От призыва до дембеля. Глава 7. Солдатские будни

               
      Зима, в Забайкалье пришла уже в ноябре. С севера подули холодные пронизывающие до костей ветра. Температура воздуха в считанные дни понизилась до минус двадцати. После довольно тёплой осени, отвыкшие от холодов солдаты зябко ёжились выбегая из казармы на утреннюю зарядку. Как всегда главным событием в серой армейской жизни было прибытие новобранцев Рассматривая их, Мишка уж не в первый раз как бы смотрел фильм в котором снялся он год назад. Всё что случилось тогда с ним, и его товарищами по призыву, один в один повторялось сегодня. Так же, как и год назад, почти у всех молодых солдат, старослужащие подменили новые рукавицы  старыми. Так же, у половины из молодых, дембеля украли шинели. Так же, многие из новобранцев в первые  дни, обморозили пальцы рук и ног. Парень, глядя на них, замёрзших до зелёных соплей, беспомощных  будто слепые щенки, теперь до конца понимал, почему молодых солдат зовут салагами. Лично для него прибытие новобранцев означало то, что он поднялся ещё на одну ступеньку в неписанной солдатской иерархии и был этому несказанно рад.  Но больше всех приезду призывников радовались дембеля, потому как их отпускали домой только после прибытия оных. В ожидании приказа о демобилизации, они готовили мундиры, шинели, собирали комплекты значков и ушивали брюки. Увольняемые из армии старослужащие, были последние кто отслужил  полных три года.  Среди них находился и старшина Поздняков. В маньчжурских степях вдоль китайской границы, было расквартировано  множество воинских частей, по этой причине демобилизованных солдат увозили домой эшелонами, то есть организованно. Старшина Поздняков, в связи с передачей дел, уезжал из ракетного дивизиона последним. А так как его денежное довольствие значительно отличалось от довольствия рядового и сержантского состава, то он решил устроить прощальный банкет. От одной мысли, что Поздняков скоро уедет, Мишке было очень грустно. Он привык, к старшине, подружился с ним и тот не раз, и не два выручал земляка в разных  неприятных ситуациях. И вот теперь Поздняков уезжает.
      Провожать его собрались в каптёрке после отбоя.  Старшина на угощение не поскупился и пригласил на проводы всех кого считал хорошими друзьями, среди них оказался  Мишка Быков. Ещё до начала пьянки, Поздняков подошёл к Быкову, перебирающему струны гитары,  и протянул записанный на листочке свой воронежский адрес: «Возьми, земеля, будешь в Воронеже – заезжай, всегда буду рад видеть. Другой Мишка, только Потехин возивший командира дивизиона, только два дня назад вернувшийся из десятидневного отпуска, был тоже в числе гостей. Обычно  разговорчивый и весёлый парень, сегодня почему-то был угрюмым и замкнутым. Когда выпили  по первой, солдаты не избалованные повседневным армейским меню, накинулись на закуску. Немного насытившись, налили и выпили по второй. Мишка Быков, зная, что старшина любит слушать Высоцкого, спел про Нинку-наводчицу, затем хором пели «Если друг оказался вдруг…» и другие песни. После третьей рюмки, все немножко захмелели, и разговор, как обычно переключился на женщин. Витя Горлышкин, стал наседать на Потехина, чтобы он рассказал, как погулял в отпуске. Тот, поначалу угрюмо отмалчивался, но, видимо, водка всё-таки сделала своё дело, и Потехин не выдержал: «Да, какой отпуск, Витя? Надька писала мне чуть ли не каждый день, что ждёт, а выяснилось, что гуляла налево и направо. А у нас знаешь какая любовь с ней была ещё со школы? Друг без дружки дня прожить не могли. Я же её просто боготворил… Хорошо хоть, что до армии на ней не женился, а ведь были такие мысли. Провожала клялась: “Ждать буду, милый…” Мне когда объявили отпуск, я никому не писал, думаю: “Приеду – будет всем сюрприз – пусть порадуются.“
