Мои женщины. Сентябрь 1963. Встреча с феей.
Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)
Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.
Иллюстрация: 1963. Фарфоровая статуэтка: «Школьница с букетом и портфелем». Ломоносовский фарфоровый завод. Эта фарфоровая статуэтка «Школьница с букетом» высотой 25,5 см была изготовлена в 1955-1957 годах на Ломоносовском фарфоровом заводе (скульптор: Г. Столбова). Подобные фарфоровые статуэтки украшали быт многих советских семей.
Воскресенье 1 сентября 1963 года в праздничной суматохе торжественной школьной линейки и начала учебного 1963-1964 года прошёл как-то быстро, скомкано, скоротечно. Только что мы с братом шли по нашей улице и гордились замечательно красивыми букетами маминых цветов. Только что отгремели праздничные речи и напутствия директора школы и начальства из РОНО. Только что мы штурмом взяли парадную лестницу нашей гулкой школы. Только что мы кучей свалили на учительский стол наши прекрасные букеты. Только что мы сидели за недавно покрашенными партами и наши штаны и платья приклеивались к не засохшим бугоркам зелёной краски. Только что нам что-то говорили и рассказывали наши новые учителя. Только что мы старательно записывали в свои дневники первые домашние задания, а теперь я молча сидел на кухне, пил мамин ароматный цветочный чай, уплетал мамины блинчики со сметаной и пытался невразумительно, обрывками и бессвязными воспоминаниями, рассказать ей о первых своих впечатлениях о «Первом сентября».
Ну, как тут расскажешь, если воспоминания теснятся, бурлят, вскипают, наслаиваются одно на другое и каждое важное, яркое, впечатляющее. Я пытался рассказать маме «как всё было», но мои мысли, ощущения и чувства сейчас нуждались в покое, в тишине, в задумчивости. Дело в том, что я сегодня, 1 сентября 1963 года, вдруг встретился с моей молчащей до этого Феей красоты и страсти…
Ну, как можно и нужно рассказать маме, что я, подойдя, вместе с моим страшим братом Юрой, к школе, не узнал никого из детей, первоклашек, второклассников и третьеклассников, которые маленькими тесными группами, как барашки, теснились и кучковались под управлением своих учителей. Как рассказать маме о том, что я сначала не узнал своих одноклассников и только через минуту начал их вспоминать и различать.
Меня теснили, толкали, били по спине, вырывали из рук мой новенький портфель, чтобы заглянуть в него и сравнить с содержимым, а то и поделиться им. Кто-то меня окликал, кто-то «по-взрослому» тискал мою руку в крепком рукопожатии. Кто-то отпихивал меня, пытаясь занять моё место в строю. Кто-то что-то шептал доверительно мне в ухо, а я не знал и не узнавал, - кто это…
Только торжественное построение учеников и учителей под каплями редкого дождичка, какие-то смутные речи и поздравления взрослых людей, строгие нахмуренные взгляды нашего завуча и само праздничное торжество как-то «отрезвили» меня, сделали происходящее воспринимаемым и осмысленным, и я сумел хоть как-то оглядеться по сторонам и «увидеть» своих одноклассников.
Помню, что рядом со мной в шеренге нашего 4 «А» класса стояла Лида Игнатова в красивом кружевном белом переднике на тёмно-коричневом школьном платье. У неё были огромные пышные банты, вплетённые в две косички по блокам головы и она всё время вертела головой, любопытно оглядываясь по сторонам, и эти огромные банты в полёте-развороте всё время касались моей щеки, вызывая нервную дрожь во всём теле.
Справа от меня стоял мой ещё детсадовский друг и соперник по играм Валерка Молинский, я узнал его по пухлым красным губам и его примечательной красивой улыбке. Валерка Молинский жил с родителями на границе улиц близ особого городского района, который назывался «карьерный», потому что здесь находились здания рудоуправления, а рядом, за городом, в открытых карьерах добывалась шагающими экскаваторами очень редкой сырьё для металлургии – шамотная глина.
