Вместо предисловия
Когда мне было лет шесть наша семья как-то раз отдыхала близ замечательного города Одесса. Место называлось Кара-Бугаз. Туристическая база, куда нас привез автобус, казалось, была затеряна среди белых песков. Безразлично - влево или вправо, сколько хватало глаза пески разбегались в бесконечную даль, где, теряя свой отличительны цвет, сливались с небом, морем и степным скучноватым пейзажем. Вдоль моря за сеткой рабицей расположились: два ряда щитовых домиков; волейбольное поле; танцевальная площадка; и в форме громадной мыльницы стекляшка столовой. По вечерам перед сном, когда наша семья собиралась в маленьком уютном домике, мама, раздав всем по пакетику жареных семечек, открывала книгу и принималась читать. Читала мама вслух. Так я впервые услышал писателя Александра Грина.
Прошли годы, мы переехали в Москву, я поступил в университет. И тогда мне впервые довелось съездить в Крым. В городе Феодосия, куда я приехал со своим товарищем, выяснилось, что есть музей Александра Грина. Сразу припомнилась Одесса, белые пляжи Кара-Бугаза, уютный дощатый с тусклой под потолком лампочкой домик, где по вечерам сидела на кровати и вслух читала нам книгу писателя Грина мама. Книга называлась «Алые паруса».
- Пойдем сходим в гости к Грину. – предложил товарищу я.
Мы посетили музей, а на утро отправились на катере в Коктебель. Прогулявшись с экскурсией по таинственной горе Карадаг и вдоволь накупавшись, мы случайно узнали, что в Коктебеле есть живописная дорога, называемая тропой Грина.
- И тут Грин! – удивился Вася.
- Давай сходим. – предложил я.
- А как же Феодосия? Нам же надо успеть вернуться обратно?
Тут же выяснилось, - тропа Грина — это не просто прогулка. Нам предстояло прошагать добрые пятнадцать километров! Оказалось, что дорога соединяла Коктебель с городком Старый Крым.
- И при чем здесь Грин?
Добрые люди рассказали, что Александр Степанович, переехав из Феодосии, поселился в Старом Крыму.
- Ну теперь ясно! – усмехнулся товарищ. – Жил значит там, а сюда ходил купаться.
- Путь, однако, не близкий… – поскреб в голове я. – В оба конца тридцатка!
Решающим фактором стало сообщение любопытной местной бабушки, что из Старого Крыма в Феодосию ходит рейсовый автобус.
-Теперь понятно почему дорогу назвали по имени Грина. – бодро вышагивая по пыльным улочкам Коктебеля, говорил Вася.
- И почему же?- поспешал за товарищем я.
- Потому что кроме него по этой тропе больше никто не ходил! - ответил и рассмеялся Вася.
- Может и мы не пойдем?
-Уже идем. –кивнул на проплывающий слева Карадаг товарищ. – Глянь какой красавец! Сам черный, а как сияет под солнцем!
Путь оказался хотя и жарким, но очень необычным! Сразу за Коктебелем нас окружили сбегающие с окрестных холмов виноградники. Скоро виноградники сменились сухой без единой травинки громадной каменистой впадиной. Как выяснилось эта голая и сморщенная под ногами пустыня когда-то была болотом. Сухое болото будто гигантское шкура древнего чудовища все было покрыто разновеликими трещинами. Некоторые из трещин были настолько громадны, что их приходилось перепрыгивать. Прыгая, будто поджаренные зайцы, мы, то и дело оборачиваясь, заглядывали в эти глубокие щели. Из глубин веяло мраком, гнилью и черной сыростью.
- Там что-то шевелится! – то и дело чутко прислушивался Вася.
- Ну и что там может шевелиться?
-А черт ее знает! Жизнь, - она и в жопе жизнь! - усмехаясь, с философским акцентом отвечал Вася.
Короче, по сухому болоту мы чапали километра два. Наконец вонючая пустыня кончилось. Мы огляделись. Тропинки нигде не было.
- Должна быть. – стал ходить в разные стороны Вася.
Я тоже стал ходить туда-сюда. Так мы обнаружили тощую едва заметную тропинку.
- Точно, она! – внимательно осмотрел тропку Вася. - По ней шагал товарищ Грин. Вперед! –Вася дал команду, и мы двинулись дальше.
Когда тропинка, взбежав на лысый холмик, наконец вынырнула из низины, перед нашими глазами открылось озеро! Можно догадаться какой, после выжаренного солнцем болота, предстала желанной водная гладь! Но искупаться мы не смогли. Озеро оказалось сильно заболоченным. К тому же оно было окружено непролазной стеной сухого камыша. внутри камыша звонко и наперебой переругивались лягушки. Мы обошли озеро и приблизились к желтым горам. Горы были покрыты щетиной жидкого леса. Тропинка тут же повеселела, будто кошка прогнулась, и бодро заскочила в приятную тень. По тенистому лесу мы прошагали не меньше часа. Когда лес кончился открылись голые, ржавого цвета холмы. Между холмами то и дело попадались пересохшие русла. Два дохло журчащих ручья мы не разуваясь перешли по камушкам. Измотанные жарой и в очередной раз взобравшись на холм, мы наконец увидели Старый Крым.
- Каперна! –невольно сорвалось с моих пересохших губ.
- Чего бормочешь? – обернулся Вася.
–В этом городе родилась и ждала свои алые паруса Ассоль! - Отирая с лица пот, указал на бедное селение я.
- Тебе не кажется, что отсюда до моря далековато будет? - с недоверием отозвался Вася.
- Нормально. – ответил я.
Продолжая разглядывать убогий рельеф, я представлял, что вот за нашими спинами где-то плещется море, а прямо из-под моих ног вниз бежит тропинка, бежит туда, где писатель Грин только и мог написать свою очаровательную феерию.
Как же я был удивлен, когда, вернувшись в Москву, прочел в энциклопедии, что теплая и красивая сказка оказывается Александром Степановичем писалась не в Крыму, а в холодном и голодном Петрограде! Было это в далеком 1920 году.
Часть первая
1
Начать историю можно с 1916 года. В этом году Грин начал делать свои первые записи по поводу будущей феерии.