       Поезд пришёл вечером, я на перрон спрыгнул и помчался домой. Захожу, мать от радости, чуть в обморок не упала – ноги подкосились. Ну за стол сразу – она на радостях выставила всё что в доме есть и давай меня угощать, а мне не терпится, сижу как на иголках – к подруге хочется бежать… Червяка заморил, и говорю: “Мам, я пойду к Наде, она ждёт меня.“ А у нас посёлок небольшой, на окраине Красноярска, почти все друг друга знают, потому как большинство на одном заводе работают – штамповочном. Мать, когда услышала, в лице изменилась, глаза отвела, и молвит: ”Не ходил бы ты, сынок, к ней. Люди говорят, что она ухажёров меняет чуть ли не кажный день“. Я, конечно, не послушал её, засунул в карман шинели недопитую бутылку водки, и как был солдатской форме, помчался к Наде. Но сомнения мать в меня посеяла, думаю: “Дай-ка я послежу за подружкой, вдруг правда“. В местном Доме культуры танцы были, но я туда не пошёл. Спрятался недалеко от дома Нади, и чтоб не замёрзнуть, сижу курю и время от времени к бутылочке прикладываюсь. Где-то ближе к полуночи вижу – идут двое. Обнимаются, разговаривают, громко смеются. Подошли к калитки. Остановились. Начали целоваться. Мне, конечно, сразу кровь в голову шибанула. Да и выпивши я уже крепко был. Так обидно стало, что я не выдержал, снял ремень, намотал на руку и подхожу к ним. «Значит, так ты меня дожидаешься, верность хранишь, милая?» – спрашиваю у Надьки. Она увидела меня и дар речи потеряла. Стоит молчит. А её провожатый,  крепкий такой на вид парень, на меня попёр: “Ты кто такой? Вали отсюда пока жив!“  Ну я его пару раз врезал бляхой, он и успокоился. А подруга, перепугалась до смерти, стоит трясётся. “Шалава ты поганая,  клялась что ждать будешь, а сама…” – стеганул со злости её ремнём, и ушёл.
       На следующий день, иду по улице, а навстречу мне участковый Василь Петрович. Он меня с детских лет знает. Остановился, поздоровался, а потом говорит: “На тебя, солдат, заявление поступило, что ты избил парня и девушку. Так что тебе бы лучше срочно уехать от неприятностей. Но я тебе ничего не говорил”. Ну я бегом домой, с матерью попрощался и ходу. Она, конечно, в слёзы. А я к брату рванул в Красноярск.  У него и пробыл до конца побывки. Вот такие дела». Потехин налил себе полстакана водки, и выпил одним глотком. Солдаты, внимательно слушавшие его, загалдели: «Ничего, Миша, всё перемелется», «Не переживай – найдёшь себе ещё бабу, вон их сколько…». Проводы старшины затянулись далеко за полночь: солдаты пили, пели песни, и хотя у большинства из них до демобилизации было далеко, строили планы на гражданскую жизнь.  Через два дня старшина Поздняков уехал, и опять потянулась серая армейская жизнь.
     Где-то уже в середине декабря, когда до окончания работ в парке, оставалось, наверное, не больше часа, Витя Горлышкин, готовившийся к дембелю, который неизбежно должен был наступить грядущей весной, позвал Мишку Быкова сходить с ним в соседний бокс где стояли  автомобили кадрированного артполка. Здесь нужно пояснить, что кадрированная воинская часть, это часть, на случай всеобщей мобилизации, полностью укомплектованная техникой, частично офицерским составом и в которой совсем нет солдат. В  автопарке ракетного дивизиона наряду с положенной по штату техникой, хранились автомобили кадрированного полка. Машины находились на консервации и стояли на колодках. Присмотр за ними  был минимальный, то есть никакой, и солдаты ракетного дивизиона пользуясь этим проникали в боксы, чтобы снять ту или иную деталь. Особым спросом пользовались цветные плексигласовые стёкла указателей поворотов, стоп-сигналов, светоотражателей, которые использовались для изготовления различных поделок, типа разноцветных браслетов для ручных часов. Боксы, конечно были закрыты на замок и опечатаны, но это нисколько не мешало бойцам проникать внутрь их.
