По совету шамана Изотки продал купец свою лавку с подворьем, забрал все драгоценности, нажитые его предками и им самим, и подался в дикую карельскую тайгу. В места полудиких кочевых вепских воителей, оленеводов-карелов и саамов. Родные с детства места шамана Изотки, к их стойбищам с ярангами, подальше от царёва гнева.
- Есть там возле заброшенного озера пещера, - заговорщицки вещал Ведерникову шаман, - вход в неё открывается при помощи колдовства и магии. Как открыть и закрыть вход меня обучили наши боги, что были там в моей юности. В неё никто не может проникнуть, не зная тайны богов, строивших её. Есть там и стражи этой пещеры, которые охраняют её и все, кто приблизится к этой пещере, погибают. Вот видишь у меня на ладони узоры, - показал шаман купцу затейливую паутину синих и красных линий на своей ладони, - мне их сделали наши боги, это и есть ключ к пещере и только я могу её открыть.
– Я думал это татуировки у тебя, как у вас, у вепсов, принято делать в ваших стойбищах, о которых ты мне не раз рассказывал вечерами! – удивился Архип – Ой старый лис, а не сказки ли ты мне рассказываешь? – недоверчиво, с улыбкой спросил Силантьевич, – а про богов-то ты уж точно заливаешь?
– Нет барин, не до сказок нам теперь, спасаться тебе надо от царёва гнева и добро своё надёжно спрятать тебе надо, чтоб ни одна душа не нашла. Так что Архип Силаньтич придётся тебе беречь меня как зеницу ока, иначе не в
жизть без меня ты туда не попадёшь. – помолчав добавил, - Только барин придётся тебе взять на себя великий грех. – На совете с купцом сказал шаман.
-Это какой же грех мне придётся взять, - не понял Архип.
– Так ведь богатства-то немалые; - и злато, серебро, и жемчуг, и каменья драгоценные в огромном количестве. – отвечал, прищурившись старый вепс. - А людишек в обозе будет много, и что за груз мы будем везти всё одно они прознают. Не в походе, так в конце пути, когда клад будем хоронить и место, где он будет спрятан….
– Ну-у, и где тут грех мой? – Не понял купец.
- Да дело в том, - продолжил Изот, - что малая часть их может назад вернуться, потому, как не нужны нам и тебе в первую очередь свидетели. Ну а одним нам не справиться в обратном пути, помощники нужны. Не бочку же с медовухой прятать едем. Сокровища!!! Но я тебе и в этом помогу. – Заговорщицки улыбаясь закончил он.
- Да-аа, задал ты мне задачу, а ведь и верно, свидетели в этом деле не нужны, ох шаман втравил ты меня в рисковое дело. - Задумчиво проговорил Архип. - Но ведь обратного хода уже нет, иначе меня бояре и купцы на куски порвут, или живьём в кипятке сварят.
Обоз получился большой, так как помимо своего скарба Ведерникову доверили свои сокровища десятка полтора приятелей-купцов. Да и родовитых бояр с Новгорода столько же набралось. Архип пообещал им всем надёжно спрятать их сокровища. Бояре и купцы новгородские выделили и людишек для охраны от лихих таёжных разбойников, и лошадей для обоза дали Ведерникову, мол выручишь нас Архипушка, а мы уж в долгу не останемся. Ну а для надёжности и охраны обоза выделили своих надёжных, проверенных временем доверенных людей. К ним примкнули и три десятка вольных стрельцов, недовольных суровой властью Ивана Грозного. Отправился с ними и один монах небольшого чина с церквушки из-под Новгорода по церковному имени Никодим.
В сентябре того же года дикими таёжными путями обоз двинулся на север, с Новгорода к Онежскому озеру.
В купеческой кибитке Архипа ехал и его преданный шаман Изотка со своими небогатыми пожитками, среди которых был старый сундучок, окованный медью и закрытый замком с секретом. Сколько раз спрашивал купец своего верного подданного вепса в долгие дни перехода.
- Что же ты мой верный слуга прячешь в своём старом сундучке? Неужели золото да камни самоцветы? – Расспрашивал Архип щуплого шамана, - я ведь тебе сколько давал и злата-серебра и каменья драгоценные, а ты всегда отказывался. Всё твердишь, что от злых духов все богатства, а я вот думаю по другому Изот. Богатство – это и власть, и сила и большую усладу оно несёт человеку.
