1
20170916_155933.jpg
Ее сумка еще качается на крючке у двери, а она уже разглядывает садомазохистские причиндалы, развешанные вдоль кирпичной стены на полдороге к постели. «А это что?» – настороженные пальчики ощупывают силиконовый кляп в образе черешчатой помидорки. «Неужели не знаешь?» – удивляется фотограф. Но ее глаза уже побежали к витой черно-красной плети, кожаным «кандалам», серебристой цепочке с зажимами для сосков…
2
Едва Андрюха с Игоряхой вошли в номер, как обитавший там «дед» доверительно сообщил им, что его путевка до завтра, но вечером ему надо в Москву «по одному делу». Это означало, что, если какое-нибудь «дело» найдется и Андрюхе, Игоряха получит номер на целую ночь с Ирэн, заехавшей в пансионат накануне.
После ужина счастливые влюбленные отбыли в заветное гнездышко, а Андрюха остался дурак дураком стоять перед столовой. «Сойдутся звезды, переночую у «Ары», – забубенно подумал он. – А нет…» Страдальцу в утешение открылась эпика «Клязьмы»: четыре огромных корпуса, словно эскадра ледоколов, застрявших в торосах 78-го; черные елки зубчиками; голубое блюдо Пироговки, мерцающее под луной…
По аллеям промеж корпусов мотылялось советское студенчество. Зимняя сессия кончилась – начался праздник непослушания. Тут и там сипел «кассетник» на морозе, заливались комсомолки, задорно звенела матерщина пришлой деревенщины.
Отразив вымогательские притязания дежурной по корпусу, Андрюха дальше и с закрытыми глазами нашел бы сокурсника. На весь коридор из нехорошего номера разило куревом, а внутри него скакали ревущие зомби под визг «Би Джис». «Вряд ли здесь удастся переночевать», – подумал Андрюха. И уже прыгал по номеру вместе со всеми, не различая ни лиц, ни коек и лишь изредка угадывая скачущего впотьмах «Ару», при котором во всех точках сразу отмечалась нереально шустрая лилипутка.
Дэнсинг был оборван насильственно. «Что тут происходит?!» – грозно вопрошала давешняя дежурная, сопровождаемая парой гопников с красными тряпицами на рукавах. Включили обличительный свет. Сквозь продукты табакокурения Андрюха не сумел прочесть письмена на тряпицах, однако уловил очертания сокурсника с лилипуткой. Заметил его, вроде бы, и «Ара» – но тут же был вовлечен в дискуссию с дежурной, перенесенную для приватности в коридор.
Власть над номером узурпировала толстуха в очках. Пристроив к своему необозримому вымени крохотную гитарку, она пошла отрабатывать топ-100 туристического репертуара, и вскоре все эти лыжи, закаты и ледорубы безнадежно перемешались в андрюхиной голове. Локоть к локтю, однако, с ним на койке сидела темноволосая девчушка, и в должный момент меж их локтями проскочил надлежащий разряд. Андрюха даже стал исподволь изучать ее правильный (слишком правильный!) профиль и смиренные девичьи выпуклости честного второго размера. Но потом она целомудренно отодвинулась и наблюдения были прерваны.
Коррумпировав дежурную, из коридора вернулся «Ара». Они с Андрюхой уже раскрыли друг перед другом брацкие объятия, когда дискотека возобновилась и горец кинулся вместе со всеми психовано дрыгаться в потемках, а вокруг него вновь завездесущилась неуемная лилипутка.
Дирижабли, очки и укулеле тут клином пролетели в сторону балкона, и Андрюха уловил, что потерять столько всякого добра – ошибка. Он выскользнул вслед за толстухой на мороз – и как раз вовремя! – чтобы выхватить у нее копеечную зажигалку и галантно дать прикурить, оборонив заботливой ладонью от отсутствующего ветра. Начало было сделано. Но продолжение не удалось. «У меня есть дудочка, – суетливо сострил Андрюха, – мы могли б дуэтом забубенить Первую симфонию Чайковского». «Не симфонию, а концерт», – срезала его толстуха, окутавшись миазмами кубинской «портагасины».
