Майский сад, наряженный в разноцветные лепестки яблонь, встречая рассвет, наполнялся до краёв птичьими голосами, жужжанием пчёл и ароматом белоснежных орхидей... Ночевавшие в долине путешественники-облака торопились занять своё место в строю, чтобы плыть себе дальше... Верхушки гор, обрамивших долину, блестели в первых солнечных лучах и отражались яркими бликами в сонной ещё реке...
В глубине сада притаился маленький деревянный дом с черепичной крышей, резным крылечком и распахнутыми настежь окнами... Седой хозяин, встречая новый день, сидел в кресле у окна и, наблюдая за полётом голубой бабочки, умилялся... Та поминутно залетала в оконный проём, присаживалась на его морщинистую ладонь, начинала кружится на месте, будто исполняя танец, замирала и, вспорхнув, снова вылетала наружу. Заметив краем глаза, что сын куда-то поспешно собирается, старик стал интересоваться его намерениями...
- Чем займёшься нынче? Как, опять к людям пойдёшь? Лыко мочало - начинай с начала! Каждый день у тебя одно и тоже, - не отрывая взгляда от узорных крыльев, по доброму ворчал седой старец, укоряя сына. - И что ты в них нашёл? Эти создания - всего лишь плод моего больного воображения... Минутная слабость
художника, если угодно... Эдакая утопия в чистом виде! Ещё тогда, в Гефсиманском саду, я хотел исправить эту свою ошибку, и только твоё заступничество остановило меня! А так бы - смыл, как грязь, приставшую к ногам! Создал бы потом других - понятных, предсказуемых, последовательных... Вот, посмотри лучше на это
чудо: сколько изящества в каждом взмахе, сколько нежности... Заодно оценишь, какой чудный оттенок мне удалось подобрать для крыльев этой грации...
Парень, стоящий около, улыбался в ответ:
- Ты всё сделал прекрасно, отец! Бабочка просто великолепна, божественна - какой ей и полагается быть, но всё-таки человек - твоё самое великое произведение! Люди умны, добры, свободны... Люди должны быть свободны так же, как и мы с тобой! Сами выбирать свой жизненный путь! Пусть они ошибаются - ведь ты сам
признаёшь право на ошибку...
Старик, уловивший в словах сына иронию, тряхнул головой и дрогнул уголками губ:
- Ну что ж, иди... Чем сегодня займёшься на земле?
- Буду с детьми играть... Учить их добру... Как обычно, на живых примерах, как ты меня учил...
Сын поклонился отцу, обнял его, поцеловал, и, обернувшись птичкой, вылетел в окно...
На краю сельской площади, побросав портфели в кучу под огромный тополь, дожидаясь автобуса, играли дети. Уроки закончились, и малышня, радуясь свободе, бегала друг за дружкой, стараясь замаять самого нерасторопного, что бы тот водил дальше... Крики и смех разносились по всей площади, раздражая торговок семечками, сидящих на лавке около с жестяными вёдрами у ног. Время от времени тётки делали замечания детям, и те, отойдя в сторонку, присмирев на пару минут, потом снова начинали свою забаву. Опять заводилась круговерть... Мелькали белые фартучки, синие школьные костюмы, алые пионерские галстуки,
всё вокруг было в пыли… И вдруг на тополиную кору присела маленькая пташка. Все замерли... Подведённые чёрным птичьи глаза хитро смотрели на детей, словно бросая им вызов! Игра тут же приобрела новый смысл, и дети стали бегать вокруг тополя, стараясь поймать нового пернатого игрока. Птичка не улетала... Казалось, что она совсем не боится детворы, играет с ней и, прыгая по стволу дерева, ускользает от маленьких рук, тянущихся к ней. То поднимаясь над головами, то спрыгивая совсем низко, шалунья ловко перебирала когтистыми лапками, цепляясь за тополиный ствол. Дети были в восторге от такой чудесной забавы...
Среди этой кутерьмы никто не заметил, как мальчик лет десяти, небесной красоты ребёнок, подобрал с земли палку и стал, как хищный зверь, подкрадываться к птице... Он спрятал палку за спину и начал медленно ходить около дерева, выжидая... Птица вела себя очень забавно. Она кружила по стволу и, пропадая из виду, вдруг выглядывала, будто проверяя - бегут ли за ней дети. Уловив момент, когда внимание птички было обращено на других, пострелёнок взмахнул своим оружием и ударил птицу сзади... К его ногам почти бесшумно упал бледно-голубой комочек, и все дети, остановившись, замерли от неожиданности...
Птица не шевелилась, на её пёрышки оседала пыль, растерянные дети стояли вокруг молча и смотрели на капельку крови, выступившую из подведённого черным закрытого глаза... Девочки первыми пришли в себя, зашептались, и кто-то из них, отходя, бросил в сторону убийцы: дурак! Друзья мальчика хлопали того по
плечу и одобрительно говорили: - Ловко ты её, молодец!
В этот момент к остановке подъехал ржавый автобус, дети, расхватав портфели, ринулись в его открытую дверь занимать места, и никто не увидел, как виновник птичьей смерти подобрал и положил к себе в карман бледно голубой пушистый комочек...
- Ну, что я тебе говорил? Никакого смысла нет в этих тщетных потугах! Люди злы и коварны, даже если они маленькие, ты не переделаешь их никогда... Вспомни как в прошлый раз ты обернулся котом и бегал до смерти с привязанной к хвосту банкой! А третьего дня они утопили тебя – щенка, в реке... А теперь что же -
беззащитная, маленькая птичка... Не зря я отправил их на эту планетку, отданную во власть твоего беспутного «братца»! Всё, Иисус, больше не пойдёшь туда, пусть живут - как знают, - так говорил седой старик своему сыну, сидя в кресле у окна и не отрывая глаз от танцующего мотылька...
- Нет, нет отец... Помилуй меня! Не запрещай видеться с людьми, я очень их люблю и не смогу без них жить! Они только учатся добру! Я верю в них, и совсем скоро ты убедишься в том, что люди - самое прекрасное твоё творение! Взгляни-ка, пожалуйста, на это, - промолвил Иисус и подвинул к отцовскому креслу столик, на
котором стояло серебряное блюдо с прозрачной водой...
Старик в первый раз отвёл глаза от окна, посмотрел на воду и, улыбнувшись, погладив сына по голове, сказал:
- Ну что же, может быть ты и прав, мой дорогой..!
А на водной глади маленькой точкой высился холмик с воткнутым в него крестиком из веточек, скреплённых медной проволокой. У этого холмика на коленях стоял маленький мальчик - ребёнок небесной красоты... Мальчик то покачивался из стороны в сторону, то, наклонялся к земле, шёпотом просил прощения у убитой
им птички и горько, горько плакал...