Писателю 36 лет. За плечами - город Вятка; трудное детство; уход из родительского дома; бродяжничество; недолгое солдатство с последующим дезертирством; тюрьма; бегство; недолгое сотрудничество с партией социалистов революционеров; первые попытки что-то написать; переход на нелегальное положение; поимка, снова тюрьма и снова ссылка. После двухлетней ссылки Грин приезжает в Петроград и с головой окунается в литературную богему. Много пишет, печатается во второсортных журналах и много пьет. Близко сходится с Куприным, который с надеждой отзывается о его творчестве. Бунин знакомится с текстами и оценивает их весьма скептически. В декабре 1916 г. Грин вынужден покинуть столицу за якобы непочтительный отзыв о царе. Грин бежит от войны в тихую заснеженную Финляндию. Возвращается он в Петроград лишь к весне следующего 1917 года.
Даже от краткого перечня случившихся с человеком событий складывается впечатление, что все 36 лет Александр Степанович только и делает, что куда-то или откуда-то бежит.
И вот, с таким багажом хронического беглеца Грин в начале 1917 года снова появляется в столице. Это уже не златотронный имперский Петербург, но революционный Петроград. Петроград весь красный и все в нем тоже красное! Буквально пешком по морозу на своих двоих по бездорожью он идет из недалекой Финляндии в революционный Петроград. О своем походе Грин пишет очерк, который так и называет - «Пешком на революцию». В конце очерка писатель говорит о неудержимых «волнах революционного потока» и стройно идущих полках «под маленькими красными значками»! Похожее настроение отражено и в его стихах:
В толпе, стесненной и пугливой, С огнями красными знамен, Под звуки марша горделиво Идет ударный батальон. Тут все ясно. А вот другое стихотворение, написано несколько месяцев спустя. Оно называется «В Петрограде осенью 1917 года».
Убогий день, как пепел серый, Над холодеющей Невой Несет изведанною мерой Напиток чаши роковой. Чуть свет – газетная тревога Волнует робкие умы:
Собратьям верную дорогу Уже предсказываем мы. И за пустым стаканом чая, В своем ли, иль в чужом жилье Кричим, душ и сердец вскрывая Роскошное дезабилье. Упрямый ветер ломит шляпу, Дождь каплей виснет на носу; Бреду, вообразив Анапу, К пяти утра по колбасу.
Если в феврале у Грина маршируют красные батальоны, то в октябре голодно и хочется колбасы. Эволюция очевидна - от пафоса восторга к пафосу иронии.
В 1918 году ироническое отношение к действительности у Грина сохраняется. Его статьи и фельетоны регулярно публикуются в аверченковском «Новом сатириконе» и в других более мелких изданиях типа «Чертовой перечнице». При этом какой-то особенно выраженной ярости к новой власти, какая была к примеру, у Бунина, Гиппиус или Пришвина, у Грина нет. Позднее Горький будет ставить Грину в вину именно этот его «аверченкоизм» - поверхностно ироническое отношение к революционной действительности.
2
Так в жизни Александра Степановича всплывает фигура Горького. Грин прислоняется к могучему плечу буревестника революции. В этом он был не одинок. В первые годы советской власти многие представители творческой интеллигенции постепенно группируются вокруг имени Горького. И этому есть объяснение. Алексей Максимович будучи социал-демократом и другом Ленина играл роль прокладки между властью и культурой.
Наступает лето 1919 года и писателя Грина, как гражданина Советской республики, не достигшего сорока лет, призывают в ряды Красной Армии. По мемуарам первой жены Веры Петровны Абрамовой Грин служил под Витебском в караульной команде по охране обоза и амуниции. Вторая жена Нина Николаевна писала несколько иначе. Она говорила, что Александр Степанович был причислен к роте связи и «целые дни ходил по глубокому снегу, перенося телефонные провода». Если совместить оба замечания, то можно предположить, что сперва он был при обозе, а к зиме стал связистом. Особого удовольствия служба, как и в царской армии, у Грина не вызывала. В последствии вспоминая рассказы мужа о той поре, Нина Николаевна Грин писала, как однажды А. С. Грин вышел из наполненной шумом, гамом, клубами пара и махорочного дыма чайной, где сидели плохо одетые люди с изможденными, усталыми лицами. Вдруг он почувствовал, что так больше не может, что должен уйти отсюда совсем… «Пусть лучше меня расстреляют как дезертира, но больше нет у моей души сил на все это». С подгибающимися от слабости ногами Грин направился к железнодорожной станции.
Вдруг он увидел санитарный поезд. Он стоял на третьем пути.
«– Ваш поезд куда уходит? – спросил он. – В Петроград, – коротко ответил врач. – Не возьмете меня с собой? – спросил Александр Степанович, безо всякой надежды на положительный ответ. – А чем вы больны? – спросил врач. – Все болит, – неопределенно сказал Грин. – Поднимитесь в вагон, я вас осмотрю. Внимательно осмотрев и прослушав Александра Степановича, врач буркнул: „Туберкулез“, – и приказал санитару вымыть, остричь и положить больного в койку. Через час Александр Степанович в чистом белье лежал на чистой постели… Ночью поезд двинулся. Александр Степанович спал мертвым сном. Остановка в Великих Луках, где врачебная комиссия дает Александру Степановичу по болезни двухмесячный отпуск».
Так Грин возвращается в Петроград.
3
В Петрограде, помимо уже нажитых болячек, у Грина обнаруживается сыпной тиф. С тифом он попадает в Смольненский лазарет. Оттуда его в бессознательном состоянии переправляют в Боткинские бараки. Там он валяется почти месяц. Чуть оклимавшись, пишет записку Горькому: «Прошу Вас, – если Вы хотите спасти меня, то устройте аванс в 3000 р., на которые купите меда и пришлите мне поскорее. Дело в том, что при высокой температуре (у меня 38–40), – мед – единственное, как я ранее убеждался, средство вызвать сильную испарину, столь благодетельную».
