- ****ец, приехали!- Колька Бес заглушил мотор внедорожника. «Land Cruiser», рыкнув последний раз трёхлитровым дизельным мотором, застыл в болотной грязи.
- А мы с батей здесь на «Ниве» проезжали,- сказал в пространство Витька Череп.
- Чем круче джип, тем дальше за трактором идти,- встрял в разговор Лёвка Геббельс.
Гнусное прозвище Лёвка получил за работу в PR агентстве, модную татуировку «Вольфсангель» на левом плече и любовь к философии Ницше.
Бес принял замечания товарищей, как глумление над его чёрным «Land Cruiser Prado», обладание которым, делало щуплого Кольку в собственных глазах значительней бывших однокурсников.
- Вот и херачте за трактором!- взвился Бес, -пока далёко от леспромхоза не отъехали.
- А ты?- задал глупый вопрос Витька.
- Дебил! Я караулить буду. У нас тут ружья, лодка… Да и машину не бросишь...
- Давай эту неприятность зажрём. Я проголодался,- сказал лысый здоровяк Череп,- утром похавать не успел.
- И выпьем,- продолжил Бес.
- А если тракторист нас через болото перетащит,- озадачились гонцы за трактором,- кто поведёт?
- Не ссыте, парни, я вас свезу. По ту сторону ГАИ нет,- отмахнулся Бес.
Громко хлопнула дверца «Прадика». Бес скорчил морду, словно ему в пах ногой въехали: «Чё, расхлопались? Это вам не УАЗик!»
- Пока, Бесяра!- помахал рукой другу Лёвка,- смотри, чтобы тебя кикиморы в болото не утащили.
- Сам смотри! В промхозе бабы оголодали. Способных мужиков не осталось - кто не спился, по зонам чалится.
- Чёрные лесорубы?- высказал знание экономических реалий Геббельс.
- Они, родимые,- подтвердил Бес, бывший родом из этих мест и окончательно не утративший связь с корнями,- денег трактористу не давайте - запьёт. Обещайте на месте рассчитаться - хоть водкой, хоть деньгами.
- Лучше деньгами,- предложил умный Череп, -без водки охота — не охота!
- Ленивый у нас народец!- сказал чернявый Лёвка, балансируя на болотных кочках,- давно пора загатить дорогу до озера. Городские охотнички бы со свистом летали. А местные им услуги: баньку, веничек, пивко. Праздничек какой организовали — самогон глыкать, через костёр прыгать, за девками бегать...
- Не ленивый, а умный!- осадил Геббельса Витька Череп,- охотнички бы за пару лет озеро засрали, дичь повыбили. Ни охоты, ни рыбалки! А так вишь, местный тракторист бизнес имеет — городских придурков из болота тащить!
Череп кивнул на обрывки троса, ржавеющие в грязи.
- Вот ответь мне, почему на дальнем озере утка садится, и рыба водится?- продолжил умничать Череп.
- Почему?
- Потому что нас с тобой там нет!
- Но скоро мы там будем,- оскалился Геббельс, -а разбогатеем - вертолёт купим!
У ворот низенького дома стояла кучка пожилых женщин в тёмных одеждах.
- Там, там тракторист,- закивали головы в чёрных платках.
- Простите, мужики! Сегодня помочь не могу,- ответил из темноты сеней хриплый мужской голос, -у нас похороны.
- Не бойся! Сухим не останешься. Мы хорошо нальём и заплатим!- глумливо ухмыльнулся Геббельс.
- Я вам говорю - трактор занят на похоронах,- отрезал тракторист.
Мужчина вышел на свет. Выглядел он представительно: высокий с чисто выбритой большой головой, в пиджаке с синим институтским «поплавком» на лацкане. По возрасту — лет шестьдесят. Челюсть упрямым балконом торчит над тёмным галстуком. Вылитый Муссолини из военной хроники. Спорить с таким — время терять.
- Нам что, назад пешком тащиться?- огорчился Череп.
- Зачем тащиться?- спрятал балкон Муссолини,- оставайтесь. Поможете тело вынести. У меня тут одни старухи. Помянем покойника. Хороший был человек. Зайдите, познакомьтесь. Я трактор подгоню — на кладбище поедем. Переночуете. Завтра вами займусь.
Через коридор расступившихся старух лысый двинулся к калитке, остановился, обернулся.
- За машину не беспокойтесь. Наши в лесу не озоруют, а чужие мимо деревни не проедут,- бросил он.
- У нас человек там... Нас потеряет,- сказал Череп.
- Все потери проходящи, кроме последней!- глубокомысленно изрёк Муссолини.
