Каргадасю

Таечке-китаечке Литвин, которая придумала Ризитию – страну, где жить классно.
А также ее язык.

«Я хотел сказать об этом, но ты успел спросить об этом»
Шурангама-сутра

Дырявый свет

Сэ бежит так стремительно, как только может. Полетел бы, да мешают деревья. Его переполняет восторг. Внутри клокочет огромная сила. Энергия так и поет в каждой клеточке тела. Он мчится сквозь лес, тонкие ветки хлещут по бокам, но ничего не замечается им сейчас, кроме восторга и затопляющей сердце радости. Новые лапы пружинят, как же здорово уметь бежать так легко и быстро. Вот он какой. Сэ поднимает голову и тихонько взвизгивает. Перепрыгивая через пни, кочки и поваленные стволы, он летит, как стрела. Это что-то потрясающее. Каким же он стал необычайно смелым и стремительным. Глаза видят все очень четко, слух обострен. И еще этот хвост – о, какой чудесный хвост, похожий на пружину. Сэ запыхался, но не может скрыть гордости, что на этот раз обновление сделало его таким.
ПЕРЕМЕНЫ. Наконец-то.
Он торопится показать, какой он теперь, своему маленькому хозяину.
Сэ выскакивает на поляну, что подковой обрамляет край каменного обрыва над спокойной гладью моря. Там мирно пирует многочисленное семейство его маленького хозяина. Обсуждают свои нехитрые семейные дела. При виде сэ все ошарашенно затихают.
Ага, что, видали? Получите!
Его глаза горят, он едва ли не крутится на месте от нетерпения. Скорее бы все они заметили... Скорее бы оценили.
И приняли в семью.
И еще – смотрите все – у него теперь есть когти!
Он охотно выпускает их все сразу на передних лапах. Зачерпывает груду мелких камешков, разбрасывая их перед собой.
Маленький бледный человечек испытывает немалую неловкость от того, что его принудили нарядиться в выходной костюм, явно ему великоватый. Лопоухий мальчик испуганно отступает на несколько шагов. Его мама, крупная, представительная дама, почувствовав, что случилось что-то неожиданное, прерывает беседу. Изумленно поворачивается. Она медленно ставит на походный столик бокал, из которого только что пила. Ее лицо внешне остается спокойным – вот что значит древний, знатный род Шог. Но чувствуется, что и она тоже взволнована. Мама тихонько и незаметно нащупывает и сжимает руку сына. Ее рука дрожит, а ладонь влажная.
Новый сэ совершил, как и положено, в день рождения хозяина ритуальный круг изменения по Светлому лесу, где все проясняется. Так что же здесь необычного? Почему, увидев  его, собравшиеся родственники мальчика дружно и изумленно принимаются галдеть?
На традиционном пикнике по случаю двенадцатилетия Эки, главы клана где самым интригующим событием обещала стать вялая ругань по поводу наследства прабабуленьки, никак не желающей умирать. А все оборачивается едва ли не скандалом. Тем, о чем они будут судачить на застольях еще многие и многие годы.
- Мама, - в ужасе шепчет мальчик, - что это с ним?
Мама бросает тревожный взгляд на своего сына, оправляет складки на платье. Но что еще она может поделать? Она обычно занимается кухней. А с точки зрения кухонных дел сегодня все было идеально.
Однако глава он или нет, такого никто не ожидал.
Родственники вскакивают. Однако все они ведут себя с известной долей осторожности. В этом семействе отродясь не водилось безрассудных героев. Никто не решаются подойти поближе к тому, что выскочило на них из леса.
Сэ стоит посреди поляны, тяжело дыша, расставив лапы. Язык нетерпеливо облизывает пересохшие губы. Обнажаются клыки. Гладкие бока лоснятся от пота. От ударов его мощных лап, кажется, даже камни исходят пылью. Сэ, пытаясь сохранить достоинство, нетерпеливо издает приветственный рык.
А так бы и взвился юлой, чтобы они поскорее очнулись.
Кто-то ахает.
Старая тетка по маминой линии, опираясь на трость, первой решается дотронуться до его изящных, почти прозрачных крыльев и провести пальцем по шипам на лихо закрученном хвосте. Впрочем, она всегда была немного с придурью.
Какой-то доброжелатель подталкивает мальчика в спину. И он вынужден идти к этому новому, неизведанному, непонятному сэ с колотящимся сердцем. Спотыкаясь, путаясь в своих ненавистных одеждах.
За спиной Эки шепчутся и переговариваются. Никто не ожидал такого поворота.
Никогда еще Светлый лес не приносил их семье изменений таких странных и таких непонятных.
И никто и ничем не может мальчику помочь.
Даже мама. Она тревожно сжимает руки. Что она сделала не так? Как ей следовало подготовить своего сына к такому?
Мама хмурится. У мальчика всегда, с рождения был плохой аппетит, и он не проявляет никакого интереса к игре в плюмбушки.
Мальчик думает – почему я? За что это мне? Мозг начинает прикалываться. Потому что ты - единственный доходяга в этом упитанном, безалаберном семействе.
ПЕРЕМЕНЫ… Вот что всех их ждет… Это вгоняет в дрожь.
Изменения сэ означают, что все теперь изменится. Все будет другим. Но каким? Их и так все прекрасно устраивало! 
С тех пор, как умер отец (заснув и свалившись в феерический вулкан на празднике Семи Свечей), Эка стал хозяином их родового сэ. И с этим ничего не поделаешь.
Должность, в их семье считающаяся скорее формальностью. Ведь сэ принадлежит всем.
Семейство рода Шог, замершее на поляне, мирное и тихое. Самое обыкновенное в Ризитии. Зажиточное и простое. Все понемногу ссорятся, понемногу мирятся. И сэ у них всегда был смешным и толстым. С обвислыми ушами и глупым выражением на дряблощекой морде.
А у этого глаза, наполненные решимостью. Он смотрит, будто пронзает насквозь.
А у этого нет шерсти, и уши прижаты к голове.
Как он мог так измениться? И почему? Что это означает?
Поднимается ветер. Кое-что с походных столиков слетает на землю. Кажется, не повезло расшитым салфеткам и нескольким пустым бокалам. Лиловый крупный фрукт катится маме под ноги. У мальчика дрожат губы.
Он должен поприветствовать этого нового монстра и принять его в семью?
Они с этим новым сэ теперь возглавляют их род?
Но Эке очень страшно. Не иначе, что-то пакостное случится.
- За Ризитию! – раздается откуда-то из кустов запоздалый выкрик подвыпившего дядюшки.
Кто-то на него шикает, но не слишком строго. Все ждут, уставившись Эке в затылок.
Малышка в кудряшках теребит бабушку за подол и требует взять ее на руки.
Мальчик останавливается в нескольких шагах от так странно преобразившегося сэ.
Может, что-то случилось в Светлом лесу? Какая-то ошибка?
Им подменили фамильного сэ! Спасите!
Он оборачивается, смотрит на маму. Но чем та может сейчас помочь? Эка пытается прошептать эти несколько нужных, ритуальных слов, но ему мешает ветер. Или сильное волнение.
И представить себе невозможно, чтобы эта громадина воплощала в себе дух их придурковатой семейки.
Сэ объединяет, сэ скрепляет семейные узы. Да, все так, но сэ в их семье просто не может быть таким. ПЕРЕМЕНЫ – это не про них.
В клане Шог сенсационным поступком считается женитьба на девушке из соседнего города. Сэ веселит, надоедает, выпрашивая сладости, облизывает и путается под ногами, мешая ковыряться в хозяйстве. Сэ похож на подушку, картофелину, неуклюжую тефтельку или пуфик на коротких ножках.
Они (как и все в Ризитии) – благородное семейство зажиточных бездельников. Любят покушать, помыть кости соседям. Кроме того, они – досточтимые учредители ордена задорно играющих в плюмбушки. Это говорит о многом!
После папиной смерти, когда глава семьи, изрядно набравшийся (пытаясь угнаться за дядюшкой), на празднике Семи Свечей, заснул в жерле феерического вулкана, произошло лишь единственное изменение,  с их сэ… Тот стал еще толще, ленивее и научился храпеть так, что никто не хотел спать с ним в одной комнате.
Много, много времени их сэ не менял облик. Да менял ли он его вообще? Кто-нибудь что-нибудь помнит?
На всех картинах в домах родни сэ – это то, с чем можно обниматься и возиться. То, что удобно тискать, но неудобно носить на руках из-за его избыточного веса. Это уютное жирное облачко. Это то, что облизывает вас и награждает слюнями. То, что каждый пришедший обязан до осточертения чесать под брюхом. Еще их прежний сэ обожал, когда его трепали за уши, и любил гоняться за всем, что катится. 
Почему же теперь он так изменился?
Что случилось? Куда он делся? Верните же его, прежнего, любимого!
В их семье почти все толстые, и сэ всегда был им под стать. Каждый год много-много лет подряд на день рождения хозяина сэ семейство Шог собирается на поляне на утесе, чтобы поесть и почесать языками. Сэ делал формальный и традиционный круг изменений. Он награждался аплодисментами хотя бы уже потому, что умудрился не заблудиться в лесу или не обожраться чихательных ягод.
Однако, сказать по правде, обычно их семейный сэ ограничивался тем, что незаметно обходил большое дерево. А потом некоторое время лежал, подремывая в тени в какой-нибудь канавке, ожидая, пока истечет положенное время. Не слишком долгое, чтобы перерыв между приемом вкусняшек не очень-то затянулся.
Сэ всегда был хитроват.
Он появлялся из леса, а вернее, выкатывался из-под какого-нибудь ближайшего кустика (ну если вы так уж этого требуете…), совершенно такой же, как и прежде, ничуть не изменившийся. И принимался приветственно облизывать собравшихся, всех по очереди, несмотря на их протесты и проклятия.
И еще сэ любил воровать.
Он воровал вещи и менял их на сладости.
На любом семейном празднике нужно было держать ухо востро. Сэ утаскивал у зазевавшегося гостя какую-нибудь мелкую, но совершенно незаменимую вещь, типа носового платка. Отбегал на почтительное расстояние, однако же, не слишком далекое, достаточное для того, чтобы гость мог протянуть руку и угостить его вкусняшкой со стола.
А что делать с этим новым? Чем ублажать его?
Что означает это изменение?
Мальчик переминается с ноги на ногу. Ошарашенное семейство ждет. Несмотря ни на что, все в Ризитии знают правила. Все чтут традиции.
Каждый год в день рождения хозяина сэ – главы рода (одного из пяти семейств в Ризитии) – каков бы он ни был, мал или велик, трусоват или смел, богат или беден, и каков бы ни был его сэ – маленький или большой, худой или толстый… Его трансформацию следует поприветствовать, и сэ следует принять в семью.
Сэ – это единство прошлого, настоящего и будущего.
Сэ – хранитель рода. Сэ отражает дух всех, кто когда-либо носил имя рода. Сэ – воплощение мудрости и достоинства семьи.
Мудрость Ризитии гласит. Если бы внутри человека наступила полная тишина, то рано или поздно внутри него возникли бы мысли о сэ. Типа, не покормить ли его вкусняшкой? Потому что сэ - то, что отражает сущность его самого.
Сэ отражает суть всех настроений, всех мыслей всех членов семьи. Ну, в общем и в целом, конечно. Без излишнего фанатизма.
Видимо, из-за переполняющих его чувств добродушный подвыпивший дядюшка кидает мальчику Эке в спину шарик из-под игры в плюмбушки.
Мячик рикошетит и попадает в бабушку. За что дядюшка получает увесистую оплеуху от супруги.
- «Ризития, что родилась из радуги и света..», - шепотом подсказывает кто-то.
Сколько раз, сколько лет мальчик весело бормотал в мягкое, плюшевое ушко своему сэ эти слова. Их каждый житель страны знает с младенчества. Почему же теперь его словно облили ледяной водой, и он не может пошевелиться?
Нет, не подсказывайте, он сам прекрасно знает, как там дальше.
«Из солнца огненных лучей. Из блеска капель…»
- Ри-зи.., - бормочет мальчик, опустив глаза.
Ему страшно даже взглянуть на этого сурового, страшного сэ. Чего все  от него ждут, в самом деле?
- И первым первого из рода первых родился сэ! – истошно восклицает тетка по маминой линии, потрясая палкой.
Кучерявая малышка принимается плакать. Двоюродная сестра Эки поспешно наливает ей сока из ягод кхи.
Родственники озабоченно переглядываются.
Это не по правилам.
Говорить должен мальчик.
Каждый из них наверняка думает… Он должен был как-то к этому подготовиться. Им-то можно обжираться пончиками и кататься на лодочках в бухте Всеблагих Кутил. Но он должен был что-то делать… Как-то там тренироваться…
Но как подготовишься к тому, чего не ждешь вовсе?  Он тоже, как и все, собирается всю жизнь прожить в блаженном и безбедном окружении толстых, веселых бездельников.
Да что вы пристали? Ведь он еще ребенок!
МАМА, что мне делать?!
Сэ тем временем закрывает глаза, будто раздумывает.
А новые глаза у него большие и желтые. В них отражается все семейство целиком. Никто не ускользает, даже придурковатая тетка с палкой. Сэ замирает. Он ждет приветственных слов. Сэ живет вечно и знает все, что положено.
Если сейчас его не примут в семью…
Он приоткрывает один глаз.
Над поляной, словно натянутый тент от дождя, висит напряженная тишина. Только тяжело вздыхает в кустах подвыпивший дядюшка.
Все ясно. Мальчик не готов. Его пугает будущее, ведь оно явно будет не таким, как настоящее.
Это очень грустно. Никто не оценил его новый пружинистый хвост. Никого не довелось обслюнявить на этот раз.
Бока сэ вздрагивают.
ПЕРЕМЕНЫ. Вот чего больше всего на свете боятся люди.
Он поворачивается к семейству спиной.
Взмахивает своим хвостом-пружиной, как плетью.
Поднимает столб пафосной, медленно оседающей пыли.
Вместе с пылью в воздух взлетает одинокая, почти не запачканная вином и салатами, вышитая семейная салфеточка.
Сэ медленно и горестно, нога за ногу, уходит обратно – в Светлый лес.

