ответ мудрецу
Пишу о тебе, будто ступаю в сад,
срывая множество эпитетов,
составляю из них словесные букеты
и кладу к твоим ногам.
Наблюдаю за тобой тихо сидящей перед зеркалом. Время деликатно коснулось внешности, оставив за спиной уже восьмой десяток. Вижу, как ты в задумчивости осторожно трогаешь свое лицо, слегка увядшее, но еще привлекательное и живое, согретое каким-то неуловимым светом, за которым едва угадывается эта твоя хрустальная печаль. Понимаю, как нелегко смириться тебе со столь несправедливым приговором судьбы, лишить женщину самого дорогого, красоты, обаяния, величия. Ты сидишь, а время, ушедшее как вздох, бережно перелистывает в памяти страницы твоей жизни. Такие воспоминания не всегда доставляют радость, ибо из этого далекого путешествия надо как-то возвращаться уже в другую действительность.
При встречах на людях тебе нередко задают этот вопрос: «Господи, какой же вы были в девичестве?» Вот так ты сама и послужила тем замечательным поводом, чтобы я ответил на этот вопрос в своем рассказе.
Мало сказать, что она была хороша собой,- она была потрясающе красива! Ее огненно – медная волна волос объемом более метра великолепно укладывалась в тугую косу, а также в любую фантазию, украшенную атласной лентой, удачно подчеркивающую филигранно изваянную самой природой фигурку. Она до сих пор не считает время, чтобы привести себя в порядок. Однако с годами все труднее и труднее становится ухаживать и управлять этим сокровищем, когда стали приставать уже не поклонники, а известные недуги, ее ослепительную шевелюру, ее гордость и восхищение пришлось укорачивать еще и еще. И сейчас исподволь, стоя за спиной, я пытаюсь разгадать, о чем думает не молодая, но еще очень пикантная и такая родная мне женщина, отражаясь в зеркале, будто вглядываясь в свое прошлое.
Женская красота, - это дар Божий, счастье или испытание? А, может, вспоминает свою бабушку Александру и ее пророческие слова:
« Ох, Алька, как же ты, такая открытая настежь и доверчивая, простота, жить – то станешь?»
А ты всей чистотой души своей любишь Бога, закаты на небе, естество земное и меня. Тонким восприятием одушевляешь цветы. С неизменным вкусом преображаешь дом и пространство вокруг, оставаясь женщиной до кончиков волос. Когда ты готова к выходу на люди, в шутку добавляешь: «Пойду украшать мир». Наверное, это счастье? Ты только выходишь на улицу, и эта магия начинает работать. Помню нашу давнюю поездку в Арабские Эмираты. Мы шли по бульвару в Дубаи, возвращаясь в свой отель. Твой шоколадный загар подчеркивал яркость, непостижимого фасона желтого платья, которое раскованно и грациозно ты несла на тончайших и высоких шпильках, а над всем этим в лучах заходящего солнца полыхало огненное пламя твоих волос. Но более всего покоряла твоя походка, отовсюду притягивающая многочисленные взгляды туристов. Я чуть приотстал и невольно стал свидетелем такой картины. Несущийся поток автомобилей, проходившей рядом скоростной магистрали, медленно сбавил скорость так, что можно было различить улыбающиеся лица водителей, смотревших на тебя из кабин. К удивлению, никто не сигналил. В их глазах не было ни пошлости, ни вожделения. Был просто восторг, и они по всему улыбались от возможности вот так неожиданно полюбоваться земной женщиной. Это был гимн женской красоте! Сей почетный кортеж сопровождал нас до самого отеля. Так однажды бульвар в Дубаи оказался импровизированным подиумом для этого не написанного нигде сценария конкурса твоей красоты.
Ей нравилось быть на виду в гуще людей и событий, ловить на себе восхищенные взгляды, слышать комплименты и заманчивые предложения, с улыбкой отстраняясь, зная что в конце пути сможешь опереться на руку своего единственного мужчины.
А все эти фонтанирующие эмоции, аплодисменты и другие знаки
внимания служили, скорее, той питательной средой или энергией.