«Что поделаешь — смерть - препятствие непреодолимой силы»,- подумал Череп и смирился. «Придётся взглянуть на покойника»,- решил он и двинулся внутрь дома.
Как многие творческие люди, Лёвка обладал буйной фантазией и очень боялся всего, что связанно со смертью.
- Можно, я с Вами пойду,- увязался Геббельс за трактористом, -как к Вам обращаться?
- Называй меня Василий Иванович!- представился деревенский вождь.
Покойник оказался тяжёлым, двери тесными. Как Лёвка ни старался сдерживать дыхание, пришлось нанюхаться воздуха, густо замешанного на пихте, ладане и запахах мёртвого тела.
Гроб водрузили на крытую ковром тракторную тележку, похожую на орудийный лафет. «Будто генерала хоронят»,- подумал Геббельс.
Лёгкий ветерок гнал серебряные паутинки в голубом небе. Неяркое солнце вызолотило улицу, косо идущую через поле к лесу, серые доски заборов, зажгло красные шерстинки в ковре, словно сама природа хотела утешить людей, собранных единым горем вокруг умершего.
Василий Иванович влез на подножку трактора, как на трибуну, потянул с лысой головы шляпу. «Товарищи! Товарищи...»- выкрикнул он, поперхнулся волнением, сокрушённо махнул рукой с зажатой в ней шляпой, собрался.
«Слово для прощания предоставляется Сталине Кимовне. Потом могут выступить все желающие»,- сказал он обычным голосом и освободил «трибуну».
На подножку легко поднялась сухая, красивая старуха. Собравшиеся, человек двадцать, наверное, всё ходячее население бывшего леспромхоза придвинулось ближе.
«Плачьте, бабы!- сказала Сталина Кимовна и утёрла слезу, -оставил нас наш дорогой Леонид Иосифович, наш ухогорлонос. Скольким односельчанам и односельчанкам покойный продлил жизнь своими трудовыми, не побоюсь сказать, золотыми руками...»
В народе послушно зашмыгали носами.
«Ухогорлонос - так раньше называли отоларинголога»,- сообразил Череп. Витька посмотрел на «золотые» руки покойного. Менее всего они походили на руки врача: мозолистые, с чёрной каймой под ногтями, на фалангах правой кривовато набиты синие буквы, составляющие имя «Лёня».
«Хрен их знает, этих деревенских,- соображал Череп, -как у их врачей должны выглядеть руки? как вообще можно выжить в этой дыре?»
После Сталины на подножку поочерёдно влезали другие старухи, плакали, говорили жалостливые слова, через которых назойливым лейтмотивом звучало: «На кого ты нас покинул!»
«Когда всё это кончится?»- били копытами Геббельс и Череп, с тоскою поглядывая в сторону соседнего двора, где бабы помоложе уже накрывали поминальные столы. Хотелось жрать.
«Ребятки, просыпайтесь. Завтрак на столе. Васенька скоро подъедет»,- услышал Череп голос Сталины Кимовны и с трудом открыл глаза. Болела голова, во рту словно кошки насрали. «Кто такой Васенька, и, где это я?»- с минуту соображал Витька.
Тикали ходики, топилась печь, сквозь тюлевые занавески сочился пугливый сентябрьский рассвет.
«Я в леспромхозе. Васенька — это Василий Иванович, бывший его директор. Гадость во рту от похмелья»,- понимание с трудом проникло в голову Черепа. «Лёвка где?»- Витька покрутил головой.
- Ваш товарищ уже встал. Должно быть, до ветру пошёл,- пояснила хозяйка.
«И мне «до ветру. Скоро лопну»!- спохватился Череп и принялся отыскивать свои специальные охотничьи штаны на помочах и со многими карманами для разной мелочи.
Василий Иванович подогнал трактор, едва друзья успели позавтракать. Директор был в новом солдатском бушлате, чисто выбритым и пах одеколоном. «Полезайте в кабину»,- это всё, что услышали Геббельс и Череп.
Словоохотливый Лёвка не любил долгого молчания.
- Как вы себя чувствуете, Василий Иванович?- начал Геббельс вежливый разговор.
- Лучше всех! Никто не завидует,- пожевал тяжёлой нижней челюстью директор.
Неловкая пауза, прерываемая только тарахтением дизельного мотора, повисла в воздухе.
- Хороший у вас трактор, ухоженный,- решил лестью сломать тишину Геббельс.
- Ухаживаю, вот и ухоженный,- выдал Василий Иванович и вновь замолчал.
Хитроумный Лёвка решил зайти с другого конца и вспомнил о вчерашнем.
