"Конёк ты мой голодный,
Клинок ты мой холодный,
Не плачь моя маманя,
Что писем нет давно,
Не будет он напрасным
Наш подвиг благородный,
И время золотое наступит
Всё равно... "
Б.Окуджава
"А в прозрачной грязи
Беззащитно смеется в канаве
Колёсами в небо
Проданной веры второй эшелон..."
Е. Летов
"Да, ладно - не беда!
Есть краюха хлеба,
И степь кругом до неба,
Полынь, да ветра... "
А.Васин-Макаров
"Письмо казака Ивана Макарова
Из госпиталя своей жене
Анне Степановне"
Защитникам Страны, оставшимся
верными Родине и
присяге - посвящаю.
***
Пролог.
Более прочего не понимаю и не приемлю я логику тех нелюдей, которые десятилетиями декларировали приверженность этим идеалам, взращивали их любовно в своей магической трансцендентальной купели, как алхимическое яйцо, в итоге оказавшееся левым яйцом заштатного динозавра, заставили и нас уверовать в реальность их театральной святости, а в какой-то хитрожопый провокационный момент(понятный только им одним) взвизгнули истеричным наперебоем, призывая разнузданных юродцев из пекла (именуя последних божьими посланцами) с требованием:"Распни, распни, их!"...
1.
-Строоой фронт!- резкая команда сиплым фальцетом, но она едва различима за шумом движения сотен всадников...
На высокий, отечный волнистыми травами, берег Кубани-реки, из двух глубоких затаенных айвовыми кустами яров, вытекали бесконечными струйками верховые бойцы. Они выстраивались в почти ровную, на две сотни шагов, двух-шеренговую линию на лоснящемся от утренней росы, изгибе берегового бугра.
Всадники продолжали течь на пригорок, словно жижка из безмерного двугорлого бурдюка.
-Сомкнись влево!-тот же хриплый фальцет...
Шеренга расширилась, все уже не помещались и отодвигались от берега влево.Но, тут же, это место занял расчет пулемета "Максим", на тачанке, основательно заправляющий тряпичную ленту с патронами в стальную требуху пулемета.
Первая линия, выправляя фронт, уместила сотню конных бойцов. На половине кавалеристов были суконные шлемы "богатырки"(позже их стали называть "буденовками") с крупными, нашитыми синими тряпичными звездами, с алыми металлическими значками-звездочками по центру, серые однобортные длиннополые шинели, царского ещё образца. Красные кавалеристы легким движением кованных рычажных ножниц преобразовывали полевые шинели пехотных подразделений в кавалерийские, разрезая шинель на пядь ниже хлястика, напроход на две полы.
Кони беспокойно топтали копытами россный ковыль, отмахивались хвостами от злых надсадных оводов, всхрапывая, мотали головами, пытаясь укусить соседних коней и коленки всадников.
Позади, по косому стоку борта балки, топтались ещё пять конных шеренг.
Кони под всадниками беспокойно переступали, сами же седоки выглядели даже безучастными, с тяжким наигранным безразличием всматривались они в серую тряскую дымку горизонта безбрежной степи. Отсюда с высокого берега степь казалась беспечной мутно-зеленой замятой скатертью.
С трудом обскакав эту конную массу по левой балке бывший в "замке", назначенный "вчора" заместо раненого командира кавполка, комэск, по старорежимному - сотник, Виталий Морозов, в кубанской короткой папахе, с косой красной нашивкой, наконец-то выпер поперёд строя.
По привычке хотел гаркнуть:
"Стааа-на-аавися! Оставить разговоры!", но что-то в горле скребыхнулося и сорвалась команда.
Он молча осмотрел своих бойцов. Почти все пришли добровольцами в Красную Армию, из кубанских казаков, как и он сам. Молодежь, старше 25 с десяток наберётся, а старше 30 никого не было.
Виталий спешил, знал: сейчас накатит ужас, сожмет горло, и только бешенный, звериный рык и острый блеск шашек...
И лучше бы бойцам не видеть его лица в этот момента. А потом он унесётся поперёд всей лавины.
Но руки уже нудно тряслись и он отчаянно сильно затянул поводья, вытащив своего Арапа в свечу на задних ногах.
Успокоил коня, огладил по голове, скинул папаху, тряхнул головой с русявым чубом.
-Товарищи-красные кавалеристы!
