Светловолосая голубоглазая мама, поглядывая на мои темные кудряшки и карие глаза, смеялась: "Из цыганской кибитки ты выпала, а мы подобрали". Мне представлялась картинка: по степной дороге едет одинокая кибитка, полог качается в такт движению, колеса скрипят, преодолевая неровности пути, а впереди огромный диск закатного солнца. Вот кибитка подпрыгнула, резко накренилась и из-за полога выпал младенец. Откуда ни возьмись мама с папой. Подхватили ребеночка на лету и домой бежать - пеленать, играть, кормить. А повозка уходит в солнце, в горизонт, выскрипывая цыганскую мелодию тара-та-та-там-там, тара-та-та-там-там...
Лет в восемь мне страстно захотелось брата или сестричку, а мама говорила, что это несбыточная мечта. Однажды, когда дома никого кроме меня не было, в дверь постучали. Открыла. На пороге стояла цыганка с младенцем на руках и что-то просила, наверное, денег. Я ответила, что у меня нет и закрыла дверь. Но тут же подумала: "Зачем ей ребенок? Надо попросить, вдруг отдаст. В таборе у них, наверное, много детей". Набрав полные карманы конфет, побежала догонять цыганку. Догнав, стала угощать конфетами и просить отдать ребеночка, говорила, что у нас нет и быть не может и все такое прочее. Цыганка оторопело смотрела на меня, брала конфеты, стучала в двери, переходя от квартиры к квартире, со мной не разговаривала. Я же неотступно следовала за ней. В какой-то момент мне показалось, что она испытующе посмотрела на меня, как будто принимая решение. И я поняла: не отдаст, замолчала и, расстроенная, поплелась домой. Мне казалось, что, будь я взрослой, она, возможно бы, и отдала ребенка.
Цыганская жизнь долго представлялась мне исключительно романтической. Сначала шутка мамы, потом образы из литературы, кое-что из кино. Это были какие-то необычные люди: вольные, бесстрашные, загадочные. Дикая кровь, сегодня здесь, завтра там, и никто не указ, кроме собственного сердца, и мужество жить своей жизнью. Я была согласна иметь такие тайные корни, а мамин рассказ понимала и принимала, конечно же, как символический, а не биографический. Образ одинокой повозки на дороге в степи не мерк с годами и прекрасно уживался с реальностью. Но я бы никогда не подумала, что цыганская тема продолжится в Ленинграде.
Лето в Ленинграде было в тот год замечательное: теплое, солнечное, с краткими веселыми дождиками. Летний сад возле института стал местом подготовки к экзаменам. На боковой дорожке, почти безлюдной, я облюбовала лавочку для этих целей. Вот на эту-то лавочку однажды ко мне и подсела цыганка, завела разговор, предложила погадать. Я была поражена: Ленинград и… цыганка! Два этих сюжета в моей голове не только не совмещались в один, но даже взаимоисключались. Я спросила, где она живет.
- Здесь, в Ленинграде.
- В квартире?
- Да, в квартире.
- И много вас там?
- Много, семья большая.
Разочарование нахлынуло на меня. "Цыгане шумною толпой по Бессарабии кочуют, в шатрах изодранных ночуют". Цыганка тоже заскучала, прикрыла глаза, расслабившись на солнышке, потом встала и медленно побрела к выходу в своей пышной цветастой юбке. Она шла вдоль клумб Главного партера, мимо обнаженных мраморных статуй и бюстов в то время еще безымянных. Сегодня возле этих значительных античных мужчин появились таблички с именами: Сенека, Демокрит, Гераклит, Аристотель, Диоген, Гиппократ. Я оставалась сидеть на лавочке. На коленях лежали учебники. Премудрость наук предстояло постичь. До самой сути, до основания.