- Ваш Леонид Иосифович, должно быть, хорошим специалистом был,- предположил Геббельс и задал, наконец, вопрос, который мучил его весь вечер:- только почему о нём одни женщины вспоминали, покойный что, акушером был? Отоларинголог вроде с другого конца лечит!
- Какой, на хрен, отоларинголог?- Василий Иванович от удивления выпучил глаза и чуть руль не бросил.
- Ну, так по-современному ухогорлоноса называют,- вмешался в разговор Череп.
- Лёнька Ухогорлонос, что ли?- неожиданно развеселился директор, всё же бросил руль, чтобы хлопнуть себя по ляжкам,- ну, вы, городские, даёте!
Директор хохотал громко, раздельно выдыхая из бочкообразной груди каждое «ХА» и багровея лицом.
Геббельс и Череп недоуменно уставились друг на друга — что мы не так сказали?
«Пьяницей и ни к чему не способным человеком был покойный,- стал рассказывать Василий Иванович, бросив хохотать и успокаиваясь,- двое у меня в промхозе таких архаровцев было — Лёнька и друг его Петька Рубль-Двадцать. Петька хромой был, а Лёнька просто недоделанный. Мужик сорок лет прожил, а его по деревне, как дитё малое, Лёньчиком кличут! Та ещё парочка! К чему не приставишь — испортят. Даже в сторожа не годились. Отовсюду их гнали.
Помаялись кореша без работы, но, гляжу, приспособились. Жрать-то хочется, ещё и каждый день! Баб да старух одиноких и тогда в деревне полно было, так эти престарелые «тимуровцы» той огород вскопают, этой крышу перекроют, забор поправят, дровишек нарубят. Бабы довольны, накормят, обстирают, пенсией поделятся, и мне как директору хорошо — не надо от работы людей отрывать».
Василий Иванович замолчал. Трактор вкатился на крутой взлобок и остановился. Тракторист открыл дверь, запустил в кабину воздуха.
Городские восхищённо замерли. Во все стороны широко и привольно простиралось голубоватое от дали море тайги. По небу плыли длинные белые облака, отбрасывая на лес тёмные тени.
«Почему я этого не заметил, когда ехал с Бесом?»- подумал Лёвка.
Василий Иванович вынул из кармана монетку и кинул на обочину.
- И вы что-нибудь оставьте,- сказал он приятелям, -дороги не будет.
Лёвка и Витька захлопали себя по карманам.
- Нет монеты, сигарету или спичку оставьте. Платок свой с шеи повяжи вон на то дерево!- приказал директор Черепу.
Витька послушно вылез из трактора и направился к старой лиственнице, на которую показал Василий Иванович.
Геббельс, наконец, нашёл сигареты и хотел направиться вслед приятелю. Может, оставь они с Бесом на перевале по монетке, не застряли бы в болоте?
- Погодь маленько,- остановил его Василий Иванович,- что у тебя за хрень на плече вытатуирована? Вроде как свастика?
«Чёрт глазастый! Когда разглядел?»- подумал Лёвка Геббельс.
- Это «вольфсангель», по-русски - «волчий крюк», оберег арийский!- отбрехался Геббельс.
- Арийский, говоришь?- дёрнул щекой директор,- у моего бати на груди был профиль Сталина набит. Он гнал твоих арийцев до Берлина. Знать наши обереги посильнее твоего волчьего крюка будут!
Лёвка смутился.
- Я пойду? Витька ждёт,- по-детски шмыгнул носом Геббельс и просительно посмотрел на директора.
- Иди,- отпустил его Василий Иваныч и закурил папиросу.
Трактор рыкнул, пустил из глушителя струю синеватых газов и бодро покатился с увала вниз на дно глубокой ложбины, где ждал их Бес и его «Land Cruiser», безнадёжно застрявший в болотной грязи.
Витька с Лёвкой в надежде на продолжение рассказа уставились на тракториста. Директор выждал паузу, наконец, хмыкнул, выкинул в окно окурок, отогнал ладонью дым от лица. «Ну, так во-о-т!»- протянул он многозначительно.
Ноябрь Лёнчик любил. Забивали скота. Не в каждом дворе были руки, способные лишить жизни очередного Борьку или Машку. Петька Рубль-Двадцать на посёлке слыл лучшим кольщиком, Лёнька его первым помощником. За работу хозяева, как водится, стаканчик расторопным помощникам поднесут. Свежины - ешь от пуза!
Рубль-Двадцать сказал, что завтра их ждёт Сталина Кимовна — надо поросёночка забить.