которые для публичных людей бывают важнее пищи. Меня поражало как, многие годы работая с представителями власти, перед ее внешностью открывались двери кабинетов махровых чиновников – бюрократов. И скольким людям она легко смогла помочь, пользуясь этим вечным оружием. В годы дефицита многие ее сослуживцы, как по волшебству, одним росчерком пера получали квартиры, машины, места в общежитии, мебель и.тд. Не только желание, но и специфика работы обязывали ее выглядеть безупречно. Однако она гармонично сочетала в себе еще множество достоинств, которые были намного глубже и ценнее, чем только внешний антураж. И этот нравственный багаж никому не позволял встречать ее, как принято по одежке. При встрече с руководством Тюменского обкома министр Госплана СССР Н.К Байбаков как-то пошутил. Вот Алла Григорьевна в отличие от других руководителей, и красивая, и умная. Оценка такого человека дорогого стоила. К сожалению не все в ее карьере было так сказочно, не всех ее привлекательность восхищала. Особенно это наблюдалось в среде женских представительниц: коллег по работе, приятельниц, подруг. Как – то Галина Павловна – референт генерального директора Главка, дама влиятельная и бескомпромиссная, услышав закулисные суждения офисных «кружевниц» о тебе, прокомментировала это так: «Я не удивлюсь нисколько, если узнаю, что Алла Григорьевна улетит субботним чартером в Стамбул за какой - нибудь модной кофточкой, а в понедельник появится в ней у себя в кабинете. Но то, что вы подумали, милочка, я вас умоляю, это не про нее». Помните Раневскую и ее знаменитую фразу: «Красота – это страшная сила!». К огорчению, была и другая сторона этой золотой медали Желание навредить, изурочить, сделать
больно. И делали это открыто и тайно свои, чужие и самые близкие. Такую
лютую зависть надо было заслужить!
Испытание? Потому не берусь утверждать, чего от своей красоты она получала больше: радости или печали?
Она иногда терпела невыносимую боль, но могла безутешно расплакаться, как дитя, от недоброго взгляда или неосторожной фразы, брошенной невпопад. Как аромат розы у человека, лишенного тонкого восприятия, вызывает раздражение и аллергию, так и ее учтивая интеллигентность нередко возбуждала в людях обратную реакцию.
Однажды на рынке ей нахамила торговка. Будто ударила по лицу! В ответ она только тихо произнесла: «У вас я не буду ничего покупать». И, уходя, услышала за спиной негодующий окрик: «Уж лучше бы обматерила, цаца!
Начались смутные девяностые. Деньги! Жадность! Собственность! Поглотили умы и души людей, отравив их своими эманациями. Когда ложь торжествовала над правдой, когда предательство выглядело достоинством, а безнравственность – частью культуры. Честные, совестливые и порядочные люди не видели выхода и не могли быть востребованы в обстановке грехопадения целой страны. Такая действительность никак не укладывалась в здоровом сознании, она оскорбляла твою ранимую душу. Вся твоя жизнь – это одно большое восхищение, до самого малого ее проявления гуманностью, красотой человеческих отношений, потому всегда с болью переживала эту искаженную реальность, несовершенство и жестокость окружающего мира, а обостренное чувство справедливости страдало вместе с трогательной отзывчивостью твоей романтической души. Вокруг, все рушилось на глазах, в прах превращая и мечты, и надежды, и планы. И будто взвалив на себя непосильную ношу грехов человеческих, ты плакала, искренне веря, что по телевизору могут показывать только правду. Настрадавшись за всех, как ребенок, тревожно засыпала, взяв мою руку, когда я был рядом, отогревая свою озябшую душу в моей. Как цветок, закрывающий свои лепестки от грозы, ты пряталась в свой идеальный мир гармонии, чистоты, чаще молилась любимой Владимирской Пресвятой Богородице. Как – будто знала, какое несчастье несут в нашу жизнь чужие, злые ветры перемен. Какими мутными стали людские отношения разбавленные ядом прагматизма. И это уже был не тот воздух, которым ты в детстве не могла надышаться. В него чего – то подмешали. В нем будто растворено предчувствие большой беды. И опасалась, что будет разрушено твое последнее духовное пристанище. Потому боялась оставаться одна. А когда я уходил ненадолго, то оставлял тебе маленькие улыбчивые записочки, которых с годами скопилось множество, и ты их до сих пор
бережно хранишь:
Грустишь, и что – то теребя.
Скорбишь нередко,
Здесь не помогут ни друзья,
Ни градусник и не пипетка.
Ты, ненаглядная моя!
