Правдива быль с зачатием в конце

   
         
Иван Павлович Крендель, по кличке Гусь, чиновник скверного помета… а интриган высокого полета. Росточком не высок. С наростом и головушка от тыквы. Мал золотник, да дорог малый винтик. По росту и писклявый голосок.  Так вышло, что-то барин занемог от рюмочки столичной.  Но было в его стати что - то. Что, сразу не поймешь.  Таких желая, сразу не найдешь.
Его жена, с пыл- жару для забавы.  Степенная, ему была оправой.  Когда он делал шаг, не в право, в лево. Она сердиться просто не умела. Как женщина, лишь затаила зло.      
Иван Павлович – «Гусь», я спорить не берусь. Поспешно   покидал сей мир он раньше срока.  Вдыхая аромат жены, в минуте с хладом грота, не чувствовал беды… Интрига   выворачивает око. Сушь, пелена молокой,- черт возьми. От   боли, соли в иглах часть души.    Он   покидает   мир… не спорит, все от рока. В хрип чуть дыша. Оплавлена огнем свеча. Осталась что? Осталось только копоть.
Как будущий покойник, вереща, он выразился так: «я искренний дурак… и видимо незряч… и не заметил…, в борще был яд.
Не плач жена, и береги мой пепел… в груди огонь палач… нутро горит… водицы бы попить. я через пять минут покойник
Дай ложечку борща… желаю я остаться в этой роли… в будущем смотреть тебе в глаза.
 Дрожащим голоском покойника, пропел дискантом   от До  до Ля - «Я покидаю в акте ваш спектакль. Ничтожен этот мир!» ничтожен мой блезир. Жена, мне не хватает сил судьбе сопротивляться.  Я ухожу, и вопреки, к смертям собачьим в батраки.
И он был прав. Он трижды прав. Тем более, всегда был прав.  Хотя от части суеверен, и не любил пониженных октав. В приметы слабо верил. Смерть дьявол нарекал… венчал, а он не верил.
 За завтраком, в час утренний воскресный, когда поспел борщец с жирком в черпак отвесный. «Милейший» Гусь почтенный, зла не ожидал… и по причине счастья напевал… «Красавицу на тройку и пошел…!» - того не понимая, что он отравлен женщиной «мечты». Незаурядно ушлой… – яд получил от собственной жены.
Какая красота!  Дивился он. Поспела вишня, девки нету слов…поют дрозды, в периоде затишья… пред ними в цвете думы    васильки. Их мамы рвут, плетут венки. Им нравятся цветы в окрас любви, свободы.               
Что с бабы взять, она от Евы - дура. Хотя, как посмотреть, осанка и фигура. И губки бантиком чтоб мелодично петь. И вот она, впрямь ангел во плоти, подсыпала ему для процедуры, в любимый борщ крысиный яд, щепотку на успех …лаская свой наряд смакуя в губках смех. Сама же бережет фигуру – борща не ест.
 Иван Павлович похлебав щей под сенью зелени ветвей, не сразу действо понял… не сразу осознал и суть вещей… какая «честь», какое счастье жить и есть. А что ждет истинно его, и кто сей холм боронит,- и хоронит. Не уж - то месть? Хотя во сне за день иль два, ему мерещились во сне иные имена, дурная баба пьяная с вина, желала совратить… под ним горит земля... в один присест и баба у руля.
 Женщина с огромными грудями, тонкой талией в обличье сатаны, вся в черном и с косой стояла у стены. Во взгляде лед. В руке узда… о тысяча чертей… она одна из тысячи смертей. Лишив его ума. Как жеребца, его взяв под узды на плаху повела…а мысли в тоге тьмы.  Он шел босой… Тут к бабкам не ходи, и в воду не гляди… вывод один, - никчёмность череды и ранняя беда, возможно смерть… возможно  и  жена. Иван Павлович почесал мошну мошенника и репу… решил: - все это, бабьи сказки Грефа.
- А почему отравлен он женой - сегодня?  В думе выходной. Вопрос квартирный, денежный коллапс, привнес смятенье, нежелательный нюанс. Змеёю в подсознанье вполз.  Яд травит женский разум.
Василиса Степановна, женщина сладкая, с амурчиком в уме. И размышляла так, играя на губе: - У первой «Бабеля» жены - две дочки. / Перефразировав она так величала мужа. И добавляя краткие слова, с злословием вещала. «Кобель! – без члена мизерная точка!» /    
 У любовниц детей? -  пальцев не хватит, коль сердце не прихватит…- мне в пору садик открывать… их всех не перечесть. А у них с Иваном все на чих, деток нет и не предвидит она их… хотя, -как знать? Неровен час, придет пора, придется и рожать. Яловость   не надо завышать.
-А пидор мой с хромой ногой… прости господь, он болен. Болеет «странною» мужской болезнью… мышкует как лиса по норам при луне. И не сидит на месте. Что у него меж дум там в голове?
