Предыдущая глава 68. "Поспели вишни в саду у дяди Вани":
http://proza.ru/2021/02/16/94
В первые же дни мы начали активное знакомство с Георгиевском. Купили складную карту города - теперь все улицы, парки, скверы лежали перед нами, как на ладони.
Сам город был основан в 1777 году, но в последующие годы особого развития не получил, в отличие от курортных советских здравниц Пятигорска и Кисловодска. Здесь, как и сто, и сто пятьдесят лет назад, неспешно текла мирная, обывательская жизнь.
Дома, в основном, одноэтажные, кирпичные, среди них много очень старинных, а новые многоэтажки росли только на окраине Георгиевска в сторону станицы Незлобной. Там, в микрорайоне Берёзка, строились пятиэтажные дома вдоль улицы Калинина. Эта улица доходила до самого центра Георгиевска, там же от центра отходила ещё одна крупная городская улица - улица Ленина, только в другую сторону.
В центре, в солидном мрачноватом здании, находился Дом культуры или ДэКа, по-простонародному. Неподалёку, через сквер - недавно построенный центральный универмаг, рядом - кинотеатр, а дальше, в глубине частного сектора - старинная Никольская церковь, возведённая ещё в конце 18 века. Туда, не взирая на погоду, болезни, прочие житейские обстоятельства, наша бабушка Кланя отправлялась каждое воскресенье на службу.
Ну, а мы с Верой теперь ежедневно устремлялись в центр, пешком по улице Калинина, чтобы поболтаться по городу, посидеть в сквере, почитать без свидетелей мамины письма, съесть по мороженке, сходить в кино, а также иногда отправиться в городской парк культуры и отдыха, чтобы за небольшую плату покататься на карусели или на качелях.
Часто, если чувствовали, что уже проголодались, покупали по паре жареных пирожков: иногда с горохом - по 4 копейки за штуку, но чаще с капустой или с повидлом яблочным - по 5 копеек за пирожок. Были они ещё тёпленькие, румяные, вкусные.
Мороженое тоже хорошо сбивало голод. Мне нравилось больше всего "Эскимо" маленькое, по 11 копеек, или "Ленинградское" - вкуснятина, облитая шоколадом! - такое же как и "Эскимо", только в два раза больше, и, соответственно, в два раза дороже, по 22 копейки. Такая цена для нас уже была кусачая, поэтому мы чаще всего довольствовались маленькой "эскимошкой". Пломбир нам не нравился, он был слишком жирным, а само мороженое, размещённое меж двух вафельных пластин, быстро таяло и так и норовило выскользнуть большим куском из этих вафель. Руки, испачканные сладким растопленным мороженым, становились противно липкими, откуда ни возьмись налетали пчёлы и осы, поэтому мы скорее спешили к городскому фонтану - помыть руки прохладной водичкой. Ещё в центре стоял маленький фонтанчик для питья на толстой чугунной ноге, и там непрерывно била вверх небольшая струйка. Правда, вода неприятно припахивала ржавыми трубами, но в жаркий день мы на это не особо обращали внимание, главное - утолить жажду.
Мама писала очень часто, каждое письмо, написанное таким родным почерком, и радовало нас, и немного напрягало. В маминых письмах кипели нешуточные страсти: мама язвила по поводу отца и его домочадцев, отдавала, словно генерал, приказы нам, солдатам, находившимся в стане врага, - что сказать, что сделать, как отреагировать на выпады противника, чтобы, наверняка, деморализовать его.
Нинку она звала Шваброй по причине её ужасной худобы, мачеху - Тонной, отец был всегда папашей, а бабка Ира - просто бабкой и упоминалась чрезвычайно редко по причине собственной незначительности. Мы пропускали все эти советы и назидания мимо, нам не хотелось обострять отношения, всё пока развивалось тихо и мирно, хотя некоторое напряжение чувствовалось.
Письма мамины мы собирали в стопку, заматывали в маленькое полотенце и прятали среди вещей на дне чемодана. Чемодан задвигали далеко под диван, чтобы не мешал никому и не привлекал внимания.
С утра пораньше, позавтракав, мы уходили из дома и возвращались только вечером, к ужину. Отец ласково спрашивал:"Ну, девчоночки, как денёк свой провели, что видели?" Мы делились какими-то впечатлениями, а порой уходили с отцом в разросшийся школьный парк по соседству с общежитием - поговорить на разные темы. После жаркого дня это было такое блаженство - посидеть в густой прохладной тени огромных деревьев.
Младший брат отца дядя Митя, 30-ти летний полноватый мужчина, продал в Троицке семейный дом и тоже недавно перебрался в Георгиевск со своей молодой женой, пятилетней дочкой Соней и с бабой Кланей, где они сняли для проживания частный дом и одновременно встали в очередь на кооперативную квартиру.
Он работал часовым мастером, был самоуверенным, жестковатым и, не в пример старшему брату, всегда при деньгах, во рту блестела золотая фикса, а слева на груди розовел шрам от ножевого удара в сердце, который он получил шестнадцатилетним подростком в драке на троицком Мясокомбинате - тогда он чудом был спасён городскими врачами. Жена Вика находилась в полном ему подчинении, что не мешало ей быть весёлой, подвижной, отзывчивой, хорошей хозяйкой и звонкой певуньей.