и умолк на секунду, лишь жаворонком звенела степная тишина и степовая ширь рвалась ярым ветром...
-Братцы!- выдохнул он. В двух верстах отсель окопалась белоказачья сволочь! Это лютый враг всякого пролетариата и простых казаков. Царские держиморды, нагаечники и палачи всего трудового народа. Свою сущность они показали 9 января в девятьсот пятом году, в Петрограде, порубав мирную демонстрацию рабочих, шедших к любимому государю почеломкатися и милости исспросити...
Так вот с того времени утекло багато! Ни милостев, ни податев нам таперича от него не треба, и сами разберемся...
Не первый раз идем мы в бой на псов-защитников капитализма и помещиков - кровососов! Сейчас самый той момент переломный, когда либо они нас, либо мы их!..
-Ну, братцы, с богом!...-накинул на макушку папаху, и по обвычке Морозов едва не перехрестился перед строем, но отдернул руку ото лба, делая рукой движение, будто сдвигает папаху со лба на затылок.
Волна одобрительного гула прошла по рядам красноармейцев.
Вдруг остро, хлестко резанули пулемётные очереди с тачанок, командир понял, что досказать речь свою не успеет, коня поворотил, углядел в версте ломаную серую линию. Из неё зло проблескивали вражеские клинки,как молнии из сумрачной дождевой тучи. Долетел звук залпа, словно слабый громовой разряд - трескучий и затянутый,но уже после того, как первые пули с щелчками и пылевыми фонтанчиками, приняла земля в десяти метрах поперёд конячьих копыт.
Виталий шашку выхватил:
-Шашки-ии вооон! Вперёд! Рысью! Марш! Покажем буржуям, кто такие красные кавалеристы!...
И уже можно не бояться своего страха, не оборачиваясь гони коня, жестко пришпоривай, нагайкой подгоняй. Только бы теперь добежать до той конной лавы, которая текла от горизонта всё быстрее и быстрее. Позади него, над лавой вспыхнул алый тугой стяг, загудел, затрепетал на ветру, словно отчаянный адреналин и вера предстоящей победы, впрыснулись в кровь и яро запульсировали. И уже не смог бы он остановиться, сзади били в землю копытами полтыщи коней. Его полк...
2.
Не доскакивая с полверсты до вражеской конной линии, полковник Лоппе, вдруг понял, что их полк отсекают клином к реке, чтобы ссадить с высокого обрыва Кубани, повернул круто вправо, разворачивая полк за собой. Стремясь охватить левый фланг красных, хотя понимал, что скорее всего фланги прикрыты пулеметами или артиллерией.
Продолжая атаку вдоль берега, красные непременно срежут его в реку. Отход вплавь через реку под пулеметами это - крах!
Он вспомнил, как в русских летописях об этой потери военной инициативы изящно писали:
"Дати плещу врагом, дати хребет" и улыбнулся от странных,и смешных слов.
Но и большой охват во фланг не возможен, красные зайдут сами к нему за его левый фланг...
-Слуушай! Стуууй!-даёт он команду.
Конная лава вязко инертно затормозила.
Лоппе всматривался в бинокль, пытаясь понять замысел красных.
-Сотники Волынцев и Черемисов, ко мне!
Это его любимцы, рубаки, храбрецы- красавцы. Донской и Хопёрский казаки.
-Срочно, сынки, двумя сотнями обойдите червоных поглубже за левый фланг, а лучше в тыл. Дирекция - церковь без купола за сгоревшим перелеском. За нас не волнуйтесь, восемь сотен, мы устоим, попытаемся пробиться по центру, но можем и не пробиться. После маневра без стрельбы, господа, своих побьете, только шашками!
-Ясныть, вашбродь, не впервой ...
-Сотняаа...сотняааа! Куц-галопом марш-марш!!!
3.
Гулко стучат тысячи конских копыт, словно молотобойцы в ста кузнях. Кони и люди летят навстречу друг другу. Двести шагов до них...,сто... Озлобленные люди свирепо сверкают полосками острой стали.
-Слушай! Слушай! Вправо! От обрыва отворачивай! В степь, в степь прорубайтесь! - кричит Лоппе сквозь конский и пулеметный грохот.
Как он и предполагал, с одной сотней его всё-таки отрезали от полка и сейчас загоняли клином отсекая к обрыву. . .
Все, вот оно! Двадцать шагов между лавами!
