерти) уже ничего на этом свете не боялась.
Страх голодной смерти стал для русского человека самым главным страхом на земле. Немцы в этом убедились ещё в первую летнюю кампанию вермахта в СССР. Тогда за полгода войны в германском плену оказалось свыше 2, 5 млн. голодных красноармейцев. Тогда вдруг выяснилось, что в продовольственном отношении Германский рейх был не готов к победоносной войне. Планируемая немцами молниеносная война с СССР на практике оказалась затяжной и позиционной. После зимнего краха вермахта под Москвой зимой 1941-1942 гг. стало ясно, что кормить солдат вермахта, и тем более русских (советских) пленных нечем. На советских военнопленных немцами был поставлен крест – все они были обречены на мучительную голодную смерть. Было бы тогда у Германского рейха достаточно продуктов питания, чтобы накормить всех голодных русских, была бы совершенно иной оккупационная политика, и свершилось бы тогда переустройство мира на немецкий лад по проекту Гитлера. Острый дефицит продуктов питания и человечности в мире решил исход войны в пользу большевиков и вечно голодных «советских русских» — они одолели «силу грозную, тевтонскую орду», которая грозила им позором и голодной смертью. (2)
Было бы ошибочным считать, что так называемые «русские русофобы» возникли сами по себе из тех, кто «вышел в люди» из самой гущи русского народа, кто при этом впал в грех гордыни, стал презирать своих рангом ниже соплеменников. У русской русофобии совершенно иная социальная природа и своя социальная антропология.
Русская русофобия возникла в результате длительной чекистской «перековки» через принудительный труд и голод старорежимного русского человека в человека нового, советского. Русская русофобия проявила себя в результате войны центральной власти с собственным (русским) народом, в результате длительного взаимоуничтожения русских русскими. Русская русофобия вышла из идеологической шинели советской (пролетарской, мещанской) культуры и тотальной системы коммунистического воспитания. Чем необузданней становился культ личности коммунистического вождя-генсека и культ Коммуниста как совершенного Сверхчеловека, тем безумнее и уродливей становилась русская русофобия, тем более ничтожными, никчемными и несуразными стали воспринимать себя русские люди «изнутри» и со стороны: «Только мы, русские, согласны быть смиренными рабами, только одни мы способны поклоняться всем своим земным божествам, любить, почитать и уважать своих убийц и палачей».
Русская русофобия — прямое порождение агрессивной большевистской ленинской русофобии и русофобии международной, Её основные мотивы проявились в русском человеке в результате его полного поражения в борьбе с безбожным и бесчеловечным большевизмом, с трагического осознания своего бессилия противостоять мировому злу, с восприятия своей беспомощности как родового вечного проклятия.
Сама по себе русская русофобия в её и кухонно-бытовых вариантах и масштабах, не опасна. Опасен её яд в масштабах государства, возникающий во властных правящих верхах в атмосфере барского коммунистического чванства и глубокого презрения к своему народу. Она становится стократ токсичней и опасней, когда начинает, словно яд, проникать в саму толщу народных масс, в «низы» в виде взаимной лютой ненависти и вражды, на уровне саморазрушения и гибели. Сегодня по градусной шкале русской русофобии мы можем судить о духовно-нравственном и психофизическом здоровье нашего общества точно так же, как судим мы сегодня об уровне русской культуры по творчеству современных писателей и художников.
Русская русофобия — это феномен социальной психологии и педагогической антропологии Нового времени, вобравший в себя русофобию политической, социально-психологической, культурной и научно-технологической советско-буржуазной элиты антидемократического, тоталитарного и либерального толка. В русской русофобии отразились все оттенки изначальной «классической русофобии», которая за полтора века из цельной идеологии превратилась в стратегию и практику не только одних информационных пси-войн, но и воплощения в реальность многих социальных проектов и преобразований.
Русофобия как идея — это неприязнь к русским (к московитам) как к таковым, к их идентичности, истории, , образу мысли, к их жизненным ценностям, быту и нравам возникла вне России в Смутное время в XVII веке.
