С самого детства Фараон знал, что он породистый. Знал, что его сытая мордашка с щёлками хитроватых глаз, бархатная шёрстка и странные для кота висящие уши – признак породы, название которой Фараон никак не мог запомнить.
И лёжа в коробке с такими же породистыми, шоколадного цвета братьями и сёстрами, Фараон был счастлив. От того, что рядом была вислоухая мама-кошка, от того, что иногда приходил какой-то милый человек с тёплыми руками и рассказывал, какие они все породистые, ну и от того, что он породистый, хотя прямой пользы Фараон от этого не видел.
По утрам в окно бежевой комнаты, где стояла коробка с котятами, проникали солнечные лучи. Котята неловко пытались поймать их, спотыкаясь и налетая друг на друга. Мама-кошка улыбалась.
Когда Фараон жил в коробке, он думал, что его всегда будут любить. Как мама-кошка, как милый человек, приходящий поговорить о его породистости, как вечно лижущиеся и играющие его хвостом братья и сёстры.
Впервые Фараон услышал слово «хозяева», когда милый человек с тёплыми руками указал ему на двух громоздких неторопливых людей. Он так и сказал: «Это твои хозяева».
После переезда к хозяевам Фараон узнал, что всё у них было лучшее.
Они жили в лучшей в городе многоэтажке. Их квартира была обставлена наилучшим образом наилучшей мебелью и техникой. Все обои в их доме были наилучшего красновато-терракотового оттенка. У хозяина и хозяйки была лучшая дочь, раскормленная и с разноцветными волосами. У дочери был лучший комп с лучшими колонками, из которых доносилась скрежещущая музыка, от которой Фараону хотелось убежать.
Но бежать было некуда – тяжёлая дверь из самого лучшего металла была крепко заперта на несколько замков.
Жизнь Фараона хозяева так же обустроили наилучшим образом. Возле унитаза стоял лоток со специальным наполнителем, предназначенный для справления нужд Фараона. На кухне стояла синяя пластиковая миска с витаминизированным кошачьим кормом. Чуть поодаль - зелёная миска с водой.
Квартира хозяев глядела на мир четырьмя окнами. Все четыре выходили на юг. В них не удавалось увидеть ни закат, ни восход. Фараон больше не мог поиграть с солнечными лучами.
Когда к хозяевам приходили гости, хозяйка любила поглаживать Фараона пухлой рукой с длинными горбатыми ногтями. Она трепала его по голове и говорила, во сколько он ей обошёлся. Фараон радостно мурлыкал.
Нужно же чему-то радоваться.
Каждое утро Фараона начиналось с монотонного пения хозяйского будильника. Пение этого будильника на непонятном языке звучало, когда Фараон был котёнком, продолжало звучать, когда Фараон стал взрослым котом, и, судя по всему, именно под эту мелодию закончится его бессмысленная кошачья жизнь.
Хозяин вставал, наступал на хвост или лапу Фараона, если тому случалось оказаться поблизости от хозяйского ложа, и, ворча себе под нос, начинал искать по комнате свои носки. Хозяйка вставала немного после. Разогревала на кухне еду, поругиваясь время от времени с хозяином, иногда кормила Фараона. Иногда забывала.
Потом хозяева уходили, и раздавался будильник их дочери. Почти всегда разный, но всегда неизменно отвратительный. Скрежещущий, рычащий, громыхающий. От него хотелось залезть под кровать. Так обычно Фараон и поступал, что было весьма разумно. Потому что раскормленная хозяйская дочь умудрялась всякий раз, проходя мимо Фараона, пнуть его или просто сказать какую-нибудь гадость.
Например, о том, что ему, жирдяю, слишком хорошо живётся. Даже в школу вставать не надо.
Когда за хозяйской дочерью захлопывалась тяжёлая дверь из наилучшего металла, Фараон облегчённо вздыхал и садился у окна. Впереди его ждал однообразный серый день.