**
- И, прикинь, она, такая, говорит мне…
Маша, не останавливаясь, задумывается на минуту, вспоминая.
- Что-то типа: «Сирафарют». А я ей: «Это что значит?». А она такая: «Это вроде «Здравствуй». Приветствие такое.
Алена, едва поспевая за подругой, улыбается.
- Прикольно.
- Прикольно? Странная она. Сидит всегда одна на качелях во дворе. Разговаривает сама с собой.
- Как ее зовут?
Маша закатывает глаза и прыскает.
- Таааааиииисссс.
- Она вообще где учится?
- В нашей школе. На индивидуальном обучении.
Маша с Аленой понимающе переглядываются.
- Ну, в общем, я не стала вдаваться в подробности. Поскорее дальше пошла. А то еще пристанет со своим разговорами. Непонятными.
В маленьком научном поселке Реброво все друг друга знают.
Маша и Алена пробираются по тропинке в небольшом пролеске на окраине поселка. Дальше – шоссе, недостроенная трасса. За ним, по обеим бокам пролеска – стройки. Здесь скоро вырастут новые многоэтажки.
Алена ежится.
- Давай не пойдем дальше, страшно. И холодно здесь.
Маша, не слушая, продолжает бодро шагать. Заканчиваются березы и сосны. Теперь перед ними распахивает объятия невысокий, густой ельник. Деревья будто кто специально посадил вдоль постепенно сходящей на нет тропинки, чтобы они образовали замысловатый, вихляющийся узор.
Алена трусливо оглядывается.
- Здесь, наверное, бродячие собаки водятся.
- Бу! – Маша выпрыгивает и валится прямо на подругу из-за поворота, где елки растут совсем близко друг к дружке.
Алена визжит. Маша смеется и хлопает ее по плечу.
- Смотри.
Она показывает на небольшую одинокую сарайку, совершенно неуместную среди этого пролеска. Кто и зачем здесь ее построил?
- Вот когда родители меня совсем достанут, убегу из школы и стану тут жить!
Алена с сомнением смотрит на подругу и кутается в кофту. Маша учится на круглые пятерки, и никто ее вроде бы специально не погоняет. Да и родители у нее вполне нормальные. К тому же их все время дома нет.
Сарайка вся покосившаяся, стены совсем потемнели и прогнили. Однако же единственное окно в потрескавшейся раме цело, правда. Правда, оно совершенно темное. Кажется, в нем даже не отражается свет клонящегося к горизонту солнца. Какое-то даже черезчур зловещее.
Маша, высоко задирая колени, пробирается по высокой прошлогодней, сухой траве, чтобы заглянуть в него.
- Ничего не видно. Мрак сплошной.
Алена тянет неугомонную подругу за рукав.
- Пойдем отсюда.
- Погоди.
Маша смело обходит сарайку кругом.
- Интересно, что там внутри.
- Золото, бриллианты, - скептически ворчит Алена и шмыгает носом, со страхом оглядываясь.
Слышно, как вдалеке, на трассе, с шумом едут машины.
День клонится к вечеру. Из-за густого ельника, со всех сторон обступившего сараюшку, через час-другой здесь будет совсем темно.
Алена поднимает голову к небу и провожает взглядом летящий самолет.
Маша пыхтит и с упорством маленького носорога толкает дверь. Но та, конечно, не поддается. Тогда она со всей силы наваливается на косяк, пытаясь сдвинуть скобу от замка. Слышится треск. Маша едва успевает отскочить от сарайки. Не устояв, падает на коленки, но быстро вскакивает.
Строение валится на бок. Словно оно только и ждало, чтобы кто-то мелкий и бестолковый пришел и разнес его. Ветхая деревянная крыша из прогнивших досок с гулким шлепком падает вниз, поднимая столб пыли. Оконное стекло со звоном разлетается.
И что-то темное, пыльное поднимается с земли вместе с взвесью многолетней грязи и сажи. Оно мгновенно растворяется в воздухе и делается невидимым. Как прозрачная пленка, будто бы приняв форму того, что его потревожило.
- Ты видела!? – вопит Маша с нескрываемым восторгом. – вот это круто!
Еще пара досок с треском валятся в пыль. 
Маша и Алена, чумазые мордашки и ладошки, бросаются бежать прочь. Они несутся со всех ног, едва замечая перед собой спасительную ниточку тропинки.
Вылетают на дорогу, отделяющую лесок от ближайшей новостройки. Бедняги так запыхались, что, кажется, больше вообще не смогут дышать. Останавливаются, наклоняются, упираясь в колени. Не зная, что сказать, разглядывают свои пыльные кроссовки.
Потом Маша принимается смеяться. Она от смеха не может и слова вымолвить.
- Как… Как … Как это… мы ее… раньше не … видели?
Но Алене, кажется, не до смеха. Она напугана.
- Ничего смешного, - сердито замечает она, поправляя растрепавшиеся длинные волосы и пытаясь вытереть лицо. – а вдруг она чья-то? А вдруг в ней хранилось что-то ценное?
- А вдруг, а вдруг, - передразнивает Маша. – Какая ты скучная.
Алена краснеет и делает вид, что не услышала обидного замечания.
Но ее расстраивает грязь и пыль, осевшая на кофту.
- Мне мама что теперь скажет?
Маша беззаботно машет рукой.
Вдруг совсем близко они слышат лай собак. Несколько бездомных псов, один за другим, появляются из-за кустов, обнюхивая землю. Они останавливаются, разглядывая девочек. Один из псов угрожающе рычит.
Маша и Алена, подгоняя друг дружку, спешно и испуганно карабкаются вверх по склону оврага, перебегают трассу. Теперь они спасены – они дома, в своем микрорайоне. Здесь и до машиного двора рукой подать.
- И вообще…, - не унимается Алена, все еще пытаясь отчистить руки от грязи, - не думаю, что это хорошая идея – лазить по всяким свалкам. А что, если кто-то узнает, что мы сделали? Вдруг это вообще была какая-нибудь нужная будка?
Машу потихоньку начинает разбирать злость.
- Какая? – она останавливается, нервно сует руки в карманы джинсов и отставляет одну ногу вперед. – Ну, какая, скажи? Кому нужная?
- Просто, просто, может,..
- Просто ты вечно нудишь и ноешь, вот в чем дело. Ты без этого не можешь.
- Вспомни, как было, когда ты своровала жвачку в супере, чтобы проверить, поймают или не поймают… Как нам попало. И мне вместе с тобой, хотя я вообще не при чем была. Хорошо еще, родителей не вызвали.
Маша останавливается и сузившимися глазами оглядывает подругу. У нее на носу и левой щеке черная полоска сажи, все плечо в грязи, а колени и вовсе похожи на два черных булыжника. Алена думает, что если она начнет выговаривать подруге еще и за это, то получится только хуже. Но хуже, наверное, уже некуда.
- Да ты, как воробей - всего боишься! С тобой вообще тоска!
Машино курносое лицо делается злым. Волосы растрепаны.
- Достала нотации мне читать!
Маша разворачивается и быстрым шагом идет по аллее со скамейками, обсаженной молодыми рябинами. Напоследок она кричит, даже не оборачиваясь.
- Если что, я всем скажу, что ты вместе со мной этот сарай растолкала!
Алена остается стоять, растерянная. Она шмыгает носом и качает головой. Ей хочется заплакать.

***
Мальчик пробирается сквозь густые заросли.
«Ризития, что родилась из радуги и света,
Из солнца огненных лучей, из блеска капель…», - прилежно бормочет он себе под нос.
Колючки цепляются за одежду.
Он в Светлом лесу, который все проясняет. Но он понятия не имеет, куда идти, чтобы вернуть этого треклятого сэ.
Род без сэ существовать не может. А что, если он его не найдет? Мальчик даже останавливается от этой внезапной мысли. Придется попроситься к другим в родню? Но остальные четыре семейства весьма посредственно играют в плюмбушки. Да и варенье из кхи у них не такое вкусное.
Пока что в Светлом лесу не прояснилось ничего из того, что произошло.
Он должен что-то доказать, но вот что? Он должен измениться, но как?
И вообще… Эка с рождения не бывал нигде дальше этой их семейной поляны над обрывом. Да и зачем?
Говорят, за морем нет ничего. А вот за Светлым лесом, упирающимся в гору, наоборот, можно встретить все, что угодно.
Все это пугает и будоражит. Он совсем один. Будь его воля, он сейчас сидел бы в своей комнате и читал любимую Великую книгу Ризитии. Там пишется очень подробно, что да как. Эка любит вчитываться в детали. Сколько в какой год уродилось у кого ягод кхи, кто в каком семействе и когда женился. И еще много разных занятных разностей. Там и про Светлый лес немного есть. Так, иногда встречается. Но одно дело читать, другое дело самому через поваленные пни перешагивать. Книжка и есть книжка… Вещь уютная. За окном дождик, а ты кусаешь пирожок и перелистываешь тяжелые, пахнущие воском страницы. Одну за другой. Сонное дело. И мама, заглядывая, спрашивает, не нужно ли чего. А потом вне зависимости от твоего ответа приносит горячий сладкий пуш.
«Ризития, что рождена отвагой…»
Отвагой, гм…
Интересно, как это?
«Фантазией и случаем,
И смехом, и сомненьем.
Теплом и радостью,
А также прочими случайными нелепостями…»
Он делает неосторожное движение. Одна особенно хлесткая, вредная ветка бьет его по щеке, оставляя красный след.
Бедная мама, сейчас она с ума сходит от волнения. Когда родственники в их семье волнуются, они обычно собираются вместе и едят.
Суп из подвяленных плодов, горячий хлеб…
«Чужого мира, чужих забот…
Что больше не покажутся чужими…»
Странные вещи все-таки иногда поются в песнях.
Мальчик машет перед глазами рукой, чтобы отогнать мысли о еде.
Бабушка (единогласно признанная самой мудрой в их семье) любит повторять… Особенно, в тех случаях, когда мелкие семейные ссоры грозят перевалить за родственный порог… Что иногда бывает очень трудно определить, где заканчивается одна семья и начинается другая.
По большому счету, все в Ризитии, наверное, уже давно породнились друг с другом… Но мало кто это помнит и понимает. Даже в большой книжке с восковыми страницами об этом напрямую не пишут.
Есть пять великих родов, пять семейств.
«И первым первого из рода первых родился сэ…
И тот, кто усомнится, пусть идет к журчащему истоку,
И убедится…
Что это так…»
Светлый лес хранит все. Он память Ризитии. Ее живая история. Он – океан, откуда Ризития черпает свое начало, в нем ее настоящее и будущее… Светлый лес – океан мыслей ее простодушных, любящих покушать, ленивых жителей…
Но их слишком много, этих мыслей. Да еще и всяких. Чего только жители Ризитии не напридумывают в свободное от приема пищи время…
Мальчик слышит какие-то звуки.
Он останавливается. Неуверенно оглядывается…

