День рождения

               

Вишневецкий был невезучим человеком. За свою жизнь сменил пять мест проживания, десятка два мест работы. Какой то рок невезения преследовал его по жизни. Где бы он ни  работал, везде с его приходом начинались неприятности: на предприятии случались несчастные случаи, крупные кражи, коммерческие фирмы «прогорали» или в их магазинах обнаруживалась большая недостача. Однажды он сам учредил частное предприятие – в течение года обанкротился. Имея инженерный диплом, Вишневецкий никогда не работал по специальности: технику, механизмы (тем более их ремонтировать) он не любил, органически не переваривал копаться в чертежах, различных схемах, что-то мастерить, изобретать. Его стихия была «бумажная» работа: оформление контрактов, деловая переписка, сбытовые сделки с любой продукцией. Тут он был дока: подготовит все в срок, аккуратно, грамотно, ни к чему не придерешься.  «Бумаготворчество» практически было его единственным источником существования, упраздни эту сферу человеческой деятельности – он бы умер от голода, так как с годами стал ленив, заносчив, нетерпим к чьим-либо поученьям и советам. Переучиваться ему было смерти подобно.
Не везло Вишневецкому и в любви. Трижды был женат, но все неудачно. Все жены уходили от него, так как он был непрактичен, в домашних делах старался больше сделать  женскую работу: постирать, прибраться, сгонять за покупками в магазин. Гвозди Вишневецкий в своей квартире забивал, но кто бы видел с каким он отвращением  это делал. Ни  одна из жен не получила от него вдоволь и мужской ласки, вечно думали, что сами виноваты, и не могут в этом крепко сложенном красавце-великане возбудить так нужные им пылкие половые чувства.
Своё сорокапятилетие Вишневецкий встретил безработным и одиноким. Ни одна из бывших жен, ни его единственный уже взрослый сын (от первой жены), ни бывшие сослуживцы, никто не поздравил его с этой датой. Зашел лишь на часок старый приятель – Зорин, тоже холостяк, толстяк  – коротышка, с которым он поддерживал контакты еще с молодости. Распили бутылку водки, покалякали о том – о сем, послушали старую рок-музыку, и приятель, вспомнив про какое-то неотложное дело, спешно удалился.
С тяжелыми думами Вишневецкий лег спать, помыв перед этим посуду и пол в своей однокомнатной квартире (любил порядок). Засыпая, он свято верил, что завтра день будет лучше и не надо отчаиваться. Чувство оптимизма его еще не покинуло.
И действительно, на следующий день, в свежей газете, он нашел объявление, что требуется одной фабрике менеджер по сбыту, позвонил – договорился с директором о завтрашней встрече.
            А, вечером, в восемь часов, позвонил Зорин и сказал безапелляционно:
– Так, десять минут тебе на сборы. Я – у соседки по этажу, Светки… Празднуем двадцатилетие ее дочери. Все тебя приглашают… Слышишь, уже песни поют…
– Да как-то неудобно, – промямлил он. – Уже поздно. Да и на мели я. Денег только на  хлеб и осталось… Без подарка не пойду.
– Брось дурить, – отчитывал его Зорин. –  Здесь все свои. Не первый раз встречаемся, и, ругаясь, прокричал в трубку: – Даю слово хозяйке!
Знакомый приятный женский голос окончательно его сразил:
– Ну, что ты там сидишь … Один… Быстренько приходи.
– Бутылку, хоть, брать? – глупо спросил Вишневецкий.
– Зачем. Всего хватает… Ждем,  – и бросила трубку.
Вишневецкий от нахлынувших вдруг чувств радости и счастья, что не забыт и еще востребован,  прослезился. В предвкушении приятных встреч и беззаботного времяпрепровождения, а главное, что он сейчас встретится с той, кто когда-то заставляла его сердцу взрываться и делала из него пай-мальчика, у него резко повысилось давление, а возникшие в голове былые воспоминания не давали сосредоточиться: не мог найти быстро в гардеробе чистую рубашку, новый галстук.               
