Второй строгий выговор

Ох, лето красное! Любил бы я тебя, когда не б зной, да пыль, да комары, да мухи, – жаловался классик нашей литературы, Пушкин Александр Сергеевич, и далее продолжал: – Ты, все душевные способности губя, нас мучишь, как поля, мы страждем от засухи.
Это, напоминаю, не я сказал, а Пушкин, всеми признанный и любимый авторитет. Что тут скажешь? Сказать более нечего. Истинно так, во веки веков, аминь!
Но есть ведь этому несчастью «антиподный» сезон. Это я про зиму-матушку. Но и там всякое бывает. И, глядя на нашего авторитета, отца нашей поэзии, хочется вторить ему тоскливым тенором:
Ах, зимушка-зима, любил бы я тебя! Когда б ты не тащила в след той лютой стужи, чтоб зуб на зуб не попадал, а дрожь в руках не сказывалась в трудовых рекордах, и чтоб бураны снега не мели, не трогали, не возмущали, и чтобы не было печали, которая гнетёт, как глянешь ты в окно.
Это я про нашу зиму с её рекордными осадками. Это я так скромно, можно поэтично сказать – завуалированно – про снегопады, этить их за душу. Это же каким надо быть энтузиастом, чтобы любить всё это, пребывая при этом в дворниках. «Как снег на голову». Даже пословица имеется про погодные неожиданности. А ты берёшь в руки лопату и грудью встаёшь встреч стихии.
Что тут скажешь? Каким стихами ответишь? Если что на ум и приходит, так эти слова стыдливо из текстов изымают по цензурным соображениям.
Но жить-то как-то надо. Чтобы до лета красного дожить со всеми его комарами да мухами, которые не являются «казнями египетскими», как это сокрыто внутри стиха Александра нашего Сергеевича. Я это понял, как вгрызался в снежный сугроб в аккурат высотой со Всемирный торговый центр, которого сейчас уже нет, а мне надо с ним справиться в единоличности и с помощью своей лопаты.
Что тут сделаешь? В народе говорят – голь на выдумку хитра. Это я-то получается -голь. Да у меня разве что валенки – голики. Но начёт хитрости … В этом что-то есть. Надо как-то из своего положения, подлежащего, выпутываться. Как народ собрать себе в подмогу, когда он, народ этот самый, больше любит в тёплом помещении околачиваться и кофе попивать в удручающем для организма количестве?
Гребу я снег этот окаянный, зубы соединив до скрежета, и стих сочиняю, я вам начало уже пересказал, а дальше у меня всё из матюгов составлено, то есть, извиняюсь, из ассоциативных идиом. Потом, как вдруг, ни с того, ни с сего, Твен мне вдруг вспомнился, который не только Марк, но и Клеменс, вместе с Самюэлом, я уж не говорю про Ленгхорна. К чему это я? Ах, да. Там, у этого Твена, повесть есть, про Тома Сойера, как его забор красить послали, а ему это ужас как не хотелось делать, но он сделал вид, что покраска забора есть редкое удовольствие, какое попадает мальчишке, и так всех убедил, что к нему в очередь выстроились, чтобы этот забор красить вместо него. И он, то есть Том Сойер (а может и сам Твен (а то он откуда всё это узнал?)) продавал места в этой, не побоюсь слова -очереди. То есть он ещё на этом заработал, на том, чем не хотел заниматься категорически.
Мама дорогая, так это ж – мой вариант! Не то, что я отказываюсь снег грести, но всё же не тогда, когда он становится стихией! Надо работать головой! Надо эту неприятность показать, как достоинство. Как это сделал простой американский мальчишка Клеменс, то есть Сойер. Чёрт их разберёт, этих американцев, с их долларами …
Не о том думаешь, не о том …
Это я сам себе. О чём это я? Ах, да, снег … Надо что-то делать со снегом. Но что?
И тут мне приходит нужная мысля, которая называется – озарение. Говорят, что хорошая мысля приходит опосля. Так и бывает, но не в моём случае. Вот ведь, как прижмёт, так соображать начинаешь.