Изотка с задумчивой улыбкой покорно слушал своего хозяина, но раскрывать тайну содержимого загадочного сундучка не спешил. Только теребил свою тощую бородёнку сухонькими ручонками и глядя в глаза купца не спеша отвечал….
- Злато-серебро, да каменья-самоцветы мне Архип Силантьич ни к чему. А в сундучке моём травки да коренья редкостные, настои травок всяких, всё для твоего же здоровья, - хитро прищурившись уклончиво отвечал шаман. – Да и людишкам нашим в походе всегда пригодится. Не шуточное дело пройти до Онеги-матушки пятьсот вёрст в такое время, не лето, однако.
- Да у тебя этих травок и корений и так пол кибитки по всем углам поразвешано, куда тебе ещё-то? – допытывался Архип.
- Э-э-эх, барин, то в сундучке не простые травки, да корешки, они у меня заговорённые и чужого глазу боятся, - отшучивался хитрый вепс, - любой человек их сглазить может и тогда потеряют они силушку свою. Тогда их разве только что лошадям вместо сена скормить, аль для костра вместо растопки использовать. В сундуке-то им сподручнее будет, да и дневного света они боятся.
Слыша такие разговоры шамана, потерял интерес к старому сундучку Ведерников. Верил он в колдовские чары шамана, да и сам сколько раз видел, как почти безнадёжных больных ставил на ноги Изотка.
ЗИМОВЬЕ У ОНЕГИ.
Пройдя до Онеги порядка пятисот вёрст к середине ноября, решили перезимовать в небольшом брошенном погосте, где когда-то жили оседлые карелы. Остальной путь дальше решили продолжить уже как сойдёт снег на Онеге.
За зиму решили построить четыре палубных десяти вёсельных струга и по лодке на каждое судно. Ну а с июня, по чистой воде отправиться водным путём, под парусами, через всё Онежское озеро вдоль берега, и по протокам, через озёра Хижозеро, Маткозеро и озеро Телекино чтобы попасть в Выгозеро. Ну а чтоб знать всё, что творится в Новгороде и других городах, сёлах и погостах, послал по весне купец своих доверенных людей собрать новости….
МЕСТЬ ОПРИЧНИКОВ.
Пока люди с обоза купца Ведерникова проводили зиму в глухом погосте, в декабре с Московии в том же 1569 году пятнадцати тысячное войско злобных опричников двинулось к Новгороду. Двигаясь на Новгород, опричники устроили массовые убийства и грабежи в Твери, Клину, Торжке, Пскове и других встречных городах.
В Новгороде проводились казни и опалы среди бояр, купцов и местного населения. Было казнено с применением различных пыток множество горожан, включая женщин и детей. Убито было 211 помещиков и 137 членов их семей, 45 дьяков и приказных, столько же членов их семей. Например, виднейшему боярину Фёдору Сыркову, построившего на свои средства несколько церквей, устроили страшную казнь. Его сначала окунули в ледяную воду Волхова, а затем живьём сварили в котле.
Затем последовали казни, продолжавшиеся до 15 февраля. Иван Грозный велел обливать новгородцев зажигательной смесью и затем, обгорелых, но ещё живых, сбрасывать в Волхов. Иных перед утоплением волочили за санями; "а жён их, мужеск и женск пол младенцы" он повелел "взяху за руце и за нозе опако назад, младенцев к матерем своим и вязаху, и с великия высоты повеле государь метати их в воду". Священники и монахи после различных издевательств были забиты дубинами и сброшены туда же".
Волхов был красный от крови и запружен трупами. Людей забивали до смерти палками, бросали в воды Волхова, ставили на правёж, принуждая их отдать своё имущество, жарили в раскалённой муке. Были дни, когда число убитых достигало полутора тысяч; дни, в которые избивалось пятьсот-шестьсот человек, считались счастливыми.