Сталину — свою первую учительницу Лёньчик побаивался. Крута была тётка. На учеников не кричала, но так глянет, что в штанах мокро делается.
Накануне, Петька с Лёнькой кололи боровка у Миронихи — вдовой бабы, оба сына которой в прошлом годе сели за незаконную порубку, и маленько перебрали. С утра поправили головы остатком вчерашней самогонки и пошли к Сталине. Рубль-Двадцать нёс выточенный до опасной остроты длинный нож в ножнах, Лёньчик, как сильный и здоровый, заправленную по-горлышко паяльную лампу.
Со Сталининым боровом управились не без греха. Чёртова скотина таскала Лёньку по загону, пока Рубль-Двадцать не накинул ей проволочную петлю на передние ноги. Дальше пошло как по-писанному: боровок пронзительно взвизгнув затих, двор наполнился реактивным шумом паяльной лампы, запахом горелой щетины и крови.
Во двор несколько раз выскакивала Марья — бывшая ученица Сталины Кимовны, жившая по-соседству. То горячей воды принесёт, на руки мужикам польёт, тряпку подаст, то кровавый таз унесёт.
Лёнька просил им по рюмке налить — за успех предприятия.
- Сталина сказала «ни-ни»!- замахала на выпивох белой рукой Марья, -управитесь, за стол позову.
- А там будет?- поинтересовался Рубль-Двадцать.
- Как положено!- обнадёжила Маринка.
- Петруша, Леонид, не стойте в дверях — проходите,- Сталина Кимовна помнила всех учеников по имени.
Кольщики, неловко переминаясь, вошли в горницу. Лёнька цепким глазом оглядел знакомую обстановку: тюлевые занавески, лупоглазый телевизор под кружевной салфеткой, стол, табурет, три «венских» стула, комод, фарфоровые слоники на нём, этажерка с книгами, на белёной стене - портрет Ленина в тёмной рамке, фотографии учеников. Из нового — икона Богородицы в красном углу.
Рубль-Двадцать незаметно толкнул приятеля локтем в бок, привлекая его внимание. На столе, крытом клеёнкой поверх свежей скатерти, среди тарелок с капустой, огурцами, грибочками, здоровенной миски картохи, только снятой с огня и ещё шкворчащей от жара жаровни, красовалась бутылка магазинной водки с бледно-зелёной этикеткой.
Кольщики довольно заулыбались и полезли за стол.
Марья, пригубив за компанию рюмочку беленькой, умчалась по делам. От магазинной водки мужики быстро опьянели. Да и много ли надо часто пьющему человеку?
Рубль-Двадцать широко улыбался и порывался сказать Сталине Кимовне, как он, как все ученики её уважают.
Сталина переживала, что мужики быстро «накидались» и жалела, что убежала расторопная Марья.
- Закусывайте, ребята, закусывайте,- беспокоилась женщина и подкладывала кольщикам в тарелки большие куски парного мяса.
- А, Вы, помните, как кто-то клей Вам на стул налил, и Вы сели?- вдруг прорвало долго молчавшего Лёньку.
- Помню,- улыбнулась Сталина, -я тогда новую юбку испортила.
- Так вот, это сделал я!- открыл «страшную» тайну из далёкого детства Леонид.
- Я знаю,- сказала учительница.
- Вы знали!?- изумился Лёнька, -почему не пожаловались? мамку не вызвали? Даже уши мне не надрали?
- Отец бы тебя прибил,- вздохнула Сталина, - тебе и без моих колотушек наказаний хватало. А юбку жалко. Хорошая была юбка - кримпленовая.
- Я Вам новую куплю!- пьяно прослезился от собственного благородства Лёнька,- на работу устроюсь и, ей-ей, - куплю. Крест на пузо!
- Не божись понапрасну,- Сталина покосилась на красный угол, -а на работу устройся. Это хорошее дело.
- Давайте, за это выпьем!- нашёлся Рубль-Двадцать.
Лёнька споро набулькал водку по стаканам, с сожалением глянул на остаток в бутылке.
- Ну, за трудоустройство!- подмигнул приятелю Пётр, выпил, крякнул, подцепил вилкой кусок свежины и споро отправил его в рот…
От мужской неловкой поспешности проклятый кусок стал поперёк горла. Рубль-Двадцать заперхал, схватился за грудь, по-рыбьи разевая рот выпучил глаза.
- Петечка, что с тобой! Петечка, дыши! Дай, я тебя по спине похлопаю!- всполошилась Сталина. Старушка ладонью, словно по волейбольному мячу, ударила пострадавшего меж лопаток. Один раз, другой, третий! Безрезультатно.