        *                *                *
              Они познакомились случайно, лет четырнадцать тому назад, в гостях у Зорина. Тогда Вишневецкий был на пике своей активности: после развала СССР все предприятия потеряли налаженные десятилетиями деловые связи и нужны им были толковые, предприимчивые менеджеры, специалисты по маркетингу, чтобы «раскрутить» дело и наладить сбыт залежавшейся продукции.
Он был в командировке в своем любимом городе (проработал здесь  лет пять) и зашел в гости к Зорину, приятелю и бывшему сослуживцу. По-соседски  забежала на огонек к Зорину  и она, Светлана, симпатичная разведенка, мать двоих девочек, трех и шести лет. Пришла и сразу покорила сердце Вишневецкого. Голубоглазая блондинка, веселая, шустрая, чуть полноватая, но с хорошей фигурой, среднего роста, она мигом помогла накрыть стол, как говорится, по высшему разряду. Для этого сбегала не один раз к себе домой за блюдами и  разными салатами.
Вишневецкий был уже разведен со своей первой женой (имел кое-какой житейский опыт)  и сразу понял, что и он Светлане не безразличен. Потому как она раскраснелась, когда он нечаянно коснулся ее пышной груди, принимая от нее очередные тарелки, и потому, что она всячески хотела передать их именно ему, а не Зорину, стоявшему рядом, и ревностно наблюдавшему за этими манипуляциями посудой.
– Ну, брат, – обижался Зорин, вытирая платочком  свою вечно потную лысину.   – Видно отобьешь у меня Светку, и, уже смягчившись, похлопал его по плечу:  – Молодец:  раз-два  и  женщина  твоя.
Впрочем, в Вишневецкого тогда нельзя было не влюбиться: высокий, баскетбольного роста, статный, кучерявый брюнет, с интеллигентными манерами, с подвешенным языком. А как он тогда танцевал – у партнерши дух захватывало. Вальсируя, всегда непременно смотрел прямо в глаза дамы, а не  в  сторону  – как другие, и приглашал на очередной танец – с придуманными реверансами и полупоклонами, по - мушкетерски, размахивая рукой, будто шляпой.
Глядя на них – двух воркующих голубков, Зорин не выдержал и сказал:
– Ребята, может быть я  за попом пока сбегаю… Тут вас и обвенчаем.
 Они, влюбленные, весело смеялись, и всё кружились и кружились в танцах. Один раз, Зорин, все-таки, перехватил у него Светлану и неуклюже, сопя, оттанцевал с ней какой-то быстрый танец. При нелепом подпрыгивании (надо же было держать ритм) толстяк все-таки умудрился один раз сильно сдавить руки партнерши и метнул глазами в нее стрелы далеко не соседского осуждения, но дама  – ноль внимания на них, наоборот, еще больше стала демонстрировать свою симпатию.
Провожал  их  Зорин  с  нескрываемым  неудовольствием:
         –  Могли бы еще посидеть… Водка еще осталась…
          – Девчат надо спать укладывать, – торопилась Светлана и лукаво подмигнула Вишневецкому.
– Да ладно, – протянул каждое слово Зорин.  – Идите уж… Размножайтесь.
Уложив спать девочек, Светлана не пришла, а прилетела в спальню, к Вишневецкому. Он сидел на стуле и, дрожа от возбуждения, не мог сам лечь в приготовленную постель. Она быстро разделась и поманила его к себе. Вишневецкий будто бы на крыльях полетел к ней, подхватил на руки, и понес в кровать. Вскоре они составляли одно целое, и не было в мире силы, чтоб смогла их разъединить…
Вдоволь насытившись любовью, Светлана первая вернулась к реалиям жизни:
– Я включу свет. Пойду, гляну на девчонок.