Горький откликнулся и прислал меду, кофе и хлеб. Насколько малая вроде помощь была существенной можно попытаться почувствовать если помнить каким голодным и холодным был Петроград в первые революционные годы. Положение людей можно сравнить лишь с блокадой 1941 года. Голод, смерть и мороз - вот три господина властвующие тогда в революционном Петрограде. Люди, боясь выйти на улицы, печи топили антикварной мебелью, воду в чайниках кипятили на керосиновой лампе, жарили конину на непонятном происхождении масле. Отчаянные людишки собирались в шайки, и нападали на одиноких прохожих. Другие растаскивали на топливо брошенные дома. Вот по такому городу приходилось бродить в поисках жилья и работы Грину.
Выручил снова Горький. Алексей Максимович дал поек и работу в издательстве Гржебина. После этого он направил Грина жить в Дом искусств.
4
Дом искусств сокращенно «Диск» находился на Мойке. До революции этот богатый особняк принадлежал предпринимателям братьям Елисеевым до сих пор известным по наименованиям их магазинов в Москве и Петербурге. В беспросветной тогдашней разрухе дом сохранился от грабежа и разбоя благодаря тому, что в нем после бегства хозяев еще некоторое время оставалась прислуга. Затем по хлопотам Горького было принято решение Петросовета и Наркомпроса чтобы в этом здании поселились писатели, музыканты, художники. Осколок прошлой жизни теперь дом представлял этакий ковчег, плывущий бог весть куда в бушующем море безвременья. Дом выглядел не просто солидно. С парадного входа бронза и массивные дубовые двери; в холле шикарная мраморная лестница; повсюду литье золоченого чугуна; полы и комнаты второго этажа в коврах; повсюду китайские вазы и готическая мебель. Но самым главным и невозможным сокровищем– была действующая с горячей водой ванная!
Вот в этом доме Грину и была выделена комната. Среди жильцов «Диска» была так называемая элита, которая обитала во втором этаже. Именно туда вела мраморная лестница и там находились роскошные вазы, мягкие ковры и готическая мебель. Ну и конечно ванная комната располагалась тоже на втором этаже.
Александра Степановича разместили внизу. Его соседями были три поэта– Вс. Рождественский, Николай Тихонов и Владимир Пяст. Узкий и холодный коридор в котором поселили Грина и где уже жили поэты, элита второго этажа прозвала «тупиком Пятса».
Комната Грина была тоже узкой, холодной, с каменными стенами. Единственное небольшое окошко глядело в глухой двор. Поэтому даже в ясный день комната выглядела мрачным и темным казематом. Слева от входа железная кровать; на полу истертый половичок. Вместо одеяла изношенная шинель. У окна простой кухонный стол и рядом обшарпанное кресло. У противоположной стены самодельная печка-буржуйка.
Но и этому Грин был счастлив. «Я был так потрясен переходом от умирания к благополучию, своему углу, сытости и возможности снова быть самим собой, что часто, лежа в постели, не стыдясь плакал слезами благодарности» – позже рассказывал Грин жене Нине Николаевне.
И вот, в этом каземате после полутора лет нечеловеческих мук и скитаний Александр Степанович достает из котомки рукопись и продолжает писать.
5
В доме искусств среди прочих насельников проживала Мария Сергеевна Алонкина. Молоденькая (семнадцать лет) красоточка Машенька. Можно не сомневаться, что девушка в творческой среде пользовалась особым вниманием. Формально Мария Сергеевна выполняла обязанности литературного секретаря. Короче говоря, в эту веселую барышню была влюблена почти вся мужская половина обитателей «Диска». Среди поклонников был и Грин. Известно, что Александр Степанович красавице подарил книгу рассказов и написал два письма. В первом письме Грин писал «Милая Мария Сергеевна, я узнал, что вы собирались уже явиться в свою резиденцию, но снова слегли. Это не дело. Лето стоит хорошее… поют среди бульваров и садов такие редкие гости, как щеглы, соловьи, малиновки и скворцы.». Затем Грин сообщает заболевшей девушке рецепт как можно быстро и наверняка поправиться. «Один человек разделался с тяжелой болезнью так: выпив бутылку коньяка, искупался в ледяной воде; к утру вспотел и встал здоровым». Что говорить, рецепт суровый. «Разумеется, такое средство убило бы вас вернее пистолетного выстрела» - напоследок добавляет Александр Степанович.
Второе письмо Грина - это скорее записка: «Дорогая Мария Сергеевна! Не очень охотно я оставляю Вам эту книжку, – только потому, что вы хотели прочесть ее. Она достаточна груба, свирепа и грязна для того, чтобы мне хотелось дать ее вашей душе. Ваш А. Г.». Вряд ли Машеньке было интересно подобного рода внимание. К тому же она была окружена вниманием других более молодых и веселых поклонников. Ей в частности посвящали свои сборники «Серапионовы братья». А что такое был Грин? В свои сорок лет это был измождённый старик. Кроме этого, писатель часто был угрюм и даже груб. В своих вечно черных одеждах и шляпе Грин по воспоминаниям домочадцев «Диска» походил на какого-то факельщика, с мрачным лицом идущего за гробом чумного покойника. Нет, ловить Грину было нечего.
И вот этот мало любезный, конфликтный и отвергнутый всеми человек, (который по словам желчного Ходасевича – занимался исключительно тем, что в своей темной пещере дрессировал тараканов), Грин писал одну из самых поэтических книг русской литературы – феерию «Алые паруса».
Можно лишь отчасти согласиться с мнением А. Варламова автора фундаментального и самого свежего жизнеописания Грина что повесть «Алые паруса» была наполнена чувством к Марии Сергеевне Алонкиной.
Во-первых, Грин задумал и начал писать феерию задолго до вселения в «Диск»; во-вторых, чувство писателя к Алонкиной все это время оставалось безответным; и наконец, - с Грином помимо Алонкиной происходит чудо, о котором он уже и не смел мечтать.
Александр Степанович часами сидит за столом в своем продавленном кресле. Перед ним окошко, за которым мрачный каменный двор. Комната как склеп холодная. И вот в этой мрачной атмосфере пишется солнечная феерия!
Когда пытаешься все это невозможное себе представить, всякий раз встает один вопрос:
- Как такое возможно? Неужели этот светлый и согретый любовью к людям цветок мог родиться в полусыром каземате? Или напротив - только в подобных условиях и могут сочиняться такие книги?