Старость, бес в ребро, язык что помело, а бабу поиметь желает. Развратных, в теле молодых. Неровен час…войдет во вкус, а сердце страсти не выносит, не выдержит, от скачек мавританских умрет на бабе…не в хоромах царских… отдаст концы. С меня ведь дети спросят… Чего   жене желать? И что мне ждать?  Лучший исход шифруя смысл Сальери-  помочь Ванюше,- стану я Сальери.   Подсыплю яда. Яд ему к лицу.
Как только станет от съестного дурковать, его стошнит… начнет блевать, водицы пить,- просить…Тогда ему подсуну завещанье, он при уме, без разума, подпишет, спору нет. Как хорошо, что тетя, крестная - родная имеет юридическую ветвь и стать. А я раба, «Елена Менелая!». Все шик- модерн. Задумано так лихо, иного не видать. Тфу, тьфу! Пока   в коттедже тихо.    
После борща Иван Петровичу не к месту стало дурно, стошнило, лицо покрылось пятнами… мышь серая залезла в нос сошлемся на авось… глаза полезли из орбит…ничтожен он и больше не Колосс. Он не прилег, он тихо пал, как осени пожухлый лист, при этом прошуршал. Что прошептал? -жена не поняла. Она уже в цвет сакуры   цвела. Повергший пал… пал трупом на диван, в предчувствии смертей задурковал.. Желая что-то высказать -сказать …  увы, язык во рту стал к нёбу прилипать, не слушался, стал попросту мешать. Прикрыв глаза всем телом содрогнулся, и замер он…где, где его душа?
- Не уж-то сдо… умер? Василиса Степановна перекрестилась, ощупав пульс его, немного удивилась - еще живой.  Сердечко еще билось. Хотя чуть дышит. Набрав воды в свой ненасытный рот, брызгами лицо страдальца освежила. Он промычал чего-то несуразно, благодарил её… только вот,- за что?
 Когда же Василиса «Премудрая», последняя, «наследная» жена его, вставила ему в руку ручку с золотым пером подсунув завещанье… подложив красную папку для устойчивости руки… Умирающий    неожиданно для неё выронил ручку с золотым пером и показал ей  дулю.
Откуда Василисе Степановне было знать, что Иван Павлович Гусь, стоял сейчас, в этот вот момент у двери преддверий рая. Пары вдыхал, того не сознавая… вел мирную беседу, разговаривал с добра, аллегорически сжал руку старика - апостола Пета. Ключник был немного удивлен. Чины земные, с самых давних пор, не вхожи в двери рая. Петр был не грек, не армянин, он как отшельник, был один. И для чинуш не вежлив, звеня ключами, левою рукой отпихивал от рая незнакомца.
Будь здоров! Тут, не спеши, постой! Еще не время…созерцать вам рай. Вот злое племя, прямо самурай. На милость попросил вощенье… богу что-то дать. За милость малую проход в рай стоил звона серебра. И угощений.
- Без очереди?
- Да!
Для полуживого, нечёсаного мужчины – вернее чиновника   высшего ранга - закатных лет. Просьба пустяшная. Петр просил злословия цепочку. Мы здесь поставим точку.  Швейцарские часы, просил милее всех,- елейно пел: «в раю нет места для потех ненужных тем… там злато обесценится легко.  В аду часы -  ненужное ярмо. Иван Павлович, по жизни был горяч, в постели истинно бедовый. По ветру нос держал. Взятки брал. Но нищим не давал. Чтобы отдать? - я за себя умру!    Он не стерпел свят наглости Петра, и сунул ключнику огромный кукиш в нос…  с желаньем тумака.
- На выкуси! Мой кукиш от добра.
Этот факт и зафиксировала своими ясными, жадными глазенками премудрая Василиса Павловна. Что делать? Вот сволочь, охмурил меня девку- малолетку…, потешился, потешился и на тебе, отходит в мир иной оставил женщину не с чем, с тяжелой головой.  А завещание поди у него было. Запрятал сволочь.  Иль первой жёнке передал?  Что там написано? Лишь богу и известно.  Его «дитятки» -  в чернь ночи воронье, слетятся на его – мое добро.
 Пока Василиса Степановна решала…- как быть, как поступить?  И что сейчас желанию мешало? Меж делом глаз скосив достойно оценила красоту свою и стать, в зеркальности трюмо свет дарит благодать. Без меры восхищаясь. Ох я какая,- кровь с молоком. Улыбка озорная. Я меж злословий на виду…платочком уберу слезу…- одна не пропаду.
 А в это время пред вратами рая закончился диспут, спор переходящий в драку.  Иван Павлович к Петру на некоторое время охладел, и впал в тихий транс, возможно помер. Петр позвонил на верх…- самому.  Получив от бога указание, хмыкнул, потер ушибленный лоб, протер очки, и звеня связкой золотым ключом приоткрыл дверь, выпустил двух ангелов. Ангелы взяли Гуся… Иван Павловича под мышки и понесли в рай.  Петр не перечил, плюнул обидчику в след. - В аду, тебе   гореть! твое там место!