– Не надо,  – пробормотал Вишневецкий.  – Они могут проснуться.
- Да ну… Им хоть из пушки сейчас стреляй. И включила торшер.
- Мама,  – раздался дрогнувший детский голосок. – Я не могу заснуть… Мне снятся ведьмы!
В дверях стояла заплаканная старшенькая девочка,  в коротенькой розовой ночной рубашке. Вишневецкий испуганно глянул на нее, в спешке прикрываясь одеялом. Девочка смотрела на него, и из ее глаз капали слезинки.
Светлана поспешно выключила торшер, начала в темноте успокаивать дочку и потихоньку отвела ее в детскую.
Вишневецкого же будто током ударило: почему он здесь, так быстро. Какое он имеет право вторгаться, сходу, в жизнь этой семьи, и как утром смотреть в глаза этой девочки. Она, наверное, все уже понимает. Его бросило в жар, потом в холод. Только сейчас понял всю пикантность своего положения.
Вернувшаяся вскоре Светлана, начала его опять страстно целовать, он отвечал ей натужно осторожно и она, почувствовав перемены, взволнованно спросила:
– Что-то не так?
– Да все нормально, – ответил он, и голос его дрогнул. – Вот только твоя девочка… Как  нехорошо получилось.
– Да ну, – махнула рукой Светлана. – Она ничего не понимает и, уже насторожившись, произнесла:  – Вот уж не думала, что ты такой впечатлительный!
Любовью они больше не занимались. Лежали так и долго беседовали. Он рассказывал про свою жизнь, неудачную женитьбу, она, плача, про свои беды, про своего бывшего мужа-пьяницу, а больше – про детей. У Вишневецкого, после развода, пятилетний сынишка остался с матерью и он по нему сильно скучал.
– Все-таки нехорошо, что мы при дочери занимались… Грех это, –  произнес Вишневецкий.
– Какой ты, святоша,  – произнесла ласково Светлана и горячо его поцеловала…
До утра Вишневецкий не пробыл с новой возлюбленной – ушел ночью и еще пару часов провалялся в своей кровати, в гостинице. Не спал  – перед глазами все время стояла девочка в розовой ночной сорочке. Она уже не плакала – лишь только осуждающе смотрела на него.
              *                *                *
Их любовь со Светланой была недолгой. Еще несколько раз он ночевал у нее, но всякий раз уходил всегда ночью, перед рассветом, дабы девочек утром не тревожить. И когда, накануне, вечером, к ним приходил, с цветами, с неизменной бутылкой хорошего вина, старался меньше детям показываться на глаза. Спрашивал, предварительно, у Светланы, по телефону, спят ли они, и приходил  – когда в детской было уже тихо.
Вишневецкий видел, как переживала Светлана, глядя на все его предосторожности. Чувствовал, как с каждым его приходом становятся прохладнее их отношения, но любовь еще теплилась в глазах хозяйки, а нерастраченная ее нежность так и выплескивалась на него, сбивая с ног и заставляя терять рассудок.
Он видел, как нужен был этой семье мужчина. Настоящий, мастеровой, любящий, а детям – авторитетный отец. Однажды Светлана попросила Вишневецкого отремонтировать сломанный утюг и «заглохнувший» магнитофон. Он лишь развел руками и, краснея, чистосердечно признался, что руки у него – не золотые, и лучше будет пригласить специалиста. Даже денег для этого дал.
Через месяц, он нисколько не удивился переменам, когда заехал, проездом, к Зорину.
– Туда не ходи,  – сказал приятель.  – Светка приняла мужика… Вроде бы толкового.

              *                *                *
Теперь он шел к ним, на торжество. И жутко волновался. За эти прошедшие четырнадцать лет многое изменилось: он дважды, то уезжал, то приезжал – переезжал с вещами в любимый город. Погоня за длинным рублем подорвала окончательно его здоровье. Стали беспокоить нервы, болеть сердце, и последний год он сдался: купил на остаток денег себе квартиру и осел в излюбленных местах.