Но самое страшное началось в городе потом. На 1569—1570 годы пришелся страшный неурожай. Тотальное же истребление немногочисленных припасов привело к ужасному голоду, от которого погибло намного больше людей, чем от рук опричников. В Новгороде широко распространилось людоедство. Довершила дело эпидемия чумы, начавшаяся на Руси до погрома, а в Новгород пришедшая уже после него.
Никита и профессор Экельдорфф были поражены жестокостью опричного войска царя. Однако слушая внимательно божьего человека, вопросами не перебивали.
Старейшины конклава, переглядываясь меж собой,зашушукались, закачали седыми головками, слушая речь патриарха Филарета:
- Да уж! Попил кловушки антихлист! Сколько же он налоду новголодского погубил!? Один бог только и ведает, - прошамкал сухонький монах с парой оставшихся зубов во рту и с состраданием зацокал языком, - ай-я-яй, детушек малых не пожалел, живыми в Волхве потопил супостат окаянный.
- Ой, отец Евлампий, если ба токмо в Новгороде!? – поддержал его чернобородый отец Назарий. - А в Твери?? В Торжке, да в Пскове что творил!? Да и в том же Клину сколь головушек невинных положил ирод? Ведь во всей округе новгородской на сотни вёрст кровь лилась и головушки с плеч летели, никого не жалел бесовское отродье.
Филарет строго посмотрел на старцев, те сразу притихли, зная, что не любит патриарх, когда его речь перебивают. Строгий был Филарет со своими священнослужителями. За провинность наказывал невзирая на чины и звания, возраст, и заслуги перед божьими людишками монастыря, и даже пред самим господом Богом. Строгий, но справедливый, за что любили и уважали его все в монастыре.
- В мае вернулись доверенные людишки Ведерникова, - продолжил глава конклава, - с собранными по городам и весям печальными новостями о терроре, казнях и погромах опричников. Собрав приближённых людей, купец с прискорбием выслушал посыльных. Рассказы их повергли Архипа и собравшихся в ужас. Остальным людям пока решили ничего не говорить, опасаясь смуты среди мужиков. Посыльным же строго настрого запретили распространять плохие новости. Так что купцу Архипу Ведерникову возвращаться в Новгород не имело смысла.
С интересом слушавший Филарета подросток в мыслях уже был в пути с обозом Ведерникова, рисуя всё новые и новые картины их путешествия.
ВЕСНА НА ОНЕГЕ.
В середине мая солнце начало припекать и короткая, но бурная весна зажурчала весёлыми ручейка-ми, снег начал стремительно таять. Онега, пополняемая ручьями и таявшим снегом, вышла из берегов заполняя водой прибрежные поляны и поймы. В небе пролетали большие стаи белоснежных лебедей, уставшие садились на воду Онежского озера. Отдыхали и кормились после тяжёлого перелёта, потом отдохнувшие, тяжело взлетали и продолжали путь на крайний север. Клином шли журавлиные стаи, улетая дальше, на север до Белого и Балтийского морей, к поморам Мурмана, к финнам и норвегам. С гомоном опускались на залитые водой поляны огромные стаи гусей, одни стаи оставались для гнездований, другие летели вслед, за лебедями и журавлями. В озере плескались утки и чайки, выбирая себе пару и строя гнёзда.
Тайга пробудилась от зимних морозов. На деревьях набухли смолистые почки, и тут же с них полезли молодые листочки. Вся тайга наполнилась пением птиц, звонко стучали по сухим соснам красноголовые дятлы, призывая подруг для продолжения рода. Мужики с луками и колчанами полными стрел, с утра уходили на охоту и приходили под завязку загруженные битой птицей уже к обеду. Перелётной птицы было немерено. Битую птицу готовили каждый день и заготавливали в прок, в дорогу. Коптили и солили гусей, лебедей с утра и до вечера. Так же охотились на лосей и северных оленей, мясо вялили и коптили, остальное мясо шло в общий котёл, а шкуры выделывали и шили одежду и обувь. Швейных дел мастера шили с оленьих шкур парки, малицы, кухлянки, торки. Шкуры с ног оленей и лосей шли на обувь, - лёгкие и прочные ичиги, торбаса, унты. Кузнецы, в брошенной карелами кузне, по просьбе шамана и по приказу купца ковали большие, широкие наконечники для стрел и копий.