Впрочем, иногда однообразие серых дней Фараона нарушалось довольно непредвиденным образом.
«Пора тебя кастрировать, – сказала как-то хозяйка, пощекотав бархатную шейку Фараона длинным горбатым ногтем. – А то ты что-то не толстеешь».
И первый раз со времени своего заселения в хозяйскую квартиру Фараон очутился на улице. Правда, пробыл он там всего пару секунд, пока хозяйка, цепко сжав бархатное кошачье тельце, несла Фараона от подъезда к машине.
Из той поездки у Фараона осталось только чувство страха – от непонятного болтания в машине и опасного запаха странного места, которое хозяйка назвала «Ветеринарной клиникой», от голубых стен этой клиники и человека в халате, воткнувшего в холку Фараона острую иглу, усыпившую напуганного кота на несколько часов. Позже Фараон узнал, что человек этот назывался ветеринаром. Ветеринары – это такие люди, заботящиеся о здоровье животных.
Проснулся Фараон уже в хозяйской квартире. Тупо болела голова, казалось, всё шоколадное, ещё пару часов назад такое здоровое тельце Фараона стало дряблым и беспомощным.
Пару недель Фараона не оставляло ощущение того, что чего-то в его организме не хватает. Но это прошло. И, оправдывая надежды хозяйки, Фараон начал толстеть.
Облюбовав себе красный хозяйский диван, он целыми днями валялся, задрав лапы, спускаясь только чтобы поесть или справить нужду.
Днём Фараон лежал на диване один, а к вечеру к нему присоединялись хозяева. Иногда вместе, иногда по отдельности. Но и в том и другом случае они включали телевизор, и часами Фараон глядел, как одни пятна цвета сменяются другими, создавая иллюзию настоящей жизни.
Как ни приятно было лежать на диване, но через некоторое время Фараону это наскучило. И, выпуская из бархатных лапок острые коготки, он начал радостно драть красную обивку. Такое поведение Фараона привело к ещё одному непредсказуемому нарушению серых будней.
«Надо купировать ему когти», – сказала хозяйка, сокрушённо оглядывая диван. А дальше Фараона ждал знакомый сценарий – машина, ветеринарная клиника, усыпляющий укол.
После этой встречи с ветеринаром Фараон больше не мог легко запрыгивать на диван. Несколько раз даже тяжело шмякнулся на спину, не чувствуя привычной поддержки когтей. Но прошло время, и Фараону стало казаться, что так всегда и было – разжиревшее тело, лапы без когтей, равнодушное принятие каждого нового дня как надоевшей, но необходимой обязанности.
Хозяева передвинули диван, и теперь Фараон мог перелезать со спинки дивана на широкий подоконник. Это на время внесло в его жизнь какое-то разнообразие, а вскоре стало повторяющейся изо дня в день привычкой.
В тот день Фараон как обычно сидел на подоконнике. За окном была весна. Такое серое промозглое время года, которое может навеять только грусть и тоску на и без того тоскливого кота.
Под окном качалась покрытая рябью лужа, по голым корявым стволам деревьев стеками мутные капли. В открытую форточку влетал влажный нервно-шальной ветер. Такой же ветер влетал в комнату два года назад, когда маленький счастливый котёнок Фараон ещё не знал, как одинаково и монотонно существование, как бессмысленна эта смена одного серого дня другим таким же серым днём.
Проектировка многоэтажки, в которой находилась квартира хозяев Фараона, позволяла видеть из окна не только лужи с деревьями, но и соседское окно, находящееся на выступающей части дома. Фараон мельком взглянул на это окно и увидел за стеклом, покрытым высохшими дождевыми потёками, какое-то движение.
Приглядевшись, Фараон заметил котёнка, который, как и Фараон, сидел на подоконнике. Совершенно лишённый шерсти, с большими ушами и приплюснутым носом, он удивлённо таращился на лужи и деревья огромными голубыми глазами, ещё не догадываясь, что жизнь такого удивления не стоит.