Русофобия как практика — это комплекс действий, имеющих своей целью принижение и подавление национальной гордости великороссов и русского характера, возникла в большевистской России в результате беспощадной войны с русским крестьянством. По мнению современных историков Никиты Петрова и Никиты Соколова, не следует понимать все преступления большевиков против собственного народа как проявление с их стороны пещерной русофобии и человеконенавистничества вообще, а прежде всего вызванных так называемой пролетарской целесообразностью. Это не совсем так. Об этом говорит национальный состав ленинского Совнаркома и состав всех силовых структур большевизма. Верным будет полагать, что именно тотальное насилие и репрессии по сословному, социально-экономическому и имущественному признакам, породили среди русских русскую русофобию, (неверие в себя и боязнь самого себя, омерзение к окружающему миру).
Русофобия как стратегия — стремление установить контроль над русскими, как государство образующим народом с последующим уничтожением, стиранием их из истории, растворением в других народах, возникла одновременно внутри России и вне её сразу после развала СССР, когда антисоветизм уступил место воинствующей русофобии. Боязнь большевизма и советских людей на Большом Западе сменилась боязнью непредсказуемых славян и «неадекватных» русских. Сегодня либерализм и славянофильство (благорасположение к славянам) — понятия несовместимые. Сегодня культивирование русофобии — это еще один способ повысить свой собственный статус в своем собственном представлении и в представлении окружающего мира. Это касается как малых народов ближнего и дальнего Зарубежья, так и малых народов и народностей в самой России. В основе русской русофобии лежит главный постулат: «Если русские все такие особенные, созидательные богатыри, духовно-просветлённые, образованные, и талантливые люди, то почему они до сих пор не могут просто организовать для себя приличную политическую систему?»
По мнению Семёна Чарного, эксперта Московского бюро по правам человека (МБПЧ) сегодня в России существуют так называемые «низовая» и «элитная» русофобии. Под низовой (массовой) русофобией понимается негативное отношение к русским, существующее в широких слоях многонационального населения страны.
Под элитной (политической) русофобией понимается сегодня антирусская политика и пропаганда властей некоторого независимого государства (Украина) или «специфического» региона (Чечня). Русофобия элитная не всегда сопрягается с русофобией низовой (простонародной).
Иногда антирусские риторика и действия правящей верхушки может соседствовать с преимущественно доброжелательным отношением к русским в народной среде. Порой русофобия правящего режима в трудные для него минуты уступает место русофильству и даже нарочитому национализму для разжигания в народе жертвенных патриотических чувств, но потом, после одержанной победы над врагом, всё возвращается на свои прежние, русофобские, интернациональные, антирусские позиции. Наиболее опасным представляется одновременное проявление простонародной и элитной русофобии, когда среди русского этнического простонародья и среди творческой элиты возникает русская русофобия.
Как особое социально-психическое состояние души, как психопатология, (как неверие в себя и в человечность) русская русофобия стала проявлять себя на волне «красного террора», когда большевиками в 1918 году было упразднено «Императорское человеколюбивое общество», со всеми его воспитательными учреждениями, гимназиями и школами для детей-сирот, инвалидными домами для увечных воинов. Именно тогда милосердие, филантропия и меценатство получили негативную трактовку со стороны новой революционной власти. На смену природной жертвенной любви и добротолюбию пришла пролетарская сознательность и классовая мораль, свои «классовые» понятия о гуманизме и альтруизме. (3)
Приливы коммунистической русофобии в СССР (в том числе и русской) сопровождались иногда отливами, обнажая ханжество и фальшь государственной национальной политики. В мирное время бытовая русофобия властями не поощрялась, но и не осуждалась. Спад русофобии в стране не облегчал участь русского народа, который при любом генсеке и вожде был в основном тягловым народом.
Только один раз, в годы войны с гитлеровской Германией русофобия деятелей советского искусства и идеологии подвергалась в партийной печати резкой критике. Так, по указанию Сталина была снята с репертуара антирусская сатирическая пьеса «Богатыри» (1943) пролетарского баснописца и русского русофоба Демьяна Бедного (Ефима Придворова). Тогда же под запретом оказались и те литературные произведения советских писателей, в которых зло высмеивались особенности русского характера, быт, обычаи и нравы русского народа. Любить Россию и все русское «странною любовью» разрешалось только Михаилу Лермонтову, Гоголю и Салтыкову-Щедрину.