От всех печалей – только я, –
Твоя таблетка!
Ты никогда не трепетала ни перед роскошью, ни перед едой, ни перед властью. Меня всегда удивляло, как ты можешь существовать, почти не прикасаясь к пище. А когда я заводил об этом разговор, ты мечтательно объясняла, что существует особая категория продвинутых в духе людей, которые получают энергию, питаясь Святым Духом. В ответ я называл тебя любимым ребенком или хризантемой. Однако к церковным обрядам относилась без фанатизма и излишне религиозной не слыла. Как – будто душа сторонилась громогласных песнопений, чувствуя в них некую фальшь и словно боясь обидеть Создателя, старалась молиться одна, тихо и искренне, всем своим естеством пребывая и растворяясь до капли в любви к Всевышнему.
Как – то ее спросили: «Верите ли вы в Бога?» Она ответила вопросом: «А вы посмотрите вокруг, как можно не верить в очевидное?» После какого – то случайного знакомства, она произнесла такую фразу: «Ты знаешь, душа – то у нее непроглядная, смутная, прячется за лукавыми словами. Наверное, это также хорошо, если добавить сахару в холодный чай».
Или еще: она сидит тихо и грустит, но так, чтобы это было заметно. Я, естественно, реагирую: «Что – то случилось, Аленька?» «Ты давно меня ничем не удивлял» - ответила она и еще больше загрустила. В моем положении бедного студента пятерка, на которую я еще должен был купить продукты, не та сумма, чтобы удивить кого – либо. Но я – то знал, что ее никогда не волновали ни сумма, ни размеры подарка. Ее могли удивить и привести в совершенный восторг самая малость, какой – то пустяк.
Возвращаясь домой из своей студии, я собирал их на пустыре. Эти неприметные цветы можно было просто не заметить, наступив. Но она видела в них море обаяния и приходила в восторг даже от такого микроскопического знака внимания. Как ни странно, но принесенный мной букетик, уместившийся в маленькой хрустальной рюмочке, она долго лелеяла, подливая воды, постоянно умиляясь и пребывая в хорошем настроении.
Спустя пятнадцать лет от рожденья первой дочурки, в свои тридцать восемь вдруг оказалась в положении. Она мужественно переносила все тяготы, связанные с жесточайшим токсикозом. Иногда, теряя сознание, падала разбивая свое лицо, Несколько месяцев госпитализации не погасили в ней радости предстоящего материнства. Это были незабываемые дни благословенного ожидания. Уже накануне, когда я появлялся в доме, она сидела со своим восхитительным бременем, и казалось даже одежды ее были наполнены каким – то внутренним светом. Видно не зря в народе говорят: «Свет в горнице не от окон, а от колыбели». А уже на следующее утро она удивленно так вскрикнула: «Ой! я сейчас рожать буду!» Последние слова ее я едва расслышал уже на бегу. Чтобы завести машину и вылететь к подъезду пятиэтажки понадобились считаные минуты. В волнении рывком открываю дверь и вижу такую идиллию: свет моих очей спокойно сидит перед зеркалом и наводит макияж!? Тихо приседаю на ватных ногах, а на вопросительный взгляд она отвечает: «Хочу рожать красивая!»
Дочке было года четыре, когда мама, решив с ней погулять вышла из подъезда, в каком – то эффектном наряде. Марианна, играющая неподалеку, оценив ее « рейтинг» заявила: «Не пойду с тобой никуда – ты красивее меня» В разговоре с дочкой по телефону: «Господи, Оксанушка, как я тебе завидую!» «Чему, мам?» «Что у тебя такая замечательная мама!»
