Начиная жизнеописание героя моего, Алексея Федоровича Карамазова, нахожусь в некотором недоумении. А именно: хотя я и называю Алексея Федоровича моим героем, но, однако, сам знаю, что человек он отнюдь не великий, а посему и предвижу неизбежные вопросы вроде таковых: чем же замечателен ваш Алексей Федорович, что вы выбрали его своим героем? Что сделал он такого? Кому и чем известен? Почему я, читатель, должен тратить время на изучение фактов его жизни?Последний вопрос самый роковой, ибо на него могу лишь ответить: «Может быть, увидите сами из романа».
Ф.М. Достоевский
«Братья Карамазовы»
Вместо пролога. Хоть и не знаю – зачем?
***
Часть моего детства прошла в квартире деда по отцу. В те годы он был кем-то вроде нынешнего вице-губернатора. Партийная элита областного масштаба с набором табельных привилегий. Квартира деда была в доме, построенном пленными японцами. В коридоре можно было играть в футбол. Вывезенная из побежденной Германии мебель заменяла спортивные снаряды, особенно кресла с тростниковыми подушками. По лакированным подлокотникам кресел можно было съезжать, как с горки. Была даже специальная комнатка для собаки. Собаки у деда не было, и эта комната использовалась для хранения вещей. Там же стояла кровать для кратковременного дневного отдыха. Комнатка эта почему-то называлась красотой.
В спальне был выход в лоджию с гипсовой балюстрадой. Оттуда открывался на свежепостроенный ресторан «Аргунь». Всякий вечер мы с бабушкой садились смотреть «10 канал». В Чите телевидение вещало только на двух каналах – на третьем и пятом. Сцены на выходе из питейного заведения были новой реальностью. Сюда приезжали милицейские, желтые с синим ГАЗики, и являлись пешие наряды военных патрулей, уволакивающих с собой пьяных офицеров. В ГАЗики усаживали не в меру разбушлатившихся клиентов популярного кабака. К 23 часам все стихало. Я отправлялся спать в кабинет деда, который мне нравился мне больше прочих помещений. Тут были стеллажи, а на них невероятное количество книг. Я дожидался, когда взрослые засыпали и уходил в миры Майн Рида, Вальтера Скотта, Фенимора Купера, Конан-Дойля. В библиотеке деда был больше десяти тысяч томов. Единственное, что мне там не нравилось – огромная репродукция картины Флавицкого «Княжна Тараканова». Расхристанная самозванка, пленница графа Орлова, казалось, вот–вот выйдет из золотой массивной рамы и будет меня душить.
Вообще, огромная квартира рождала по ночам много скрипов, шорохов и звуков чьих-то шагов. Несколько раз мы с братом пытались поймать призрака или привидение, но засыпали, не дождавшись полуночи.
***
Иногда к бабушке приходила в гости соседка с подъезда рядом. Голда Хаимовна Гофман. Она приводила с собой внучку Софочку. Я должен был с ней играть. Софочка была толстой и постоянно ревела, чем люто доставала. Однажды наши бабушки застали такую картину - Софочка стояла в углу с приделанной на кофточку злоровенной звездой а я целился в нее из автоматика и с великолепным нижнесаксонским произношением самозабвенно орал:
- Юден! Их хабе ден бефехл дих цу эрсчейбен! Фойер!
Моя бабушка Августа возмутилась, но я успел заметить что внутри нее было одобрение моего произношения. "Зер гут демахт, энекляйнен".
С Софочки и началось знакомство с семьей Гофманов.
***
Бабушка моя, Августа Бруновна, преподавала римское право и криминалистику студентам филиала Иркутского юридического института. Потому она очень любила загадывать мне загадки на логику. Если я капризничал и не хотел их разгадывать, она садилась за старинное беккеровское пианино с бронзовой статуэткой на нем в виде богини Ники с ангелами (точно такая же стояла в квартире Штирлица, в кино), и играла Шопена. Не вальсы и ноктюрны – а монотонные и громоподобные ранние этюды. Я этого не выносил.
- Ночной сторож умер днем, - втолковывала мне бабушка. – Будет ли ему назначена пенсия?
Я доказывал что да, будет, пока меня не обрывали – какая пенсия сторожу, если он скончался?
- А брат В. В брат С. Может ли быть так, что А и С не братья?
Таких загадок у нее было много. Но я нашел противоядие.
У бабушки была огромная коллекция превосходных альбомов живописи. Все эти альбомы были изданы еще в довоенное время, в Германии. Франции и Италии. Бабушка рассказывал мне о великих художниках, и тут же демонстрировала их творения. На некоторых творениях были голые женщины. Кстати, потом эти альбомы стали дико популярны среди моих одноклассников. Лет в 13. . А пока мне было как-то неуютно на них смотреть. Но это было лучше, чем слушать Шопена или заниматься логикой.