Проблема русофобии в Советском Союзе всегда была, но правители страны старались её не замечать, она тонула в мистериях показушной дружбы народов. Кроме того, она всегда была у нас запретной темой. У русской русофобии сложная психологическая и психоневрологическая история болезни. Она — один из видов душевной болезни, порождение изменённого, деформированного сознания в результате длительного манипулирования им.
Таким образом, в силу этих и иных причин, генезис русской русофобии в СССР как одна из уникальных тем общественных наук не стала предметом детального, глубокого и пристального изучения ученых-гуманитариев. Здесь, как всегда, строго подцензурное обществоведение и политическую науку выручили литература и поэзия, с их эзоповым языком, метафорами, фантастическими образами, умением отображать в своих волшебных зеркалах реальный мир в Мгновенной Вечности.
Русская русофобия не имеет ничего общего с внешней, и внутренней русофобией соседних развитых народов и русофобией малых народов проживающих в стране. Она возникла как бы сама по себе в самой гуще русского народа. Русская русофобия — это отчаянное неверие русских в самих себя, это стойкое недоверие к властям и к своим соотечественникам, это полное равнодушие русских к самим русским. Разрушительная идеология и философия жизни русских русофобов была четко сформулирована ещё в конце 50-х и начале 60-х гг. прошлого века одним из певцов нового нигилизма и тотальной гибели русской души писателем Венедиктом Ерофеевым в «Записках психопата» (4)
Типичный русофоб Венедикта Ерофеева — это человек, случайно зачатый в пьяном виде в одном из рабочих общежитий и бараков на просторах Северной Евразии. Это бракованная человеко-единица трудового ресурса советского промышленного производства («родного завода») и сельского коллективного хозяйства («родного колхоза»), не пожелавшая «выйти в люди» из своей коммунальной норы и личной землянки, и теперь живущая пьяной жгучей жалостью к самой себе и полным равнодушием к другим людям. Русский русофоб — это падший, высокомерный сноб, гордый самовольный люмпен-пролетарий и вольнодумец, полный презрения к простым советским людям, которые по его «особому мнению», не совсем полноценные люди. А посему, у него свой социальный девиз, присущий всем законченным мизантропам: «Если это человек — толкните его под трамвай. Если женщина — привяжите её к стенке, и вбейте ей клин» (6)
Запредельный нигилизм, отказ от жизни, лишённой смысла и высоких целей, влечет за собой трагедию не только национального, но и мирового масштаба: «Мы не живём! Мы существуем! Мы, как бараны, трудимся для хлеба и для водки, а пошлют нас, как стадо баранов, воевать в Сирию или Венгрию, так мы и пойдём, будем резать, и кричать «ура», пока нас не зарежут»
«Мы все издохнем. И все издохнут как собаки и памяти о них никакой не останется. Они думают, что если будут убивать и резать, так о них и помнить будут. Это уже не люди. Мы все издохнем, а поэтому надо брать всё, что тебе нравится, пока ты жив. Я вот, к примеру, пью, и мне нравится просто пить и ни о чём плохом не думать. Зачем мне издыхать ради высшей цели, если она меня не воодушевляет?! И тебе совершенно безразличны высшие цели, если ты, в одних трусах работаешь бесцельно около раскалённой печи на кирпичном заводе. Тебе все равно, в каком государстве ты работаешь, и какими идеями руководствуются твои властители. Тебе совершенно все равно. Да вы знаете, что будет, если война начнётся? Да русский Иван с голоду будет подыхать. В ту войну хоть как-то держались на американской тушенке, а то бы и тогда половина передохла. Вот попомните мои слова — полная измена будет! Вы думаете, что у нас высшее командование мирно настроено! Да у них руки чешутся, может больше, чем у американцев! Пусть будет война! А то вот для чего мы живём? Ничего у нас впереди нет и ждать нечего… Пить разве только! Болото… Болото…» (7)
Эту дневниковую запись восемнадцатилетнего Венички Ерофеева, сделанную им 16 ноября 1957 года должны сегодня помнить все «красные маршалы» и «черные полковники», генералы всех «силовых структур» — все те, кто любит воевать с собственным народом, использовать его в своих корыстных целях в качестве пушечного мяса в своих бандитских мировых разборках.