Красные и белые, привстали на стременах. Казаки и у тех и у этих! Бурки и папахи там и там. Серые суконные шинели и у красных и у белых. Все матерятся на русском. Да разве тут разберешь, кого рубить!?
Конь храпит под полковником, пытается остановиться, повернуть от текущей на него чёрной лавины, но шпоры и нагайка на дают этого сделать...
Всё,сошлись! Справа нарастает звон сотен сшибленных в рубке клинков. Две лавы врубились друг в друга, перемешались, завертелись жутким хлестким кровавым хороводом, на самом краю гиблого обрыва...
4.
Морозов хватким взглядом выделил в хаосе рубки сверкнувшие золотом, с двумя красными прожилками - полковничьи погоны, довернул коня, с желанием приложиться шашкой по высокой папахе полковника.
Вдруг из общей свалки на Морозова вывалился молодой бородатый хорунжий.
Явно на него, стремительно так летит. Шашку заносит вверх по-над головой.
Морозов вытянул свой клинок по горизонту справа от коня, острием к противнику. Перед самой сшибкой, провалился влево в седле, провиснув ногой на левом стремени, рванул коня влево и резко запустил клинок из-за головы, сняв верхний встречный удар, в косой полубоковой удар. Этот приём ему часто помогал в боях, но казачина, каким-то образом смог легко отбиться от его обманки! Их клинки резко схлестнулись и взвизгнув разлетелись синими искрами, и обломками во все стороны...
Небо потемнело, словно бы вдруг дождливо сделалось! Но тут же завертелось всё вокруг, будто поле боя пылевой вихорь закружил.
Морозов дотянулся, встав на стременах и ухватился за отворот бешмета казака, сваливаясь с седла, потянул за собой и
огромного хорунжего...
5.
Прояснилось в глазах. Но не быстро, а протяжно, издали...
И обстановка была вокруг непонятная, подозрительная.
Толпы народа суетливо бегали туда-сюда вокруг многоэтажного белого здания. Сброд,одетый в полувоенную выкладку, тащил бесформенное железо и фонарный столб в хаотично сваленную кучу поперек городской улицы, выходящей на набережную. За бетоном набережной рЯбисто и широко искрила медленно-вязкой, серо-ледяной водой река...
Виталий не очень понимал, почему он здесь, как он сюда попал? ...
Над головой голос:
-Витек, что с тобой? Вставай, надо патрули назначить и охрану развести по точкам.
Увидел протянутую руку, схватился за неё и поднялся с бетонного блока, на котором сидел.
Встал, и вдруг глаза в глаза с хорунжим, с которым рубился вот тока-тока и боролся в седле. Напрягся, пятясь изготовился к бою, вскинув руки к лицу.
Но огромный хорунжий, добродушно
улыбнулся, поправил сотнику ползущую на глаза папаху.
-Ты что, Витек, охолонь, шо с тобой? Эт я Сашка!...
-Где мы, хорунжий? Что случилось с нами? Разве мы теперь вместе?
-Да, всё так же, где и были.Ужо третий год, как вместе, с Приднестровья... Это - Дом Советов, Белый дом! ... Устал, ты, сотник. Отдохнуть бы тебе, поспать, третий день на ногах...
К генералу Дунаеву Андрею Федоровичу, тебя! Взбодрись, атаман, скоро жизня в России нормальная будет. Ельцина и буржуев прогоним и заживем, как люди.
-А что, ещё так и не прогнали?- удивился сотник.
6.
Сотник вытягнулся в кабинете генерала:
-Сотник Морозов, по Вашему приказу прибыл, товарищ генерал!
Генерал был настоящий - мощный и гулкий, отмахнулся:
-Перестань, казак, меньше официоза!
Мне доложил генерал Макашов, что вы отказались выполнить его приказ, о проведении спецмероприятий...
Сотник нахмурился и что-то сосредоточенно вспоминал, приглаживая темнорусую упругую бороду:
-Я не буду выполнять преступные приказы, в результате которых могут пострадать сотрудники милиции, солдаты и мирные граждане...
Генерал уже мягко:
-Знаешь, атаман, я согласен с тобой, но выполнение приказа, это наш долг!
Ладно, ладно... Снимаю эту задачу с тебя. Теперь будешь напрямую подчиняться штабу обороны, то есть мне лично...