Мы, «низовские», с «карьерными» - учащимися суворовской средней школы №5 - особо не дружили, не водились и даже соперничали, как и с «верховскими» - обитателями верхних улиц и кварталов города, где жили преимущественно специалисты и «главные» - главные врачи, главные инженеры, главные технологи, директора и начальники. Наш «низовский» район города Суворова объединял кварталы самых первых строений и домов города, поэтому мы считали себя «изначальными», «первыми» и «старшими» в городе. Вот почему наш общепризнанный вожак, лидер и «первый хулиган» Лёнька Мамалюк был «смотрящим» за порядком в нашем «низовском» квартале, да и в городе тоже.
Местом мирного безопасного общения для «низовских», «верховских» и «карьерных» пацанов и ребят была центральная городская площадь «Победы», на которой располагались райком КПСС и райисполком, ЗАГС, райком и горком комсомола, редакция газеты «Светлый путь», рядом – прокуратура и суд, комплекс зданий ресторана «Русь» и продуктовые магазины. Площадь «Победы» была местом общегородских праздников, первомайских и ноябрьских шествий и демонстраций, в том числе новогодних и весенних традиционных «языческих» праздников – «Встреча Нового Года» и «Проводы Зимы».
Теперь все юные жители «низовского» района города Суворова сконцентрировались на тесной площадке перед школой и старшеклассники «осторожно» предупреждали «первоклашек», чтобы они «сильно не облокачивались на каменные шары», стоящие по бокам школьного крыльца, «а то они могут покатиться с пьедесталов и покалечить школьников». Многие дети с ошалевшими и распахнутыми от впечатлений глазами верили этой стародавней и традиционной шутке.
Торжество «Первое сентября» было очень шумным. На площадке, пока не начали говорить в микрофон, сбыл настоящий многоголосый гвалт, сумбур, «новгородское вече». Кто-то чего-то говорил, кричал, звал, даже орал и визжал. Кто-то тихо плакал от страха и возбуждения. Кто-то кого-то о чём-то спрашивал, а кто-то невпопад отвечал или рассказывал о чём-то и кому-то. Все были в движении, вертелись, крутились, не слушались, пихались, толкались, задирали друг друга, и всем было по-своему интересно, любопытно и весело.
Через 10-15 минут такой бестолковой суеты и толкотни, я тоже освоился и начал отличать и различать других учеников нашего класса, узнавать их. Вот Люба Мишина, с которой мы были в старшей группе в детсаду, вот мои друзья – Толик Морозов, Валерка Молинский, Сашка Каргин, Колька Движков, маленький наш «медвежонок» Володя Щукин, Люба Цыновкина, Зоя Конькова, Лида Горелова, моя соседка по улице Белинского Лариса Учаева, дальний обитатель суворовской окраины Сашка Свиридов, Тоня Фирскова, Нина Харина, Люда Хоботова, Люда Шиндина, высокая Валя Яркина и её миниатюрная подружка Надя Герасимова, Рая Перевезенцева, Вера Сергашова, Тоня Корнеева, ещё более миниатюрная «дюймовочка» Валя Азарова, Вовка Корнеев и небольшого роста «живчик» Славка Юницин, который оказался в строю рядом со мной и вместе с Лидой Игнатовой живо переговаривались друг с другом «через меня». Сашки Кузнецова, первого задиры и хулигана в нашем классе и его верного помощника – «толстомордого Ряхи» (Ряшин) – в нашем 4-м классе почему-то не оказалось. Славка и Лида говорили, что «их либо перевели в другую школу на «Карьере», либо «оставили на второй год за неуспеваемость». Также ещё несколько ребят и девчонок из нашего «старого» 3 «А» класса не попали в этот «новый» 4-й «А» класс, а оказались в 4-м «Б» и 4-м «В» классах.
Все учителя нашей школы были распределены классными руководителями по начальным и старшим классам. Классным руководителем нашего 4-го «А» класса была назначена замечательный учитель по математике Серафима Ивановна Яковлева («Серафима»). Она пыталась нас урезонить, успокоить и направить наше внимание на выступающих, но у неё это почти не получалось и только торжество построения школьников и общий торжественный праздничный настрой дисциплинировали нас и «держали в рамках приличия».
Иногда ко мне подбегал мой старший брат Юра и спрашивал: «Ну, как ты? Молотком?», а я отвечал: «Нет, молотом!», на что мой брат неизменно отвечал громогласно: «Главное, чтобы не серпом!» и убегал к своим школьным друзьям и подружкам. Также сновали в толпе школьников и другие старшие братья и сёстры первоклашек, например, Толик Назаров был опекаем двумя своими старшими братьями Колькой и Сашкой Назаровыми. Так что, всё было нормально, всё было, как надо и я вскоре совсем освоился, повеселел, оживился и только старался, чтобы мой мамин букет не растрепался и не потерял своей художественной красоты.