Проблему русского «беспочвенного человека», потерянного, никому не нужного в этом мире, вслед за писателем Венедиктом Ерофеевым, отразил в своей «исповедальной» прозе русский писатель Владимир Маканин (1937), автор глубоко пессимистических романов «Лаз»(1991) и «Андеграунд или Герой нашего времени» (1998). Русская русофобия как один из самых горьких и токсичных плодов глубокого и затяжного духовно-нравственного кризиса в России в третью Смуту 90-х годов была отражена в творчестве писателя-публициста и диссидента Владимира Максимова (1930-95), автора романов «Карантин» (1973), «Кочеванье до смерти» (1994), в сборнике публицистических статей, исполненных глубокого отчаяния — «Самоуничтожение» (1995). Читать эту исповедальную, угрюмую и бредовую прозу очень тяжело, и совсем недаром, многие советские искусствоведы и эстеты называли эти книги «маразматической литературой», убивающую в молодом читателе светлую веру в совершенного человека. (8)
Русскую русофобию в свете социальной антропологии можно было бы отнести к разряду некой экзотики русского характера, если бы не её идеи непредсказуемого саморазрушения и самоуничтожения, на фоне которых международный терроризм скоро нам покажется мальчишеской забавой некоторых спецслужб ведущих держав мира.
Русская русофобия сегодня является одной из моделей манипулирования молодёжным сознанием через его нейролингвистическое программирование, через психологическое заражение, внушение и подчинение сознания. Русская русофобия в современных информационных пси-войнах стала одной из козырных карт и эффективным «магическим оружием» для подавления коллективной воли к сопротивлению или, наоборот, для поднятия патриотического духа, как в интересах правящего режима, так и в интересах его системной (карманной) и несистемной оппозиции. Она стала веским, универсальным аргументом для формирования общественного мнения при обсуждении социально-экономических проектов и программ.
Русской русофобией всегда можно объяснить и оправдать все свои страдания и беды, заблуждения, трагические ошибки, насилие и даже преступления против человечности. Правящий режим в России часто сетует на то, что ему… весьма не повезло с народом. Не повезло с «людишками и холопами» великим князьям-правителям из династии Рюриковичей и из Дома Романовых, не повезло вождям Советского Союза, не везёт и нынешним вождям. Неверие в собственный народ одинаково характерно как для высшей русофобии, так и для низшей, либерально-пролетарской и интернациональной. Но самой опасной для страны и русского народа оказалась в 90-е годы прошлого века «элитная русофобия», представители которой решили стереть Россию вообще с географической карты вместе с её народонаселением. В сравнении с ними, агрессивными и «пассионарными» ненавистниками России, «низовой» (простонародной) русский русофоб Венедикта Ерофеева — сущий Ангел в пустыне с отрубленной головой. По сути, он — антипод герою «элитной русофобии», он вне мира, он враг самому себе, но он не так агрессивен, опасен и токсичен, как русский русофоб либерального писателя Виктора Ерофеева, автора «Энциклопедии русской души» (СПб, 2010).
Герой «элитной русофобии» Виктора Ерофеева — страшный человек, его русофобия страшней и разрушительней русофобий всех стран и народов мира. На её фоне бледнеет русофобия Маркса и Энгельса, Гитлера и Розенберга. (8)
По его категоричному мнению «Россия, безусловно, опасная страна. (с.20) Страна сушёных сухарей. Здесь человеку в армии хуже, чем в тюрьме, а в тюрьме лучше, чем в армии ( с. 106). В России нет ни одного честного человека. (с.28). Есть только один тип русских — невоспитанные люди. Россия состоит из кротких людей, способных на всё. (с.28) Главный русский тип – покорный человек. Я считаю, русские должны мучиться. Русские должны мучить друг друга. Богатые бедных, и наоборот (с.105). Русский радикально не историчен и антиэкологичен, и в этом — его самобытность. Русский идёт по порочному кругу истории, не осознавая, что это круг и что он порочен. Он противоречит идее выживания: от нищенского «не помереть с голоду» до общемещанского «свести концы с концами» (с.96) Русский не меньше немца чтит порядок, но немецкий порядок возвышает немца над другими народами, а русский порядок доводит русского до уничтожения (с.96).