Наши сторонники обнаружили на Конюховской улице двадцать брошенных тентованных "уралов" военных, с ключами в замках зажигания. Сейчас около тысячи бойцов едут в них к телецентру Останкино. Мне кажется,что там будет бойня. Туда выдвинулся спецназ МВД "Витязь". В случае дружеского огня, а таковой уже был: около часа ВДВ воевало с МВД в трёх точках по Москве, или реальной провокации, нам не устоять с учётом отсутствия огнестрельного вооружения.Чем вооружёна твоя сотня? Вот: нагайки и ПР*(дубинка резиновая)! А, и шашка у тебя одного... Как этим добром подавить пулемёты собираешься?
Короче, Виталий Иванович, бери свою сотню и перекрой Дружинниковскую улицу.
Создай там Казачью Заставу. Отсекай провокаторов, явную разведку, людей с оружием задерживай и доставляй в штаб, в службу безопасности, для получения информации о готовящихся действиях противника. У всех,кого ведете в штаб, предварительно отобрать оружие и обыскать...
Есть сведения разведки и небезразличных к нам сотрудников Министерства Обороны, что ночью возможны провокации со стороны ельцинских войск и захват Дома Советов.
С американского посольства ведётся снайперский огонь по нам и по войскам Ельцина. Внимание всем бойцам, чтобы открыто не ходить!
-Есть... А армия так и не придет помогать нам, товарищ генерал?
Дунаев горестно покачал головой:
-Вряд ли, армию уже купили! У Ельцина деньги мафии...
Спустился с интересом лифтом с пятого этажа. Подошёл к своей сотне, активно собирающей баррикаду. Прямо за баррикадой вдоль набережной в несколько рядов стояло оцепление из солдат внутренних войск в бронежилетах поверх шинелей и в касках. Кажется без оружия.
В фойе он протискивался через толпу каких-то гражданских, возможно журналисты. Ничего полезного они не делали, бессмысленно заполняя своей массой и болтолвней проход.
Кто-то из них, почти на выходе, втолкнул Морозову в руку газету. Он присел на знакомый бетонный блок, развернул огромные листы, свежо и остро пахнущие типографской краской.
На первой странице интервью Ю.В.Бондарева газете "Правда" о его романе "Бермудский треугольник".
"Я почувствовал,что Россия начала терять разум, в конце 1980-х годов, насыщенных горбачёвскими сладкоречивыми обещаниями, ложью и удручающим пустословием. Я будто постоянно находился в запретной лаборатории и видел и изучал недозволенные опыты, и сам был предметом для болезненных вивисекций...
Впрочем, «пятая колонна», пунктуально подготовленная американскими наставниками, отлично знала, куда ведут под уздцы Россию. И власовского толка интеллигенция, соединённая с «демократической» журналистикой и телевидением, начала обезумелый погром всего святого: отстегнув запонки и засучив рукава, взялась за циничную торговлю всем национальным, русским, всеми прежними свободами и правами, которые дала Советская власть. А великий народ меж тем безмолвствовал, оглушённый «новизной всепозволенности».
Девяностые годы уходящего века стали знамениты повальным разграблением России, так называемой приватизацией, то есть уничтожением первоклассной промышленности гигантской державы, разложением и растлением народа, которому под видом социального поведения теперь разрешалось всё: жестокость воли рыночного дельца, безоглядная спекуляция, проституция, разнузданный секс...
Проклятие моей родной России и в том, что все теперь разобщены, расколоты - все против всех. Можно ли принять человеческую разобщённость как норму существования, напоминающего одичание? Сильных мира сего объединяют общее криминальное дело, договорённость политической вседозволенности, управляющей простодушными «наивняками», безвольной нетрезвой толпой, которую без оговорок трудно назвать сейчас великой нацией с её былым достоинством и доблестью..."
Морозов разочарованно отбросил газету и тяжело покачал головой.
Казаки рядом присели на перекур, кто-то горько и тонко затянул, его подхватили три-четыре голоса помощнее:
-Вперёд и с песней,
-Пусть бьется пыль из-под копыт.
-Твоей невесте на черта знать
-Что ты убит...
-А медный крестик,
-Что на прощанье даден был,
-Твой медный крестик
-Авось тебя не защитил...
-Походной рысью –
-Все тише музыка подков
-Кавалерийских
-Погибших без вести полков.
-Труба горниста
-Их отпоет за всех живых…
-В небесных списках
-Нет ни своих и ни чужих...