По бетонному телу здания вдруг пробежал тремор ужаса: «Комиссия! Директор! На третьем этаже!» Любознательно вытянув шею, Андрюха посмотрел вдоль корпуса и – о! – это была картина: с балкона их этажа, как моряки с тонущего дредноута, гроздьями валились в сугробы бесчисленные, видимо, нарушители распорядка – разнополые, находившиеся в чужих номерах после 23.00, курильщики, употреблявшие алкоголь и т.п.
«Пора!» – сообразил матрос. Он первым нацепил бушлат и прянул в синюю бездну. По пояс провалившись в снег, он не успел еще толком из него вылезти, как на него посыпалась дискотека. Первой – лилипутка: ее с облегчением выбросил «Ара», а Андрюха с легкостью поймал. Затем упал лицом в целину какой-то, судя по росту, баскетболист. Затем изготовилась к полету ангелесса непорочности, но что-то крылья у нее не раскрылись, и они с Андрюхой, хохоча, нарочито долго барахтались в сугробе.
Когда же моряк вновь заступил на вахту, гостеприимно расставив руки, он посмотрел вверх – и ужаснулся. Над ним нависала, заслонив полнеба, чудовищная толстуха со своей гитаркой. «Копец», – догадался он. За чем последовали искры из глаз, холодный плен могилы и наигрыши райского Трио в туманном отдалении…
Доползши до аллеи, танцоры диско отряхивали друг друга от снега и задавались основным русским вопросом – «что делать?» «Мы снимаем комнату в Сорокино», – вдруг с вызовом объявила толстуха (одно очко ее еще не до конца было очищено от снега). «Так вы, что ли, не в пансионате живете?» – не сразу допер «баскетболист». «Так нас за нарушение распорядка…» – мгновенно отреагировала лилипутка.
Провожать сомнительных девушек до неведомого Сорокина вызвался лишь бездомный Андрюха. Над странниками в страшной тишине разверзался топазовый свод, в который, чем дальше от пансионатской зоны, тем все больше было врезано голубых лун, белых гигантов и красных карликов. Великанша-туристка с лилипуткой под мышкой утОпала далеко вперед, а моряк и «скромница» (не)преднамеренно отстали. Мороз плотоядно поклацевал клыками из-за елок – арьергард согревался бурдой «Золотая осень», пабрацки позаимствованной у «Ары». Вобранное и выпущенное губами «скромницы», горло пол-литры имело вкус плодово-ягодного клопомора. И больше ничего.
«За что ж вас… из пансионата-то?» – была попытка сближения. «Ни за что», – был обтекаемый ответ.
Хозяйка избушки обрадовалась новому постояльцу, как Баба Яга дураку Ивану. Но вместо трешницы за «ночёву» поимела от него лишь путаные байки про какого-то Игоряху и его девку с иностранным именем. В конце концов она сунула баешнику набитую сеном подушку без наволочки и жестко указала на скамью у окна. Из другого конца светелки, поверх общего одеяла, за размычкой города и деревни наблюдали три пары любопытных глаз. «Стриптиза не будет!» – строго скомандовал моряк и, прикрутив лампочку Ильича под потолком, прямо в бушлате повалился на голую скамейку.
Наступила полуночная деревенская тишина: лишь сруб потрескивал на морозе. Но подружки не спали, тайно шушукались о чем-то и стыдно хихикали в темноте. Андрюха вдруг откуда-то сверху увидал Сорокино, от которого во все стороны разбегались поля снега, безразлично сверкающие в лунном свете. А тут уж началась чехарда с участием «скромницы», его самого и прилипчивой лилипутки, толстуха подбренькивала им на укулеле, а Баба Яга все подсовывала дровишек в адскую печь – пока та ни загудела грозно, запрыгав посреди избы. «Ах вон они чего…» – догадался о чем-то Андрюха. И дальше уж пошел настоящий шабаш: туристка с ледорубом стала гонять голую лилипутку вокруг печи, а старая ведьма – охаживать вожжами визжащую от вожделения «скромницу»…
3
20170916_161907.jpg
В зеркале – двусмысленная улыбка светской сердцеедки, словно бы недоумевающей, зачем она в этом бедняцком подвальчике «на час». Но главное на портрете не лицо – тело. Стоя в пол-оборота к фотографу, она обеими руками игриво вспушивает гривку, и ее салонная спина, перехваченная нитью лифчика, все рискованнее отклоняется назад. «Должна же я выглядеть…» – говорит она. «Конечно», – подтверждает он. И, конечно, никто из них не знает, кто что должен. Для обоих такая фотосессия – первая в жизни. А может быть, и последняя…
4
До смерти задубев на скамейке, Андрюха воскрес, лишь почувствовав, что на него кто-то смотрит. Тихо золотились насечки изморози на голубеющем окне. Из красного угла сурово взирали на моряка разнополые святые. «Встань и иди», – наставил один из них. Он, морщась, оторвался от скамейки и, с хрустом переставляя замерзшие ноги, взял курс в океан.