6
Известно, что вначале Александр Степанович собирался назвать свое новое произведение парусами не алыми, но как революция - красными. «На мой взгляд роман с названием «Красные паруса», звучал бы тоже неплохо. Причем Грин насчет качества цвета оговаривался: «Надо оговориться, что, любя красный цвет, я исключаю из моего цветного пристрастия его политическое, вернее – сектантское значение. Цвет вина, роз, зари, рубина, здоровых губ, крови и маленьких мандаринов, кожица которых так обольстительно пахнет острым летучим маслом…».
Действие задуманной повести должно было происходить в революционном Петрограде. В сохранившихся черновиках есть описание революционного города, по которому идут революционные солдаты: «Иногда завеса, раскрывшись, показывала малолюдную улицу, с её прохожими, внутренне разоренными революцией. Это разорение можно было подметить в лицах даже красногвардейцев, шагавших торопливо с ружьями за спиной, к неведомым землям… Перед мостом он увидал горы снега, высокие, как для катанья. Длинный деревенского типа обоз поворачивал к седьмой линии. На той стороне речки туманно выступали умолкшие дворцы. Нева казалась пустыней, мертвым простором города, покинутого жизнью и солнцем. … в атмосфере грозной подавленности, спустившейся на знакомый, но, теперь, – чужой город было нечто предвосхищенное».
Но в окончательном варианте действие переносится в деревню Каперна. Так навсегда автором был похоронен конфликт, сталкивающий чистую мечту с революционной действительностью.
7
Сюжет повести либо по книге, либо по кинофильмам и спектаклям всем известен. И все же вкратце надо напомнить:
Повесть начинается историей о девочке по имени Ассоль. Ребенок теряет мать в возрасте восьми месяцев. С этого времени Ассоль живет в деревушке Каперна со своим отцом — моряком Лонгреном. Отец, человек замкнутый и нелюдимый, выходит в отставку и начинает зарабатывать тем что мастерит и продает игрушки — искусно изготовленные модели парусников и пароходов.
Земляки не очень жалуют бывшего моряка, особенно когда произошел страшный случай. Раз во время сильного шторма сосед лавочник Меннерс в лодке без весел уносится ветром в открытое море. Единственным свидетелем происшествия был Лонгрен. Когда лодку уносило и Меннерс звал на помощь, он стоял на пирсе и подчеркнуто спокойно продолжал курить трубку.
Лишь когда стало ясно, что лавочнику уже не спастись, Лонгрен прокричал, что вот так же и его умершая жена Мери просила Меннерса о помощи, но не получила её.
Лавочника на шестой день подобрал среди волн пароход, и тот перед смертью рассказал о виновнике своей гибели.
Не рассказал он лишь о том, как пять лет назад жена Лонгрена обратилась к нему с просьбой дать немного денег взаймы. Она только что родила малютку Ассоль. Роды были нелёгкими, и почти все оставленные деньги ушли на лечение, а муж ещё не вернулся из плавания. Тогда лавочник Меннерс посоветовал не быть недотрогой, и за эту услугу он ей и малютке поможет. Несчастная женщина ему отказала. В непогоду она отправилась в город заложить кольцо, простудилась и умерла от воспаления лёгких. Так Лонгрен остался вдовцом с маленькой дочерью на руках и поэтому должен был оставить походы в море.
Так вот, весть о таком демонстративном бездействии Лонгрена поразила жителей деревни сильнее, чем если бы он собственными руками утопил человека.
Недоброжелательство односельчан перешло чуть ли не в ненависть. Призрение, насмешки и издевательства стала на себе испытывать Ассоль. В конце концов, девочка вынуждена была расти наедине со своими фантазиями и мечтами
Однажды, когда дочери было восемь лет, отец отправил её в город с новыми игрушками, среди которых была миниатюрная яхта с алыми шёлковыми парусами. Дорога шла через лес. Девочка, решив отдохнуть, спустила кораблик в ручей. Поток понёс яхту и она доплыла о самого устья. Ассоль побежала за яхтой и около устья увидела незнакомца. Человек сидел на камне и держал в руках её кораблик. Это был старый пьяница Эгль — «собиратель песен, легенд, преданий и сказок». Он отдал девочке ее игрушку и поведал о том, что пройдут годы, и, когда она вырастет и станет взрослой, за ней однажды на таком же корабле под алыми парусами приплывёт принц, который увезёт Ассоль в далёкую страну.
Девочка возвращается домой и рассказывает все отцу. Нищий, случайно услышавший её рассказ, разнёс слух о корабле и «заморском принце» по всей Каперне. После этого здые дети еще сильнее стали издеваться над бедной Ассоль. Они кричали ей вслед: «Эй, висельница! Красные паруса плывут!» Так она прослыла в деревне полоумной.
Далее в повести начинается линия Артура Грэя. Единственный отпрыск знатной и богатой фамилии, мальчик рос в родовом замке, в атмосфере предопределённости каждого нынешнего и будущего шага. Но Артур был мальчиком с очень живой душой, готовый осуществить своё собственное жизненное предназначение. Был он решителен и бесстрашен.
Хранитель винного погреба Польдишок рассказал ему, что в одном месте зарыты две бочки аликанте времён Кромвеля: цвет его темнее вишни, а густое оно, как хорошие сливки. Бочки сделаны из чёрного дерева, на них двойные медные обручи, на которых написано: «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю». Это вино никто не пробовал и не попробует. «Я выпью его, — сказал Грэй, топнув ногой, и сжал ладонь в кулак: — Рай? Он здесь!..»
При этом Артур был в высшей степени отзывчив на чужую беду, и его сочувствие всегда выливалось в реальную помощь.
В библиотеке замка его поразила картина какого-то знаменитого мариниста. Она помогла ему понять себя. Грэй тайно покинул дом и поступил на шхуну «Ансельм».