****
Маша весь вечер проверяет мессенджер, нет ли сообщений от Алены. Но их нет. Она на удивление тщательно чистит зубы, забирается в любимую пижаму и снова проверяет сообщения.
Приходит одно с незнакомого номера.
«Я то, что в темноте сияет. А на свету я – тьма».
Наверняка какой-нибудь особо ушлый одноклассник развлекается. Конец года, с этими контрольными и правда свихнуться можно.
«Поздравляю.» - отвечает Маша и посылает эмодзи-привидение.
«Я долго был в покое, ты разрушила покой.»
Маша округляет глаза. Вскакивает и задергивает поплотнее шторы в своей комнате. Ей вспоминается очень живо, с каким веселым треском развалились на части последние гнилые доски сараюшки. За грязную одежду, конечно, попало, ну и что?
Неужели кто-то видел, как они безобразничали? Неужели кто-то их застукал? И собирается рассказать в школе?
Нет, не может такого быть. Это просто вечер, темно…
И неизвестный шутник не унимается.
«А я всегда лишь там, где пусто. Все потому, что принимаю форму пустоты. И радую ее.»
Фу, ерунда какая-то. Маша отшвыривает телефон подальше. Забирается под одеяло. Ворочается. Вот бы поговорить с Аленой.
«И у тебя я тоже буду жить»
«У меня негде. Все занято», - пишет Маша.
Ох, лучше бы ей остановиться!
В ответ приходит зловещий смайлик.
«Ты у меня забрала. И я у тебя заберу».
Маша показывает телефону язык, зарывается в подушку, и сама не замечает, как засыпает. Завтра она выяснит, кто это хулиганит. Раз списать не дашь, второй, а на третий поумнеют, как миленькие!
/
После завтрака Маша, зевая, собирает портфель. Она учится во вторую смену, так что можно никуда не спешить. Пританцовывая в наушниках, неспешно раскрывает молнию круглого матерчатого пенала, на котором нарисован единорог, чтобы сложить туда карандаши и ручки. Но в пенале что-то есть. Там точно что-то есть, она чувствует. Потому что изнутри пенал едва заметно светится. Свет мягкий и нежный, совсем не страшный. Она отшвыривает пенал и медленно опускается на диван. Музыка в наушниках продолжает играть.
От страха у нее трясутся руки. Эх, если бы можно было сейчас рассказать все это подруге. Алена наверняка принялась бы читать свои вечные занудные нотации, ну и пусть.
Маша наспех, кое-как одевается и вылетает во двор. Пенал она держит в боковом кармане рюкзака, подальше от всего остального.
Мчится в соседний двор, проходит его насквозь, минуя детский садик с разноцветными скамейками. Потом еще один двор, и еще. Идет в самый дальний угол, туда, где старая песочница и лавка для бабушек. Дальше – пустырь. Пустота. Вот ее пусть и радует.
Но здесь, в дальнем конце двора, на качелях, как всегда, сидит эта странная девочка в очках с толстыми стеклами.
Она смотрит в небо. И, полная энтузиазма, сама себе под нос, что-то напевает.
- Сирафарют, - радостно кричит Таис и машет Маше, как старой знакомой.
- Сирафарют, сирафарют, - ворчливо отзывается Маша, поспешно проходя мимо.
Она сама и не замечает, как зачем-то начинает разговаривать на этом непонятном языке.
Маша со всей силы зашвыривает плотно закрытый пенал подальше в заросли сухой, прошлогодней полыни. На ходу удаляет все сообщения от странного незнакомца. Вот и все. Ничего и не было - ни разрушенного сарая, ни досадной ссоры с Аленой, ни прочих странностей.
И вообще ей некогда, пора в школу.
Пока, пенальчик с приветом! Сирафарют!
Таис пристально наблюдает за Машей, болтая ногами и что-то бормоча. Маша не выдерживает.
- Что ты делаешь?
- Каргадасю,- невозмутимо отвечает Таис.
- Каргадасю? – кривится Маша, подцепляя носком кроссовка песок возле качели. - Что это?
Девочка в очках пожимает плечами.
- Ничего.
- Ничего? Ты делаешь ничего?
- Когда делаешь каргадасю, рождается Ризития.
Ну, все, с нее хватит, решает Маша. К тому же у нее полно дел. Главная задача на сегодня - не поддаться слабости и не начать общаться с Аленой в школе. А то еще подумает, что Маше без нее плохо. Она вздыхает.
- А что это ты выкинула? – кричит Таис ей вслед.
- Ничего, - не оборачиваясь, отвечает Маша. – Каргадасю.
- О! – восхищенно восклицает Таис.
Она чувствует, как новая волна энтузиазма заполняет ее.
И вот Маша уже убежала по своим школьным делам.
Таис медленно сползает с качелей, потихоньку напевая. И направляется к зарослям сухой полыни.
Она обожает все таинственное и неопределенное.
То, что она потом по-своему определит и выяснит.

*****
«Ризития, что чем угодно стать и где угодно…»
Он повышает голос, чтобы не было так страшно.
Этот звук, который явил для него Светлый лес, чтобы все прояснить… Он похож на плеск воды, на шум голосов, на какую-то странную музыку. И еще… гул.
Мальчик озирается. Его волосы взъерошены, а уши от волнения, кажется, торчат сильнее обычного, как у маленькой испуганной лисички.
Его одежда вся в колючках и запачкалась.
Надо идти. Светлый лес – такое место, куда не приходят просто так. И задерживаться тут лучше не стоит. 
Эка прислушивается. Слышен такой звук, будто кто-то громко, натужно чавкает. И еще странный шум, словно гудят на разные лады. И что-то шоркает или едет, будто нечто огромное, тащат по земле волоком.
Значит, то, с чем он скоро встретится, совсем близко.
Светлый лес может показать тебе такое, что долго потом будет вспоминаться. Мальчик ежится.
Зажмуривается и делает шаг.
Странный гул усиливается.
/
Большой холл торгового центра. На лавочке сидит девочка примерно его возраста. Довольно растрепанная, стрижка карэ. Светловолосая и курносая. Возле ее ног в беспорядке валяется рюкзак, откуда торчат тетрадки. Она натужно что-то жует, смешно двигая челюстями и разглядывает цветную обертку. Что-то клейкое, сладкое и вязкое застряло у нее в зубах. Мальчик снова вспоминает о том, как он хочет есть. Однако он вряд ли согласился бы жевать то, с чему мучается эта бедолага.
А она тем временем поднимает голову и смотрит на яркие лампочки на потолке. Ритмично пытаясь разжевать то, что прилипло к челюсти. Это сражение, детка. И она его выиграет.
Мальчик чувствует - она что-то-то знает про его сэ.
Девочка замечает, как он на нее таращится, но виду не подает. Ее главная задача сейчас – победить сладкую, липкую массу у себя во рту. Наконец она натужно глотает и облегченно вздыхает. Швыряет обертку в мусорку. Проверяет сообщения в телефоне (от Алены снова ничего нет, ну и ладно, подумаешь), подбирает рюкзак, накидывает на голову капюшон с кошачьими ушками и медленно выходит на улицу.
Видно, что одной девочке скучно. Однако она тайком озирается, будто бы не хочет встретить здесь кого-то знакомого, с кем пришлось бы натужно здороваться. Или, того хуже, объясняться.
Мальчик идет за ней. Он должен выследить сэ. В какие бы места ни завел его Светлый лес, это места памяти Ризитии. Здесь может быть чудно, но не может быть ничего страшного. Ризития – вполне мирное и милое место, это всякий знает. Славное. Жить там спокойно и хорошо. Он помнит об этом, но все равно ему не по себе…
Гулкий шум – это то, на чем люди быстро едут по дороге. Что-то  непонятное. Мальчику некогда с этим разбираться. Сейчас главное – вернуть сэ. И поскорее на ужин.
Про Светлый лес рассказывают вещи и похлеще. Такое лучше поскорее забыть.
Девочка явно никуда не спешит. Она болтается по улице, глазеет на витрины, заглядывает в окошки ларьков по дороге. Эка в нетерпении. Нельзя упустить след. Эта девочка явно что-то знает о его семейном сэ.
Он идет за ней.
Она медленно, нога за ногу плетется к себе во двор. Очевидно, скоро зайдет в один из этих громадных домов, похожих на улья. И там ее весьма трудно будет отыскать. Надо действовать.
Эка осторожно трогает незнакомку за плечо.
Светловолосая девочка в капюшоне с кошачьими ушками (и чумазым, малинового цвета, сладким, блестящим подбородком) останавливается. Лямки портфеля волочатся по земле. Он замечает, что на ней почему-то надеты разные носки – один розовый, с сердечками, другой красный.
- Извини, - стесняясь, говорит он. – Мне очень нужно…, - и запинается, не зная, как продолжить.
Как же ей объяснить? Дорогу перед ними перебегает парень. А на поводке у него кто-то, немного, только самую капельку напоминающий их бывшего увальня сэ.
Девочка вопросительно вскидывает брови. Это еще кто? Из их школы или нет? Она пытается вспомнить, видела ли его до сих пор?
Вроде бы в их научном поселке Реброво все друг друга знают…
- Я потерял вот такое, - Эка торопится указать глазами на упирающегося толстого мопса, пока тот не скрылся из виду вместе со своим хозяином.
Эх, ну, не умеет он объяснять… Хоть и читает регулярно и с интересом большую важную книжку с тяжелыми, восковыми страницами. И вдруг, неожиданно для себя, выпаливает.
- Ты что-нибудь знаешь про Ризитию?
Девочка прямо-таки вытаращивается на него. Надвигает пониже на глаза капюшон с кошачьими ушками. А потом нетерпеливо смотрит на мигающую лампочку через дорогу, напротив. Они стоят на светофоре, ей надо переходить.
Она тайком оглядывает мальчика – ну и прикид!
- Понимаешь, мне очень надо, - не унимается тот.
- Ммм? – удивляется девочка.
Они все-таки переходят по светофору на другую сторону перекрестка.
А потом идут по тротуару к площади, усаженной молодыми липами. Здесь на газонах цветут красные тюльпаны. Мальчик замечает, что таких цветов у них нет.
А девочка тем временем вспоминает, где слышала это слово.
Ризития.
У нее такое смешное, задумчивое лицо. Нет, он не ошибся, она точно что-то знает про сэ. Он устал и больше всего хочет присоединиться к своей многочисленной семье. Как следует потрапезничать, чтобы успокоиться.
- А, - наконец, отвечает она с явным облегчением. – Вон она знает.
И показывает на фонтан. Большой фонтан в центре площади, где по поребрику гуляют голуби. Так вот что за журчанье он слышал в Светлом лесу.
Лежа животом на поребрике, болтая ногами, над водой низко-низко наклонилась Таис. Ее очки с толстыми стеклами вот-вот упадут в воду, кончики волос полощатся. Но она что-то упорно рассматривает на дне.
Самокат с разноцветными колесиками прислонен к фонтану.
Девочка Маша криво улыбается незнакомцу в странной одежде. Такому неадекватному… Про что это он ее спрашивает? Наверное, и он тоже на индивидуальном обучении. Она машет Эке рукой и спешит своей дорогой. У нее еще на сегодня масса дел.