На стеклянном от мороза крыльце его атаковал Шарик, стараясь лизнуть в лицо. Под крышей жизнеутверждающе горели красные, изумрудные и синие сосульки в ряд.
«Где тут у вас что?» – капитанским басом спросил Андрюха. И тут же понял, что до очка уже не дойдет. Оловянными пальцами он стал расстегивать ширинку, но – о, счастье! – она была уже расстегнута, и он по дуге осыпал дымящимися золотыми слитками половину двора, благо Бабы Яги нигде не было видно. Еще, небось, допотчевалась человечинкой во сне.
«Что это, кстати, было – ночью? – Андрюха задумчиво потрепал Шарика за шерстяные уши. – Какие-то плетки, лилипутки, мазохистка-скоромница в геенне огненной…» «А?» От радости сообщничества Шарик вновь пошел вскачь вокруг гостя. «А вдруг бы все это было взаправду… – тот зябко поежился. – Господи, как же хорошо, что ничего не было!!!»
Со слепящей воли он еще зачем-то зашел в темницу избушки. Однако «скромница» и лилипутка спали под одеялом с головой и прощальных поцелуев не случилось. Зато весь напоказ был мощный торс толстухи в клетчатой ковбойке. Притом она задавала такого храповицкого, что дрожала лампочка Ильича под ведьминым потолком.
5
20170916_162135.jpg
От одной лишь «шпильки», вонзенной в простыню, – признайся, у тебя эрекция. Но еще ведь соблазнительней изогнута женская ступня с ветвлением голубых сосудиков под сфумато эластана… Вглядишься в черное зеркало туфли – увидишь пристальный глаз камеры, а за нею – распластавшегося на постели фотографа. Может быть, даже услышишь закадровое «повелевайте, госпожа, я ваш». Но все равно не поймешь Сюжет…
6
Рынок недвижимости в середине девяностых стало вспучивать, как на дрожжах, и в архбюро валом повалили спецы всех полов и профилей. Когда в клиентском отделе появилась очередная «ничёссе», Андрей первое время едва ее замечал, лишь через неделю-другую у него стали возникать неясные скоромно-геенные сомнения по ее поводу. Он подловил момент, когда она одна сидела на офисной кухоньке, такой тесной, что пребывание там двоих уже было сродни сексу, и притараканил со своей кружкой, в которой укоризненно звякала серебряная ложечка, женин подарок.
«А вы не помните… Клязьма, зимние каникулы?» – спросил он после пары дежурных фраз. – Вы тогда только поступили на первый курс, а я…» «Неужели? – с готовностью удивилась она. – А я-то думала, все эти белые карлики и красные гиганты и все вот это… мне приснилось…»
Метаморфоза Татьяны поразила Андрея. Из серенькой скромницы-скоромницы она превратилась в… Не то, что бы у нее теперь был какой-то особо яркий прикид или макияж, хотя, конечно, в свистопляске девяностых все девчонки наряжались и красились как мумба-юмба перед решающей битвой с юмба-мумба. Казалось, в неё изначально был заложен ген гармонии, среди бесчисленных совковых «нельзя» он спал, а в российской вольнице ожил, и вот… Будто из ниоткуда вышла женщина, сочетающая стать, милую деловитость и, главное, глубинное сродство с такими же, как она, не виданными прежде персонажами – от разносчиков пиццы до долларовых миллионеров.