Каждый русский начальник — самодур. Только одни вялые самодуры, а другие — с неуёмной фантазией. (с.55). На самом деле русский — глубоко безнравственное существо (с.56) Русский — не путь, а дорога. Безбытийность — русское дело. (с.95). Русские не знают, что такое «норма». Основная мерзость русской жизни — не хамство, а негласное согласие на продолжение недостойной жизни и стремление к её оправданию. В умении всё оправдать заключается русская правда (с.37). Мы живём в иллюзорной стране, с иллюзорным главнокомандующим, иллюзорным правительством, иллюзорным парламентом, иллюзорной внешней политикой и иллюзорной экономикой, иллюзорной оппозицией… Мы живём в абсолютной ложной реальности…. Полный бред. У нас не было социализма — социализм в Швеции, а у нас был государственный произвол. Россия меня загрызла вконец. Боже как надоела! Я люблю смотреть, как умирают дети» (с.242)
Если герой «низовой русофобии» Венедикта Ерофеева — это морально истощённый, умственно свихнувшийся нравственный дегенерат, ненавидящий и презирающий себя, неисправимый гений и бездарный идиот, то у Виктора — это представитель «элитарной русофобии», «частный случай гнойной принадлежности» (с.242) образованный, лютый ненавистник всего русского и самих русских, для которого «Кровавое воскресение» является национальным праздником: «Русских надо бить палкой. Русских надо расстреливать. Русских надо размазывать по стене. Иначе они перестанут быть русскими» (9).
Русская русофобия как одно из уникальных психопатических проявлений «загадочной русской души», на первый взгляд не так опасна, как например, германский нацизм, с его нордическим Сверхчеловеком или исламский фундаментализм, с его «священным джихадом» и международным терроризмом, если бы не гнилая философия русского «пофигизма». Если бы не эта больная философия, отрицающая радость познания и созидания, смысл жизни и смысл истории.
Именно русская русофобия и философия пофигизма позволили русским стать легкой добычей мировой финансовой элиты и политических мошенников отечественного разлива, быть неоднократно ограбленными в конце XX века и окончательно оказаться нищими в нулевые годы XXI века. Пофигизм — это диагноз индивида, живущего напрасной и ничтожной жизнью, это становой хребет русской русофобии. Это не только полное равнодушие человека ко всему миру и самому себе, это нежелание русского человека становиться, как и все, простым советским человеком, жить по-советски и по-советски умирать, «умирать от омерзения к эпохе». (Фаина Раневская)
Писатель Виктор Ерофеев существенно дополнил основные постулаты изначального пофигизма русских русофобов-«шестидесятников», который из формы пассивного саботажа и протеста превратился в своем развитии в русскую национальную философию, в русскую версию западного цинизма, в смертельный яд русской цивилизации.
Согласно Виктору Ерофееву, пофигизм возник намного раньше русской русофобии. Он «утвердился благодаря безмерным поборам Раскола, Смутного времени, самозванцев, Петра Первого, с отменой Юрьева дня, с приходом коллективизации, с уничтожением приусадебных участков, кампании против алкоголизма, государственного уничтожения вкладов» (с.178)
Это пофигизм, по мнению писателя-либерала, подточил изнутри советскую империю, и она позорно рухнула. Это пофигизм похоронил романтику демократических реформ и романтику революции, и тем самым доказал невозможность развития общественной жизни в России в любом виде и при любой политической погоде. Это он «замочил» русскую демократию и к началу девяностых годов из функционального расстройства перешёл в органическое состояние и сделал русский народ окончательным пофигистом. (с.181). Одним словом, тотальное насилие правящего режима породило пофигизм и русскую русофобию. Пофигизм как один из видов психологического оружия парализовал созидательную деятельность авторитарного государственного механизма. Именно тотальное разрушение нравственных ценностей в эпоху криминально-сексуальной революции и разграбления национальных богатств страны советскими компрадорами-коммунистами, комсомольскими вождями и силовиками породил в стране режим анархии, насилия, разочарования во всех и вся, дух нигилизма и безответственности — всё то, что лежит в основе русской русофобии.