Однажды бабушка пришла с лекций веселая.
- Сейчас иду, смотрю – Гофман. Я ему вчера загадку на логику загадала, может ли человек быть сам себе дедушкой. Он не отгадал. Выпросил разгадку. А сейчас собрал кружок вокруг себя, и всем задает. С умным видом.
- И с каждого по рублю, - тихонько сказал младший брат. Я заржал.
Антисемитизм не был присущ нашей немецко-польской семье. Он вообще тогда был почти никому не присущ. В нашем доме жили евреи, и это были не последние люди в городе. Но на уровне бытовых анекдотов мы знали, что да – евреи любят деньги.
Так было положено начало рассказам про Гофмана. В наших рассказах он трансформировался в некое существо, с телом ребенка, в шортиках, лакированных туфельках и белой рубашечке. Так обычно одевали мальчика Сережу Девитте из второго подъезда, и запрещали ему с нами играть. Но у мифического Гофмана было лицо нынешнего взрослого дяди Юры, с ковшеобразной нижней губой, массивным носом и мешками под глазами. Этот Гофман совершал разные асоциальные поступки, уничтожался, но воскресал, как Феникс.
Это было так.
- Иду – Гофман, - рассказывал брат, придавая голосу интонации матери нашего друга Димки, любительницы дворовых скандалов. – Смотрю, костер горит, мой (имеется в виду сын) уже голый, и прыгает. А Гофман его веревкой дрессирует. Собрал кружок, и с каждого по рублю. Мой орет, а тот его хлещет. Ну, тут я подбежала, дала ему по уху. Он покатился. Тут другие набежали. Разодрали мы его на куски. И каждый свой кусок порезал мелко, потом сжег, и еще потом каждую пепелинку разрезал пополам. Правда, он потом смотался…
Непонятно, откуда рождались эти, на самом деле вовсе не кровожадные, а просто смешные фантазии? Может, от избыточных наблюдений жизни? Или от ненормально буйной фантазии?
Когда я, после долгого перерыва, встретил Юру Гофмана на прииске, то невольно и громко, от пуза, заржал.
***
Юра Гофман был сыном знаменитого Исаака Гофмана – фронтовика, ветерана горного промысла, рудознатца, до 95 лет ходившего пешком на работу. Слово Исаака Гофмана у забайкальских старателей ценилось как само золото. Он был Авраам и Моисей золотодобычи.
Юра пошел не в него, и доказал, что - таки да, на детях природа отдыхает. Если Исаак Давидович был статен, высок, и красив той самой красотой иудеев которая была присуща этой расе до ассимиляции с ближневосточными кочевниками, то Юра был типичной карикатурой на еврея, какими их рисовали художники времен борьбы с космополитизмом. Как-то раз, механик нашего прииска Иван Адамович сказал про Гофмана (тот приехал налаживать некую мифическую золотоизвлекательную установку «Феникс»):
- Хороший человек. Но видно - сильно пьющий. Нижняя губа прямо под рюмку сделана.
Гофман, и, правда, сильно и много пил. Выпив первые сто грамм, он становился необычайно словоохотливым и выходил искать себе свободные уши. Приехав на прииск, он замучил весь личный состав. Теперь старатели, завидев направляющегося в их сторону Гофмана, ломились кто куда.
Как-то Гофман, увидев у меня в балке (зимовье на территории участка) спиннинг, начал длинный, с множественными отступлениями, рассказ о небывалой рыбалке на Аргуни, и фаршированных щуках размером с крокодила. Случившийся рядом мой батя, знакомый с Гофманом еще с детства, коротко хохотнул:
- Юрка, ты хоть раз спиннинг-то в руках держал?
- Я-то нет. Но я таки стоял рядом с теми, кто рыбачил…
Увидев в другой раз у меня карабин СКС, он завел балладу об оружии и довел ее путем восходящих метафор до описания межконтинентальных баллистических ракет.
- Юрка! – батя опять образовался сзади, - ты хоть раз в жизни из чего-нибудь стрелял?
- Я нет. Но я стоял рядом с теми, кто стрелял.
Мой двоюродный брат Костя – такой же болтливый и пьющий, как Гофман, имел к нему свои претензии.
- Мы сидим во дворе с пацанами. Выпиваем. Смотрю – Гофман. Подходит и алчно смотрит. Ну, ладно, сосед, как - никак. С батькой моим дружил. Налили. Не уходит. Говорит: - Налейте еще, я выпью и вынесу закусить. Налили. Покурил он с нами. И ушел. Мы вторую купили. Ждем закусь. Нету. Я ору:
- Дядя Юра. Выходи! Выноси закусить. Смотрю – в окне кухонном рука из-за занавески высунулась и форточку захлопнула. Мудак!
«Смотрю – Гофман» - повторил я про себя, и вспомнил, что с этой фразы у нас в детстве начинались все истории про Гофмана…
(продолжение следует)