      Вот и сегодня, Витя Горлышкин и Мишка Быков, озираясь по сторонам, чтобы никто не увидел, что они  входят в гараж где стоит чужая техника, подошли к воротам бокса. «Глянь, Вить, замка нет и ворота приоткрыты… Наверное, кто есть…» Затаив дыхание, приятели стали прислушиваться, что делается внутри, но там стояла мёртвая тишина. Постояв ещё минут десять и не услышав ни звука, они, открыв двери, тихонько зашли в бокс. В помещении стоял полумрак, солдаты подождав когда привыкнут глаза к такому свету, уже хотели было двинуться вглубь гаража, как Горлышкин, повернув голову налево, через силу, выдавил из себя: «Что это?» Быков, повернувшись в том же направлении, застыл на месте: на водопроводной трубе, проложенной по гаражной стене на высоте примерно двух метров висел человек одетый в солдатский бушлат. Пеньковая верёвка, толщиной в палец, на которой висел солдат, глубоко врезалась в его шею, голова с коротеньким рыжим чубчиком безвольно упала набок, а из открытого рта вывалился синий язык. На полу, под висевшим, валялись серая солдатская шапка-ушанка и листок белой бумаги.  Вглядевшись в густо покрытое веснушками лицо покойника и в такой знакомый рыженький чубчик, Мишка, чуть слышно произнёс; «Так это же Потехин…» Подойдя к висевшему, он, подняв с пола лист бумаги, прочитал написанные на нём всего пять слов: «Выхожу замуж. Не твоя Надя».  Бросив на землю письмо, он, ткнув под бок застывшего столбом Витю, сказал: «Ну что ты стоишь как статуя? Дуй на КПП и скажи что мы нашли повесившегося Потехина. И запомни; мы просто шли мимо и увидели открытые ворота, поэтому проявили бдительность и зашли внутрь, иначе на нас спишут все снятые стёкла со стоп-сигналов. Иди, я тут побуду». 
      Уже через полчаса в боксе было не протолкнуться – на место происшествия прибыли почти все штабные офицеры, включая командира дивизиона и замполита. Мишку Потехина вынули из петли  и до прибытия санитарной машины, положив на мёрзлую землю у ворот бокса, накрыли плащ-палаткой. Все, кто проходил мимо, видели только торчащие из-под плащ-палатки кирзовые сапоги и кисть левой руки, на среднем пальце которой синел наколотый, как и у Мишки Быкова перстенёк с шестью расходящимися от него лучами.
     Начальник особого отдела капитан Завирухин, после того как увезли в морг труп, приказал Быкову и Горлышкину следовать за ним для дачи показаний. В кабинете особиста, приятели пробыли, больше часа. Капитан допрашивал солдат по отдельности, просил в подробностях рассказать как они обнаружили труп, и зачем зашли в бокс. Он пугал, и сбивал их, так же  грозился арестовать, если те не скажут правды, но солдаты стояли на своём: «Шли мимо, ворота были приоткрыты. Проявив бдительность, заглянули и обнаружили висельника». Не добившись ничего, Завирухин заставил их расписаться в протоколе и отпустил.
      Сбросив бушлаты в расположении взвода, приятели отправились в курилку. Подходя к двери они услышали, как Генка Барвенов говорил: «Да точно он, Мишка Быков повесился. Мне ребята на КПП говорили, что Горлышкин забежал к ним обезумевший и говорит, там в боксе Мишка висит. И потом, я сам видел, что из-под плащ-палатки, которой был накрыт труп, торчала рука, а на среднем пальце перстень наколот. А у кого у нас взводе ещё такая наколка есть, только у Мишки Бы…» Он не успел договорить, как в курилку вошли Витя и Мишка. Все находившиеся в помещении, увидев их замолчали, а Генка начал икать. «Ты что это меня хоронишь?» – спросил его Быков. «М-м-миш-ша, н-но я ж-же с-сам в-видел», – оправившись от первого шока, заикаясь ответил Барвенов. «Слышал звон, да не знаешь где он… Водитель комдива Потехин Мишка повесился. У него похожий перстень на пальце был наколот». «Не переживай Быков. Примета есть – кого при жизни похоронили, тот жить будет долго», – стараясь сгладить недоразумение, произнёс  сержант Зарецкий. Через два дня, Потехина в цинковом гробу отправили на родину.  И опять потянулись серые солдатские будни.