******
Таис, продолжая свои эксперименты, так низко наклоняется над водой, что в какой-то момент теряет равновесие. Ее локти, упирающиеся в нагретый камень, соскальзывают. И она плюхается лицом в фонтан. Еще немного, и она бы свалилась туда совсем, задрав ноги. Но мальчик в странной одежде («Может быть, у него сегодня выпускной, и он показывал в школе спектакль», - думают люди на лавочках, кто с мороженным, кто просто так) успевает подхватить ее подмышки и вытащить на солнышко. Таис от неожиданности пугается и взмахивает руками. Брызги летят во все стороны. Голуби в ужасе взмывают в небо.
Минуту или две они сидят молча, оба мокрые, на краю фонтана, пытаясь отдышаться.
Таис, даже не пытаясь вытереть очки, не моргая, смотрит сквозь Эку будто он - прозрачная водяная завеса.
- Ты чего? – шепчет она.
- Нет, это ты чего? – он взволнован. – Так и утонуть можно. Знаешь, был у меня старший двоюродный братец по папиной линии. Испытывал в фонтане на празднике Любования Набухшими Почками новые свойства отскакивающих плюмбушек…
Он досадливо машет рукой. Этот праздный образ жизни… Когда мужчины вынуждены хоть чем-то себя занять… Иной раз так утомительно…
Он вздыхает и лезет в карман за вышитым фамильным платком.
Вода с волос Таис капает ему на руку, на колени, на обувь. Нет, такое платком не спасти.
Таис же из кармана джинсов достает мятый и промокший листок, на котором что-то нарисовано.
- Это чипиклюк, видишь? – доверительно сообщает Таис мальчику и наклоняется поближе.
Эка серьезно, понимающе кивает. Нормальный чипиклюк, тьма таких в Ризитии на каждом шагу. Вечно запинаешься об них, под ноги лезут. Немного напоминает местных голубей, тех, что взмыли вверх сейчас, как оглашенные, но только немного.
Видимо, Таис сама его нарисовала. Она расправляет рисунок на коленях и осматривает, что получилось. Зрелище неутешительное. Акварель растеклась, бумага зашоркалась.
Таис берет листок и подносит его к лицу, чтобы посмотреть на просвет. Бумага рвется в самом центре рисунка. Там, где растекшаяся акварель образует нечто вроде невнятной радуги. Сквозь этот просвет Таис просовывает палец. А потом ловит дырочкой солнце. Ей это вполне удается. Яркие лучи пронизывают рисунок так, что он почти сливается с ними.
- Каргадасю, - восторженно шепчет Таис.
Мальчик замирает.
«Из солнца огненных лучей. Из блеска капель…»
Капли на кончиках волос Таис и вправду начинают сиять. Ее голова становится похожа на облако. В этот момент происходит чудо. Нечто сверкающее, будто туман, проходит сквозь дырочку в рисунке. Словно бы нисходит с самого солнца в небе. Стекает с плеч девочки, собирая капли, тихонько клубится и заползает мальчику за пазуху.
А Таис ничего этого не видит, она тихонько вздыхает и складывает рисунок пополам. Потом достает из пристегнутой к самокату сумочки пенал с единорогом и переправляет свой трофей туда.
Мальчик ясно чувствует это - его сэ вернулся. Он уютно устроился у него за пазухой и щекотно виляет хвостом. Эка с трудом сдерживает смех.
Таис машет рукой перед самым носом мальчика и хватается за свой самокат, прислоненный к поребрику.
- Мне пора в мой тисс.
Вскакивает. И, страшно вихляя разноцветными колесами, уезжает куда-то в глубь окрестных дворов.
– В Ризитии скоро ночь.
Он понимающе кивает. Тиссами в Ризитии называют маленькие уютные домики на одного человека или крошечную семью В них всего одна комната. Но зато их удобно отапливать, и там нет ничего лишнего. Лично ему они очень нравятся. Хотя мама находит их непрактичными с точки зрения кухонного хозяйства.
И это истинная правда, ему давно пора в кровать. Под пушистое одеялко, в теплую постельку, неподалеку от резного, старого камина, и стола, за которым он обычно читает Великую книгу Ризитии.
/
А между тем сэ у мальчика за пазухой вырастает. Он делается все больше и больше. Эка поскорее бросается бежать. Он едва успевает спрятаться за гаражами, где никто бы его не видит.
Сэ на бегу освобождается и разворачивается в нечто потрясающее – нечто, созданное из света и радуги. Краски густеют, и вот он уже перед ним – настоящий, живой. Хвост, свитый в пружину, отталкивается от земли. Мальчик вскакивает ему на спину, упругую и гладкую, хватается за уши…
И вот они оба сжимаются в крошечную солнечную точку и стремительно исчезают в ярком свете. Так брызги фонтана испаряются в воздухе в особенно жаркий день, не долетая на земли.
- Спасибо, что нашелся, - шепчет мальчик на ухо своему сэ.
А потом начинается известный ритуал. Пока они летят сквозь Светлый лес Эка произносит нужные сова, как положено, громко и четко. Без запинки…
«Ризития, что родилась из радуги и света…»

*******
Маша стоит перед одноклассниками и их родителями в актовом зале, красная, как майский тюльпан. Кажется, у нее даже кончики ушей подрагивают от волнения. Сегодня торжественная линейка. Последний учебный день. Все друг друга поздравляют с окончанием мучений. Она должна читать «Бородино». Всю поэму целиком.
На Маше снова разные носки. Она горда тем, что ей удается ускользать от внимания занятого папы так, что он этого не замечает. Сейчас она выкинет коленце. Папа, который сидит в первом ряду, так это называет. Наверное, ему будет за нее стыдно, но Маша ничего с собой поделать не может. Такая уж она есть. Ей обязательно нужно что-нибудь расшатать. Не сарайку в ельнике, так выпускной.
В научном поселке Реброво все друг друга знают… Вроде бы...
- А сейчас Мария Лепешкина из 5 «Б» прочитает нам поэму Михаила Лермонтова «Бородино», - бодро извещает классная.
И велит всем хлопать.
- Я не буду, - лепечет Маша.
- Погромче, пожалуйста, Машенька, чтобы все тебя слышали.
Маша переминается с одной ноги на другую. Ее сердце колотится так, будто вот-вот она его потеряет.
«Прощай, - говорит ей сердце, - УВИДИМСЯ В СЛЕДУЮЩЕЙ ЖИЗНИ, ГДЕ ТЫ БУДЕШЬ ПОУМНЕЕ».
Маша старается не смотреть на Алену. Подруга сидит, уткнувшись в свой телефон и старательно прячется за чью-то спину.
- Я не буду читать «Бородино», - судорожно выдыхает Маша.
И вытирает вспотевшие ладони о кое-как выглаженную юбку.
Глаза классной ползут на лоб. Директриса напрягается. Маша мысленно уговаривает себя успокоиться.  Надо держаться.
Это еще только первые двенадцать лет жизни, а что будет потом!?
- Вместо этого я решила прочитать стихотворение собственного сочинения.
Классная беспомощно оглядывается на папу. Папа постепенно становится пунцовым. И тоже, как и Алена, утыкается в телефон. Но Машу уже не удержать.
- Оно называется «Я подумала».
- Ну, что ж, - смиряется классная и обреченно опускается на стул.
Маша отличница, в школе она показывает себя как очень хорошая, послушная девочка. Что это на нее нашло? Не может у таких девочек быть плохих стихотворений собственного сочинения. Поэтому классная не вызывает пожарных, полицию и МЧС.
Раздаются вялые хлопки и чье-то сдавленное хихиканье.
Маша закрывает глаза. И начинает с некоторым завыванием громко и внятно читать.
- Я подумала,
с чего бы это из моего комода в комнате
из каждой пары
пропадает по одному носку?
Она нервно сглатывает слюну. Волнуется. В зале делается необычайно тихо. Кто-то с гулким стуком роняет что-то тяжелое на пол (книжку с поэмой «Бородино»?). Вряд ли кто до нее потрясал основы школы стихами о пропавших носках. Директриса смотрит на Машу внимательно, как уличная разбойница-ворона на до сих пор притворявшуюся смирной и безобидной домашнюю мышку.
- Я подумала,
почему меня все время тянет слоняться
по торговому центру?
Еще я подумала,
а вдруг, когда вырасту,
у меня будет слишком большой размер ноги?
Или вот – появились прыщи,
а что с ними будет потом,
когда они пройдут?
В смысле, куда они денутся?
Иногда я такая мутная,
что сама себя не понимаю.
А вот моя подруга совсем другая.
Почему так бывает?
Я долго думала
и наконец решила,
что зря поссорилась со своей подругой
из-за того, что она считает не так, как я.
Пусть она простит меня,
это я устроила погром,
а она тут не при чем.
И еще я подумала,
отчего же все это происходит?
И ответ пришел сам собой…»
Маша разворачивает перед грудью альбомный листок, на котором красным маркером коряво нацарапано:
ЙУНОСТь
В зале раздаются смешки. Редкий человек сейчас не снимает Машу на свой смартфон.
Что ж, это круто — превратиться в мем. Ради этого стоило попотеть!
100% весь следующий месяц соцсети захлестнет веселый флешмоб «Йуность».
Кто-то из родителей задумчиво спрашивает:
- Это стихи?
- Оригинальненько, - бормочет классная.
И тайком смотрит, как отреагирует директриса.
Но та, слава богу, улыбается.
- Ну, что ж, поддержим Машу… Наш новый поэт… Это было так внезапно…
Зал охотно хлопает. Родители даже как-то расслабились. Они переговариваются друг с другом, смеются. И правда, Маша заслужила аплодисменты. Она спасла их от «Бородино». Папа с напряженным лицом строчит маме сообщение в мессенджер.
Маша, глядя в пол, на деревянных ногах идет в народ и плюхается на стул рядом с Аленой. Каким-то чудом он оказывается свободным. Несколько минут она ничего не слышит. Немигающим взглядом смотрит прямо перед собой. Что это она только что сотворила? А вдруг над ней теперь все будут смеяться?
К груди поднимается жар. Все волнение будто улетучивается. Выходит через уши. Маше делается смешно.
А, да ладно, впереди лето. Все забудется.
- Я не знала, что ты сочиняешь стихи, - шепчет Алена.
Маша впервые за долгое время осмеливается взглянуть на подругу.
- Я сама не знала.
- Спасибо, что меня не выдала.
- Но ведь это правда, я одна во всем виновата.
И добавляет немного нервно.
- Пусть теперь в полицию забирают. Или куда хотят.
Алена смеется и тихонько щиплет подругу за бок.