Полагая, что лучше алкоголя средства нет, Лёньчик схватил со стола бутылку с остатками водки и сунул в рот приятелю:
- Петька, запей!
Рубль-Двадцать судорожно задёргал кадыком. Водка из разинутого рта полилась на грудь.
- Что ж ты, гад, делаешь?- разъярился Лёньчик,- водяру на пол лить!
Пётр оттолкнул руки приятеля и захрипел.
- Не кричи на него!- вступилась Сталина, -не видишь, подавился человек. В больницу его надо, горло освободить!
- Не довезём! Кончится он!- протрезвел Лёньчик.
Сталина бестолково забегала по комнате, зачем-то достала аптечку, уронила. Желтоватые от ветхости упаковки бинтов раскатились по полу. Женщина стала их собирать.
Лёнька выскочил во двор. Вернулся с куском алюминиевой проволоки, которым вязал поросёнка: «Не помирай, друг! Счас я, мигом!»
Леонид согнул провод на конце, соорудив что-то на манер шомпола, со словами: «Не такие стволы прочищали!» сунул инструмент в глотку закатившему глаза под лоб приятелю.
Проволока упёрлась. Мужчина надавил. Проволока прошла в горло. Пётр дёрнулся, пустил горлом кровь, захрипел, пуская пузыри.
- Вези его в больницу! Санки у сараюшки! Я за фельдшером!- пришла в себя Сталина.
- Не довезли. Кончился Рубль-Двадцать.
«Лёнчик ко мне в контору пришёл, каялся, плакал: «Убил я друга. Нет мне прощения!» Грозился наложить на себя руки. Просил посадить его,- рассказывал Василий Иванович, - закрыл дурака в чулане, где уборщица швабры хранила, забрал ремень, шнурки, чтоб беды не наделал. Позвонил в отдел.
Милиция приехала, целых три человека. При автоматах, словно за опасным убийцей. Забрали нашего Леонида Иосифовича».
На суде Лёнька плакал. Просил посадить его. Говорил, что не может жить с чувством вины.
Я выступил. Говорю прокурору: «Леонид сам себя наказал — убил друга! Тюрьма его лучше не сделает. Берём на поруки. Вот протокол собрания. Все — единогласно!»
Обвинитель своё:
- Зачем пострадавшему проволоку в рот пихали?
Лёнька ему:
- Кусок проталкивал. Хотел помочь заместо ухогорлоноса.
Дали нашему Леониду Иосифовичу три года условно, но с тех пор, кличка к нему приклеилась - «Ухогорлонос». По началу ругался Лёнчик, даже дрался, но смирился. Против мира не попрёшь.
Приставил я его к старухам, зарплату чернорабочего выхлопотал.
Пить Лёнька бросил. Купил себе бензопилу. Вместо друга. Так и трудился пока не помер. Бабы его уважали…
Василий Иванович вздохнул: «Теперь все хлопоты на меня лягут. Мужиков почти не осталось. Да, что там говорить, Вы и сами видели...»
«Даже самый никчёмный человечишко, если он нашёл себе применение, на своём месте нужен,- решил Лёвка Геббельс, -не бывает плохих людей. В каждом горит искра Божия».
Трактор легко перетянул «Land Cruiser» по ту сторону болота.
Геббельс вытряхнул из друзей всю наличность. Василий Иванович деньги брать отказался: «Вы мне вчера помогли...»
- Берите, Василий Иванович, это вашим… - Лёвка смешался, подыскивая нужное слово,- подопечным. Вы знаете, кому дать…
Иваныч отвернулся. Друзьям показалось, что глаза бывшего директора леспромхоза подозрительно заблестели. Мужчина махнул рукой, влез в кабину своего трактора.
- Хорошие Вы ребята!- крикнул он на прощание,- заезжайте. Буду ждать!
Трактор уехал.
- Ты, случаем, не охренел! Такие деньги кому попало давать,- напустился на Геббельса Бес.
- Уймись, Бесяра. Иваныч не «кто попало»,- урезонил друга Витька Череп, -ты в клубе за вечер больше просаживаешь!
Бес недоуменно уставился на приятелей.
- Вы, чо? Самогону перепили?
- Людям помогать надо!- изрёк глубокомысленно Лёвка, - и знаете что.
- Что?
- Не зовите меня больше Геббельсом!
- В фюреры метишь. Хочешь чтобы тебя Гитлером называли?- заржал Бес.
- Нет.
- А как?
- Зовите Троцким!- сказал Лёва — юноша из хорошей еврейской семьи.