До самого порога нашего класса, возносимый по ступенькам и лестницам общим потоком орущих школьников, я не обращал внимания на окружающих меня девчонок и никого специально не искал взглядом или вниманием. Наоборот, когда ребята теснились в узких дверях, открытых, как всегда на Руси, только наполовину, я нарочно задержался в коридоре и не стал бороться за лучшие места за партами в нашем классе.
Я вошёл в класс последним, когда уже более-менее бои за парты улеглись, и все ребята и девчонки рассаживались по парам за партами. Так случилось, что именно с 4-го класса возникла та «рассадка по партам», которая сохранилась до конца учёбы в школе. В классе было три ряда парт – по шесть парт в каждом ряду, «лицом» к торцовой стене класса, на которой была размещена большая чёрная классная доска со специальным «гладко-шершавым» покрытием (линолеум), на котором хорошо рисовалось и писалось мелом.
В первом ряду вдоль батарей центрального отопления и больших двухстворчатых окон на первой парте перед столом учителя разместились: Тоня Корнеева и… Валя Архипова. Только сейчас я её увидел и заметил и в моём сердце что-то сначала булькнуло, стукнуло, больно защемилось и вдруг начало сильно-сильно стучать…
Я ещё не понял и не осознал увиденного, но какая-то сладкая волнительная и острая тревога пронзили меня, помешали дальнейшему обозреванию пространства нашего класса и рассадку учеников. Я только мысленно охнул от внезапной боли и озарения! Это же была та самая девочка, которая в 3-м классе мне мучительно нравилась, которой я писал в 1961 году в новогодней неотправленной открытке: «Валя, я тебя люблю. Давай с тобой дружить. С Новым Годом! Саша Суворов».
Усмиряя волнение и боль в сердце, понимая, что пора определиться и куда-нибудь сесть, я по инерции продолжил осматривать класс и увидел, что за Валей Архиповой и Тоней Корнеевой, её подругой, на первом у окон ряду, сели Вовка Муравьев и Зоя Конькова. За ними – двое друзей Сашка Каргин и Колька Движков. За ними две девочки с пышными бантами в причёске – Лида Игнатова и новая девочка Лида Горелова. За ними устроились Сашка Свиридов и Володя Корнеев. В среднем ряду парт за первую парту сели Люба Циновкина и Люда Шиндина. За ними – Лариса Учаева и Валя Азарова. Следом за ними – Люда Хоботова и новая девочка Людмила Сорочкина. За ними – Верочка Сергашова и Нина Харина. После них Люба Мишина и Рая Перевезенцева. В третьем ряду, ближе к входной двери в класс, за первой партой уже сидели Валерка Молинский и Вовка Щукин. За ними Славка Борисов и Славка Юницин. За ними Толик Морозов и, по-моему, Толик Ефремов. Потом – Валя Яркина и Наденька Герасимова, а за ними, у самой двери, на сквозняке и «на Камчатке», сел я – один. (Возможно, я ошибся с перечислением учеников 4-го «А» класса и с их рассадкой по партам).
Место за партой у входных дверей оказалось на редкость удачным, потому что краем уха я слышал, кто и когда подходит к дверям, по диагонали видел всех и каждого в классе и также по диагонали был дальше всех от взгляда учителя. Путь к моей парте от дверей был самый короткий, и я сразу же научился, входя в класс, одним ловким прыжком, впрыгивать внутрь и садиться за свою парту. Мне никто не мешал и никто не завидовал, потому что все были «по парам», все друг с другом дружили, а я со своим «хроническим тонзиллитом» (насморком), естественно, сторонился ребят и девчонок. Кому же охота сидеть рядом с мальчишкой, который время от времени достаёт обширный марлевый платок и громко «захлёбисто» сморкается в него, утирая затем свой красный «туфлеобразный» нос? Простудными заболеваниями, тонзиллитом и ангинами я страдал до 5-го класса…
Самое главное достоинство в моём месте за крайней левой задней партой было в том, что я сидел за спинами почти всех ребят и девчонок, и даже те, кто сидел за партами слева и сбоку от меня, всё равно были чуть-чуть впереди меня. Я всех видел отлично, а все должны были либо полностью оборачиваться назад ко мне, либо поворачивать немного головы. Кроме этого, я в любой момент мог поднять руку, просить учителя меня отпустить «на минутку», затем выскочить в коридор, отойти подальше к лестничной площадке и там только громко и гулко высморкаться. Если я этого не сделаю, то «тонзиллитная слизь», которая накапливалась у меня в носоглотке, закупоривала мне «дыхало» и я не мог нормально дышать.