Нам нравилось ходить к ним в гости - Вика всегда заботливо кормила нас, а потом мы играли с Соней, а часто и сам дядя Митя (за глаза мы с Верой называли его Митяй) затевал с нами со всеми возню, пытаясь уложить лопатками на ковёр, но если все мы дружно наваливались на него, то на лопатках оказывался уже он. Здесь мы чувствовали себя свободно, не было ощущения скрытой вражды.
У них мы могли также слушать немногочисленные пластинки с современной музыкой, среди которых, к своей радости, обнаружили и несколько пластинок из "Звукозаписи" с эстрадными хитами того времени.
Это уже было новое веяние - по всему Советскому Союзу при Службах Быта, при автовокзалах и рынках открывались небольшие будочки или закутки, откуда гремела модная музыка, а возле небольшого окошечка, в котором торчал скучающий продавец, висел лист со списком пластинок, которые были в продаже. Многие из них уже вычеркнуты жирной неровной линией - раскуплены, к сожалению. В основном, это были самые популярные песни советской эстрады - новинки, но также в том списке присутствовали и имя Высоцкого, которое пока ничего для меня не значило, и имена братьев Жемчужных, Аркадия Северного, Валерия Ободзинского, популяные русские народные песни, модные зарубежные хиты. Эти гибкие пластинки крепились на открытках или картонках с разными городскими или пейзажными видами (в некоторых регионах, победнее, такие пластинки выпускались на рентгеновских снимках или, как называли их в народе, - "на рёбрах"). Они стоили один рубль за штуку и удовлетворяли, в какой-то степени, острый спрос на популярную музыку, а те, кто занимался выпуском таких пластинок, получали хорошие барыши на этом деле.
Одну такую пластинку мы с Верой обнаружили в дядиной коллекции, на ней была блатная песня, как тогда их называли, а, по сути, просто шутливая, но с подтекстом. Её исполнял неизвестный нам певец, но пел он с такой душой, что мы слушали и слушали песню, и в нас невольно зарождалось сочувствие к этому гибнущему от пьянства герою песни. Когда же пришла пора уезжать домой, то мы нахально прихватили пластинку с собой, подавив безжалостно внутренние муки совести.
Позже, много лет спустя, я прослушала разные варианты исполнения этой песни "Увяли розы", но именно тот, неизвестный мне и тогда, и теперь, исполнитель, оказался самым лучшим! (https://youtu.be/EuV_j55ZThQ - можно послушать)
1.
Сын поварихи и лекальщика,
Я в детстве был примерным мальчиком.
Послушным сыном и отличником гордилась дружная семья.
Но мне, невинному тогда ещё,
Попались пьющие товарищи,
На вечеринках и в компаниях пропала молодость моя.
Припев:
Увяли розы, умчались грёзы,
И над землёю день угрюмый встаёт.
Проходят годы, но нет исхода,
И мать-старушка слёзы горькие льёт.
2.
А я всё дозы увеличивал,
Пил и простую, и "Столичную".
И в дни обычные, и в праздники
Вином я жизнь свою губил.
И хоть имел я представление,
Что это есть моё падение,
Но на работу стал прогуливать
И похмеляться полюбил.
Припев.
Сейчас мы уже привыкли к такого рода песням, а тогда их можно было услышать только в ресторанах, у "радиохулиганов" на любительских (запрещённых властями) радиостанциях, на "квартирниках" (домашних концертах) да вот на таких гибких полуподпольных пластинках. Советская цензура на радио и телевидении была очень строгая, неустанно следила за нравственной чистотой нашего народа и этот, на взгляд цензоров, "словесный мусор" ни за что не пропускала в широкие массы. Но запретный плод сладок! Нас тянуло к таким юморным песням, хотя, по честности, откровенную "блатоту" я терпеть не могла: эти специфические приблатнённые интонации, пошловатый смысл песен, стёб, фальшивая слезливость или, наоборот, нарочитые понты, бравада и даже жестокость, а также нецензурные слова раздражали меня и вызывали во мне внутреннее неприятие.
В первое же воскресение после нашего приезда вместе с семьёй Митяя мы отправились позагорать и покупаться на Подкумок, небольшую реку, которая течёт с гор на окраине города и довольно быстро несёт свои мутноватые воды, в половодье широко разливается, а летом сильно мелеет.
Мы в своих новых васильковых купальниках дорвались, наконец-то, до солнца и до купания. Впрочем, обмелевшая река не дарила нам той радости, когда можно вольно плескаться в какой-нибудь сельской речушке, и теплой, и не слишком глубокой, чтобы чувствовать себя в безопасности. Здесь приходилось почти елозить животом по дну, хотя всё равно с водой загорать всегда лучше, чем без воды.
Часов около шести вечера дядино семейство отправилось домой в другую часть города, а мы - в отцовское общежитие, отдыхать после такого активного дня.
Глупые, не имея особого опыта пребывания на солнце, мы пробыли под прямыми лучами солнца весь день и уже вечером прочувствовали всю ошибочность такого поведения на своих спинах и плечах. Они были малиново-красные и горели огнём. У меня поскочила температура до 38 градусов.
Мы с Верой помазали друг друга кислой сметаной и всю ночь промаялись в каком-то забытье. Но утром уже чувствовали себя относительно неплохо, малиновость и болезненность кожи спали, и хотя красноватость ещё оставалась, но уже всем было понятно, что мы - не белянки, приехавшие откуда-то с севера, а свои, местные - загорелые, поджарые, стройные. Замаскировались.
Продолжение - глава 70. "Семейный клан"
http://proza.ru/2021/03/06/1950