********
За окнами солнце. Капает редкий, противный дождик. Худенький мальчик сидит в высоком кресле за тяжелым, массивным столом и читает толстенную книжку. Время от времени он с шелестом переворачивает пахнущие воском увесистые страницы. Иногда ему кажется, что эта книга такая огромная, что ее ввек не прочесть. Но нет. В ней столько страниц, сколько Ризитии лет. А значит, чтение вполне можно осилить. Мальчик запускает пятерню в волосы. Если их взлохматить, то вроде бы не так видно, что его уши сильно торчат.
ПЕРЕМЕНЫ. Вот что он хочет понять, наконец. Почему их так боятся, какие они бывают и что делают с людьми?
Собрать грибов «немного больше, чем у семйства Кхуп» - это ПЕРЕМЕНЫ?
Сэ с трудом протискивается в приоткрытую дверь. Это мощный, лоснящийся зверь. Его уши все также прижаты к голове, будто бы он вечно на страже. Желтые немигающие глаза оглядывают комнату в поисках жертвы. Стальные когти стучат по полу, будто бы исполняют симфонию, когда он переставляет свои гигантские лапы. Крылья шуршат за спиной, то и дело складываясь и расправляясь. Свет, пробивающийся сквозь высокие, стрельчатые окна падает на его бок. Бок бликует, отливает фиолетовым.
Сэ издает угрожающий рык.
Мальчик неохотно поднимает голову от книги. И с тяжелым вздохом закатывает глаза.
У сэ во рту между клыков свешивается носок. Зеленый с белыми цветочками по резинке.
«Ты у меня забрала, я у тебя заберу.»
- Это девчачий, понимаешь? Сколько раз можно повторять? Он мне не нужен.
Сэ наклоняет голову то в одну сторону, то в другую. Словно пытается лучше расслышать, что имеет в виду мальчик. Впрочем, что бы ни сказал хозяин, ему нужна вкусняшка. Он снова угрожающе рычит.
Мальчик вздыхает и с сожалением отодвигает книжку.
- Хорошо, давай сюда.
Эка привстает на стуле и протягивает руку. Но сэ не дурак. Он отступает назад от стола ровно настолько, чтобы до него нельзя было достать.
Мальчик досадливо щелкает языком. Берет из вазочки на столе леденец. Желтые, всевидящие глаза сэ вспыхивают. Он переминается с лапы на лапу и тихонько поскуливает. Но носка не выпускает.
Мальчик протягивает лакомство.
Тогда сэ осторожно несет носок в угол и складывает его в кучу таких же, без пары, что проводят время в мирном и блаженном безделии неподалеку от старинного резного камина.
Потом он делает изящный прируэт. Прыжок… Клацанье зубов.
Леденец с хрустом исчезает в громадной пасти.
Свеча на столе гаснет.
Но Эка, не замечая этого, пододвигает книжку поближе к окну, поудобнее устраивается на стуле и продолжает читать.
«Ризития возникла из отваги…»
ПЕРЕМНЫ. Как это?
Вдруг что-то происходит за стенами комнаты.
Сэ, не закончив разгрызать леденец, останавливается, поднимает уши, прислушивается…
На лестнице раздаются крики, слышится шум.
- Эка! – кричит мама,- Эка!
Мальчик вздрагивает. Что-то он не припомнит, чтобы мама когда-нибудь так кричала.
Даже когда подгорали пироги.

2. Танец с фактами

*
Старенькая-престаренькая прабабуленька, за наследство которой все дрались (мысленно, конечно, не на самом деле, а зацепившись языками), наконец, померла.
Всеобщее оживление в семействе было вызвано ритуалом дележа наследства. Он оказался каким-то дробным и весьма стремительным.
Прабабуленька не обидела никого. Каждому досталась хотя бы ложечка из ее насквозь пропахшего едким напитком буфета. Например, маме перепал старый кофейник, с проплешиной на боку. При приближении к огню он издавал сиплый шипучий звук, независимо от того, была ли в него налита вода или нет.
Эка тоже получил свое. Это оказалась потрепанная тетрадка, мелко и тщательно исписанная от руки. И называлась она интригующее: «Комментарии».
На первой странице пока что еще бодрым почерком прабабуленька велела тому, кому в руки в будущем попадется это сокровище, читать его исключительно вместе с Великой книгой Ризитии.
Той самой, над которой так любил засиживаться мальчик.
Что имела в виду старая-престарая чудаковатая прабабуленька? Она жила одна на окраине города. Игнорировала семейные посиделки и к концу жизни обросла слухами не хуже, чем старая раковина мидии обрастает илом и прочим хламом перед тем, как ее выбросит на берег штормом.
Например, не подозревая о подвохе, читает мальчик в Великой книге Ризитии следующее:
«Бертом, что родился в тот год, когда обвалились несколько камней в навершии каменной кладки городской стены, и жил в самом начале Зеленого переулка, из рода Бертомов Ловкоруких, имел двух дочерей, одну из которых звали Рия, а другую Кармин.»
Великая книга Ризитии вся была составлена в таком духе. Из нее ты мог узнать, как называлась та или иная часть города невесть сколько лет назад. Или сколько кустов лекарственной очударенки выращивал сторож из сторожки на набережной речушки Вкрутую. Железобетонные факты, и ни слова больше.
Собственно, все, что нужно для счастья.
Поэтому-то Великая книга Ризитии была почетным членом каждой семьи и пользовалась большим уважением. Если что, к ней всегда обращались за советом. Правда, неизвестно, получали ли его.
Жители Ризитии вообще были склонны не замечать лишнего.
А вот что отмечала по поводу рода Ловкоруких Бертомов чуткая прабабуленька:
«Рия подлости была редкостный сосуд. Когда дети играли в Зеленом переулке «перекинь-веревку», она всегда норовила поставить кому-нибудь ножку, чтобы выиграть и получить то, на что играли. И потом отворачивалась в сторону солнца, посматривая так себе невинно в небушко, будто бы это не она напакостила.»
Честно говоря, в Ризитии на такое обычно старались не обращать внимания. Можно сказать, что стратегия уклонения от неприятностей и метод закрывания глаз на то, что кому-то не нравилось, были главными философскими принципами существования этой славной страны. На гербе Ризитии был изображен горшочек со сладкой неленью, заполненный до краев (и даже больше). И ягоды кхи – дерева, обильно плодоносящего круглый год. Из кхи делали все - варили суп, варенье, джемы, жарили на огне, парили и сушили впрок. Хотя уж это-то, последнее, по правде сказать, было ник чему.
Еда – это то, в чьих достоинствах даже самый последний дурак в Ризитии не посмел бы усомниться. 
И, надо сказать, при таком подходе человеческая вредность как-то постепенно проходила сама собой, как легкая простуда. Неприятности сходили на нет. Такие здесь были правила.
«Кармин носила платья с голубыми оборками, будто помешалась на них. Ее издалека было видно. Казалось, это кусок торта скачет по дороге. А бедняга любила ходить вприпрыжку, будто за ней кто гонится. Ей казалось, это выглядит красиво. Но выскочила-то замуж она не по любви, а по глупости, по-другому и не скажешь. Но об этом на следующей странице. А эта занята рецептом пирога из квашенных оприток, который я как-то ела в гостях у Бертомов. Пишу его здесь, а то забуду».
Так прабабуленька, оказывается, детально, в письменном виде прохаживалась по поводу всех, кто попадался ей на жизненном пути.
Это она называла собственным взглядом на вещи.
«Комментарии»…
И эта ее черта характера была по-видимому тем, из-за чего своенравная старушенция закончила свои дни в одиночестве. Тихонечко посасывая из фляжки убийственной крепости напиток неизвестного происхождения и поглядывая на дорогу. Не пройдет ли мимо тот, о ком она могла бы в свое удовольствие составить мнение.
Ну, в относительном одиночестве, конечно. Родня все равно так или иначе донимала ее своим вниманием. Не переставая в деликатной форме указывать на непозволительно затянувшееся счастливое долголетие.
Честное слово, кажется, так долго никто еще в Ризитии не заживался.
И не было там никакого наследства, из-за которого стоило бы волноваться. Был просто повод поговорить и самую малость потрепать друг другу нервишки.
Но вот он испарился.
«Скучно, девушки,» - вздохнул по этому поводу дядюшка, как всегда подвыпивший.
Странно, но свой малюсенький домик на окраине (тисс) прабабуленька не оставила никому. Он просто не был упомянут в завещании. Это было не по правилам, но никто не посмел возразить. Связываться с прабабуленькой дураков не было. Даже если она и померла.
Придется в будущем тощему, как макаронина, лопоухому мальчику Эке – седьмой воде на киселе этой прабабуленьке – как главе рода решать его судьбу.
Но с этим пока можно было подождать.
Тисс был ветхий, словно прапрадедушка всех тиссов в Ризитии. Он стоял на самом берегу реки, на крутом обрыве, угрожающе нависая над водой, как мамаша над нашкодившим малышом. Это была глухая окраина. Хотя по слухам, именно отсюда и пошла Ризития. Но кто это может сейчас подтвердить достоверно? Да и кому охота выяснять? Стены тисса не раз в половодье по самые окна заливало водой.
Так что никто из родственничков по поводу домика даже не пикнул. Волею судьбы, Эка – глава рода. Если он захочет, передаст потом этот злополучный незавещанный тисс тому, кому он больше всего будет нужен. Пока что все живут, не жалуются. И дома устроены, и средства кое-какие имеются. Спасибо предкам, чьи судьбы так скурпулезно описаны в Великой книге.
Каких только людей не носила земля Ризитии. Никто не подозревал, что прабабуленька не просто устно поливает ядом цветочки в своем огородике. А еще и ведет свой праведный дневник. То есть, письменно, так сказать, на века, фиксирует все огрехи и странности тех, кто ее окружает. Особенное внимание в этом плане, конечно, было уделено родственничкам.
Поэтому-то мама так кричала на лестнице в тот солнечный денек, слегка подпорченный моросящим дождиком.
Помните, «Эка,Эка!»
Это она, наугад раскрыв тетрадку, наткнулась на живое и весьма правдивое, надо сказать, описание своего мужа. Того самого, что на празднике Семи Свечей, нализавшись, заснул в жерле феерического вулкана.
Мама, чтя правила и законы Ризитии, конечно, вручила сыну наследство. Согласно завещанию. Он получил ядовитую тетрадку. Но одновременно с этим взяла с него слово никогда и никому не давать читать паскудную писанину.
Иначе миру и покою в их семействе быстро пришел бы конец.
В Ризитии или где-то еще, странные идеи – то немногое, что приживается очень быстро.   
Читать «Комментарии» самому своему сыну, главе рода, она, конечно, не могла запретить. Радовало ее только то, что он вовсе не рвался этого делать.
Честное слово, зачастую там встречалась какая-то несусветная глупость.
Например, на последней странице «Комментариев» нетвердой рукой, перемежаемое с маслянистыми пятнами известной жидкости, не одобряемой даже многоопытным дядюшкой, было написано нечто невразумительное. Скорее, это была уже не запись, а попытка изобразить нечто напоминающее запись. Безо всякого смысла.
«А что ты знаешь, глупый мальчик, о варениках? Дырка в варенике – самая досадная вещь на свете… Когда во время варки оттуда вылезает вся картошка… Вот это называется облом…»
Эка понятия не имел о том, что такое вареники. И, соответственно, картошка.
Было ясно, что старушенция к концу жизни совсем стала заговариваться.
Как и просила мама, тетрадку он надежно спрятал в своей комнате, засунув ее за камин. Исполнять завещание прабабуленьки и читать ее вместе с Великой книгой Ризитии было страшновато.
Неловко как-то. Словно бы он вдруг принялся шарить по округе взглядом старых, выцветших глаз въедливой прабабуленьки. Представляя это, Эка холодел.
По старому обычаю Ризитии прабабуленьку, закутав в ее любимый клетчатый плед с заплаткой, отнесли в Светлый лес. И там она, как и положено, под одним из деревьев растворилась. Позеленев, как трава, слившись с единым массивом их общих мыслей о прошлом и будущем.
И долго еще в семействе Шог не было новых поводов для пересудов. На дне рождения маминой двоюродной сестры, которое всегда праздновали, когда зацветала куркучава, все скучали. И оттого съели провизии чуть ли не вдвое больше обычного.