В XXI веке русский пофигизм как идеология раздавленных иллюзий и несбывшихся надежд, претерпел н удивительную метаморфозу, в основном секторе «элитной русофобии». Для людей успешных, вполне состоявшихся и богатых, для «грамотных потребителей» Андрея Фурсенко и наследных гедонистов. Пофигизм из статуса диссидентства и пассивного сопротивления стал философией жизни молодых, здоровых богатых и счастливых людей, превратился в своеобразный психотерапевтический пофигизм, в «безмятежную лёгкость бытия» нефтегазовых принцев и бензиновых инфант.
Пофигизм как составная часть русской русофобии оказался частично приватизированным правящей элитой, сделался религией (эпикурейством) наследных бездельников и социальных паразитов, стал товаром на рынке индивидуальной психотерапии. «Если вас что-то беспокоит, волнует и мешает радоваться этой жизнью, включите здоровый пофигизм» (10)
Равнодушное и презрительное восприятие грубой и кромешной реальности стараниями придворных лакеев-врачевателей превратилось в «здоровый пофигизм». Что касается «низовой русофобии», то здесь пофигизм каким был, таким и остался — «нездоровым пофигизмом» гнилой и разрушительной философией, пожизненным тормозом саморазвития личности, мотором для системной коррупции и тотального беззакония в стране.
Современная России — страна русских русофобов — стремительно стареет, деградирует и вырождается. В трёх поколениях наших граждан сегодня наблюдается глубокий необратимый дефект психики, слабость интеллекта, врождённое слабоумие (олигофрения) у молодых и деменция (приобретённое слабоумие) у граждан старшего поколения, переживших великую войну, крутые социальные реформы и «контрреволюционную» кромешную Смуту 90-х годов.
У основной русофобской «низовой» молодёжной массы слабоумие совмещается с «пофигизмом», эгоцентризмом, гедонизмом и социальным паразитизмом. У старшего поколения деменция чаще всего сочетается с ностальгией, старческой тоской по всему советскому и по своему «славному прошлому», с изменённым поведением и навязчивыми состояниями. Всё большее число престарелых граждан (кому за 80) начинают страдать синдромом «автоматизма», отправляются зимой в свою надуманную служебную командировку на Таймыр или на Чукотку в домашних тапочках и байковой рубашке. Одни едут в свою родную деревню (которой уже нет) жениться на любимой девушке (теперь уже старухе), другие собираются на поезд в город Ленинград сдавать зачёты в Политехническом институте. Все больше бывших заключенных, детей Войны, детей ГУЛАГА в результате изменений в мозге и фрагментарной утраты памяти, пишут письма в прокуратуру с просьбой снизить им срок наказания, выпустить на «вольное поселение» или вообще помиловать, так как «уже все давным-давно на свободе, только я один сижу в лагере всеми забытый».
Синдромом навязчивых, тревожных состояний страдают также и граждане среднего возраста, причисляющие себя среднему и состоятельному классу. Они озабочены и озадачены мимолётностью земной жизни, они пребывают в глубоком отчаянии от стремительного приближения старости, болезней и недугов. Вместо того, чтобы думать не о себе, а о будущем своего потомства, они в поисках для себя «эликсира вечной молодости» впадают в чёрный мистицизм и метафизические затеи. Эти и прочие навязчивые идеи старшего поколения, касающиеся евгеники и проблем «вечной молодости», в условиях пандемии и глубокого социально-экономического кризиса не могут вызывать в молодых сердцах приливы социального оптимизма и энтузиазма. (см. Анатолий Апостолов. Цифровое воскрешение мёртвых. — ПРОЗА.РУ) За последние два десятилетия русская русофобия поколения криминально-сексуальной революции 90-х претерпела метаморфозу, в результате чего значительная часть малоимущей молодежи и подростков поколения середины «нулевых» годов избрала для себя режим самоизоляции от общества как философию и жизненную позицию.