Капитан Гоп был добрым человеком, но суровым моряком. Оценив ум, упорство и любовь к морю матроса, Гоп решил «сделать из щенка капитана»: познакомить с навигацией, морским правом, лоцией и бухгалтерией. В двадцать лет Грэй купил трёхмачтовый галиот
«Секрет» и плавал капитаном на нём четыре года. Судьба привела его в Лисс, в полутора часах ходьбы от которого находилась Каперна. С наступлением темноты Грэй и матрос Летика, взяв удочки, отплыли на лодке в поисках подходящего для рыбной ловли места. Под обрывом за Каперной они оставили лодку и развели костёр. Летика отправился ловить рыбу, а Грэй улёгся у костра. Утром он пошёл побродить по окрестностям, и вдруг в зарослях увидел спящую Ассоль. Он долго разглядывал поразившую его девушку, а уходя, снял с пальца старинное кольцо и надел на её мизинец.
Затем они с Летикой дошли до трактира Меннерса, где теперь хозяйничал молодой Хин Меннерс. Тот рассказал, что Ассоль — местная полоумная, мечтающая о принце и корабле с алыми парусами, и что её отец — виновник гибели его отца и вообще ужасный человек. Когда в том же трактире пьяный угольщик рассказал, что трактирщик врёт. Сомнения в правдивости этих сведений у Грэя усилились. Грэй и без посторонней помощи успел кое-что понять в этой необыкновенной девушке. Ему удалось почувствовать и разгадать эту тонкую трепетную душу, потому что и сам капитан во многом был таким же, немного «не от мира сего». Он отправился в Лисс и купил в одной из лавок две тысячи метров алого шёлка, из которого приказал сделать паруса. Там же в Лиссе он встречает знакомого бродячего музыканта Циммера — и просит его со своим оркестром к вечеру прибыть на «Секрет».
Алые паруса приводят в недоумение команду. Недоумение так же вызывает приказ капитана идти к Каперне.
И вот утром следующего дня «Секрет» вышел в море под новыми алыми парусами! К полудню корабль уже был в виду Каперны.
Ассоль была потрясена зрелищем! К ней навстречу плыл белый корабль и над ним раздувались алые паруса! С палубы чудесного парусника на всю деревню лилась музыка! Ассоль бросилась к морю! Там уже собрались все жители Каперны. Когда на берегу появилась Ассоль, односельчане смолкли и расступились.
- «Я здесь»! – закричала и вошла в воду девушка.
Тут от корабля отделилась лодка. На носу лодки стоял Артур Грэй. Капитан подплыл к стоящей по грудь в воде девушке и вытащил мокрую счастливую Ассоль. Еще через некоторое время Ассоль вместе с Грэем стояли на палубе белого корабля. Всё совершилось в точности, как предсказывал старик Эгль.
На борту «Секрета» была открыта бочка старого столетнего вина. Наутро корабль был уже далеко от Каперны.
8
Чудо близко. Еще пара страничек и оно произойдет. А пока давайте взглянем что же про феерию думали и писали его и наши современники.
Начнем с современников.
По многим воспоминаниям, Грин впервые прочел один из вариантов повести именно в Доме искусств. Это было в декабре 1920 года. «Алые паруса» были хорошо встречены слушателями.
Как в последствии рассказывал Шкловский: «Алыми парусами» восхищался Горький …Он любил перечитывать своим гостям то место, где Ассоль встречает корабль с алыми парусами. Ибо это место –говорит Шкловский, - особенно трогало сентиментальную натуру Алексея Максимовича.
Критика же реагировала тоже разно. К примеру, в «Красной газете» писали: «Милая сказка, глубокая и лазурная, как море, специально для отдыха души». А В «Литературном еженедельнике» злословили так: «Грин… оставаясь верным себе, пишет все те же паточные феерии, как писал когда-то в „Огоньке“… И кому нужны его рассказы о полуфантастическом мире, где все основано на „щучьих веленьях“, на случайностях и делается к общему благополучию. Пора бы, кажется делом заняться».
В это же время Николай Ашукин в «России» восхищался новой повестью А. Грина: «Волшебство феерии сливается с четкостью жизненных образов, делая „Алые паруса“ книгой, волнующей читателя своеобразным, гриновским романтизмом».
В журнале «Печати и революции» поэт С. Бобров писал : «Видно, как автора перемолола революция, – как автор уходит в удивительное подполье, как исчезает красивость, мелкая рябь излишества, как она подменяется глубоким тоном к миру, как описание уходит от эффектов и трюков, – к единственному трюку, забытому нашими точных дел мастерами, – к искусству… Роман этот не столько роман вообще, сколько роман автора с его книгой».
Что же касается многомиллионной читательской аудитории, которая была и до сих пор остается у этой замечательной повести, то тут можно смело сказать - громадная их число безоговорочно приняло близко к сердцу слова, произнесенные Артуром Грэем: «Я понял одну нехитрую истину. Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками. Когда для человека главное – получать дражайший пятак, легко дать этот пятак, но, когда душа таит зерно пламенного растения – чуда, сделай это чудо, если ты в состоянии. Новая душа будет у него и новая у тебя». Кажется, эти простые слова настолько заряжены и обладают чудесной магией, что ничего добавить уже нельзя! Они очаровывают, околдовывают и вдохновляют сердца, стремящиеся за своими мечтами! Без таких стремлений быть человеком невозможно.
9
Впрочем, надо напомнить – речь капитана Грэя на этом кончена не была.
- «Когда начальник тюрьмы сам выпустит заключенного, - продолжает говорить капитан. - когда миллиардер подарит писцу виллу, опереточную певицу и сейф, а жокей хоть раз придержит лошадь ради другого коня, которому не везет, – тогда все поймут, как это приятно, как невыразимо чудесно. Но есть не меньшие чудеса: улыбка, веселье, прощение, и – вовремя сказанное, нужное слово. Владеть этим – значит владеть всем».
Эта, так называемая, вторая половина декларации доброго капитана служило и до сих пор служит мишенью для непримиримой критики. Именно на этих словах основаны все эстетические, социальные политические и еще бог весть какие обвинения, предъявляемые бедному Грину. Приведем лишь некоторые из них:
23 февраля 1941 года Вера Смирнова опубликовала в «Литературной газете» статью с названием «Корабль без флага». Критик решила «трезво» разобраться в феномене Грина: «ясно видно, что разрыв между воображением и знанием, смешной и трогательный у ребенка, вырастает в настоящую опасность для писателя, становится причиной всех недостатков, почти трагедий… Алый парус, очаровательный на игрушечной яхте, вырастает до размеров огромной нелепости, претенциозной прихоти богача, который может купить две тысячи метров красного шелка, чтобы получить в жены дочь рыбака».