**
Ночь, а Эке не спится.
Как бы там ни было. ПЕРЕМЕНЫ, вот что она описывала очень точно. И, судя по всему, знала в этом толк.
С тех пор, как ему довелось побывать одному в Светлом лесу, часто снилось странное.
Лицо девочки в очках с толстыми стеклами… И как с кончиков ее волос капает, собираясь в радужные пучки, медленный, многозначительный свет. Зеленые и красные мигающие лампочки на оживленном перекрестке. Толпы спешащего народа. Странное существо на поводке, поднимающее ножку у урны. Это «Ммм?» светловолосой курносой растрепы. И то, как она на него смотрела, пока вспоминала, знает ли что-нибудь про Ризитию.
Здесь у них к таким людям (чья нога ступала, да не по разу, в Светлый лес) относятся с опаской. Хотя и с уважением. Поэтому семья о его походе особенно распространяться не стала. Ну, изменился сэ.  Уважайте чужие семейные дела и обсуждайте их на своих кухнях. Ситуация была щекотливая, и действовать надо было осторожно. Светлый лес, он хоть все и проясняет, но сама по себе субстанция темная, неисследованная. Исследовать его глубины дураков нет. Там не кормят, холодно.
А значит, и ходить без надобности нечего.   
Мальчик изо всех сил старается вести себя как раньше, будто бы ничего не случилось. Он даже не пошел осматривать тисс на окраине, свалившийся ему на голову в качестве обузы. Зачем? Разве плохо ему живется тут, с мамой, в доме побольше и посветлее? Он любит бывать в своей комнате с резным старым камином. Особенно здесь уютно, когда за окном льет дождь.
В таких тиссах (считает бабушка по папиной линии) живут обычно люди одинокие и небогатые. А в прабабулечкином еще и к тому же, по слухам, пахнет старым вязанием, речной сыростью и заплесневелыми сушеными грибами. Он неустойчив. Сваи, на которых он стоит, давно подмыла вода, стекающая с гор. И, как говорили те, кто бывал в нем, в непогоду «разговаривает». Жутковато.
Сам Эка только раз удостоился права посещения прабабулечки в ее естественной среде обитания. Он тогда был совсем маленьким. Помнит эту историю плохо. Остался в памяти лишь пронзительный взгляд – глаза у прабабулечки были и вправду как жгучие колючки.
И еще ее не очень любил их семейный сэ. А может, даже боялся. При ее появлении он всегда прятался под стул или принимался утробно урчать, будто бы объелся гнилушек. А она, по слухам, безнаказанно щипала его за бок. И ругала последней скотиной, мол, зажирел и не помнит, кто он такой. Но это тот, старый. Новый же, вообще неизвестно как бы себя повел, появись она на семейном сборище. Кто знает, что было бы… Может быть, они бы даже поладили.
Эка вздыхает и зарывается под подушку. Почему все стало так сложно?
По обычаю, сэ спит на полу возле его постели. В свою старую корзинку он не помещается. Ее пришлось приспособить под мамино дворово-кухонное хозяйство. Новый сэ спит прямо на голом полу. Иногда Эке жутко рядом с ним, а так быть не должно. Бояться сэ – все равно что бояться самого себя. Или подвыпившего дядюшку. Или чумовую тетку с палкой. Или премудрую бабушку. Или кучерявую малышку.
Нынешний сэ ходит бесшумно и не издает никаких звуков во сне. Только когда чем-то недоволен, громко, угрожающе, открыто рычит. У него поджарые бока, словно он создан для того, чтобы быстро бегать. И тихое, глубокое дыхание. Сначала мальчику было страшно оставаться наедине с таким монстром, но сейчас он начинает постепенно привыкать.
Этот сэ такой же хитрый, как и прежний. Но теперь он стал еще и чертовски умным. Смотрит на тебя, как будто бы насквозь видит.
Эка зажмуривается. Старый сэ храпел и сопел во сне. Все-таки он по нему скучает…
И вот что еще важно – крылья. У этого есть крылья.
Эка ворочается. Огонь в старом камине горит ровно. Почему же ему не спится?
А крылья, они просто так не даются. В этом мальчик уже убедился. Они вылетели из Светлого леса как пробка из бутылки с забродившим соком ягод кхи. И едва не шарахнулись в море.
Летать сэ умеет пока что еще немного хуже, чем бегать.
Ни у одного сэ в Ризитии нет крыльев. И, возможно, не было до сих пор. Впрочем, Великая книга об этом ничего не говорит прямо. Сэ семейств перечисляются и описываются очень детально. И все они на одно лицо – жирные, ленивые, с обвислыми ушами.
А вот как выглядел первый сэ первого из рода?
Этого описания нет…
Эку вдруг пронзает догадка. Он свешивает голову с кровати и с изумлением вытаращивается на своего сэ.
«И первым первого и рода первых…»
Его немедленно встречает холодный, умный, немигающий взгляд желтых глаз. Этот взгляд совершенно ничего не выражает – ни преданности в нем, ни вопроса. Он просто есть.
Если он принял первородный вид, то зачем?
«И почему теперь?» - терзается мальчик.
Почему стал таким? – не толстым, не беззаботным. Почему?

***
Утром он составляет список странных фактов (или слухов) о прабабуленьке, которые ему довелось слышать:
Она часто захаживала в Светлый лес безо всякого повода, а это не по правилам.
У нее в доме сама собой иногда звучала странная музыка (и было полно непонятных предметов)
Прабабуленька щелкала по затылку всякого, кто без спросу забирался в ее огород. Там она выращивала траву, чтобы делать этот свой вонючий гм..напиток. Это, кстати, вполне вероятно, вполне в ее духе.
Она умела летать.
У нее волосы были не настоящие, а из вычесанной соломы, а под ними росли рога.
Ну, это уже слишком.
Эка достает из-за камина «Комментарии».
Хоть он и обещал маме этого не делать...
Что-то тут не сходится.
Вот, например, запись. Примерно в серединке тетрадки.
«Исидия роста была высокого. У нее на шее сзади красовалось уродливое родимое пятно в виде спящего медведя (кто такой медведь?). Я это знаю, потому что однажды на званом обеде помогала ей застегивать платье сзади. Бедняжка разжирела так, что на ней это платье еле сошлось. Она это пятно никому не показывала и умело скрывала его под прической. Поэтому не стриглась почти всю свою жизнь. И от этого уже к зрелости ее голову начало клонить вбок. Как и ее ум, кстати сказать. После того, как в год особенно сиреневых закатов случился неурожай пеленов, и семейство Шог собрало больше ихнего, она совсем потеряла контроль над собой…»
Мальчик чешет затылок и открывает Великую книгу Ризитии едва ли не в самом начале.
В год особенно сиреневых закатов? Это сколько же наша прабабуленька прожила на свете?
Эта запись в тетрадке была сделана словно невзначай. Будто случайно пришедшее на ум воспоминание, которое жалко было потерять. Вообще, надо сказать, в прабабуличкиной тетрадке не было никакого порядка. И все года упоминались вперемешку. Никакой системы.
Еще и поэтому читать ее Эке не очень нравилось.
Да, Ризития, по большому счету, – страна не такая уж древняя, хотя Великая книга - штука увесистая.
Срок жизни для страны небольшой. Для страны, но не для человека!
Год особенно сиреневых закатов упоминается на второй странице.
Мальчик с восхищенным выдохом захлопывает тетрадку.
А в самом деле, кто помнит, откуда взялась эта прабабуленька? И кем она кому приходится? Так бывало – народишься ты на свет, а у тебя уже есть эдакая всеобщая прабабуленька. Живет себе в домике на отшибе, глазеет в окошко и болтает ногой, попивая из фляжечки отвратную муть собственного производства. Все всегда знает лучше всех и портит родственникам кровь в свое удовольствие.
Вот это да.
/
Посетить прабабуленькин тисс ему все-таки пришлось.
Река разлилась. Соседи стали жаловаться на запах. Вода проникла в дом, и мебель отсырела. Кроме того, дом сильно покосился. Того и гляди рухнет.
Этот год точно назовут годом необычайно разлившейся реки.
Так что пришлось Эке вместе со своим сэ отправиться выполнять обязанности главы рода.
В тиссе прабабуленьки и вправду пахнет речным илом. А еще мхом, свалявшейся шерстью и особенно этим ее чудовищным любимым гм… напитком.
Зачем они сюда пришли? Забрать «все ценное». Потому что дом в любую минуту может разрушиться.
А что у прабабуленьки может быть ценного? Старые шерстяные носки с дырками на пятках? Мальчик ходит по единственной комнате, стараясь ничего не задевать. Чашка со сколом на боку. Вышитая салфетка на комоде. Засохшие цветы в простой глиняной вазе.
Домик такой маленький, что в нем все вперемешку. Тут же кухонный стол, очаг, тут же и жутко продавленный диванчик, на котором спала прабабуленька (с увесистой вмятиной в форме тела прабабуленьки).
Эка осторожно выдвигает один из ящиков комода. Ему немного неловко, словно он собирается рыться в чужих вещах. Но ведь так оно и есть. Сэ беспечно укладывается у входа, сворачивается клубочком, кладет морду на лапы. Только хвост-пружина ритмично постукивает по полу.
Мальчик оглядывается. Ему кажется, что из каждого уголка на него осуждающе взирает прабабуленька.
«А, так вот кто явился разграбить мой тисс!»
Ясно одно – слухи врали. Никаких диковинных предметов здесь нет. Странная музыка сама по себе не играет. И все это выдумки. Сам дом тоже не издает никаких звуков. Конечно, пол скрипит. Да этот тисс вообще скоро от ветра шататься будет, такой старый!
Эка трясет головой и принимается открывать один ящик за другим. Ничего особо ценного здесь, как и ожидалось, нет. В самом нижнем лежат плотно сложенные стопки бумаги. Он достает их и принимается рассматривать.
Некоторые тут же в его руках рассыпаются в труху.
Это рисунки.
Он и не знал, что прабабуленька, имевшая склонность весело подбешивать родственников, еще и любила рисовать.
Почти на всех – портрет одного и того же человека. Правда в разном возрасте. А еще Светлый лес. Вот девочка сидит вполоборота на поляне между деревьями. Еще какие-то странные предметы нарисованы. Он не знает, что это. А вот… Крупно. Лицо девочки…
Стоп. Он ее знает…
Это белобрысая курносая растрепа, что жевала малиновую тянучку у фонтана.
Эка ошарашенно опускается на пол, скрестив ноги. И принимается лихорадочно сортировать и разглядывать рисунки повнимательней.
Они сделаны разноцветными мелками. Надо сказать, весьма неумело. Но лицо, черты лица этой девочки… Они вполне узнаваемы…
Сначала незнакомка выглядит такой, как он ее помнит – ей, как и ему, лет двенадцать, не больше.
Потом на рисунках она взрослеет. Вот уже прабабуленька нарисовала совсем взрослую женщину, которую он и не знает вовсе. Черты той девочки едва узнаваемы. Потом… Женщина все стареет и стареет. И вот она уже настоящая бабушка. Толстая, улыбающаяся бабушка с двойным подбородком.
На последнем рисунке на обороте надпись:
«МАША».
Мальчик осторожно кладет бумагу обратно в комод. Он не знает, что и думать. Сэ поднимает голову и прислушивается. За стенами дома шумит и плещется река. Что-то нынче она особенно неспокойна. Черезчур разыгралась. 
Он должен привести сюда кого-то из взрослых. Пусть ему помогут понять, пусть объяснят, что все это значит.
Надо с кем-то посоветоваться, но вот с кем? С вечно подвыпившим дядюшкой? С премудрой бабушкой? С мамой, которая все время занята кухонным хозяйством?
И не может же он просто так взять эти листки и утащить их домой. Ведь они не завещаны. Если бы прабабуленька хотела, чтобы ее рисунки нашли, она бы завещала их кому-нибудь.
«А если не хотела бы – то сожгла бы», - спорит мальчик сам с собой.
Светлый лес, который все проясняет, по большому счету показывает человеку его самого.
Эка понимает, что только один из слухов подтвердился. Прабабуленька и вправду частенько захаживала в Светлый лес. Потому что только в Светлом лесу она могла видеть эту курносую девчонку…
Но вот зачем она туда ходила? Почему?
И как они связаны?
- Ты что-нибудь знаешь об этом? – спрашивает мальчик у сэ.
Тот наклоняет голову то вправо, то влево, будто внимательно его слушает.
Но, конечно же, ничего не отвечает.