К пофигизму безрассудных «предков» добавился неопофигизм бездумных «потомков». Прежнее, ироничное, критичное и снисходительное отношение младшего поколения к старшему, сменилось отношением к старикам как виду чужеродному, и не имеющему права на достойное долголетие. Аутизм и гиперактивность стали весьма распространённым психопатическим явлением в подростковой среде. Страна русских русофобов нуждается в скорейшем излечении своего русско-советского народонаселения. Стране срочно нужна новая, честная идеология руководящей и направляющей Человеколюбивой партии Будущего. Необходима мощная федеральная система филантропии и милосердия с обязательной системой медицинского и социального страхования – необходимо множество государственных и частных (лицензированных) приютов для престарелых инвалидов и калек, а также и множество вместительных федеральных и муниципальных психиатрических клиник лагерного типа, школ-интернатов и приютов для умственно неполноценных детей и подростков. Необходима разумная и человечная система изоляции больной части общества от здоровой – дух слабоумия и деградации, дух вырождения и коллективного безумия ущербных людей не должен превращаться всего народа в психопатическую пандемию.
Авторские примечания, источники и литература.
* Впервые термин «русская русофобия» в контексте социально-педагогической антропологии прозвучал в 2002 году в беседе с философом и учёным-социологом Александром Александровичем Зиновьевым (1922-2006) на тему феномена массового политического доносительства в СССР и в процессе обсуждения рукописи «Донос как способ существования".
Термин «русская русофобия», как одно из уникальных явлений социальной антропологии, был впервые введен в научный оборот в 2010 году в моей обзорной статье «О “великих переломах” славянской души». (Вестник Международного славянского института имени Г.Р. Державина. №12. М.2010, с.30.). Здесь впервые был сделан вывод, что русская русофобия возникла в результате сокрушительного девятого «великого перелома» славянской души, в ходе принудительной консолидации русских в т.н. «социалистическую нацию», которая, по утверждению советских идеологов, вместе с другими народностями СССР образовала новую историческую общность – советский народ. Коллективизация, репрессии по социально-экономическому и политическому признакам и уничтожение многоукладного русского крестьянства обнаружили бесчеловечную сущность реального коммунизма, и обнажили в русских людях отчуждённость, невиданное прежде равнодушие друг к другу, БЕСЧУВСТВИЕ РУССКИХ К РУССКИМ. Именно оттуда, из 30-х годов прошлого века начинается разлад русской души и духовно-нравственное разложение, результатом которого стали философия пофигизма, русская русофобия, гедонизм, социальное иждивенчество, эгоцентризм и «потребительский паразитический оптимизм».
Одной из первых статей на эту щекотливую тему в партийной печати и научно-популярной документальной публицистике оказалась моя статья «Источник «русской русофобии», опубликованная в общественно-политическом журнале ЛДПР «ЗА русский народ» (№03/74, 2016,СС.6-7). В ней утверждалось, что русская русофобия была порождена не западными ненавистниками России и не «пятой колонной», а самим русским (почти деклассированным) простонародьем, с его крайней педагогической запущенностью, отсутствием национальной гордости и полным равнодушием к своей судьбе.
1. Применительно к русской русофобии и с точки зрения психоанализа аутоагрессия (аутодеструкция) относится к механизмам психологической защиты (пофигизм, пессимизм, фатализм, отторжение от себя окружающего мира). С другой, социально-психологической стороны. аутоагрессия (как «поворот против себя») проявляется в синдроме разрушения и саморазрушения вплоть до самоубийства (пьянство, алкоголизм, наркомания, токсикомания, рискованное сексуальное поведение, инцест, групповой секс). Нормальному человеку, как и любому живому существу, не свойственно направлять агрессию на самого себя, так как это противоречит его основной задаче — жить. Нежелание жить «такой жизнью» у основной массы русских возникло во второй половине XX века, после второй мировой войны, когда жизнь трёх поколений советских людей оказалась страшной и напрасной. Аутодеструкция представляет собой аномальное состояние личности, выражающееся в стремлении индивида к саморазрушению вследствие нарушения процесса его социализации. Эта социально-психологическая дезадаптация возникает на фоне личностного конфликта с родными и близкими, с обществом и государством. Аутоагрессия часто возникает на фоне многолетних стрессов, экстремальных условий жизни или огромных психических нагрузок.(Андрей Ипатов) Она вызывается парадоксальной ситуацией, прокрустовыми законами и тотальным насилием, абсурдом и ужасом общественной жизни.