      Где-то в середине января довелось Мишке Быкову, заступить  в караул – суточный наряд по охране складов и боевой техники,  находящейся на территории автопарка. Охраняемых объектов  в автопарке было четыре. А значит и постов  столько же: два дальних и два ближних. На дальних постах часовые охраняли дивизионные склады – с автоматом ходили по периметру вокруг них. На ближних точно также вышагивали вокруг гаражных боксов. Мишка попал на пост номер два, находившийся совсем рядом с караульным помещением. Несение службы в карауле распределялось следующим образом:  каждый солдат пробыв на посту два часа, должен бы два часа бодрствовать в караулке, а следующие два часа отдыхать (спать), а отдохнув снова выходить на пост. Если в тёплое время года часовые были одеты в гимнастёрки или шинели, то зимой на пост выходили надев поверх шинели овчинный тулуп и обув на ноги валенки. Тулуп имел огромный воротник и был длиннополым. Одетый таким образом часовой становился похожим на неповоротливую куклу, и если допустим он споткнувшись упал бы на землю, то подняться без чужой помощи скорее всего не смог. Мало того, висевший на плече автомат, с пристёгнутым полным патронов магазином, совсем не ощущался, и если бы он случайно соскользнув с плеча упал на землю, то солдат это даже бы не почувствовал.
     Когда Мишка, ещё не совсем проснувшийся, заступая на пост, вслед за разводящим вышел из тёплой караулки на тридцатиградусный мороз, то несмотря на тулуп, зябко поёжился. Сменив Генку Барвенова, отстоявшего самую тяжёлую смену с  четырёх до шести утра, парень защищаясь от пронзительного ветра, поднял воротник и двинулся  наматывать бесконечные круги по периметру гаражных боксов. Идя в темноте вдоль бетонной стены, Мишка вспоминал, как ещё полгода назад впервые оказавшись в карауле, он, напряжённо, до рези в глазах вглядываясь в темноту и вздрагивая от каждого постороннего звука, шёл этой же тропой. Тогда, так же как и сейчас отбрасывали причудливые тени  вокруг себя, тусклые  редкие фонари, и так же зловеще скрипели, качаясь от ветра, защищающие лампочки от дождя и снега, эмалированные колпаки. Усмехнувшись, парень вспомнил, как в тот первый раз, казалось, что его на каждом шагу поджидают китайские диверсанты, которыми постоянно запугивал на политзанятиях  замполит майор Голодный. И он, всякий раз заворачивая за угол здания, снимал с предохранителя автомат и крепко сжимая в руках выставлял  впереди себя. Те два часа проведённые на посту тогда показались ему бесконечными, и он от души порадовался, когда увидел разводящего, ведущего ему смену. «Какой же я был салабон…» – анализируя своё тогдашнее поведение, подумал Мишка.
      Проходив вокруг боксов около часа, он в очередной раз вышел на площадку, где располагались караулка, ремонтная мастерская, бензозаправка и ряд других зданий. От сюда было видно, что окна казармы, находившейся в полукилометре от автопарка светились, и Мишка представив, как сейчас на тридцатиградусном морозе занимаются зарядкой его товарищи, зябко передёрнул плечами. Он уже собрался продолжить несение службы, как на КПП открылась дверь и кто-то направился в его сторону. Когда человек приблизился на расстояние двадцати метров, часовой, как полагается по Уставу спросил: «Стой! Кто идёт?» Незнакомец, остановившись, ответил: «Кладовщик склада ГСМ, рядовой Черных».  Толика Черных, ещё полгода назад служившего во взводе связи, Мишка хорошо знал. Мало того, был свидетелем того, как он на полигоне обкурившись анаши поиздевался над замполитом майором Голодным, за что был переведён в хозвзвод. В хозяйственном взводе на удивление всех Черных прижился и даже был назначен на «хлебную» должность кладовщика склада горючесмазочных материалов, а попросту заправщика. «Привет, Толик! Ты что в такую рань по такому морозу? – спросил Быков. «А это ты, Миша, – узнав его ответил кладовщик. – Да вот, приказали заправить командирскую машину. Утром куда-то ехать надо». «Что заправку вскрывать будешь?» – радуясь, возможности поговорить, задал вопрос часовой. «Нет. У меня вчера там насос сломался. Сегодня обещали починить. Я по старинке – из бензовоза в ведро налью. Не в первый раз…» – ответил Толик и направился