Заныло от песни на душе, захотелось
гаркнуть и заткнуть певцов, но удержался.
И вроде бы даже немного яснее стало Морозову и проще после встречи с генералом и чтения газеты. Все будто бы прояснилось, нашло свои полочки в памяти. Стало резким и однозначным. Предыдущее и воспоминания заставлял себя воспринимать только сном, мороком.
7.
Было около шести утра. До этого момента
над Москвой была абсолютная тишина. Первый ночной снег растаял,мокрые дороги мрачно отражали дома и серое небо. Казаки и ополченцы дружно и неловко спали на кривой баррикаде, накиданной поперек улицы Дружинников. Сотник любовно полировал свою шашку шерстяной тряпкой с зелёной пастой ГОИ.
Но именно в этот момент у Морозова пропала надежда на благополучный исход.
В эту секунду, в ста метрах от западной баррикады, развернулась с улицы Красная Пресня колесная БТР-80. За ней вторая. Она движется к баррикаде не оставливаясь, давя валы колючей проволоки, которой солдаты ВВ целую неделю обносили Дом Советов.
Сотник этого и боялся. На БТР заработал пулемет КПВТ калибром 14,5 миллиметров. Практически автоматическая пушка. Снаряды стали прошивать баррикаду навылет, раздергивая и выбрасывая рикошетами куски железа.
Вдруг откуда-то выскочил отец Виктор. Он второй день болтался на баррикадах с казаками. В руках его был крест и икона Спаса.
-Стой, не смей, анафема всем, здесь люди!!!
Крупнокалиберные пули прошли икону и отца Виктора, косо всплеснув пыль, и асфальтовые брызги, ушли в землю, тело священника исчезло под корпусом БТР...
-Сотня, подъём! К подъезду бегом!!!- всё ещё не веря в реальность происходящего, заорал сотник.
До спасительного бетонного подъезда так бесконечно далеко, а люди бегут так медленно! А танковый пулемет Владимирова стреляет так быстро... Морозову показалось, что он видит, как от ствола за снарядом тянется злобный электрический луч, и под этими лучами тают медленно бегущие люди.
Один за одним, один за одним...
Вот и он уже в этом замедленном вязком потоке. Видит, как вспарывают асфальт, спереди и сзади него, черные острые цилиндры, утаскивают под землю светящиеся шнуры. Один ослепительный шнур вдруг прожег ему ногу...
"Это сон?"- успевает подумать он:
-Не могут же люди стрелять из крупнокалиберных пулеметов по безоружным!...
А господин-товарищ сотник не видел, как в это время, ковыряя и выворачивая асфальт десять танков Т-72 Кантемировской дивизии выстраивались с другой стороны Дома Советов, на Краснопресненской набережной красивой коробкой, чтобы картинку CNN и BBC удачную сняли, и разворачивали 125 мм пушки в окна Дома Советов. В танках были и мехводы, и стрелки. И ничтоже сумняшеся, они выпускали снаряд за снарядом, снаряд за снарядом, которые с дымными разрывами прилетали, разрывая стены Дома Советов, под аплодисменты московской либерально-демонической шизы...
-Витя,ты жив?
Они были в двадцатом подъезде Белого дома. Сотник посмотрел на ногу - вокруг ноги на бетоне расплывалось черное ( так со света в полутьме почудилось) пятно...
-Да, кажется...А что с казаками?
-Человек десять добежали от баррикады до подъезда, из сотни...
-Хорунжий, а где моя шашка? Я её чистил у баррикады! Забери, прошу тебя, дедовская шашка!!
В следующую секунду он пожалел о своей просьбе. Хорунжий метался между металлоломом баррикады и черными БТРами, с брони которых странный десант, из гражданских в чёрных кожаных куртках (похожие на киношных рекетиров), вели отстрел ополченцев из автоматов.
-Сашка, назад! Черт бы с ней!...
Но жгучее солнце опрокинуло горизонт за чёрную, беспроглядную ночную степь...
8.
Над степью садилось солнце. По всей степи бескрайней, далеко разбросанные, чернелись кони и люди. Но они не двигались...
Сотник вытащил придавленную ногу из-под коня, грустно тронул его черную растрепанную гриву.
Попытался встать, опершись рукой на бок коня, но что-то помешало в руке.
Шашка дедовская.
-Успел, хорунжий..
Копытов Г.Л.
17.02.2021