Открытое письмо Нине Абрамович

Алексей Ивин
   Статья была предложена в 10 популярных ежедневных и еженедельных газет. Пока что ни одна не опубликовала. А ведь концептуальная статья.Нет, ребята: только личные связи и кумовство торит дороги в нашем государстве, а иногда и это не помогает.

©, ИВИН А.Н., автор, 2014 г.
На фото Нина Михайловна Абрамович

                Алексей ИВИН


                ОТКРЫТОЕ  ПИСЬМО  НИНЕ  АБРАМОВИЧ

   Нина! Я нашел причину многих наших бед. И я нашел им объяснение в «теории водоразделов». Нет, не только наших с тобой бед, а всеобщих, - потому что наши-то отношения идеальны, виртуальны, нереальны, и прочая,  и прочая. (Да и то,  Нина, поскольку ты обещала прибыть ко мне проездом из Санкт-Петербурга, но не захотела или не смогла, у меня от этой вынужденной задержки, как у Пушкина в  карантине  в Болдине (кажется, в Болдине?), маленькая  «болдинская осень» началась. А ведь мы заочники, даже не знакомы, даже не прикасались  еще друг к другу, как в ту пору Пушкин  к Натали Гончаровой). Ну, так вот, слушай меня внимательно, Нина, следи за моими рассуждениями.


   Чем отличаются творческие люди от остальных? Какой-то общей неприкаянностью, неустроенностью, скитальчеством, некой еврейскостью (раз есть термин «русскость», отчего не быть «еврейскости»?). Не пришей кобыле хвост, не пришей к одному месту рукав, не пришей-не пристегни -  вот кто мы по основоположным признакам. Возьмем вначале Пушкина, потом меня, потом тебя, проиллюстрируем примерами, чтобы суть моего открытия прояснилась.


   Нет, ну ведь это же с ума сойти, что такое Пушкин! По генеалогическим корням, от абиссинских царьков произошел; следовательно, Аденский залив, Сомалийский полуостров – его родина. Но он родился в Москве, а Москва стоит на притоке Оки, и все это мокрое дело впадает в Каспийское море. Следовательно, по рождению он с каспийского бассейна; ну, считай, иранец. Но что же происходит дальше? Царь на него разгневался и сослал куда? Сослал на Кавказ, в Батум, в Бахчисарай, в Одессу, а это всё уже черноморский водораздел. Он  же больше года был кто, Пушкин-то? Он был кочевник сармат или даже, дико сказать, «неразумный хазар». Вот ты и понимаешь уже, Нина Абрамович, что этот несчастный человек родился в эфиопском  горшке, поблизости от Нила и  «африканского рога»; потом его пересадили в Москву, в русский горшок, где уже и тогда процветали почти что одни татары (а где им быть? – это же Каспий, их вотчина); потом его сослали в черноморский бассейн; потом царь опять рассердился и отправил его куда? – в Михайловское, а это, извини, озера Чудское, Псковское,  и вообще, балтийский бассейн. Это уже четвертый горшок, куда Пушкина пересадили, - Санкт-Петербург и Михайловское. Чего делать африканцу с Каспия в Санкт-Петербурге и в Михайловском? Это же не его ареал; это как если бы пума жила в моем вологодском лесу рядом с рысью. А мы помним из биографии, что Пушкин еще ездил по пугачевским местам, в Болдино на Нижегородчину, - то есть, исследовал каспийский водораздел. И вот ты понимаешь, что, побывав в четырех структурно разных горшках (почва, питательные вещества, климат – всё в них различное), он был убит выходцем откуда? – с  атлантического побережья (Сена впадает в Атлантику, а Дантес с ее берегов и для нас, следовательно, тоже пришлый, проходимец). Это что, счастливая жизнь, ты считаешь? Быть… ну ладно, если не проходимцем, то   прохожим и от проходимца  погибнуть – это как? Да это чистое наказанье божье – до такой степени быть неприспособленным, неуместным, чужим. И Гончарова с ее Полотняным Заводом, и писчебумажным производством, и четырьмя детьми не бог весть какое подспорье на таком жизненном пути.