стоящему поодаль ГАЗ-51 с цистерной вместо кузова. Отцепив от фаркопа ведро и взяв из ящика гаечный ключ, Черных полез под машину. Через несколько секунд оттуда послышалось звяканье металла об металл и шум льющейся в пустое ведро жидкости. Мишка с интересом наблюдавший за действиями Черных, уже собрался было уходить на пост, как из-под машины раздался возглас: «Твою мать! Пробку сорвало!» Услышав это, часовой остановился и прислушался – из-под цистерны доносился шум вытекающей жидкости и неразборчивое бормотание кладовщика: «Счас, счас я закрою…» «Толик, брось вылезай, чёрт с ним с бензином!» – подбежав к машине, крикнул Быков. Но заправщик  видимо его не слышал, так как из-под бензовоза продолжали доноситься одни и те же слова: «Счас, счас я закрою…» И действительно,  через полминуты жидкость перестала течь, а Черных выползая из-под ГАЗ-51, без конца повторял: «Холодно мне… Холодно…» Когда он поднялся на ноги, Мишка увидел, что кладовщика действительно трясёт от холода, так как вся одежда, включая шапку, была насквозь пропитана бензином. Не зная, что делать и как поступить, Быков, оглядевшись по сторонам и увидев, что в автомастерской горит свет, крикнул, смотревшему на него безумным взглядом, заправщику: «Толик, беги к Ване Сазонову, там отогреешься!» Поняв, что от него хотят, Черных с трудом переставляя ноги поплёлся в сторону автомастерской. Когда за ним закрылась дверь. Мишка, собираясь продолжить обход гаражного бокса, с облегчением вздохнув, подумал: «Ничего отогреется…» Но не успел он сделать и десяти шагов, как в мастерской раздался невнятный хлопок и окна озарились ярким пламенем. Первым желанием парня было бежать туда,  но вспомнив, что часовой должен чтобы не случилось оставаться на посту, он тяжело переваливаясь с ноги на ногу потрусил к стоящему в специальной нише полевому телефону ТАИ-43. Крутанув ручку индуктора и услышав в трубке голос начальника караула, Мишка произнёс: «Докладывает рядовой Быков, пост номер два. В помещении автомастерской пожар». Почти сразу же, он увидел, как из караулки выбежали солдаты бодрствующей смены и помчались к месту пожара. Через полчаса на территории автопарка собрался почти весь офицерский состав ракетного дивизиона, включая замполита и командира части. А ещё через какое-то непродолжительное время, часовой увидел, как  в санитарную машину  погрузили лежащего на носилках Толика Черных и она выехала с территории автопарка.
    Сменившись с поста, Быков, застал в комнате отдыха, кроме бодрствующей смены, начальника караула старшего сержанта Свиридова, который после демобилизации замкомвзвода Заринского, был назначен на эту должность. Как только Мишка зашёл в помещение, начальник караула сказал: «Ну, рассказывай, Быков…» «Что рассказывать?» – вопросом на вопрос ответил тот. «Как Черных попал в парк?» – спросил старший сержант. От такого вопроса, Мишка оторопел – Свиридов был с ним одного призыва, и если бы они были наедине, то он скорее всего послал бы его на три весёлые буквы, но в караулке кроме них находилось ещё трое солдат и он, не зная, что случилось с Толиком, осторожно ответил: «А причём здесь Черных? Я стоял на посту, увидел пожар. Как положено по Уставу, сообщил об этом  начальнику караула. Я что-то сделал не так?» «А притом, что Черных заживо сгорел в мастерской. Как он туда попал?», – снова спросил начальник караула. «Как сгорел?» – изменившись в лице, выдавил из себя Быков. «Как спичка в течении минуты. Когда мы прибежали из караулки, он ещё жив был.  Ваня Сазонов говорит, что заправщик зашёл в мастерскую, весь пропитанный бензином. А там печка-буржуйка раскалённая докрасна, он к этой печке только подошёл и вспыхнул, как факел. Упал, по полу катается и орёт от боли. Сазонов, огнетушитель схватил, а тот неисправен – шипит и всё. В общем, мы застали  Черных уже без сознания, а через полчаса он умер. Ты видел, когда он пришёл в парк?» – в конце рассказа, спросил Свиридов. «Нет, не видел.  Я как заметил пожар – сразу позвонил, а что там случилось только сейчас от тебя узнал», – ошарашенный услышанным, произнёс Мишка. «Понятно… Ну, как бы там не было, особист просил чтобы ты после наряда зашёл к нему», – сказал старший сержант.
