"Пробуждение было быстрым. Из светлого небытия в замкнутое осознание реальности. Из патоки неясных, пастельных пятен в жесткую угловатость ощущений. Горечь утраты и страх перед неизбежным. Так утро сначала превращает ночную мглу в белесый туман над озером...в следующий миг – вспышка! И ты – один. Как после пробуждения или как в момент смерти. Но все равно я был счастлив.
... ты была рядом. Сон расползается, исчезает, и я не помню, что было во сне. ... я просто улыбаюсь, я - счастлив. И послед этого счастья еще во мне. Он тоже скоро выскользнет, покинет, исчезнет, но я все равно счастлив. Ты была рядом...течение жизни неумолимо и беспощадно: каждый день и час я умираю и нарождаюсь. Я перетекаю из одного дня в другой. С каждым таким движением лучшее во мне размывается этой рекой, а на место утрат река наносит ил старости, словно пытается заделать образовавшиеся прорехи..."
- Ну что, покатили? – санитар, парнишка лет двадцати, привычным движением ухватил края простыни у изголовья.
-Гляди, он еще дышит, - другой санитар немногим старше напарника с сомнением покачал головой.
-Давай-давай, тебе лишь бы сачкануть, - незлобиво ответил первый и поддернул простынь.
-Ты гляди, - второй не сдавался, - он же дрочил!
-Обана! – удивился первый, разглядывая место, на которое указывал напарник.
-Во мужик дает!
-Ну что? Может, кого позовем? Он может, и впрямь еще живой? Что ж мы не люди, не дрова ведь таскаем.
"...я с тобой... после разлуки я видел тебя в толпе: мелькнет знакомый силуэт, рыжая копна волос, стремительная походка. Но все был обман: твоя походка – лишь слепок, кража и, воровка прячет лицо; твой силуэт - лишь тень, выскользнувшая из моей памяти...волосы, твои волосы цвета старинного золота тяжелыми прядями ложатся мне на плечо....твой танец безудержный и бесконечный. Ты, как Суламифь, близка и недоступна. Я помню, я говорил тебе, что каждый день, каждую минуту я добиваюсь тебя, убеждаю тебя, что ты моя любовь и отрада, что я достоин твоей любви. Твой танец кружит мне голову, все мое существо устремляется за тобой, к тебе, в твой вихрь.... беглец, я всю жизнь бежал к тебе, потому что с тобой упокоение души, равновесие, светлое безмолвие...побег удался, и я у цели!
Сон разваливается, фрагменты тонут и тают в медленных и неумолимых волнах пробуждения. Но я счастлив..."
Врач из приемного и медсестра пришли быстро.
Медсестра набрала адреналин и надела на шприц длинную толстую иглу для внутрисердечного введения. Врач приподнял веко пациента и посветил тому в глаз ручкой- фонариком. Расширенный зрачок не дрогнул. Выпрямившись, врач нахмурил брови и уже нашел слова, чтобы выругаться, но передумал. Ему показалось, что умерший улыбнулся. Он в нерешительности потоптался на месте, потом покачал головой, и медсестра убрала шприц. Санитары потянули простынь, перекладывая тело, и неслышно увезли каталку в темноту коридора.
В ординаторской тихо поскрипывал стол. Дежурный врач, стоя со спущенными штанами, сделал еще несколько движений и замер, содрогаясь дряблыми ягодицами.
Медсестра, опершись на стол и широко обхватив доктора голыми бедрами, равнодушно смотрела в окно на светлые полосы у горизонта.
-Иван Аркадьевич, - она подождала пока тот натянет штаны, - а есть жизнь после смерти?
- Тебе зачем? – доктор устал, ему чертовски хотелось спать, - тебе что, этой жизни мало?
Потом смягчил тон:
- Извини, Светка, мне еще эпикриз писать. Кто его знает? Свидетельств ни того, ни другого нет.
- Мне все кажется, что я в коконе. Я сплю сейчас. Вот-вот оживу. Только когда? Может, после смерти? – она все еще сидела на столе, бесстыже раскорячив ноги.
-Дура ты, Светка! – врач потрепал ее черные в сумерках волосы, - ты не думай много, ты вообще не думай!