За эти годы он несколько раз виделся со Светланой, познакомился с ее новым мужем: механиком из автопарка. Был дважды у них в гостях, по старому памятному адресу. Пил с ними горькую и лихо отплясывал: вальсы, польки, танго. Вот только с каждым его визитом ноги становились все более непослушными, а волосы – все реже и реже, серебрясь сединой.
– Опоздавшему срочно штрафную! – прокричал, увидев Вишневецкого, хозяин просторной четырехкомнатной квартиры  – рыжеусый мужчина с добрыми глазами.
Светлана, все также легкая на ногу, симпатичная блондинка, ничуть не располневшая, проворно принесла ему большущий фужер и мило заулыбалась. Вишневецкий поспешно поздравил именинницу, подбежавшую с каким-то блюдом из кухни, и опустошил налитый до краев фужер.
– Вот это по-нашему,  – похвалил его Зорин, смеясь.
– Вы закусывайте, не стесняйтесь, – пропела звонким голоском именинница и начала подкладывать в его тарелку аппетитные кусочки мяса, не забывая и про картошку.
«А голосок - то  –  мамин», - мелькнуло в его голове.
– Будь как дома,  – как будто услышав его мысли, сказала Светлана. – Но не забывай, что в гостях.
Гости засмеялись и через минуту про него забыли. Кто-то уже опять затянул застольную песню, а кто-то пошел примеряться к стоявшему в углу магнитофону, с большими колонками.
– Так, за именинницу уже выпили, – прокричал тамада. – Давайте выпьем за родителей! За их здоровье!
 Дружно всем налили спиртное в рюмки. Под непрерывную трескотню тамады – выпили до дна.
– Горько! – заорал  вдруг  Зорин, изрядно уже выпивший.
Все его дружно поддержали. Родители как будто сто лет этого ожидали и порадовали гостей страстным поцелуем. Светлана вся раскраснелась и стала лет на десять моложе. «Нисколько не изменилась»,  – радостно отметил Вишневецкий, потихоньку хмелея.
Хозяин квартиры, смешно отбиваясь от целующей его Светланы, распорядился о начале музыкальной паузы.
Танцевали долго. Молодой тамада четко выдерживал последовательность в музыкальной программе: вальс сменяла ритмичная музыка, а танго плавно переходило в польку.
На белый танец его пригласила именинница. Хорошенькая, беленькая, миловидная девушка, с двумя чудными ямочками на щеках.
– Я так вам благодарна, что вы к нам пришли, – сказала она. – Думала, что не придете.
В конце танца она его поблагодарила и отвела в сторонку. Краснея, и тщательно подбирая слова, произнесла, как выстрелила:
– Спасибо, что не стали нам с сестричкой папой…
Глядя на онемевшего, ошарашенного Вишневецкого, успокаивающе, ласково проговорила:
– Мне мама сегодня о вас всё рассказала… Всё - всё… Батя тоже слышал, – и, гладя его по руке, добавила:  – Видите как мы хорошо, дружно живем. Вместе  – мы сила!
– Да-да,  – пробормотал Вишневецкий, и голос его задрожал.
– А я вас помню, вы нам в детстве играли на дудочке… Кучерявым таким были.
– Теперь только лысиной сверкаю,  – бросил он печально.
– Ничего. Какие ваши годы… Всё лучшее у вас еще впереди!
   И, быстренько раскланявшись,  упорхнула к  другим  гостям.
Вишневецкий долго наблюдал за ней: она ни минуты не стояла на месте. Бегала от гостя к гостю, и всем улыбалась. Вспомнив ее маленькой, в розовой ночной рубашонке, впервые в жизни остался доволен собой: в ту памятную ночь он принял правильное, единственно верное решение.               
         ------------------------------------------------
                -------------