    Шагая после ужина в штаб, на «свидание» с капитаном Завирухиным, парень думал: «Ну как же так получилось? Ведь можно было как-то помочь Толику… Может быть пойти с ним в автомастерскую, или ещё что-нибудь сделать… Как же так? Сгорел заживо…» И сразу же внутренний голос ему возразил: «Что ты мучишься? Перестань. Ты, что ли его под этот бензовоз загнал? Он же сам полез туда. Ты всё правильно сделал – отправил его в мастерскую, а то что там была печка-буржуйка, ты же не знал об этом…  Просто так вот вышло, и изменить уже ничего нельзя. Успокойся и стой на своём, что ты его не видел и точка. А то ведь неизвестно, что в голове у этого капитана, и чем это обернётся, если ты скажешь, что видел покойного и даже разговаривал с ним».
    Беседа с особистом к удивлению Мишки, заняла менее десяти минут. Как только он зайдя в кабинет, доложился, что  прибыл, Завирухин, пристально посмотрев на него произнёс: «Что-то ты, Быков, часто стал в мутные истории попадать. Тебе не кажется, что это странно? Ну ладно, ладно – бывают случайности. Расскажи мне что ты видел, когда был на посту». «Да ничего особенного, пока не случился пожар, не видел. Да я и пожар-то заметил потому что подошёл к площадке. И сразу доложил об этом по телефону начкару. Вот и всё». «Верю, верю. Вот тут подпиши и свободен», – особист протянул солдату протокол. Через два дня Толик Черных в цинковом гробу поехал домой.
     На календаре уже давно была весна, но зима уходить не собиралась. Просто стал длиннее день, но также, как и в январе, феврале пронзительно холодные ветра из Якутии гнали в Забайкалье  морозный воздух, который не в силах преодолеть  вставшие на его пути Хинганские горы, все свои запасы холода обрушивал на маньчжурские сопки. Выбегая утром на ежедневную зарядку, солдаты, как и зимой зябко ежились и им хотелось поскорее вернуться в казарму.
      В начале апреля у Мишки был день рождения. Он бы его скорее всего не стал отмечать, но брат Коля прислал десятку, да с солдатской зарплаты сам сэкономил трёшку – вот и набралась достаточная сумма, чтобы отметить. Да и воспоминания о том, как отпраздновали день рождения Горлышкина тоже не давали покоя. Взвесив все «за» и «против», подумав и прикинув свои возможности, парень решил, что отметить нужно. Но тут же возникла другая проблема – где взять выпивку? Даже не так, где взять, это знали все – в магазине, а вот как её принести или привезти в часть? После смерти Миши Потехина, канал доставки спиртного был нарушен – новый водитель возивший командира части несмотря на то, что это был молодой солдат, привозить водку отказывался. А запугивать и давить на него старослужащие боялись – все хорошо помнили судьбу ефрейтора Моисеева загремевшего за неделю до дембеля в дисбат. Но безвыходных положений не бывает, и Мишка поручив Горлышкину обеспечить празднование закуской, решил сам сгонять за водкой в посёлок.   
        После ужина, надев армейский белый полушубок, он, перемахнув через бетонный забор, отстегнул и спрятал в карман погоны, снял с шапки звёздочку, а широким ремнём с бляхой, вместо полушубка подпоясал гимнастёрку. Не встретив никого на своём пути, парень за полчаса добрался до магазина. Понимая, что в помещении, он будет словно в западне, Мишка оглядевшись по сторонам и заметив ничего подозрительного, вошёл внутрь. «Только бы там не было офицеров, а то будет мне праздник…» – думал он, осторожно открывая дверь. Но на его счастья в торговом зале, кроме скучающей за прилавком  молодой женщина-продавца, никого не было. Быстренько пробежав глазами по полкам, парень обнаружил, что водки нет. Но зато был питьевой спирт по цене восемь тридцать за пол-литра  и портвейн «Три семёрки». Прикинув в уме на что у него хватает денег, он купил бутылку спирта, бутылку портвейна и полкило колбасы. Под насмешливым взглядом продавщицы, солдат тут же в магазине засунул бутылки за пояс, а колбасу в карман полушубка и вышел на крыльцо. То, что он увидел, заставило парня вздрогнуть и привело в уныние: к магазину шли офицер и два солдата с красными повязками на рукавах. «Патруль! Что же делать? А что делать… Иди, как будто они для тебя пустое место», – подсказал ему внутренний голос, и Мишка, закурив папироску, не спеша пошёл навстречу патрулю.  