Саня спросила:
- Будешь кушать?
Провела ладонью по коже и Шершню показалось, что у него на шее выскочили волдыри.
Подумал: "Жжёт, огненная". Захотелось схватить её за запястье, сжать до хруста под знакомый смех. Саня расплылась в улыбке: "Ну же, смелее, дружок". Наверное, это было обоюдное чтение мыслей.
- Хочешь попробовать? Правда, пища такая...
Она замолчала.
- Ужасная?
- Да.
Сглотнул слюну. Пора было завтракать.
Саня откинула голову и захихикала как обезьянка из какого-то мульта. Шершень попытался вспомнить сюжет, но память предложила другое. То, о чём вспоминать не хотелось.
Любимая успокоилась и сказала задумчиво:
- Всё хорошо. Только жаль, что мы не такие как прежде. Ты изменился.
- Сильно?
Головою кивнула:
- О, да!
- Неужели так сильно?
Захотелось убедиться в обратном.
- Милая, зеркало дай, - попросил.
Саня в ответ улыбнулась и доверчиво коснулась щеки. Стало щекотно.
Но он не сдался:
- Неси.
Она отступила назад. Посмотрела на него с сожалением.
Что за взгляд? Шершень, конечно, не ожидал восхищения, но ему стало не по себе. Саня скрылась за дверью. Сглотнул. Подождал. Увидел, что возвращаются руки, голова, шея и голени. Белые тапочки на ногах. И надвигающийся сверкающе-страшный овал вместо туловища любимой. Она подошла очень близко, словно хотела окунуть в пугающий мир. Шаг влево. Два шага назад.
- И немного правее, пожалуйста, - подкорректировал Шершень движения Сани.
Она исполнила просьбу покорно. Так показалось из-за опущенных век и склонённой в ответ головы. Шершню стало смешно. Из зазеркалья на него посмотрел тип с глазами уставшего василиска. Кровяные прожилки в белках. Вместо ухмылки - зигзаг. И выражение лица - упорное и безнадёжное одновременно.
- Ты доволен? - спросила мёртвым голосом Саня.
- Да. Поиграем? Сегодня ты - медсестра.
- Ради бога, - не стала она возражать. А ему захотелось, чтобы овал, затмивший туловище Сани, с её талией, бюстом, вязаным свитером, выскользнул из напрягшихся пальцев любимой и, спикировав в пол, с визгом распался на сверкающий хлам.
- Медсестра.
Он зажмурил глаза. Весь мир вместе с Саней скрылся за пеленой. А потом Саня выплыла из подсознания, подсвеченная софитами, с трагическим красным лицом. Ему захотелось сказать ей "привет". И он понял, что Сань теперь две. Одна выплывшая из пелены, а вторая, что с зеркалом, та из мира распахнутых глаз.
Было не ясно, нужна ли ему краснолицая Саня. Зачем, с какой целью, её вытолкнула к нему пелена?
Он открыл глаза. Никого в комнате не было. Рядом с ним, на журнальном столике, стояло блюдо с окровавленной головой.
Хотел оттолкнуть от себя это блюдо, подняться и убежать. Но не почувствовал ног. Остался в коляске сидеть. Стал разглядывать руки и увидел, что на левой не хватает двух пальцев, а на тыльной стороне правой руки - шрам, похожий на парусник, бледный, почти белоснежный, снова напомнил то, что хотелось вытравить из памяти навсегда.
- Белеет парус, - отворачиваясь от головы, процедил сквозь зубы Шершень и подумал, что не должно случаться такого. Ни с кем, ни за что, никогда.
Он знал, что блюдо скоро исчезнет. Иллюзия. Но память останется. А очень хотелось забыть страшную голову. Ту, что на блюде, и её же, зажатую в искореженном неумолимой силой металле. Первое, что увидел Шершень, очнувшись без пальцев, была такая голова. Год прошёл с того времени. Бедная Саня.
Он, за рулём, уцелел. А её в этом мире не стало. Шершень закрыл глаза, желая увидеть Саню всю целиком. Но пелена на этот раз проигнорировала его обращение.