    Возьмем теперь меня, автора этой бредовой статьи. Я родился в беломорском бассейне, и очень даже комфортно и ладно там жил, пока не началось «обучение» («учить» и «наказывать»  - слова-синонимы в России). Мы с сестрой как-то быстро разошлись, духовно, идейно и по местоположению: ее   потянуло «на севера», там и денег побольше платили, а меня повело на юг. Нет, ладно бы, если бы я оставался в Вологде: Вологда целиком относится к беломорскому водоразделу, и, проживая там, я был у себя. Я не был выродком, бастардом, пришлым, чужим, прохожим; я нормально стекал, со всем местным народом, прямо в беломорскую губу и окал как все. Но ведь что ты станешь делать? Не нашел работы и подался в Шексну. Это поселок такой в Вологодской же области, но относится уже к волжской речной системе, - следовательно, я стал иранцем и татарином, как многие в Центральной России. Но дальше – больше. В те годы одна искательница приключений, которую с волжских притоков занесло в Вологду, сделала, можно сказать, мне предложение (ничего бы она не предложила, не сунься я сдуру в Шексну). Так вот, я женился и поступил в Литературный институт. Всё, Нина, полный отпад и кранты: я поселился в столице, можно сказать, каспийский татарин, женился на русской татарке (или татарской русской?), и ясно, что о родимом горшке позабыл основательно, хотя и наезжал домой. Моя экс-супруга вообще-то русская, там даже карелы  где-то возле  ее  городка  кучно проживают, но Молога – это ведь, как и Шексна, волжская речка.


   Таким образом, из родного горшка  меня  пересадили в чужой,  где всё иное. Тверь, Москва, Владимир – ты думаешь, Нина, почему здесь столько теперь татар, таджиков, узбеков? Да очень просто: эти народы, в основном мусульманские, обживают и заселяют свой собственный ареал. Это правильно, естественно, чему тут удивляться, на что злиться и сетовать? Это которые мусульмане в Англию подались – те, пожалуй, хватили лишку, а наши-то очень даже в своей тарелке, у себя дома. Монголы, положим, были не правы, что двинулись в Европу, но татары-то правы: они заселяют свой ареал, расселяются у себя, теснят других постояльцев: хоть тех же русских. (Тут на Ивина обрушился шквал критики).


    Итак, Нина, я живу, и цвету, и благоухаю в чужом горшке, пускай и уехал из Москвы. В моем владимирском районном городке такое количество узбеков теперь проживает, что я даже предложил местному начальству юмористическое толкование этого явления. Лет 25 назад в городе работала шелкоткацкая фабрика, а жители Ферганской долины, как известно, издавна прядут шелк, выращивают хлопок и всё такое. И вот, хотя в начале перестройки  шелковая  фабрика  гикнулась, у узбеков срабатывает родовая и профессиональная память, генетическая карма, - и они во множестве переехали в мой город, хотя здесь уже не ткут шелк, акклиматизировались, славно зажили, многие черноволосые  смуглые детишки теперь  играют и учатся  с местными  бледнокожими  владимирцами. Так что я, Нина, считай узбек. (Впрочем, ко мне ведь  придерутся  из-за терминологической  путаницы   и заявят с апломбом, что я   напрасно отнес узбеков к каспийскому бассейну, что ихняя главная река впадает вообще-то в Аральское море, значит,   они с  аральского водораздела, но я возражу, что тут близко до Мангышлака, что нет тут отдельной речной системы, а узбеков лучше чохом отнести к Каспию: тут близко, близехонько). Я узбек, Нина. А был  русский лесной человек из Тотемского уезда: комары, медведи, хариусы, река Сухона, 60; северной широты.


    Но я-то ладно, а ты? Нина, ты дура. Ведь у тебя, писательницы Нины Абрамович, те же проблемы. Ты родилась на Дальнем Востоке, ты с потрохами, со всею душой принадлежишь Амуру и стекаешь в Советскую Гавань, в Охотское море  или  куда-то  там  еще в бухту Провидения. А где ты ныне живешь, несчастная? Где ты живешь? Ты живешь в Киеве, на Возняках. Ты в чужом горшке пытаешься укорениться, ты теперь черноморочка, на мове   говоришь, украинское  гражданство  имеешь. Но хоть ты и писательница, но совершенно бессознательная женщина. Ты считаешь, это уморительно смешно – назвать свою книгу  «Записки филиппинки»? Ты по простоте считаешь, что это иносказание, что, дескать, филиппинки слывут  образцовыми прислугами, домработницами, горничными. Но, Нина, ты же   и в прямом смысле филиппинка, раз родилась, считай, на побережье Южно-Китайского моря. Ты по детству, по первому и наилучшему  горшку   проживания соскучилась и тоскуешь, назвав так свою книгу: «Записки филиппинки». Вот  где правда, а не в том, что  там в одном из рассказов героиня  прислуживает  нуворишу и миллиардеру, одновременно отбиваясь от его амуров (извини за невольный каламбур с твоей рекой).