В 1950 году в «Новом мире» В. Важдаев в статье «Проповедник космополитизма». Написал, кроме прочего, следующее «Фантазии Грина – это фарисейская проповедь непротивленчества, проповедь терпеливого ожидания счастья, которым, если найдут нужным, одарят кротких бедняков гуманные тюремщики и щедрые миллионеры… „Алые паруса“ представляют собой изуродованный вариант классической „Золушки“».
Похожие обвинения продолжают сыпаться на голову Грина и в двадцать первом веке. В них, как правило, очень насыщенный социальный акцент. Хотя делаются попытки привлечь к обвинению психоанализ. Такие обвинители называют Грина инфантильным, бегущим от желания по-взрослому решать свои проблемы романтиком.
10
Невозможно закрыть тему критики не упомянув статью писателя Андрея Платонова: «Народ по-прежнему остался на берегу, и на берегу же осталась большая, может быть самая великая, тема художественного произведения, которое не захотел или не смог написать А. Грин. Смысл „Алых парусов“ в том, что при благоприятных обстоятельствах (богатство одного, юность и сродство поэтически настроенных „странных“ душ обоих) человек может стать источником и средством собственного счастья. Это верно и давно известно. Но для этого ему требуется отделиться ото всех людей, предоставив их „вечной“ жалкой судьбе, а самому упиться наслаждением среди солнечного океана. Задача легкая и посильная для всех слабых, точнее говоря – малоценных душ. Из опыта истории известно, что истинное человеческое счастье возможно лишь тогда, когда человек умеет стать средством для счастья других, многих людей, а не тогда, когда он замыкается сам в себе – для личного наслаждения. И даже любовное счастье пары людей невозможно или оно приобретает пошлую, животную форму, если любящие люди не соединены с большой действительностью, с общим движением народа к его высшей судьбе. Уйдя на корабле в открытое море своего взаимного двойного одиночества, Грэй и Ассоль, в сущности, не открывают нам секрета человеческого счастья, – автор оставляет его за горизонтом океана, куда отбыли влюбленные, и на этом повесть заканчивается. Повторяем, что на самом деле, в истинном значении, свое счастье Грэй и Ассоль могли бы обрести лишь в каком-то конкретном отношении к людям из деревни Каперны, но они поступили иначе – они оставили народ одиноким на берегу. Если Грэй и особенно Ассоль представляют собой, как хотел этого автор, ценные человеческие характеры, то их действия порочны… Из чтения повести мы убедились, что высшая натура Ассоль сложилась из реальных, „низких“ элементов – из бедной, несчастной судьбы ее отца, ранней потери матери, сиротства, отчуждения детских подруг и т. п. Но ведь и „высшее“ быстро расходуется, если оно беспрерывно не питается „низшим“, реальным. А чем питаться Ассоль и Грею в пустынном море и в своей любви, замкнутой лишь самой в себе? Нет, тот народ, оставленный на берегу, единственно и мог быть помощником в счастье Ассоль и Грея. Повесть написана как бы наоборот: против глубокой художественной и этической правды. Может быть, именно поэтому автору приходится пользоваться языком большой поэтической энергии, чтобы отстоять и защитить свой искусственный замысел, и эта поэтическая энергия сама по себе есть большая ценность… К бесспорным достоинствам „Алых парусов“ относятся почти все второстепенные персонажи феерии – отец Ассоль, угольщики Филипп, Пантен, Летика и др. Это – люди реального мира, у них другой путь к своему счастью, более медленный и труднее осуществимый, но зато менее феерический и более прочный…».
После такого по-своему глубокого и беспощадного анализа А. Платонов задается следующим вопросом: «Какова же общая, любимая тема, разрабатываемая А. Грином в большинстве его произведений? Это тема похищения человеческого счастья. Поскольку мир устроен, по мнению автора, роскошно, обильно, фантастически, речь идет именно о похищении кем-то уготованного счастья, а не о практическом, реальном добывании его в труде, нужде и борьбе… было бы гораздо лучше, если бы поэтическая сила Грина была применена для изображения реального мира, а не сновидения, для создания искусства, а не искусственности».
Вот такой приговор выносит один талантливый писатель другому талантливому писателю.
11
Насколько прав и насколько заблуждался Андрей Платонов - пусть попытается в сердце своем взвесить каждый. Тут надо разбираться в законах жизни и законах творчества. Мы лишь в помощь можем посоветовать книгу Вадима Евгеньевича Ковского «Романтический мир Александра Грина».
Но обвинения писателя Платонова слишком серьезны чтобы можно было бы так просто нам переступить через них.
Оставим в покое «неузнанный народ» и идею о настоящем счастье, которое возможно по мысли Платонова лишь в совместной деятельности. Обратим внимание на так называемый эгоистический индивидуализм двух главных героев. Напомним, о чем говорит Платонов: «Уйдя на корабле в открытое море своего взаимного двойного одиночества, Грэй и Ассоль, в сущности, не открывают нам секрета человеческого счастья».
Насчет «взаимного двойного одиночества мы поговорим во второй части. Что касается того что «Грэй и Ассоль не открывают нам секрета человеческого счастья», то тут можно заметить, что Александр Грин кажется никогда не стремился сообщить людям секрет человеческого счастья. Да и вообще, возможно ли абстрактное счастье?
Два человека собственными усилиями пожелали сделать друг друга счастливыми. Пожелали и сделали. Это пример для всех. Пусть добрые жители Каперны порадуются за них и попробуют сделать тоже самое друг для друга.