Котёнок приветливо улыбнулся Фараону, ткнулся носом в стекло, ещё не понимая, что это такое, и сердито стукнул его лапкой. Немного поглядев на Фараона, отвернулся, мотнув тонким голым хвостиком, и спрыгнул с подоконника. Фараон ещё немного поглядел на лужу за окном, а потом отправился есть витаминизированный кошачий корм.
На протяжении оставшегося дня поедая корм и вылизывая свою шоколадную бархатную шерстку на красном диване, Фараон вспоминал большеглазого котёнка. Улыбался.
С того дня Фараон и большеглазый котёнок частенько одновременно сидели на своих подоконниках. Завидев Фараона, котёнок прикладывал к окну лапку, показывая розовые подушечки пальцев, а Фараон приветственно топорщил усы.
В начале знакомства Фараон и большеглазый котёнок сидели на своих подоконниках молча. Но чем теплее становилось на улице, тем чаще хозяева Фараона и неведомые Фараону хозяева котёнка открывали форточки своих пластиковых окон. А иногда даже на весь день оставляли их открытыми.
В один из таких дней, когда обе форточки были открыты, Фараон впервые услышал голос котёнка. Случилось это, когда довольно долго глядя на пустующий соседский подоконник, толстый кот уже было собрался отправиться лежать на диване, так и не дождавшись своего лишённого шерсти приятеля. Как вдруг с истошным тонким «мяу» тот прыгнул на подоконник. Вслед за ним мелькнула рука – маленькая, намного меньше, чем пухлая рука хозяйки Фараона, и даже меньше, чем покрытая заусеницами рука хозяйской дочери. Скорее, не рука, а ручонка.
«А ну-ка, отстань от кота»! – раздался где-то вдали строгий мальчишеский голос, ручонка вздрогнула, нерешительно потянулась к хвосту котёнка, испуганно прижавшегося к стеклу, и исчезла. Фараон и котёнок, глаза которого стали от страха ещё больше, остались вдвоём.
«Мяу», – пожаловался котёнок, рассказывая, как плохо с ним обошлись.
«Мау», – успокоил его Фараон, мол, всё в прошлом. И котёнок приложил к окну лапку, показав розовые подушечки пальцев.
С каждым днём котёнок становился немного крупнее, всё более ловко запрыгивал на подоконник и занимал там уже чуть-чуть больше места, чем в начале общения с Фараоном. Научившись высоко прыгать, он стал предпринимать попытки дотянуться до форточки. Глядя на уморительные прыжки большеухого, Фараон грустно улыбался – самому ему при всём желании не удалось бы забраться так высоко. Отсутствие когтей и излишний вес давали о себе знать.
А у котёнка однажды получилось. И с той поры, чтобы его увидеть, Фараону приходилось запрокидывать голову – так котёнок полюбил сидеть на форточке, любопытно крутя головой и свешиваясь как можно ниже, чтобы лучше разглядеть мир за пределами окна. Дул холодный весенний ветер, но это ничуть не смущало храбро ёжившегося голокожего малыша. Он даже лапкой пытался Фараону махнуть – мол, со мной всё в порядке, несмотря на то, что я сижу так высоко, а ветер дует так сильно.
А Фараон открыл в себе талант певца. Случилось это серым весенним утром, когда хозяйка долго не вставала и не насыпала в чашку витаминизированный кошачий корм. Тогда Фараон начал жалобную песню о том, как голод разрывает его кошачье тело, как слабеют его лапы и тускнеет каштановая шёрстка. С чувством и усердием мяукал Фараон, и это привело к тому, что, выругавшись, хозяйка наконец-то поднялась и пошла на кухню кормить «этого жирного оглоеда».