«Кто же, если не она? – пафосно мотивировал Андрей ввод Тани в ебургскую команду. – Кто еще обаяет на переговорах этих дуболомов Колпаковых?! Кто выжмет из них аванс?!!!» «Никто-о-о-о», – пропел совет директоров в тональности «миром Господу помо-о-олимся!» Брать Ебург в итоге полетели втроем: менеджер Андрей плюс селебрити клиентского отдела Татьяна плюс исполнительный директор и по совместительству перевозчик особо крупного нала – большой и красивый Серега Цветков.
Екатеринбург, который кто-то еще называл по-советски Свердловском, а кто-то – уже по-новому Ебургом, был город крутой и конкретный. Мужчины там редко когда произносили больше пары слов в день – только вкалывали на вредных производствах и убивали друг друга, а женщин будто не было вовсе. Или это только показалось Андрею? Ведь на самом деле он там видел только одну женщину – Татьяну – как кротко клонит она гладко зачесанную голову перед братовьями Колпаковыми, разъясняя им параграфы контракта. Как у тех открывается синхронное слюнотечение, едва мелькнут ее коленки над краем переговорного столика. Как они завороженно подмахивают бумагу за бумагой, что подсовывает им столичная штучка, прообраз будущей молодой жены, проводница в кучерявую биариццевскую даль…
Знали бы они, чего стоило торчащему пообок менеджеру не то что завалить эту козу в койку, а хотя бы не дать ей заплатить за ее постные салатики в ужин. Послушали бы ее героическую арию: «Ах, я замужем, ах, я замужем…» Вот они б тогда перестали строить свои уродские тэсэшки и валить конкурентов, а может быть, даже в корне бы переродились, ушли в скит и стали бы духовными светильниками России…
В день подписания контракта Андрей, однако, решил вновь подступиться к праведнице. Из экономии они жили в гостинице «Цирк», но в номерах с «евроремонтом», который по понятиям свердловских отельеров предполагал будуарно-розовые обои под шелк и шторы с золотыми кистями. Едва Таня впустила его в свой будуар, как он полез к ней целоваться, но она отбилась. «Мне сорок лет, нет бухты кораблю…» – призвал он на помощь Вознесенского. «От тебя пахнет водкой! – парировала Татьяна. – И как ты не поймешь: я за-му-жем». За окном стучала бронебойная уральская капель.
Андрей впал в бешенство. Матерясь, он вихрем промчался по коридору и, ткнувшись пару раз к незнакомым циркачам, нашел в конце дистанции Серегу. Большой и красивый Цветков сидел в ослепительном окружении артистических девушек и поил их шампанским. Танцовщицы кордебалета, акробатки, ассистентки фокусника – все стали наперебой представляться менеджеру, и все их щебечущие и чирикающие клички он, конечно, тут же позабыл. Не помнил он, и как звали воздушную гимнастку, совершившую кульбит с директорского дивана в менеджерскую постель.
Чтобы скрыть амнезию, он сразу с головой забрался под одеяло, получив в безраздельное распоряжение ее живот, мраморные бедра и гладко выбритое межножие. Он пустил в ход застоявшийся язык и слышал, как она стонет, но где-то далеко, на том конце Млечного пути, а здесь, в аду, он терзал добычу как хотел – щекотал языком, целовал, грыз, рыча, пока она вдруг не затихла, конвульсивно дернувшись раз-другой и едва не удавив его в тисках благодарных бедер…
Этот номер был для нее внове. «У меня такого никогда не было, – честно призналась она. – Что мне для тебя сделать, фантазер?» Каждый раз, когда он терял вроде бы последние силы, следовало очередное сальто-мортале, вертелся кор-де-волан и у него открывалось второе, третье (и какое там еще?) дыхание. И вокруг них стали происходить разные чудеса: капель за окном превратилась в водопад, Исеть стала как Волга, и на верхушке мертвой телебашни, фаллического советского недостроя, с треском раскрылась небывалой красоты рубиновая роза. Андрей отвлекся от гимнастки и стал простодушно любоваться шедевром флоры. «А смотри, как я могу», – ревниво сказала она, закинув ногу за голову. «Не опускай», – попросил он…
Часа в три ночи, однако, она категорически оделась. «Девчонки, – объяснила, – все равно не будут спать, пока я не приду». Девчонки? Не в силах спорить, он упал поперек постели, заснув мертвым сном. Имени летуньи он так никогда и не узнает.