В 3-м классе ребята, девчонки и учителя привыкли ко мне и моему «вечному насморку», не обращали внимание, а теперь мне надо было вновь приноравливаться, привыкать и приучать ребят к своему недугу. Если в 3-м классе мы ещё были немного детьми, то в 4-м классе мы уже ощущали своё человеческое достоинство, отличие мальчиков от девочек, чувствовали тягу друг к другу. Все ощущения и чувства, которые испытывал я, в том числе ночные извержения «мужского сока» (поллюции), вероятно, ощущали и испытывали мои одноклассники, да и девочки тоже что-то подобное, наверно, ощущали и чувствовали. Поэтому я очень стеснялся своего недуга и проклинал (буквально проклинал!) этот самый «хронический тонзиллит».
Мои страдания и мучения усугублялись ещё и тем, что в разрывах между речами и выступлениями на торжественном построении, в паузах рассказов и уроков учителей, которые знакомили нас с учебной программой на 1963-1964 годы, я усиленно думал о том, как встречусь с Валей Архиповой, которая сидела по диагонали далеко впереди меня в первом ряду на первой парте и у неё были такие же красивые и пушистые белые банты, заплетённые в коротенькие косички русых волос. Валя Архипова была не просто красива, она была прекрасна и вся светилась в лучах солнца из окна каким-то волшебным светом, как настоящая фея…
Когда я впервые выделил взглядом Валю в толпе девчонок, одетых почти в одинаковые платьица школьной формы, то ко мне сразу же, толчком, как будто включилась настольная лампа под зелёным стеклянным абажуром, вернулось всё моё тайное чувство к Вале. Я вновь любил её, любил горячо, страстно, волнующе и внимательно, поэтому за короткое время мгновенного взгляда я увидел её всю, целиком, от одежды – огромных бантов в косичках, туфелек на маленьком каблучке, белых ажурных гольфиков на ножках, белых кружевных манжет на рукавах и белого воротничка на шее, до милого овального «кукольного» личика с огромными пушистыми глазами, маленького ровного носика, прозрачно-белой кожи лица и рук, и алых от волнения пухлых красивых губок. Валя Архипова была самой красивой среди девочек нашего 4-го «А» класса, всех 4-х классов, а может быть, всей суворовской средней школы №1. Так мне казалось и я был взволнованно уверенным в этом.
После вступительного слова завуча Татьяны Николаевны Фёдоровой («Завуч»), ознакомительного выступления нашего классного руководителя Серафимы Ивановны Яковлевой («Серафима») и литературно-художественного поздравления Нины Андреевны Тимониной («Нина Андреевна») с началом учебного года, к нам в класс зашёл своим семенящим шагом директор школы Сергей Сергеевич Жуков, которого когда-то я назвал «барином», видя как он обходит периметр школьного участка и сокрушённо качает головой перед поломанным школьным забором. «Барин» ещё раз поздравил нас с началом учёбы в 4-м классе, пожелал нам успехов, проверил, все ли записали в дневники домашнее задание на первый учебный день – понедельник 2 сентября 1963 года, –
и с разрешения «Серафимы» отпустил нас домой.
Все повскакали с мест, зашумели, засуетились, заспешили, но никто не расходился, все оставались на своих местах. Учителя и завуч вышли из класса вслед за «Барином», а мы начали общаться друг с другом, делясь своими впечатлениями, мнениями и рассказывая друг другу, как провели каникулы и летний отдых. Ребята кучковались в группы, девчонки сгрудились возле Зои Коньковой и Вали Архиповой и оценивали платья, банты, кружевные белые передники, манжеты и воротнички друг друга.