Когда хозяева ушли, Фараон улёгся на диван и начал репетицию своего первого сольного концерта. Фараон пел о том, как ему одиноко, как один день похож на другой, как скучает он по своим братьям и сёстрам, по милому человеку с тёплыми руками. И как ему не хватает друга.
Пение Фараона было мелодично и вдохновенно, но чего-то не хватало в этом пении. Взобравшись на подоконник, Фараон пока не отважился спеть для большеглазого котёнка, который нахохлившись, уныло сидел на форточке. Весна преподносила неожиданное похолодание.
Всю ночь Фараон репетировал на кухне, вызывая приступы гнева у хозяйки, хозяина и их дочери с разноцветными волосами. Под утро, с угрозами купировать язык, его заперли в ванной комнате, но и там он не прекратил своих упражнений. Фараон пел, и с каждой новой нотой у него получалось всё лучше.
Как только ушли хозяева, он перебрался с дивана на подоконник и стал ждать большеглазого котёнка, в надежде порадовать его своим концертом. Неяркое утро сменилось солнечным днём, а день тёплым вечером. Но котёнок всё не забирался на форточку.
И Фараон запел, надеясь, что котёнок услышит его и подойдёт к окну. Фараон пел о том, как осчастливило его жизнь появление друга. Как он скучает, когда большеглазый котёнок долго не появляется. Как тот ему дорог.
Но котёнок в тот вечер так и не появился.
Не появился он и на следующий день. Фараон сидел на подоконнике и глядел, как ветреная весна сменяется тёплым спокойным летом.
Через некоторое время пришли под окно большой мальчик с лопатой и маленькая девочка с узелком. Мальчик выкопал яму, девочка положила туда узелок. Мальчик присыпал его землей.
Под окном появился маленький земляной холмик с воткнутой в него веткой клёна.
И жизнь Фараона пошла по привычному сценарию – диван, витаминизированный кошачий корм, просмотр телевизора с хозяевами.
Однажды утром в комнату проник солнечный луч. Непонятно, как и откуда, ведь окна выходили на юг. Фараону никогда ещё не удавалось поиграть с лучом в хозяйской квартире, как когда-то в бежевой комнате с братьями и сёстрами.
Фараон посеменил к лучу неловкими лапами. Луч отодвинулся в сторону. Фараон как когда-то в коробке, неповоротливо прыгнул за ним. Луч снова скользнул мимо. Фараон вошёл во вкус, забыв, что на лапах уже нет когтей, не чувствуя тяжести разжиревшей после кастрации туши. Луч играл с Фараоном, возвращая в то время, когда всё было иначе.
А потом луч побледнел и исчез. Фараон тупо уставился на пол. Подождал. Минуту. Две. Луч не появлялся. Фараон почувствовал тяжесть своей жирной туши, мерзкое ощущение того, что на лапах нет когтей. Он почувствовал вернувшуюся реальность.
Уткнулся мордой в лапы, задрожал всем своим кошачьим телом. Издав какой-то хриплый то ли стон, то ли мяуканье, вскочил, разбежался, ударился головой о стену, оклеенную красновато-терракотовыми обоями. Покатился по полу, оставляя на ковре одинокие шерстинки.
Ветеринар, к которому хозяйка отвезла Фараона, сделал ему укол. Фараон заснул, и уже не чувствовал ни боли, ни тоски, ни равнодушных рук ветеринара. Фараону снилось, что на окнах больше нет стекол и они сидят на подоконнике с большеглазым котёнком, которому Фараон поёт свою радостную вдохновенную песню.
А потом сон прекратился.
«Проснулся, жирдяй, – недовольным голосом констатировала хозяйка. – Надеюсь, тебя вылечили, и больше ты не будешь создавать проблемы».
Фараон открыл глаза. Равнодушно взглянул на квартиру хозяев, обставленную наилучшей мебелью и техникой. Всё на месте. Ничего не изменилось.
Впереди Фараона ждала долгая жизнь.