2. Одна из «12 заповедей» министра продовольственного снабжения Германского рейха Герберта Баке (Backe) о поведении немцев на Востоке и обращению с русскими в частности, 11-я заповедь гласит: «Русский человек привык за сотни лет к бедности, голоду и непритязательности. Его желудок растяжим, поэтому [не допускать] к нему никакой жалости…»
«12 заповедей» Герберта Баке (Backe) о поведении немцев на Восточном фронте были написаны в духе классической западноевропейской и советской русофобии и опирались на практику большевиков в деле перевоспитания людей в коммунистическом духе через труд и голод. Баке, Герберт (1896-1947),статс-секретарь Имперского министерства продовольственного снабжения. Родился 1мая 1896 года в Батуми. В1914 году закончил русскую гимназию в Тифлисе. Будучи специалистом по аграрной политике, в 1944-45 занимал пост министра продовольственного снабжения в последнем правительстве Гитлера. Повесился в Нюрнбергской тюрьме 6 апреля 1947. (Энциклопедия третьего рейха. –М.:Локид; Миф, 2000, с.50)
3. Ульянова Г.Н. Материальные ресурсы российской благотворительности: недвижимая собственность… //Благотворительность в истории России. Новые документы и исследования.- СПб.: Нестор-История. 2008, СС. 249-250)
4. Ерофеев Венедикт. Записки психопата. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2012.
5. Ерофеев Виктор «Энциклопедии русской души» Азбука, СПб, 2010, с.131
6. Ерофеев Венедикт. Записки психопата.,С.211.
7. Ерофеев Венедикт. Записки психопата. СС.241-242.
8. Сегодня творчество таких писателей-мистиков, как Маканин, Мамлеев, Сорокин и Пелевин, певцов абсурда, безумия, романтичной патологии, мертвящего, бессмысленного хаоса и фантасмагории стало одним из идеологических орудий либералов-западников в их неравной оппозиционной борьбе с «маразматическим авторитаризмом». Их творчество, как и творчество вождя национал-большевиков писателя Эдуарда Лимонова, не может сегодня вдохновить современную молодёжь на построение светлого будущего для всего своего поколения, ибо оно чудовищно безнравственно, пессимистично, эгоцентрично, высокомерно и цинично. Идеологией Лимонова, кумира политизированного поколения 90-х годов был сверхчеловеческий нарциссизм, бесконечная запредельная любовь к самому Себе, выходящая за круг человеческого существования. А посему он призывал юношество 90-х жить реалиями дня, жить и брать от жизни всё (водку, жрачку и женщин) надо здесь и сейчас. Лимонов же считал, что наше будущее наступает сегодня утром, и каким будет для нас день сегодняшний, таким для каждого из нас будет день завтрашний, «как сегодня нагадим, так завтра и поедим». И наоборот, «съедим то, что сами нагадим». Это утверждение вождя национал-большевиков полностью разделял и тележурналист-манипулятор Сергей Доренко по прозвищу Серёжа-пастушок.
9. Природу возникновения пофигизма как одной из составной части токсичной русской русофобии развил другой знаток русской души — писатель Виктор Ерофеев в своей «Энциклопедии русской души», в которой некоторые современные литературоведы узрели множество заимствований у Венедикта Ерофеева, автора гениальной поэмы «Москва-Петушки» (1970).
10. Ерофеев Виктор «Энциклопедии русской души» Азбука, СПб, 2010, с.131
11. Ром Наталья. Как выработать здоровый пофигизм, или 12 шагов к уверенности в себе. М. 2017,с.79. В конце 90-х когда, когда приватизация по Анатолию Чубайсу общенародных богатств России подошла к концу пофигизм из больной философии превратился в здоровую философию, ориентированную в основном на успешную «золотую молодёжь» и отпрысков новых хозяев жизни.