7
20170916_163022.jpg
Модель будто вышла из авангарда 20-х. Углами столкнулись за нею черный квадрат портьер и красно-коричневый – кирпичной стены. Полфотки снизу срезано изголовьем постели. Сбоку воткнут в него вороненый циркуль модельных ног. Перманентная революция, беспощадная красота…
8
В последний ебургский вечер был выпит ящик водки, охотничий домик братьев Колпаковых едва не сгорел, и хлебосольные хозяева исполнили танец, напоминавший одновременно гопак и «МамУшку» из «Семейки Адамс». Затем Серега Цветков отбыл с ними в стриптиз, а Андрей вызвался проводить беспричинно захандрившую Татьяну до «Цирка». Так они оказались на заднем сидении бандитской «бэхи», раз-другой, как и эпоху назад, уколов друг друга локтями. За окном мелькали кучки гопников на углах Ебурга.
«Как ты?» – участливо поинтересовался он. «А можно?..» – и, не дождавшись разрешения, она положила гладко зачесанную голову на его растерянные колени.
«Где ж правота-а-а?!» – готов он был возопить с негодованием Сальери-Смоктуновского. Не эта ли красавица вчера вытолкала его из будуара? А теперь сама идет ему в руки? И что он может сейчас? Кудесница-летунья высосала из него все соки прошлой ночью. А ему ж уже за сорок, это не шутки, он же не мальчишка, чтобы мочь каждые полчаса… «Всей жизни путь пройдя до половины…», я глупо опозорюсь перед Т! И тогда уж будет не до смеха. Фальстарт – риск: три фальстарта – снятие с соревнований.
Слово «Цирк» на фронтоне гостиницы было искусно сплетено из лиловых неоновых трубок. «Подождать?» – спросил бандитский водитель. «Да, если можно, три минуты». Андрей обежал вокруг «бэхи», чтобы помочь даме выйти, но – поздно: она уже стояла, покачиваясь на шпильках над лиловой слякотью… «Три минуты?!!» – Татьяна скривилась как от пощечины. «Я обещал Сереге, что приеду», – второпях соврал он. «Ну, от души тебе повеселиться, Андрей!»
Через пару кварталов он попросил бандита припарковать «бэху». Тайно он дошлепал до «Цирка», прокрался в свой номер и шмыгнул под одеяло. «На нет и суда нет», – успокоил себя. Фаллический штырь был все так же воткнут в бурое ебургское небо, но розы на нем уже не было.
9
20170916_171606.jpg
Законы композиции идеально соблюдены на фото: длинные ноги раскинуты влево и вниз, гривка волос унеслась вверх и вправо. Модель будто вот-вот взлетит с постели. Но куда? На бал к Сатане, где такие же, как она, нагие наездницы наливаются шампанским за победу зла над добром? Или, наоборот, к кастрюлькам и сковородкам – обихожевать усталого мужа и семерых по лавкам? Бог знает, что у нее на уме… Ее лицо ведь упрятано в руки, нам предъявлено лишь идеальное немое тело. Да пара трогательных родинок: одна – на плато лопатки, другая – под обрывом ягодицы.
10
В третий раз их свело послекрымье. Дела у малого бизнеса шли все хуже, временнЫе зазоры между проектами архбюро растягивались до бесконечности, Андрей переживал поздний и оттого вдвойне обидный сексуально-финансовый кризис. Когда ему позвонила Таня, он сперва обрадовался, что она сведет его с каким-никаким клиентом, на худой конец подбросит свежую идею, но по вялости диалога скоро понял, что она совсем про другое – чем он и сам бы поделился, да не с кем.
