- Борька! У тебя презики есть? – резко затормозил возле меня Цыган, и заплясал на месте.
Я шел в баню. Вопрос о презервативах поставил меня в тупик. У нас на прииске работали одни мужики. До ближайшего населенного пункта было восемьдесят километров.
- И кого ты собрался тут иметь, Цыган?
- Потом скажу. Есть, или нет?
То, что хотел Цыган, у меня было. Я и не помню, откуда.
- Зайди попозже.
- Да мне сейчас надо!
Мне стало интересно. Я повел Цыгана к себе. Цыган приплясывал так, словно сильно хотел в туалет. Он влетел в мою избушку вперед меня.
- О, а у тебя и одеколон есть! – радостно вострубил он, пока я выдвигал чемодан из-под кровати. – Дашь?
- Ты не охренел ли, родной? И вообще, что происходит? В нашем маленьком отсеке появились гомосеки?
- Да дурак! Тут такое дело... Короче, есть маза замутить на пару палок с девками!
И Цыган, хоть мы были одни, перешел на захлебывающийся шепот.
Оказалось что он, и двое его соседей по балку (так называют в забайкальской тайге зимовья) собрались к каким-то девкам.
- Ты прикинь, тут всего-то километров десять! Вон за той сопкой! Целый поселок баб! Голодных! Ииииэээх, и закачаю я сегодня кому-нибудь с целый килограмм!
Про женскую колонию – поселение Цыгану рассказал горняк Ермолаевич. Он жил с ним в одном балке. Вообще, горнякам, маркшейдерам и геологам полагалось жить в отдельных домиках. Но участок был новый – его поставили только весной. Здесь, между хребтами уходила к Шилке заросшая голубичником марь. Под ней нашлись богатые россыпи. Эти россыпи должны были спасти умирающий прииск.
Ермолаевич внешне никак не напоминал горняка - старателя. После работы он переодевался в рубашечку с коротким рукавом, серые брючки и сандалеты. Со стороны он напоминал учителя труда на пенсии – даже двух пальцев на правой руке у него не хватало. Всегда тихий, чему-то улыбающийся и имеющий привыкну недосказано замолкать на середине фразы, он держался особнячком от артельного братства. Но дело свое знал отменно – всякий день мы снимали с промприбора по полтора килограмма шлиха.
Вчера этот самый Ермолаевич перед сном рассказал своим соседям про колонию – поселение, где расконвоированные зечки шлепали кирпичи, и сплавляли их баржами по реке. Перед этим разговор, как всегда, крутился вокруг выпивки и женщин. Если первое еще изредка можно было как-то сгоношить, то со вторым на прииске было совсем глухо.
- Так, а чего вы, хлопцы, менжуетесь? Вон, за сопкой целый лагерь этих баб. Всякие есть, и молодые тоже. Срока отбывают за нетяжкие. Охраны почти никакой, да и зачем она? Это ж почти та же химия.
- А вот у нас, на зоне, - моментально заработал Володя Терехин, носящий кличку «Зона» из-за бесконечных рассказов про то, как он отбывал срок. Когда его спрашивали – за что? – Зона неизменно отвечал: «За поджог Каспийского моря». Он хотел выглядеть прожженным матерым уркаганом. Но я видел его личное дело, и знал, что отбывал он по 206-той статье пару лет общего режима, то есть, был обычным бакланом. Зона же распространял легенду, что отбыл десятку строгача на Северах.
- А вот у нас, на зоне, - начал он, но его оборвал их третий сосед Коля – Ворона.
Коля происходил из Белой Церкви. Он имел нос, похожий на клюв вороны и носил массивные роговые очки. Когда он их снимал, то превращался в голубоглазого растерянного малыша. Коля работал поваром.
- Да заколебал ты со своей зоной! Ермолаич, ну и чего там?
- Ну чего? Зечки – бесконвойницы. Завод там у них кирпичный. А мужиков почти и нету. Сами понимаете.
- Да ну… - засомневался недовольный Зона, - по-моему фигня. Что-то я не слышал ни про какую колонию тут. В Сретенске есть, да. А тут…
- Так она к Сретенской и относится. Тут, по реке-то, не так уж и далеко. Да не веришь, и не надо. Я так сказал, просто.
И Ермолаевич пошел чистить зубы перед сном.
- Э! Э! Погоди! – возбудился Цыган. – Давай подробнее.
- Да чего подробнее? Сходи сам. Узнаешь. Километров десять тут всего. Я ходил… - и Ермолаевич замолчал по своему обыкновению на самом интересном.
Потому Цыган приплясывал сейчас в моей избушке, выклянчивая одеколон и ожидая обещанные презервативы.
- Цыга, одеколон на родину верни.
- Ну, дай, не будь жадюго!. Хочешь, я тебе за него тесак подгоню? Из рессоры! Б л я буду, простое железо режет.
- Отвали!
Цыган на самом деле Цыганом не был. Его так прозвали из-за черных кудрей, и страсти меняться. За сезон он достал всех. Увидит у кого-нибудь хороший нож, и предлагает за него термос.
- Нож ты себе еще выточишь, – говорил он механику Адамычу, - а термос такой хрен где достанешь. Кипяток сутки держит. Отвечаю! Чаю зальешь с утра и весь день попиваешь.