У всех девочек были почти одинаковые стандартные тёмно-коричневые шерстяные платья разной длины, но не выше колена и белые фартуки с широкими заплечными лямками разного покроя и конструкции. Белые фартуки полагались только для праздников и праздничных школьных линеек – построений и сборов. В обычные учебные дни девочкам полагалось носить стандартные чёрные фартуки с широкими лямками, подогнанными по фигуре. Воротнички и манжеты на платьях были съёмные, их надо было ежедневно отпарывать, стирать, гладить и снова пришивать к форме («намётывать») белыми нитками.
У нас, мальчиков, требования к школьной форме были уже иные, чем в 50-е годы, когда была у всех единая стандартная школьная форма, наподобие гимнастёрок, с ремнём и фуражкой с кокардой. К этой форме также полагался большой съёмный белый воротник, под который удобно было завязывать красный пионерский галстук. На вороте школьной гимнастёрки были латунные блестящие пуговицы, которые нужно было чистить зубной щёткой с порошком. В такой форме щеголял мой старший брат Юра, пока в 1957 году не случился Международный фестиваль молодёжи и студентов в Москве. После этого мальчишеская школьная форма подразумевала только чёрные брюки, черные ботинки и белую рубашку летом либо какую-то курточку («ковбойку») с карманами на груди.
В школьный аттестат также входили сатиновые чёрного цвета нарукавники с резинками на манжетах для уроков труда и рисования, чтобы рукава платьев, рубашек или курточек не пачкались. В 1963 году только в самых обеспеченных московских семьях появлялись импортные и советские стиральные машины, но абсолютное большинство советских мам и бабушек стирали бельё, одежду и материальные вещи в корытах или в ванночках, используя для этого ребристые стиральные доски из кровельного железа.
Комплект школьной формы одежды дорого стоил и, как правило, был один на весь учебный год, то есть на осень, зиму, весну и лето. Кроме этого, многие родители покупали своим дочкам школьные платья и фартуки «на вырост», с расчётом на то, что один комплект формы сгодится на два, а то и три учебных года (периода). Поэтому некоторые наши девочки-четвероклассницы ходили в платьях с широкими рукавами и воротничками, с подолами платьев гораздо ниже колен.
Валя Архипова была в школьном платье стандартной формы, но идеально подогнанной по её маленькой хрупкой фигуре. Фигурка Вали была тоже идеальной – худенькой, стройной, пропорциональной; с неширокими плечами и с уже проглядывающейся сквозь платье грудкой; с гибкой и тонкой талией, и с красивой формы округлыми боками и попкой, которая тоже «округляла» плотно пригнанное к её телу платье. Ножки у Валентины были не худые, как «спички», а наоборот, наполненные, но очень стройные, утончённо красивые, без каких-либо лишних вогнутостей или выпуклостей.
Валя была не просто небольшого роста, а даже, скорее, маленькая, чем среднего роста. Наши некоторые девочки были на голову, а то и на полторы головы выше Вали Архиповой, но она каким-то образом со своей хрупкой и маленькой внешностью выглядела гораздо значительнее, чем многие из наших девочек. Валя не горбилась, всегда держала себя прямо и даже за партой сидела, не прислоняясь с задней спинке парты. Её стан был очень гибок на изгиб, но она никогда не делала слишком резких и грубых движений, всегда только грациозно, гибко, красиво, с миллисекундной «ленцой», что делало движения тела Вали Архиповой грациозным.
В нашем классе была ещё одна девочка подобного телосложения, форм и габаритов – Валя Азарова. Она была не просто красива, а очень красива, потому что Валя Азарова была живым и настоящим воплощением сказочной «Дюймовочки», но красота и фактура Вади Азаровой были детско-кукольными, потому что Валя Азарова была очень скромной, тихой, почти незаметной, застенчивой и молчаливой девочкой, хотя на самом деле такой не была. Валя Архипова была также миниатюрна как Валя Азарова, но при этом она была красива, как китайская блестящая и гладкая фарфоровая статуэтка. Валя Архипова изначально, с детства, была красива эротической красотой и естественным образом пробуждала вожделение практически у любого представителя мужского рода и племени любого возраста. Любого…
Подходить, перебивать, вмешиваться и мешать «девчачьему» разговору и общению было не принято, - заклюют, обсмеют, прогонят, потом догонят и ещё подгонят. Поэтому я не смел подойти и заговорить с Валей Архиповой. Я молча собирал свой портфель, прислушивался к разговорам девочек и ребят. Только я собрался было повернуться и выйти из класса, как услышал позади себя насмешливый голосок Вали Архиповой.