****
К смерти в Ризитии относятся тепло. Умирать не больно. Человек просто слабеет, а потом перестает дышать. Что же тут страшного? Бывает, конечно, кто-нибудь обожрется неспелых ягод кхи, и тогда перестает дышать намного раньше., чем планировал. Но ведь в этом тоже нет ничего страшного, разве нет? Тогда его несут в Светлый лес… И судьба записывает его в Великую книгу Ризитии. Говорят, такие надписи появляются сами собой. А еще говорят, бывали такие случаи, когда старые люди сами уходили в Светлый лес, на своих ногах. Но это не точно.
«Уж когда я соберусь помирать, - думает Эка, - нипочем не позволю напялить на меня этот чудовищный выходной костюм».
Откуда-то издалека слышен грохот. Сэ издает предупреждающий рык. Пол прабаулечкиного тисса угрожающе скрипит. Что-то скатывается с крыши. Стены издают жалобный стон. Крякает верхняя балка на потолкке.
Мальчик выбегает на улицу. Делает неосторожное движение, спотыкается и скатывается с крыльца.
Шум становится все ближе. Соседи тоже выходят посмотреть, что случилось. Не вернулась ли эта «слегка не в себе» старушенция с того света посмотреть, как обстоят дела с ее наследством?
Небо над горой потемнело. Огромная масса воды катится вниз. Река превращается в единую, жуткую клокочущую струю.
Сэ едва успевает оттащить мальчика за край одежды под старое корявое дерево поотдаль. Вода мощным потоком смывает прабабулечкин дом подчистую. Так что от него не остается ничего.
Стены рушатся, крыша валится на бок, все имущество, перекатываясь и перепутываясь, плывет по реке. Будто варится в котле вечерняя похлебка.
Соседи молча провожают в последний путь прабабулечкино имущесто. Слышен лишь рев воды. Потом кто-то громко хлопает дверью.
- Вот был тисс, и нету, - меланхолично замечает некая добрая женщина.
И с этим не поспоришь.
Эка стоит, раззинув рот. Он такого в жизни не видел. Да, понесло прабабулечкины панталоны прямиком в синее море. Река делает поворот вокруг дерева. Он наблюдает, как в водоворотах клубится и барахтается старый бабушкин комод. И вдруг его осеняет - рисунки! Их же унесло водой!
Совсем чуть-чуть, и их тоже вынесет в море!
Он со всех ног бросается бежать по ходу реки, пытаясь не упустить из виду комод.
Ведь в нем доказательства!
Но чего?
Того, что в Великой книге Ризитии написано НЕ ВСЕ. Что даже в скандальных прабабулечкиных «Комментариях» написано НЕ ВСЕ.
ЧТО ЕСТЬ ЕЩЕ ЧТО-ТО, что важно знать.
А где тогда ВСЕ?
Эка бежит со всех ног, и сэ безо всяких усилий поспевает за ним. Скоро мальчик выдыхается. Он не привык к таким упражнениям.
Они перебегают через мостик, минуют сторожку. И все – дальше – море. Взбесившаяся река вливается и растворяется в нем. Но она не сдается так просто. Сначала река взбрыкивает и ревет, будоражит обычно спокойную гладь морской воды. Как только бурный, клубящийся поток выплевывает остатки дома – доски, бревна, камни и утварь в брюхо меланхоличного и сонного моря Ризитии, река успокаивается и возобновляет вой обычный неспешный бег.
- Надо их как-то поймать! – кричит Эка.
Он имеет в виду рисунки. Комод катится дальше в море. Оказывается, прибрежный ход воды здесь на удивление сильный. Полно водоворотов и бурунов. Видимо, по инерции, из-за смешивания речного и морского течений, комод продолжает нести все дальше и дальше. Он отплывает за бухту. И скоро мальчик теряет его из виду.
Вдруг комод разобьется об один из этих камней, что словно зубья торчат вон там, вдалеке? Его ведь тащит как раз них.
Но что делать? В холодное море жители Ризитии без надобности соваться не любят. Они принимают ванну в больших бочках, нагревая воду как следует. А море что? Кто знает, что там, в этой глубокой воде, вообще водится? Бывали, знаете ли случаи, благоразумно не описанные в Великой книге. Их вообще неизвестно как толковать.
Мальчик подпрыгивает на месте, пытаясь высмотреть бурое пузатое тело комода в пучине моря. Но тот уже унесло далеко.
Вспыхивает мысль. Сэ умеет летать! Худо-бедно, но умеет. Да повыше каких-нибудь там чипиклюков. Мальчик вскакивает на холодную, лоснящуюся спину, хватает сэ за уши. Тот бьет хвостом и натужно отталкивается от земли.
Сверху море кажется огромным дышащим великаном. Эка оборачивается. Люди у берега смотрят на них, приставив ладони козырьком к глазам и переговариваясь. Кто знает, что они об этом всем думают.
До сих пор летающих сэ они точно не видели.
- Вон он! – кричит мальчик.
Комод и правда прибило к одному из скалистых островов. К счастью, там, оказывается, есть небольшая бухточка. Сэ идет на снижение. В этот момент прибоем комод разбивает на части о прибрежный камень. Ящики рассыпаются. Рисунки, будто стайка морских зверюшек, расплываются в разные стороны.
Пачка цветных листов теперь плавает в бухте и полощется. Словно бы бабушка решила постирать вышитые салфеточки после какой-нибудь особенно обильной семейной трапезы.
Мальчик спрыгивает с сэ на каменный уступ и соскальзывает по колено в холодную, неприятную воду. Он принимается лихорадочно собирать листки. Они сильно намокли, и почти все порвались. Эка торопится. Мелки быстро сходят. Все напрасно - в руках у Эки просто белая бумага.
- Собирай, чего стоишь! - в отчаянии вопит он.
Сэ, думая, что началась веселая игра, принимается носиться по камням и хватать зубами рисунки. То и дело подбрасывая их в воздух и ловя на лету.
Этот скалистый остров совершенно необитаем. Здесь нет ничего. Ну, может, на самой макушке растет какая-то мелкая бурая травка или мох. Прибрежные камни скользкие и покрыты толстым слоем ила.
- Добрейшего вечерочка! – вдруг слышит Эка у себя за спиной.
Он издает душераздирающий вопль, будто бы его ужалили тысячи мелких зверюшек с острыми зубками. И роняет все добытое обратно в воду.
Нервный нынче выдался денек, нечего сказать.
Один из полностью покрытых илом камней моргает.
О, неужели он живой? Если присмотреться, то каменюка по форме и правда напоминает тело сидящего человека.
Но Эке некогда с этим разбираться.
Он снова собирает рисунки, напряженно вглядываясь в воду. И велит сэ тащить то, что тот наловил, на берег.
Но сэ останавливается с бумажками у него в зубах на почтительном расстоянии от хозяина. Ровно настолько, чтобы тот мог протянуть руку и угостить его вкусняшкой.
- Нашел время, - шипит мальчик.
Не зная, что еще предпринять, он обращается к говорящему камню.
- Не найдется ли у вас чего-нибудь сладкого?
Илистый камень удивленно моргает, но не двигается. Видны только белки глаз да черные зрачки.
- Странные вопросы ты задаешь, малыш.
Эка, весь мокрый, обессиленно выбирается на берег, кое-как вскарабкавшись по камням. Он усаживается на неудобной илистой кочке. И с досадой осматривает свою добычу. Мелки смыло, да и неудивительно.
Сэ все еще ждет поощрения. Мальчик машет на него рукой – уже неважно, все равно все старания впустую.
Он смотрит на каменюку. Если это человек, если он живет здесь… То как? Совсем один? БЕЗ СЕМЬИ? БЕЗ ВЕЛИКОЙ КНИГИ РИЗИТИИ?
- Я знаю, что ты хочешь спросить, - услужливо подсказывает каменюка.
Да он совсем ДИКИЙ!
- Я тут один уже много лет. В Ризитии годы различаются. Смотря что когда произошло. Есть год упавшего с крыши кирпича. Или год катящегося по мостовой розового дупля. Но мои все одинаковые. Я объединяю их все в один год морского прибоя.
Каменюка задумывается.
- Ну, или, может, иногда выдается год особенно соленого ила.
Он смеется. Ил по бокам немного трясется, будто желе.
- Жители Ризитии вообще чуток глуповаты, заметил?
- Ты говоришь, как моя прабабуленька.
- Я говорю это потому, что сижу здесь один. И мои слова никому не навредят. Вот сейчас я просто разговариваю сам с собой. Потому что ты – лишь мое отражение в воде. Не так ли?
Эка качает головой. А еще говорят, что люди, вернувшиеся из Светлого леса, делаются странными. Хорошо, что никто не отваживается сунуться в море. Кто знает, что тут еще можно обнаружить.
- Ты, наверное, слишком часто ходил в Светлый лес? – осторожно спрашивает мальчик.
Он не хотел бы показаться грубым или обидеть кого-то. Даже если этот кто-то – говорящий кусок скалы.
- А сейчас я где? – удивляется Дикий. – Как есть, в Светлом лесу. Странные вопросы ты задаешь, малыш. Тебе бы следовало получше изучить то, что происходило, происходит и будет происходить.
- А как это все изучить? – Эка хмыкает. - Сидеть что ли здесь? Окаменеть совсем?
Дикий замолкает и закрывает глаза. Сейчас его нипочем не отличить от других камней.
- Я здесь с тех самых пор, как пустота не смогла решить, стать ей светом или тьмой. И началось мерцание. А потом из сияния, света, блеска капель и легкого недоразумения (бла-бла-бла) возник первый сэ.
Мальчик напрягает внимание. Откуда этот пенек знает о... таком?
- Как думаешь, глупый малыш, почему жители Ризитии такие простодушные? Потому что у них есть сэ. Сэ заключают в себе лучшую и большую часть их ума. Который, сказать по правде, мешал бы им жить так, как они живут. Ризития – страна, где жить легко, весело и здорово. Правда?
Эка с сомнением оглядывает сэ, аккуратно положившего ком мокрой бумаги между своих лап и выжидательно смотрящего на своего хозяина. Он все еще ждет подачки. В нем заключен их ум? Да, он дух их семьи. Но сказать, чтобы он был самым умным? Этот еще ладно… Но тот, прежний...
Одно ясно – и он в который раз в этом убеждается – в Великой книге Ризитии записано далеко не все.
- Подул ветер. Люди одного из родов пришли с одной стороны. Сверкнула молния - другие люди другого рода пришли с другой стороны. Задрожала земля – люди третьего рода пришли с третьей стороны. И с четвертой стороны пришли люди четвертого рода. И сэ сказал им, что они могут жить. И велел не вредить друг другу. Ризития будет давать им пищу, вкусные плоды и все, что нужно. А много думать им не придется. Вот они и живут. А вредить друг другу вовсе не обязательно, верно? Зачем лишние хлопоты? Успеть бы собрать ягоды кхи.
Каменюка трясется от смеха, с носа отваливается кусок мха.
Ризития – страна бестолковых бездельников. Эка вздыхает. Что ж, так оно и есть. Но что в этом плохого? Он озабоченно ерзает на мокром, холодном камне. Ему кажется, этот дикий читал прабабулечкины «Комментарии». Ну, или она с ним точно была знакома.
- Ветер и свет дали каждому роду по сэ, чтобы они за людьми присматривали.
Сэ наклоняет голову то влево, то вправо. Он внимательно слушает. Мальчику жалко этого несчастного, окаменевшего философа. Это ж надо до такого себя довести.
- А у вас? Нет сэ? Нет родственников? Как же так…
Как же можно так жить? – хочется закричать мальчику, но он вовремя останавливается. В конце концов это же лично дело каждого.
Эке тут не по себе, на этом острове. Холодно, ветер продувает насквозь, перекусить нечем. А дикая каменюка смеется.
- Какие глупые вопросы ты задаешь, малыш, ах, какие глупые…
Начинает накрапывать дождик. Илистый отшельник высовывает язык и ловит капли, смешно скосив глаза.
Мальчик задумчиво пинает песок.
Дождь припускает сильнее. Эка с сожалением смотрит на совершенно белые листки. Стоило ли гнаться за чем-то, что оборачивается пустыми хлопотами? Холодные капли текут ему за шиворот, он ежится.
Каменюка закрывает глаза. И снова становится безмолвным.
- Приятного вечера и вам, - бормочет Эка.
Раздумывая о том, что он услышал, мальчик взбирается на мокрую спину сэ. От холода дрожат и леденеют руки. Сэ косит глазом, проверяя, уселся ли маленький хозяин. Не прищемил ли ему хвост?
Они взлетают.
«Никогда нельзя точно определить, - любит повторять премудрая бабушка, - где начинается одна семья и заканчивается другая. Поэтому, дорогой, изволь всегда быть вежливым».
Вдруг Эка вздрагивает. Как же так? Почему он не спросил этого раньше.
- Послушай! – кричит он с высоты, свесив голову.
Но они уже довольно высоко над островом.
- Эгегей! Но семейств ведь пять! А откуда пришло пятое семейство? Что ты об этом знаешь?
 Но Дикий молчит. Льет дождь. Они летят. Каменистый остров быстро теряется из виду.