Ну а как только сошёл снег, и вскрылись воды на Онеге, экспедиция с сокровищами отправилась в путь. На погосте оставили только женщин, что куховарили у печей в избах, да обстирывали мужиков. А для охраны и присмотра за лошадьми шестерых вооружённых крепких молодцев и в начале июня спустили на воду новенькие, просмоленные струги.
Загрузили на них всё, что было в обозе для похода, снедь оружие, и сундуки с купеческими и боярскими сокровищами. Свежий онежский ветер наполнил полотнища парусов вольным таёжным воздухом. Струги с привязанными к корме лодчонками, отчалили от берегов старого погоста. Гонимые попутным ветром, медленно, но уверенно двинулись в верх по Онеге, к намеченной цели. Одни мужики покрепче, сидели на вёслах, ускоряя ход новеньких, пахнущих смолой судов. Другие плели с заготовленного лыка четыре сети по приказу купца и по настойчивой просьбе шамана. Третьи клепали и точили подобия ножей из выкованных в кузнице на погосте заготовок.
- Изот, зачем тебе столько сетей, да ещё и с лыка? – недоумевал Архип, - да и ножей целая гора, зачем они нам?
- Э-ээ, барин, вот подойдём к Выгозеру, а там один только проход через грот в пещере, вот там-то они нам и пригодятся. – спокойно отвечал шаман. - Иначе без этих сетей с ножами пропадём мы в этом гроте ни за грош. Уж больно живность там злобная, настоящие демоны тьмы. Ты хозяин, таких и во сне не видел, охраняют они тот проход в это озеро, простому человеку туда лучше не соваться, сгинет и косточек его никто не найдёт.
- Замолчав на время, вспомнил родные места, и тех страшных демонов, что сам в молодости видел своими глазами в подземном гроте. А ведь мог и погибнуть тогда!?
– А, впрочем, Архипушка сам всё увидишь, - продолжал Изот. - Там, на месте. Будешь слушать старого вепса, дойдём до Олень-камня, там места потаённые, глухие, скрытые от чужих глаз. Там и Изотка в молодости когда-то в своём стойбище в родной яранге жил, олешек гонял, охотился и рыбачил. А как поболе стал, начал обучаться шаманскому делу, колдовал понемногу, зверя и птицу для стойбища приманивал, от злых духов оберегал. Людишек со своего стойбища лечил. Так что знаю я эти места с детства, хоть и лет прошло много. Помогут нам речные и лесные духи, и дай бог, ничего с нами не случится….
- Да что же там за духи такие злобные Изотушка, неужто мои отчаянные ребята с ними не справятся? Вроде мужики у меня не робкого десятка, кого хошь одолеют. Сколь вёрст прошли от Новгорода, не одни разбойники не осмелились напасть, видя наших бравых молодцев в кольчужках и при оружии. – Недоумевал купец, внимательно слушая старого, преданного шамана.
- На месте Архипушка, на месте всё увидишь, уклончиво молвил Изот. - В такое не поверишь, пока сам не увидишь. А сейчас не забивай себе голову дурными мыслями, занимайся своим делом. Тебе голова светлая нужна. Уж поверь старому, седому вепсу.
Солнце пригревало по-летнему, команды гребцов на стругах работая вёслами разделись до пояса, обливаясь потом. Тёплый ветерок гнал судёнышки вдоль берега, помогая гребцам. Струги, разрезая воды озера, ходко шли вспенивая воду за бортом. Двигались вдоль берега, не выходя на открытую воду, где гуляли волны с белыми бурунами. Берег, откуда отшвартовались судна, давно скрылся за многочисленными поворотами озера.
Останавливались на берегу только, чтобы размять ноги, натруженные от вёсел руки, оправиться, да разогреть на костре пищу. Заготовленная впрок оленина и лосятина, битая птица, приготовленная на костре и запитая горячим настоем брусничника, придавала силы. Короткой северной июньской ночью спали на берегу у костров на белом, пушистом ягеле, словно на перине. Двигаться в темноте было опасно; из-за топляков и проплывающих мимо подмытых весенним паводком и поваленных временем огромных деревьев, да и подводные камни и мели днём было отлично видно.