     Понимаешь, Нина, в чем наши проблемы? Это оказались проблемы не только неугомонных и пройдошливых евреев, не только армян, которых также многих вытеснили с родины, но и наши, русские. Что-то у нас не сложилось, не устроилось. Мы стали блудные дети. Разумеется, тому могли быть объективные причины: родители недолюбливали свое чадо,   фактически  выгнали его из дому (как того же Пушкина, кстати); с братьями-сестрами не заладилось; «творить» стала и реализоваться не смогла на Дальнем Востоке. Да мало ли причин. Нас ведь изрядно таких болтается по свету, не пришей к одному месту рукав. Про твоего мужа, Абрамовича, я, естественно,   ничего не знаю, но надеюсь – не бывший чукотский губернатор? Однофамилец? Ну вот. Но, видимо, тот еще бродяга и перекати-поле, раз умыкнул  дальневосточную девушку  и в Киев привез. Повторяю: ты не права, живешь как скиталец и прямой кочевник скиф. Ты обитаешь в черноморском   водоразделе, а сама филиппинка. Вот  чего ты на днях искала в Санкт-Петербурге, - места, уместности, надежной стабильности, а вовсе не книжку свою продать и не издателя найти. Места-то нет у тебя, выгнали, бедняжку, из дому (и в прямом смысле тоже – сын с невесткой).


   И тот факт, что ты не приехала ко мне, хотя была звана и мы договаривались, свидетельствует о многом. Он свидетельствует, что после амурского, днепровского, невского (балтийского) горшков укорениться здесь, в волжском бассейне, в четвертом горшке, было бы для тебя смерти подобно. Вот почему ты у меня так и не появилась – испугалась четвертого-то или, может, пятого укоренения. Для тебя это был бы четвертый горшок, а для меня-то всего лишь второй, хе-хе. Твои-то родственники живут, очевидно, в дальневосточном  и  черноморском бассейнах, с востока на запад, а мои-то – в каспийском и беломорском, с севера на юг; так что я-то здесь все равно у себя живу (с частью своих московских родственников-выжиг), а ты-то оказалась  бы  вовсе без своих, если бы  ко мне заехала. Вот так-то, филиппинка из Киева. Привет тебе от китайского лесоруба из Тотьмы, который живет теперь во Владимирской области на отдыхе в городе имени своей первой жены. (Узнавайте ее девичью фамилию и ищите на карте Владимирской области   схожий   по созвучию город, а я всю-то  подноготную все-таки обнародовать не хочу, грязное белье перетряхивать совсем-то уж откровенно не стану: должна оставаться тайна).


   Велика Россия, а отступать некуда: позади  жизнь. Конечно, я бы хотел махнуть через континенты, прямо в Америку, но ведь   я не еврей, как и ты: не хватит форсу. Меня и без того побросало  по этим  водоразделам, и в Москве, то есть на Каспии,   жилось очень хреново. Спросишь, почему? А я вроде примака был: вошел в дом жены; жена-то жила у себя, всё тип-топ, она волжанка, а я пришлый, с севера, с Сухоны-Двины-Белого моря.


   Делай выводы сама. Первый и главный: где родился, там и пригодился. Нечего пересаживаться без конца по разным многонациональным горшкам, как худой еврей. В свете этой моей теории сама проанализируешь жизнь и судьбу многих кумиров. Бродский: балтийско-беломорско-миссисипско-средиземноморский вариант. Рубцов: беломорско-алтайско-каспийско-беломорский вариант. Есенин: каспийско-беломорско-атлантически-миссисипско-балтийский вариант (ну, и до того дометался, что его и ухайдакали, как пишут о нем, уроженцы  средиземноморья, те, что ближе к Леванту). Маяковский: черноморско-каспийско и т.д.


   Худо быть писателями, Нина: опыт тяжелый. Личной жизни, опять же, нет никакой, а интриг много. Открытое письмо тебе в Киев я, конечно, написал, «болдинскую осень» справил, сексуальную энергию сублимировал, но тебя так и не повидал. А на ранних фотографиях, еще амурского периода, ты замечательно выглядишь: рыжая, заносчивая.