Сейчас я вам расскажу, до чего я додумался, отталкиваясь от Тома Сойера с Марком Твеном и Самюэлом Клеменсом вместе. А вспомнил я, как мы, сопливая детвора, в такую же снежную зиму (или почти такую) строили горку, чтобы с неё катиться. Помните: «Вот моя деревня. Вот мой дом родной. Вот качусь я в санках по горе крутой». Далее уже не важно. Суть здесь в горе крутой. Ну, на гору крутую у нас силёнок не хватило. Бы. Тем более, что мы горку ту самостоятельно решили соорудить. А как её сделаешь? Для этого нужна снежная зима, как первооснова. Потом начинаешь скручивать снежный ком, катая его по снежной целине. Лучше, если тот ком получается побольше. Потом из этих комьев и составляется основа горки. На него громоздится следующий слой комьев, уже поменьше, чтобы силёнок детских хватило их туда поднять. Затем – следующий слой, и так, пока горка не получится. То есть - получится. Насколько терпения хватит. Ведь ребятишкам кататься хочется больше, чем строить. Но без труда, не выловишь и рыбку из пруда.
При чём здесь рыбка?
Ах, да. Горка, ребята, снежные комья. Кстати сказать, из таких же снежных комьев строится снеговик, или – снежная баба, кому как нравится. Один ком, самый громоздкий – снизу, на него, поменьше, а третий, совсем небольшой – сверху. В него втыкают морковку, угольки вместо глаз, на голову водружают ведро. Много ли у детворы фантазии? Соорудили снежную фигуру и – радуются.
Сообразили – к чему я веду? От Марка Твена отталкиваясь. В радости труда и полученного удовольствия. Если все примутся снежные комья катать, то снег с подведомственной мне территории исчезнет как бы сама собой, то есть без моего утомительного участия. И – результат есть. То есть – будет. То есть – должен быть. Это как подать его. То есть какой дать посыл. А в этом и заключается задача. Как встормошить. Как заставить выполнить работу так, чтобы инициатива исходила как бы от них, а я оставался в стороне. Как бы …            
Самое главное – поднять людей, дать им посыл. Слепил я пару снежных баб, чтобы пример дать, а потом повесил в фойе плакатик с призывам- слоганом: «Создай себе бабу по вкусу». Это должно было, по моему разумению, подтолкнуть людей, настроить их на шуточный лад, придать делу юмористический, почти певческий характер. Помните: «Нам песня строить и жить помогает»? Я так и видел себя, катящего впереди снежный ком, растущего на глазах, а следом … я это вижу уже воочию и заставляю себя этому поверить – следом весь наш коллектив катит комья ещё больше, и остаётся девственно чистая территория, как платье у невесты. Я даже прослезился от такого сравнения.
Что получилось на деле?
Увы и ещё раз – увы …
То ли народ пошёл какой-то не тот, то ли я с мотивацией не рассчитал, возле плакатика моего  потолпились, постояли, но, вместо того, чтобы кинуться переодеваться и – с энтузиазмом окунуться (с головой) в работу, начали обмениваться впечатлениями, поджимать губы и скептически на меня поглядывать. Мол, как же, создай себе бабу … Да что же это он себе позволяет? Это они в мою сторону кивают. Я сначала рядом очутился, улыбчивый такой, доброжелательный. Слова даже исторические вспомнил. Мол, верной дорогой идёте, товарищи. Вот только никто той дорогой не двинулся. И даже неверной тоже. А меня Суфражистом прозвали. Слово то какое, заковыристое. Мне в нём «вражина» услышалось. Вот ведь, а я хотел – как лучше. Мечтал сплотить коллектив в едином порыве.
Нет, что изменилось в людях, и понять их стало сложно. А я схлопотал второй строгий выговор – за оскорбление женщин путём развешивания плакатов. Плакат-то был всего один, да и тем  я хотел вызвать народ на соревнование. Но – не задалось. Увы, да ещё и строгий выговор …