Наверное, трудно назвать даже одного мужчину, который бы не любил смотреть, как идет красивая женщина и не любовался этим. Я – то по молодости был еще тот эстет! Как – то вдалеке заметив впереди себя идущую даму, подумал: «Вот это походка! Неужели и внешность ее также хороша?» И я, как говорится, прибавил ходу. И по мере того, как сокращалось между нами расстояние, приближался самый знаменитый в моей жизни конфуз! Это была она - моя ненаглядная, только в новом платье…
Я – то понимал, как нелегко тебе постепенно терять этот дар Божий, свою исключительность, обаяние, - самый веский оправдательный аргумент и мотивацию при любом приговоре, «Оружие массового поражения» и не всегда легкую ношу. Как утешить и разделить твое отчаяние, когда наше дыхание стало одним на двоих, на всю оставшуюся жизнь по любви, по душе, по Богу. Наблюдаю из – за спины твое безмолвное несогласие с природой, этот немой внутренний протест и впервые за долгие годы стою перед горькой неотвратимостью и ничем не могу помочь. И мне больно видеть эту твою беспомощность, чувствуя себя до неприличия здоровым и большим. Наверное, есть разница в увядании чайной розы или какой – нибудь колючки, вроде меня? Тебе есть что терять, - мне легче. И как цветок после всеобщего обожания и восторгов не понимает, не может объяснить себе, почему под легким дуновением времени он теряет последние лепестки своей казалось бы вечной красоты? Отчего застывают на пылких ланитах ручейки прошедших лет, а в уголках губ куда – то прячутся былые улыбки и радости? Расплескалась кипень глаз, светлоокая моя, манящая и покоряющая сердце с первого взгляда! Но и сегодня, где ты уже не можешь оставаться прежней, все еще бродит, как молодое вино, дыхание твое… Как горная речка после бурного паводка, утоляешь душу тихой чистотой и покоем, какой – то щемящей грустью уходящего лета.
Уже за восемьдесят, когда появились костыли, сей неотъемлемый атрибут гонартрозов и подагры, ты с недоумением смотришь на это нелепое громоздкое приспособление, явно не добавляющее комфорта в твою жизнь, и безропотно принимаешь это. Но как говорится, нет худа без добра. Окружающие люди, особенно женщины, стали более внимательны к тебе и даже сострадательны. Красивая дама на костылях уже не вызывает раздражения, а главное не возбуждает зависти. И тебе по – своему приятно это их слегка напускное великодушие, с едва уловимой тенью добродетели, возвышающей их над тобой. Сидя в своей колясочке, ты нередко погружаешься в одиночество, чтобы я не видел твоих слез, словно пытаешься собрать остатки щедрой и открытой души, которую не пощадило безжалостное время, годы горьких разочарований, разорвавшие в клочья твои идеалы и представления хотя бы о человеческой жизни, не говоря уже о красивой.
Однажды ты упала, и заметив как после вызова « скорой» я трепетно стал оберегать тебя, предупреждая каждое движение, сказала: «Если бы я знала сколько получу твоего тепла и внимания, я упала бы гораздо раньше»
Ты по – прежнему удивляешь меня своей непредсказуемостью. Не так давно, проснувшись, говорю: «Ты еще поспи, а я, пожалуй, побегу» На что ты без промедления отозвалась из – под одеяла: « Я не затем выходила замуж, чтобы одной тут лежать…»
По обыкновению вечерами, засиживаясь за письмом и не желая ее беспокоить, сплю на диване. Шесть десятков вместе. Как – то перед сном, прожив еще один день, ты задумчиво и так тепло улыбнувшись, пожелала: «Я сегодня, пожалуй, прилягу с тобой, вдруг на что – нибудь пригожусь..»
В ранней молодости, давным давно, я увидел ее на танцах в стареньком поселковом клубе и очень сильно удивился. Ничего выдающегося не имея за душой, да и внешностью особо не был знаменит. Понаблюдав немного со стороны решил вернуться в свою вольную беззаботную юность. Однако удивление осталось. Мысли вновь и вновь притягивали меня к ней. Сознание еще оказывало слабое сопротивление, а ноги сами несли, приближая нашу встречу. Я смотрел на нее будто впитывая ее всю собственной кожей, прилипая на каком – то клеточном уровне, заполняя сосуд моего сердца, который был предназначен Богом для любви. Да так хлебнул, что, спустя немного времени, я уже был переполнен
этим незнакомым чувством до такой степени, что « сносило крышу».