*****
Причина того, что Маша разгуливает по научному поселку Реброво в разных носках, очень простая. Ее мама в роддоме. Они всей семьей ждут малыша, вернее, малышку. Уже точно известно, что это девочка.
Папы тоже вечно нет дома, он торчит то в больнице, то на работе. И все время строчит маме сообщения. Папа вымотан, у него красные глаза, он жутко устал. Однако он вовремя покупает кроватку, раскладной стульчик и еще множество всяких нужных мелочей.
Но в начале июня мама возвращается домой одна. Бледная, заплаканная и с горой таблеток в сумке.
Она все время плачет, глядя в окно.
Папа (с такими же красными глазами) относит обратно в магазин кроватку, одежду, памперсы и раскладной стульчик.
Маша старается как можно меньше времени бывать дома. Она слоняется по поселку, заглядывая то в один двор, то в другой. Алена улетела с родителями в Турцию.
В самом дальнем дворе, в углу, на качелях, как всегда, сидит эта странная девочка.
- Раз, два, три, четыре, открывай глаза пошире, - Таис беспечно напевает себе под нос, глядя в ясное, синее небо.
Маша садится на соседнюю качалку и принимается вяло раскачиваться, тормозя ногой и глядя в землю.
- Пять, шесть, семь, восемь, уходи из лета в осень.
С тех пор, как мама вернулась домой, Маша еще ни разу не плакала. Когда папа ей все рассказал – не плакала. Когда маму встречала – не плакала. А почему-то сейчас ее накрыло. Маша принимается реветь.
Перед глазами делается так темно, что, кажется, никогда больше не будет никакого просвета.
Она плачет долго. Наверное, уже наступила ночь, а она все плачет и плачет. Вдруг Маша замечает, что кто-то с утробным мурлыканьем гладит ее по голове.
Таис наклоняется и баюкает ее макушку, как будто укладывает спать куклу.
Маша так устала плакать, что даже не находит в себе сил, чтобы отстраниться.
Она поспешно вытирает глаза. Таис смотрит на нее сквозь толстые стекла очков. Взгляд у нее пронзительный и умный.
- Почему ты плачешь? – тихо спрашивает она.
- У меня сестренка умерла, - заикаясь, отвечает Маша. - Понимаешь? Только родилась и сразу же умерла.
Слезы снова катятся по ее щекам. Маша закрывает лицо. Она представляет, как маленькое тельце лежит в больнице. Такое холодное, белое, неживое… У ее сестренки, наверняка, были такие же белые волосенки, как и у нее…
- Нет, нет, - вдруг оживляется Таис. – Ты неправду говоришь, неправду.
Маша отнимает руки от лица.  Странная девочка в своей неподражаемой манере задирает лицо к небу.
- Она не умерла. А просто родилась в другом месте. В Ризитии. Сэ пошел в Светлый лес. И нашел ее в Светлом лесу под деревом. Он принес ее к себе в Ризитию и стал о ней заботиться. Он и других людей привел, чтобы они тоже о ней заботились.
- Что это ты болтаешь? – сварливо шмыгает носом Маша.
- Да я точно знаю! – Таис принимается прыгать вокруг качелей на одной ножке. – бедненькая, ей сначала было холодно, но потом все наладилось. Она будет жить долго, дольше всех. У нее будет свой тисс и все, что она захочет. И много-много родственников. Так много…
Таис наклоняет голову и выжидательно смотрит на Машу.
- Что она в конце концов от них устанет… И ты с ней сможешь видеться, сколько захочешь.
- В смысле, тоже скоро помру?
Нервный смешок, плакать больше нет сил.
- Ты во сне сможешь приходить к ней в Светлый лес. Как только она научится ходить, то тоже будет приходить к тебе. Хоть каждую ночь.
Теперь и Маша смотрит на небо. Хорошо, пусть так. Все лучше, чем никакой надежды вовсе.
- Почему ты думаешь, что так будет?
- Потому что каргадасю.
Маша смеется – классное объяснение. Каргадасю. Ко всему подходит. Ну, абсолютно ко всему.
- Обещаешь? – спрашивает она Таис.
И тяжело вздыхает, размазывая грязь по щекам.
Та кивает головой. Очень серьезно.
- Только скажи сразу же, как увидишь ее в первый раз: «Сирафарют».
- «Сирафарют», - задумчиво повторяет Маша и соскакивает с качелей. – Обязательно скажу.
Приходит сообщение от Алены «Обезьяна утащила мою кепку». И смайлик, разводящий руками в стороны.
Жизнь продолжается.
- Васито, - комментирует Таис.
Что это означает, вряд ли знает кто-нибудь, кроме нее.

******
День рождения двоюродной сестры в доме тетушки по маминой линии. Столы, сдвинутые вместе, не поместились в обеденный зал, и пришлось вынести часть во двор. Прожорливая семейная змейка методично и весело заглатывает невероятное число сладостей. У сэ аж живот раздулся. А ведь изображал из себя монстра.
Эка, подперев щеку рукой, сидит напротив подвыпившего дядюшки. Тот в десятый раз рассказывает некий особенно забавный случаи из своей молодости. Эка думает о своем.
Сказать им, что Великая книга Ризитии – это, гм, как бы поделикатнее выразиться, не совсем то, что происходит на самом деле? То есть, это как бы то что происходит… Но с другой стороны, совсем не то… Что есть еще кое-что… Эх, он сам запутался.
Премудрая бабушка на дальнем конце стола затягивает песню. Звенят бокалы. Кто-то вспоминает про сэ. Тост в его честь. Обожравшийся сэ валяется под столом. Ему все равно, поют о нем или нет. Кажется, он начинает деградировать.
Скоро снова превратится в добродушного слюнявого увальня.
Эка смотрит на герб Ризитии на стене – чашка, наполненная до краев, и вечно спелые, особенно питательные ягоды.
Мальчик тихонько сползает со стула. Конечно, он глава рода и все такое. Худенький и юркий, Эка легко проползает под столом, лавируя между ногами родственничков и ножками стульев. Он выбирается во двор и тихонько свистит.
Сэ нехотя, переваливаясь, появляется на горизонте.
Он смотрит на своего хозяина сонными желтыми глазами. Хвост-пружина вяло подметает дворовую пыль.
Да, в такой семейке ты, приятель, быстро зажиреешь. Давненько ты не бегал по Светлому лесу.
Он садится на спину сэ, хватает его за уши. Гладкие бока стали теплыми от долгого лежания у камина. Сэ хлещет хвостом-пружиной по земле. Ну, это уже хоть что-то. Потом нехотя взлетает, покачиваясь. Делает круг над кустом у забора, чтобы размяться. Не спускает глаз с дома, где слышен смех и вкусно пахнет жареным. Видно, не очень-то охота ему улетать далеко от вкусняшек. Эка прижимается к его голове и тихонько напевает.
«Ризития, что родилась из радуги и света…»
Когда-нибудь они с ним еще узнают, что значит это странное слово – отвага.
Эка вдыхает приятный запах съестного, зависший, точно облачко, над крышей.
Или нет?
Сэ поднимается над кроной могучего семейного дерева кхи. Несколько десятков переспелых плодов валяются на земле.
Мальчик велит сэ взлететь выше. Тот косит желтым глазом, щелкает языком, но не перечит хозяину. Его тонкие, изящные крылья разрезают воздух почти бесшумно. Когти скребут воздух.
Они поднимаются высоко над крышами домов. Небо сегодня ясное, и нет облаков. Эка хочет выше. Еще выше.
Если это не ВСЕ, то где ВСЕ?
Вот уже хорошо видна успокоившаяся река, окраина городка. От прабабулечкиного тисса не осталось и следа. Гора, поросшая кустарником. С другой стороны открывается панорама помасштабнее - всегда спокойное море, Светлый лес, подкова их семейной праздничной поляны над обрывом…
Что же еще нужно увидеть, чтобы понять ВСЕ?
Эка зажмуривается. Наверху холодно. Ветер забирается ему в рукава. Но это ничего.
Он не перестает думать о своей ничейной прабабуленике. Почему она была настроена к людям так критично? Он находит единственное объяснение.
«Наверное, она жила так долго, что успела ЗАБЫТЬ, что все кругом – ее родственники».
Нет чужаков в Ризитии. Все свои.
Это в общем-то все объясняет, разве нет?
После того, как она умерла, в Великой книге Ризитии появилась скромная запись: «Лиз из рода Шог имела множество достоинств, но, к сожалению, ее тисс унесло рекой».
ПЕРЕМЕНЫ…
Маленький лопоухий мальчик смотрит сверху на свою маленькую страну Ризитию.
Сверху она кажется похожей на одинокий вареник. Он понятия не имеет, что это такое, но оснований не верить прабабуленьке у него нет. Плавающий в кастрюле. Вареник с дырочкой.
Из дырочки в варенике вытекает картошка.
Так в Ризитии кипит жизнь.

Каргадасю - безделие
Сирафарют – приветствие
Ризития - страна
Чипиклюк - птица
Тисс – дом