Когда до военных оставалось пару шагов, офицер, остановившись, потребовал предъявить документы.  Посмотрев на него, парень сразу узнал заместителя командира комендантского взвода, охраняющего гарнизонную гауптвахту. «Этот не отпустит – подумал он, а вслух произнёс – Старлей, какие документы? Я на соседней улице живу».  «Документы», – снова потребовал начальник патруля. Понимая, что обмануть не получится, Мишка, толкнув офицера в грудь, бросился наутёк. Не ожидавший этого старлей упал на землю, а опешившие от такой дерзости два молоденьких солдатика не понимая, что им делать растерянно топтались на месте.  До ближайшего перекрёстка было, наверное, метров сто. Боясь, что бутылки выскользнут из-за пояса, парень, придерживая их одной рукой, что было сил рванул к перекрёстку. Когда он уже почти достиг углового дома, позади раздался крик: «Стой! Стрелять буду!» И почти сразу же он услышал два пистолетных хлопка. Пуля свистнула возле уха и впилась в стену дома, чуть выше его головы. Отскочивший кусочек штукатурки царапнул по Мишкиной щеке. Завернув за угол, он увидел перед собой длинную абсолютно пустую улицу. «Ну, тут они меня точно поймают, а за нападение на офицера «губой» не отделаешься – срок дадут… Что делать?» – метались в голове парня панические мысли. Вдруг, его взгляд зацепился за выходящую из калитки, метрах тридцати от него, женщину, одетую в серое пальто с песцовым воротником. Добежав до неё, Мишка, скороговоркой выпалил: «Девушка, патруль гонится… Спрячьте меня…» Та повернулась к нему лицом, и парень от удивления открыл рот – перед ним стояла медсестра Алла. «Ну чудеса! Алла, ты?» – произнёс он. «Миша? – вглядевшись в лицо солдата, с не меньшим удивлением, спросила девушка. «Заходи», – схватив за рукав полушубка, она потащила его во двор. Спрятавшись на открытой веранде, они  через щёлочку наблюдали, как по улице, заглядывая в каждый двор, быстрым шагом прошествовал патруль.
       «А чей это дом?» – шёпотом спросил солдат. «Мой. Пошли, тебе нужно пересидеть, раз тебя ищут…» – доставая из-под коврика ключ, тоже шёпотом ответила девушка. Квартира в которой жила Алла состояла из трёх комнат и занимала половину щитосборного дома. «А где родители?» – оглядывая комнату, спросил парень. «Уехали к дяде в Читу. Раздевайся, сейчас чай пить будем…»  «Зачем чай? У меня есть кое-что покрепче…» –  распахнув полушубок, Мишка продемонстрировал, засунутые под ремень бутылки. Девушка, кокетливо улыбнувшись, промолвила: «О-о-о! Да ты запасливый…» «Так у меня сегодня день рождения.  Праздновать будем?» – улыбнувшись в ответ, спросил солдат. «Будем» – твёрдо ответила хозяйка дома
     Не успел, Мишка и оглянуться, как Алла, выставив нехитрую закуску, накрыла стол. Первый тост был за Мишку, второй за встречу, а третий за любовь. После него солдат проверяя не ревнует ли его девушка к своей подружке, бросив на неё хитрый взгляд, спросил; «Может Лилю позовём?» Хозяйка дома немного помолчав ответила: «Она, наверное, тебе говорила, что ты второй? А у неё столько до тебя было…  Да и вообще, что ты в ней нашёл? Неужели она лучше меня? Иди ко мне и ты убедишься, что это не так». Алла взяв парня за руку увлекла его на диван…
       В часть Мишка возвратился только к вечерней поверке. Горлышкин, увидев приятеля живым и невредимым, очень обрадовался, но не преминул спросить: «Где это тебя носило? Мы уж думали ты на «губу» загремел…» «Да было дело, еле убежал от патруля. Но слава богу, что есть на свете хорошие люди – и приютили и приласкали».  Когда личный состав взвода после команды «отбой» улёгся спать, Витя Горлышкин, Вася Зарецкий и Генка Барвенов отправились в каптёрку отмечать день рождения Мишки Быкова. Жизнь продолжалась…