Ну а суть писательского творчества (как нам представляется) это неправильно подобранные слова о примате общего над личным или наоборот – личного над общим. Если это было бы так, тогда бы была отменена магия писательства, а процесс был бы схож с кричащими плакатными лозунгами или с детскими раскрасками. Писателю мало владеть даром слова. Ему еще надо заслужить боль, обрести дар любви и тем самым обрести желания обнаружить в себе и вокруг себя такую проблему, в которую не просто глядишь, но хочешь не хочешь, всеми зубами до хруста до крови вгрызаешься! И даже когда вгрызся и сломал зубы даже тогда никто ничего тебе не обещает. Но есть надежда - в творчество может стать в уровень с жизнью. Тогда мастер сможет силой воображения попытаться изменить хотя бы свою бестолковую жизнь.
12
Мы приблизились к состоянию, которое в сказках называется чудом. Что это такое? Вроде ни пощупать ни объяснить материю эту невозможно. Но нет! Пусть сила искусство беззаконна, велика и таинственна. Но творческая ее мощь порой удивляет и потрясает. Отправив Ассоль и Грэя под алыми парусами в открытое море, Александр Степанович Грин становится капитаном своего корабля по имени жизнь. Есть корабль, есть капитан . Значит пришло время взойти на борт Ассоль!
Позже, в 1926 году Грин будет рассказывать: «У меня есть «Алые паруса» — повесть о капитане и девочке. Я разузнал, как это происходило, совершенно случайно: я остановился у витрины с игрушками и увидел лодочку с острым парусом из белого шёлка. Эта игрушка мне что-то сказала, но я не знал — что, тогда я прикинул, не скажет ли больше парус красного, а лучше того — алого цвета, потому что в алом есть яркое ликование. Ликование означает знание, почему радуешься. И вот, развёртывая из этого, беря волны и корабль с алыми парусами, я увидел цель его бытия»
Да, простая детская игрушка, случайно увиденная в витрине, способна вызвать рой чудесных ассоциаций. А вот слова про «цель его (кораблика) бытия» выглядят (как нам представляется) несколько искусственно и натужно. Не понятно, о каком-таком «бытии» говорит писатель? Надо сказать, у Грина то там, то тут будто сорняк попадаются подобные деревянные словечки. Не уверен, что надо на них особо обращать внимание.
13
«Однажды, придя к Александру Степановичу без предупреждения, я нашла дверь в его комнату полуоткрытой. Я увидела на столе два прибора: тарелочки из папье-маше, бумажные салфеточки; стояла нехитрая закуска и немного сладкого. Лежала записка: „Милая Ниночка, я вышел на десять минут. Подожди меня. Твой Саша“.
Я поспешила уйти. Тщательность, с которой было приготовлено угощенье, напомнила мне первый год нашей любви. Я поняла, что ожидаемая женщина – новая серьезная любовь Александра Степановича».
Это цитата из воспоминаний «тюремной невесты» и затем первой жены Грина - Веры Павловны Калицкой. Даже после расставания в 1912 Александр Степанович до последних своих дней через Нину Николаевну поддерживал с В. Калицкой дружеские отношения. Чуткая и всегда внимательная к жизни писателя, Вера Павловна точно почувствовала появление в жизни Грина настоящей любви.
А вот что спустя годы Вера Павловна писала Грину: «Передавай мой сердечнейший привет и поцелуй милой Нине Николаевне. Право, это я вымолила тебе такую хорошую жену, потому и горжусь ею; береги ее, другой еще такой же не найдешь и 2-й раз молиться не стану».
14
Вопрос : Была ли Нина Николаевна особенной женщиной?
Ответ: Вряд ли.
Более того, по некоторым признакам и обстоятельствам она походила на Марию Сергеевну Алонкину. Как и Алонкина Нина Николаевна была моложе Грина на пятнадцать лет, как и Алонкина закончила с золотой медалью гимназию, поступила на высшие Бестужевские женские курсы. Будучи курсисткой вышла замуж, началась война, муж ушел на фронт, в первом же бою его убили. О том, что она вдова Нина узнает позже. С Грином Нина знакомится в начале 1918 году. Случилось это в Петрограде, где девушка работала в солидной газете «Петроградское эхо.
И снова дубль. Теперь подключается Грин: С одной стороны - вчерашняя курсистка-бестужевка, молоденькая (23 года) образованная с чувством юмора девушка; и с другой стороны истощенный жизнью, мрачный любитель выпить тридцативосьмилетний Грин. Ну и каким мог показаться петербургской барышне этот человек? Александр Степанович предстал в образе этакого старого католического пастора.
«Длинный, худой, в узком черном, с поднятым воротником пальто… с очень бледным, тоже узким лицом и узким… извилистым носом». – так вспоминала позже первую их встречу Нина Николаевна.
Заметив интерес Грина к молоденькой девушке «доброжелатели» предупреждали Нину: «Нина Николаевна, Грин к вам не равнодушен, берегитесь его, он опасный человек – был на каторге за убийство своей жены. И вообще прошлое его очень темно».
Напомним, эта встреча происходит в начале 1918 году. И вот В такой крайне неблагоприятный для Грина расклад вдруг вмешивается судьба. Ранней весной того же 1918 года Нина вдруг тяжело заболевает. Сыпной тиф. Едва поправившуюся, но очень еще слабенькую дочь мама принудительно отправляет из Петрограда на поправку к родственникам в Подмосковье. Грин ее провожает и дарит свое стихотворение:
Когда, одинокий, я мрачен и тих, Скользит неглубокий подавленный стих, Нет счастья и радости в нем, Глубокая ночь за окном… Кто вас раз увидел, тому не забыть, Как надо любить. И вы, дорогая, являетесь мне, Как солнечный зайчик на темной стене. Угасли надежды. Я вечно один, Но все-таки ваш паладин.
Девушка листок со стихотворением сунула в карман, и смущенный Грин пообещал ее навестить. Так они простились. Что совместного у них могло быть впереди? Ничего. Кажется, так думал Грин и так же думала Нина. Во всяком случае Грин ее не навестил, а Нина прочла и сразу забыла про подаренный стих.
А вот дальше происходит что-то невероятное. Минует три года! Грин в одиночестве пишет свою феерию и вряд ли вспоминает Нину. Вряд ли –потому что перед его глазами маячит Алонкина. И вот когда повесть почти написана, когда угрюмый Грин проводил Грэя и Ассоль в их счастливое будущее, вот только тогда происходит эта встреча. Да и не встреча это была! Шел то ли снег, то ли дождь; шли два человека по Невскому; шли навстречу друг другу ничего друг о друге не подозревая. Было это в феврале 1921 года. Шли, пока буквально не столкнулись носами.