Как-то я спросил его – не было ли у него в роду на самом деле цыган?
- Были – радостно сказал он. - У меня были и цыгане, - и начал загибать пальцы: - И дворяне и гусары, и помещики…
- Все, хорош гнать. Уж про дворян мне тут не свисти. Да и про цыган тоже.
На самом деле Цыган, а по-настоящему Гришка Лыбатько, был обычным кубанским хлопцем. В Забайкалье он попал первый раз. Его сосед отработал у нас три сезона, и считался в кубанском селе миллионером. На самом деле, в те годы заработанные трудодни стремительно пожирала инфляция. Но Гришка все-таки рискнул и поехал.
- Ну, дай я хоть тут фышкнусь? Ну, сам фышкни! Вот сюда? – И Цыган поставил мне свежемытую шею. Я фышкнул. Цыган схватил упаковку резинок, как чайка хлебную корочку, и улетел. Совершено предсказуемо, тут же явились Ворона и Зона. Их тоже надо было фышкнуть. Коля принес мне за это внутри свернутой мастерки кусок салями из праздничных кухонных запасов – близился день металлурга.
Мимо проходил мониторщик Кырым, из гагаузов. Говорил он точно как Василий Алибабаевич из «Джентльменов удачи».
- Давай и мне одеколона, пожалуйста!
- Кырым, иди в задницу, тебе-то зачем? Мы к бабам собрались!
- Так бы и сказал, - отчалил безобидный Кырым.
Когда я шел в столовую, из своего балка торжественно вышли Цыган, Зона и Ворона. Я даже их не узнал. Они нарядились, как для сельской дискотеки. Цыган возбужденно жестикулировал. До меня несколько раз донеслась фраза «Пара палок». Еще немного – и троица растворилась в мелкой зелени подрастающих лиственниц…
- От же ж бейбасы. То ж точно казалы люди – куда хрен, туда и ноги, - напутствовал их начальник участка Лёня Заика.
Цыган, Зона и Ворона вернулись аккуратно к началу своей смены. Зона хромал. Ворона был без очков. В беспомощных голубых глазках поселилось горе. Цыган светился свежим финалом под левым глазом. Все трое были искусаны мошкой так, что диаметр физиономий заметно увеличился.
- Ну, шо, хлопцы, - встретил их Заика, - як воно? Як те дивчины?
- Як, як! – ощерено огрызнулся Зона, – вон, у Цыгана спросите, "як"! На пару палок ему захотелось. Самого тебя на пару палок пустить надо было там же, на бережку.
- А шо Цыган? Шо сразу Цыган? – взвился Гришка. – Тебя насильно никто за муди не тащил. Сам же сказал – иди к Борьке за резинками, он интеллигент, у него есть.
Я пытался поймать связь между интеллигентностью и наличием презервативов.
- Мыкол! А де ж твои стекляшки? – продолжал излучать непередаваемый украинский сарказм Лёня. – Чи ты их якой-то дивчине подарил?
- Где Ермолаевич? – наконец ожил Зона. Он стал страшен.
Уже потом я узнал, что лагерь на Шилке действительно был. Возможно, что там когда-то отбывали срок и женщины. Сейчас от него остались только развалины бараков. Они заросли крапивой и шиповником. На сохранившей остатки побелки стене одного из строений, углем была нарисована голая девица, а ниже углем, жирно, написано: «Привет, мальчики!». Байка про лагерь, полный зечек, гуляла по местным артелям уже лет десять. На нее обязательно покупались новички.
- А этот дебил давай орать: «Да мы не туда зашли, лагерь дальше!». Ну, я ему вписал в иллюминатор, - рассказывал потом Зона.
- А сам-то! Сам-то! Корягу увидел и давай: - Медведь, медведь, тикаемо! Да был бы там медведь, ты б обгадиться не успел.
- Очки–то Ворона куда дел? – спросил я.
Цыган и Зона дружно заржали.
- Да это там, на берегу. Надо ж было умудриться так. Зацепился за ивняк прямо дужкой очковой. Ветка распрямилась – окуляры Колины как с катапульты в Шилку улетели. Вели его потом, слепошарого, под руки. Зона вон, ногу подвернул. Да еще упороли в темноте не туда. Километров шесть кругаля дали.
Все это происходило уже позже, на полигоне, во время 11-часового чая. Не успевшие позавтракать Зона и Цыган налегали на хлеб с салом, и рассказывали о ночных приключениях. Собравшиеся вокруг бульдозеристы душевно ржали. А пока…
- Где Ермолаевич? – спросил страшный Зона. – Леонид Матвеевич, ты извини, но я ему сейчас хлебальник раскрою. За эту подлянку. У нас на зоне за такое сразу в гнилой угол отправляли.
- Та, а я шо, против? – невозмутимо ответил Заика, возвышаясь над кучкой старателей. В Заике было больше двух метров росту. – Тильки де ж ты его зараз знайдешь? Вин зранку уехав на Кавыкту. Перевели его. Ще вечор по рации приказалы.
Зона окаменел. Потом над могучими лиственницами, над хребтами и озерами раздалось протяжное:
- Суууууууукааааааааааа…
До конца сезона на участке больше не было ни Цыгана, ни Зоны, ни Вороны. А были: Вова на две палки, Коля на две палки, и Гриха на две палки.