Этот феномен даже описали ученые. Оказывается в организме молодых людей созревает и в момент влюбленности разливается некая ампула, которая и способствует легкому помутнению рассудка на момент брачного периода, как впрочем, и у всех млекопитающих. Ничего не ведаю про меньших братьев, но в моем организме похоже разлилась по крайней мере, целая упаковка! Было это в Забайкалье. Наши первые встречи в январе. Никогда не носивший перчаток, я согревал твои озябшие ладошки в своих. Когда я уже знал, что твоя боль больнее моей собственной, а аромат твоих волос – лучший в мире, утвердиться в своем главном решении мне помогла одна притча. Однажды юноша спросил мудреца : «Почтенный, скажи, как можно выбрать из множества красивых девушек ту одну, единственную, которую Господь предназначил мне, и не ошибиться?» «Все очень просто, о,юноша! Когда придет любовь, задай себе вопрос, - сможешь ли ты, не раздумывая отдать жизнь за эту девушку? И, все»
Мы встречались, но я уже тогда понимал, - нельзя допустить, чтобы это необыкновенное создание попало в чужие руки. Она же завянет, как маков цвет! Ответ мудрецу был готов: «Смогу!»
Был я непростительно молод. Старший брат с улыбкой поглядывая на мое поглупевшее от привалившего счастья лицо, с советами не спешил. Мама, женщина деревенская, основательная в суждениях, смотрела на это совершенство и явно не находила, где же в сельском хозяйстве можно было применить этакую красотищу, и не наживет ли ее сынок больше проблем от такой – то радости? И только бабушка, моя милая баба Софья, увидев впервые свет очей моих, мою бессонницу в белой кофточке и коротенькой юбчонке, ахнула! Просияла лицом и всеми морщинками, залюбовавшись на мгновение ее точеной фигуркой, и добавила, качнув головой: «Глянется! Ловкая девка!» Это был ее высший вердикт.
А вся моя любовь была похожа на сновидение, когда боишься проснуться, чтобы не прервать тонкой нити соединяющей с реальностью. Полюбил так, что эта любовь осталась за гранью обычного представления о чувствах. Полюбил без всякой жалости к себе, памяти о себе, навсегда растворившись в этом божественном состоянии. Когда мелкие недостатки превращаются в достоинства. Когда то, что вряд ли простил бы другим, принимаю в тебе с умилением и восторгом.
Я всегда хотел стать для тебя кем – то большим, чем просто муж. В благодарность за твое утонченное жизнечувствие, непредсказуемость, за восхитительные поступки, не поддающиеся никакой логике. За милое притворство настоящей женщины в движении, в дыхании, в крови, - атрибут твоего природного дарования. За все, что так гармонично сплавлено в твоем облике, ярко выделявшим тебя на фоне тысяч возможно самых прекрасных, но не любимых мной женских образов. За неповторимый образный язык, вечно живущего в тебе непослушного ребенка, и не повторяющиеся в своей оригинальности преподнесенные мне сюрпризы. С восторгом за то, что с тобою смеялись вместе, и я ни разу не заскучал. За то, что мой инстинкт самосохранения остался в хорошем состоянии. За радость жизни, не обременительно прошедшей и позволяющей уже под занавес нашего совместного бытия, признаться, что ты мое самое прекрасное мгновение, самое сильное земное впечатление и самая яркая страница романа длиною в жизнь!
Я видел сколь много не совпадают твои представления с действительностью, но никогда не желал разрушить твой необыкновенный идеальный мир, подаренный Богом еще при рождении. Изменить что – то в этом миропонимании было равносильно грубому вмешательству в сверхъутонченный, чувствительный механизм твоей природы. Возможно, сегодня мы уже одни из тех, кто не дождется улетевших журавлей.. Но все – таки не хочется остаться недосказанным для тебя. Хочу еще и еще одеть тебя в любовь, обнять своею молитвой и укутав счастьем, защитить от злых ветров смутного времени. В наши сочтенные дни, когда и минута общения дается Господом уже в подарок, отогреть своим дыханием твою озябшую душу и руки, с большим трудом удерживающие в этом жестоком прагматичном мире твою красивую сказку.
Послесловие
И сорвавшись звезда растворится
В небе вечном в который раз,
Неизбежная черная жрица
Пригласит одного из нас..
Мысль печальная душу тревожит:
Как оставлю любовь свою?
Ведь она без меня не сможет,
Не захочет, даже в раю.
Отпусти ей грехи, если можно,
Моей милой земной невесте,
Нам поврозь никак невозможно!
Призови в небеса – только вместе.
Боже Святый, прошу, поверь!
В отдающем ознобом рассвете
Не закрой между нами дверь
Ни на том, ни на этом свете.
И ее от меня отчуждать
Не спеши, - уж спадают вериги..
Я Тебя не заставлю ждать,
Я недолго, Господь, - я мигом..