Вот как эту роковую встречу в последствии описывала Нина Николаевна: «Мокрый снег тяжелыми хлопьями падает на лицо и одежду. Мне только что в райсовете отказали в выдаче ботинок, в рваных моих туфлях хлюпает холодная вода, оттого серо и мрачно у меня на душе – надо снова идти на толчок, что-нибудь продать из маминых вещей, чтобы купить хоть самые простые, но целые ботинки, а я ненавижу ходить на толчок и продавать».
И чуть дальше: «Необходимо было каждому из нас отмучиться отдельно, чтобы острее почувствовать одиночество и усталость. А встретились случайно снова, и души запели в унисон»
Вот так – уже и не чаяли, шли и случайно встретились и души запели! Да не просто запели, но запели в унисон! Разве это не чудо?Фантастика!
15
Нина Николаевна произносит два страшных, полных отчаяния, слова: «одиночество и усталость». Это печально, но именно в таком состоянии находятся она и находит она Грина. Разве такое бывает, чтобы от отчаяния и усталости души начинали петь в унисон? Но именно это и произошло между ними в тот холодный февральский день. Какая уж тут романтика! Романтическое настроение, да и то лишь со стороны Грина, было в начале восемнадцатого годов, когда перед ним сияла озорная хохотушка очаровательная Ниночка. Чуть позже похожее состояние Грин будет испытывать к Алонкиной. И оба раза для Грина станут обломными.
Кажется это похоже на бег по кругу? Повторяется уже раз произошедшее. Вроде так, да уже не совсем так. Да, Грин в феврале 21 года вновь встречаетНину Николаевну. , Напомним, писатель в это время живет в Доме искусств, и дописывает «Алые паруса». Нине Николаевне 25; она молодая вдова; перенесла тяжелую форму сыпного тифа; подлечилась и теперь работает медсестрой в сыпнотифозном бараке под Петроградом в селе Рыбацком. Она с мамой живет в Лигове и поэтому на работу ездить ей приходится через Питер.
Грин ее выслушивает и предлагает заходить иногда к нему в Дом искусств.
- У нас там неплохо. – смущенно сказал он, – Во всяком случае тепло и сухо.
- «Вел он себя очень деликатно. И совсем не пил.» - Вспоминала Нина Николаевна.
Однажды, когда Грин пригласил Нину на концерт, проходивший в Доме искусств и ей было поздно возвращаться в пригород, предложил переночевать у него в комнате. При этом сам куда-то ушел. Когда она пришла к нему в «Диск» в третий раз, Грин ее поцеловал в щеку. После этого, ни слова ни говоря, смутился и как нашкодивший мальчишка убежал.
Видимо эту стадию отношений застала зашедшая к Грину Вера Павловна Калицкая. С ее цитаты мы начали повествование о случившемся чуде. Чудо встречи произошло и Александр Степанович в этот раз должен был завоевать сердце своей Ассоль!
16
5 марта 1921 года Грин делает Нине Николаевне предложение. Женщина попросила день на размышление. Все гуляла по городу и думала: «не было противно думать о нем». Но дальше этого мысли не шли. Нина Николаевна продолжает: «Мой первый брак был очень несчастлив из-за ревности мужа». Поэтому второго брака она боялась. да и в душе Грина кажется тогда говорила не столько любовь к Нине Николаевне, сколько отчаяние от безнадежности своего увлечения к Марии Сергеевне Алонкиной.
Вот как эту ситуацию оценивала Нина Николаевна: «Увлекся он самозабвенно. Понимая умом нелепость своего с ней соединения, свою старость в сравнении с нею и во внешнем своем облике, он горел и страдал и от страсти; страдания доводили его до настоящей физической лихорадки. А она увлеклась другим. И тут встретилась я, ничего не знавшая об этом. И все сдерживаемые им чувства и желания обернулись ко мне – он просил меня стать его женой. Я согласилась. Не потому, что любила его в то время, а потому, что чувствовала себя безмерно усталой и одинокой, мне нужен был защитник, опора души моей. Александр Степанович – немолодой, несколько старинно-церемонный, немного суровый, как мне казалось, похожий в своем черном сюртуке на пастора, соответствовал моему представлению о защитнике. Кроме того, мне очень нравились его рассказы, и в глубине души лежали его простые и нежные стихи».
7 марта 1921 года Нина Николаевна дает Грину согласие. При этом женщина выговаривает условие- в любой момент может уйти.
«Он не однажды вспоминал ту минуту, когда мы с ним впервые остались вдвоем… - писала в последствии в своих мемуарах женщина. - и я, лежа рядом, стала обертывать и закрывать его одеялом с той стороны, которая была не рядом со мной. „Я, – говорил Александр Степанович, – вдруг почувствовал, что благодарная нежность заполнила все мое существо, я закрыл глаза, чтобы сдержать неожиданно подступавшие слезы и подумал: Бог мой, дай мне силы сберечь ее…“».
17
Так из двух одиночеств и двух усталостей вопреки всему родилась и выросла непростая, но крепкая и друг к другу преданная любовь. Капитан Грин и Ассоль в облике чудесной Нины Николаевны проживут вместе целых одиннадцать лет! Это будут трудные и все же счастливые для них годы. Грин станет крепким писателем; литературный мир его признает; до последних дней жизни Он будет много работать; его произведения будут переводиться на другие языки, издаваться и переиздаваться! Дорогая и горячо любимая Ассоль Нина Николаевна будет его безусловно любить, будет ценить его творчество, и будет преданной идеалам мужа как при его жизни, так и после его смерти. Нина Николаевна проживет еще почти сорок лет. В ее жизни будет–недолгое третье замужество, будет война, немецкий плен, и будет ВОЗВРАЩЕНИЕ к могиле любимого МУЖА. А еще будет страшная десятилетняя ссылка после которой Нина Николаевна вновь вернется в Крым, чтобы создать и сохранить для будущих поколений музей замечательного русского писателя Александра Степановича Грина.
( Вторая часть «Алых парусов Александра Грина» следует)