Они, тем не менее, встретились. Шепоток осенних листьев звучал словно в утешение странникам: эпоха империй давно прошла – падут и последние. Чудесный Татьянин ген продолжал действовать: прямая (даже слишком прямая!) салонная спина, умение нести себя на каблуках – все сохранилось. В Нескучном на нее то и дело сворачивались жилистые шеи джоггеров и восхищенно сверкали очёчками МГУ-шные прогульщики. От нечего делать он несколько раз сфотографировал спутницу с разных точек, без задержки скидывая pcs ей на мобильник.
«Ого! – сказала она наконец. – А можно я выложу вот эту на ФБ?» «Конечно», – он пожал плечами.
Они не дошли еще до памятника Петру Христофоровичу, когда ее портрет на фоне золотистой зелени, сделанный им с легким сердцем и без всякого старания, заработал первый десяток лайков. Татьяна оживилась. «У меня ни одна фотка так быстро не набирала», – сказала она, с новым интересом присматриваясь к Андрею. «Неужели это для нее так важно?» – удивился он. Но рядом с ним теперь была будто какая-то другая Таня! Она совсем перестала жаловаться на жлоба мужа, они вспоминали разные приколы из девяностых, и она снова и снова заходила в свой аккаунт посмотреть, как растет число лайков под фоткой.
Подбить ее на фотосессию оказалось неожиданно легко. Он понимал: это работают лайки. Но вдруг не только…
К предстоящему событию он готовился как к восхождению на Джомолунгму. Он прежде всего выяснил, работает ли еще гостиничка, где были номера с кирпичными стенами и игрушками для взрослых. Затем он долго и обстоятельно обсуждал с Таней, как ей одеться и что принести с собой для съемок. В день Д (Т?) он полдня брился, отмокал под душем, избавлялся от лишней растительности на теле, а перед самой сессией, волнуясь и потея, купил черные чулки с силиконовыми резинками, бутылку испанского сухого и хрусткую упаковку клубничин размером с яблоко.
11
20170916_172041.jpg
Модель устала сопротивляться выдумкам фотографа. На ней уже ни одежды, ни чулок. Она стоит на коленях, держа в руке недопитый бокал и широко разведя ноги, как ей сказали. Ей еще сказали улыбнуться, но это первый раз в жизни, когда она голая перед объективом, и улыбка не получилась. Только деланная кривизна губ и поворот головы в никуда.
12
К концу сессии, когда пустая бутылка полетела в корзину для мусора, а от клубники остались лишь зеленые хвостики на тарелке, все пошло наперекосяк. За те «бесконечные» три часа, на которые был снят номер, модель и фотограф сменили десятки ролей и позиций, произнесли бездну необязательных реплик и, казалось, истратили последние силы на этот театр.
Таня-Татьяна! За время сессии Андрей сто раз был готов отбросить камеру и кинуться на красотку, каких только поз не сменившую перед ним на паласе и на постели. Но не успевал. Она снова и снова улетала от него в свои психоделические выси, возвращалась с новыми фантазиями, и он велся, трусил за нею, как бобик, снимал снизу, сверху, вблизи, издали – пока не понял, что от вечности остались только рожки да ножки, вот-вот зазвонит внутригостиничный телефон и казенный голос напомнит про dead line.
Ему вдруг стало беспредельно жаль себя. Сделал ли он хоть что-нибудь в жизни, что бы теперь дало ему право сказать: «Я был»? Трижды женился на страшненьких и умненьких? Понаставил домов-уродцев на потребу дундукам колпаковым? До смерти разругался с сыном от первой, ни за что обидел дочку от второй и получил в рожу «бездарь!» от «действующей»? Растерял друзей, последним – Игоряху? А как же голубые луны и красные карлики? Где всё?
«Я год не целовал женщину», – признался вдруг. Прозвучало жалко и слезливо – она просто не могла не ответить. С сухим шуршанием съехала шаль с плеч, вялые губы были вкуса испанского «сухаря», язычок едва высунулся… - и тут застрекотал телефон на кирпичной стене. «Да-да, – сказал он в трубку. – Три минуты». Ему было трудно дышать. «А нельзя… – она вытерла губы рукой, – продлить… на час… или…» «По-па-пробую…»
Он вышел в коридор. Администратор благожелательно выслушал гостя. «К сожалению, это невозможно. С 19.00 ваш номер забронирован другим гостем. А горничная должна еще там прибраться».
2021, Москва