- А куда это наш Суворов заторопился? – громко и вызывающе сказала Валя Архипова. – Что? Не хочет со школьными друзьями пообщаться? Рассказать, как провёл лето. Поделиться своими приключениями. Похвастаться своими победами.
Я обернулся и увидел знакомый насмешливый, уверенный и в то же время боязливо-зовущий взгляд огромных глаз Вали Архиповой, трепет её длиннющих ресниц и нервное «порхание» её губ, плотно сжатых, чтобы скрыть волнение. Она ждала нашей встречи, возможно, так же, как и я.
Ребята в классе замолчали. Девчонки тоже прекратили щебетать о своих кружевных фартучках и манжетах и все воззрились на меня, как на «чумного». У меня в голове вихрем пронеслись все мои летние приключения в деревне, в доме отдыха, рыбалка, щука, Валентина, мужики из нашей палаты, прочитанные книги и увиденные фильмы, игра «в деревенскую свадьбу» и «встречу солнышка». Я вспомнил то, что мы делали на чердаке сеновала с Аллой и как потом я дрался с её «ухажёром». Я мгновенно вспомнил всё это и понял, что ничего из этого я ребятам, девчонкам и Вале Архиповой рассказывать не буду.
- Лето как лето. Обычные летние приключения. Рассказывать нечего, - сказал я охрипшим голосом, продираясь сквозь сухоту в горле. – Извините, ребята, некогда. Дома дела ждут. До завтра. Завтра поговорим.
Никто не ожидал моего такого ответа, особенно, самоуверенная и улыбающаяся Валя Архипова. Её любопытство не было удовлетворено здесь, сейчас, сразу и полностью, поэтому она чувствовала себя ущемлённой, обойдённой, брошенной во внимании к ней. А я, почему-то, страшно обиделся тому, что Валя обратилась не ко мне одному, а через всех, обратив на наше с неё общение внимание ребят и девчонок.
Я считал, что нас связывает уже нечто большее, чем обычное школьное общение школьников-одноклассников, а она, видимо, так не считала. Играть по её правилам я не хотел и становится ещё одним «приближённым» в её «свите» тоже не хотел. Я хотел быть с ней вдвоём и дружить «по взрослому» только с ней одной. Сашки Кузнецова, её хулиганистого поклонника в 3-м классе, почему-то не было, и ей нужен был другой «герой», чтобы с ним играть и им пользоваться. Эти мысли также вихрем пронеслись у меня в голове, Я подивился. Откуда они, почему такие «взрослые» и жгучие?
Меня всего «распирало» от внезапной злости и возмущения, бросало то в жар, то в холод, и я, твёрдо и шатко ступая по ступеням школьной лестницы, спускался вниз в вестибюль, а сам – то хотел бежать скорее на спасительную улицу, то хотел немедленно вернуться и присоединиться к ребятам и девчонкам моего класса. На пороге Суворовской средней школы №1 возле каменных шаров на пьедесталах я увидел Толика Назарова, его братьев Сашку, Николая и моего старшего брата Юру, которые ту же взяли меня «в оборот» и мы понеслись на школьный стадион играть «в чижика».
На дворе было ещё воскресенье 1 сентября 1963 года, выходной день, а посему мы имели законное право играть, веселиться, баловаться и проводить оставшееся время до начала занятий в понедельник 2 сентября, как мы хотим. К нашей компании вскоре присоединились другие школьники, а потом на шум и гам пришли мои друзья-одноклассники, и тут уж я, играя, ловко подкидывая палкой «чижика», сильно ударял по нему и он летел в пространство футбольного поля, чтобы оттуда быть кинутым другими игроками в эту замечательную игру – «в чижика». Теперь мои товарищи по классу были зрителями нашего азартного и весёлого общения.
Поздно вечером, на засыпании, я ждал, что ко мне придёт моя Фея красоты и страсти в облике фарфоровой Вали Архиповой, но она не явилась и не сказала мне в полудрёме ни единого слова. Обиделась? Или это я её обидел?