Бог встретил Иван Павловича радушно. Приняв   в свои не телесные объятия, указал ему на место, рядом с парашей у двери и змеем. Не чувствуя тверди земной под ногами, Иван Павлович пробежался по облакам, оценил райские кущи… сады … вернулся к змию… внимая словам повелителя, наслаждался ароматом рая. Откушал   яблоко румяное от змия… и не одно. Обжорство ведь доказано давно, к добру не приведет все превратив в говно… обжора от греха помрет.  Иван Павлович сиим пороком буднично страдал, тем более в росс думе спор, такой накал. И должность позволяла. Средь мути Гусь не будь раззявой… коллег любил топтать.
 Без рюмки коньяка, от яблок, съеденных плодов его стошнило… и вырвало. Блевотина   его не огорчила…  но осенило…- рай не для него.
Василиса Степановна была поглощена   своими каверзными мыслями… ждала, с аппетитом поглощая вкусные, медовые абрикосы. И в этот самый сладостный момент, покойник ожил, чуть приподнял голову и стал блевать. Блевотиной кровавой, с кусочком мяса из борща испачкал завещанье и папку красную с двуликостью орла, теснением иероглифа трех букв  из букваря.
Василиса Степановна, от новости такой, мотнула головой, в глазах испуг… свят, свят за упокой…  - косточкой внезапно подавилась. Вся посинела, хватает воздух ртом, и повалилась на пол светлым днем. Тяжести ведь в ней, почти на центнер. С грохотом упала в низ лицом…-  итог невзрачный, но таков. 
 Иван Павлович от грохота привстал, блевать не перестал… весь белый, как соседский кот. Вот только память, ум? Все задом на перед… где сон? где явь? И где мерзавец ключник? Я где? В раю? Или с женой на кухне? Что за животное лежит передо мной. Хрипит и стонет, зад знаком… постой. Ведь это Василиса ведь моя, а я…
В этот момент Василиса Степановна общалась в предбаннике рая с Петром ключником. Петр вел допрос.
-Кто такая? Как звать? Куда спешите?
- Василиса я, Иван Петровича законная жена. Спешу я в рай.
-Постой, постой! Это не тот, который мне лик божий покалечил?  С отравой жил. В раю как истинно свинья вин яблок обожравши, все облевал. И убежал. Вот проходимец. А ты бабеночка, кровь с молоком. Сделай шаг и кач, перед очами поверти задком, стань в профиль. Я грудь с сосцами придавлю по заду мягко хлопну. И видимо не зря.
Пётр до боли сжал ей грудь, от возбуждения по заду мило хлопнул. Косточка как пуля из ружья сразила ворона,- небесного «Ферзя». Ей стало так приятно и легко, Петр страстью обуян, ей горло сжав, так страстно целовал, что Василиса Степановна от страсти той очнулась. Какой приятный сон… глазки приоткрыла… и замерла. Над ней свиное рыло… неужто псих? Иль я? Целует он  её, смерть между ними пляшет… борщом из рта несет… синюхой отдает от существа с дрожащими руками дурно пахнет.
Она от страха вмиг впадает в кому. Вот те на, Петр ключник слава богу…трет мнет и тянет под кусты. Она ему влюбленно не перечит, пусть будет так. Как интересно, он воркует. И ноги поднимает в пах целует. На паперти Петр явно равен ей. Рвет одеяние её меж огнь страстей  Жмет грудь. Добрался, и до грота,-сущий змей.
Вы  не поверите, она уж не ревнует... ответственно его на вдох целует. Какое испытала баба грех. Степановны блаженство не для всех. А он все месит, месит… с телом куролесит. Плоть превращая в мракобесе. В оргазме Василиса превратилась в блин. Лежит под ним, а что ее тревожит? Я голая предстала перед ним.
Иван Петрович очнулся, сил не хватило встать. Упал с кровати и пополз, пол влажный стал лизать. Увидев женский зад… приободрился. Схватился за подол. Как мачо подтянулся и на колени встал три раза помолился… промычал: Что с милою моей? Что происходит? А сила ведь уходит. И кажется она мертва… но словно выстрел из ружья…с косточкой шутить нельзя. «пуля» подобна слуху…прошла у уха. Иван Петрович, как мог, с подвохом взгромоздился, супруге на живот. Он помнил медика слова. Проверил пульс, рот в рот в нее дыша, дрожащими руками обхватил, массируя не шею,- её горло… она как лепесток дрожит… слюну выплевывает в миг… и тихо шепчет, просит… звон в ушах немил. Еще! Еще! Еще! Семь злотых за быка. Путь немощных осиль.
Иван Павлович хотя ослаб, но корень в дурака… пока жена жива, что баба не попросит… вверну пока жива. Он погрузил безнравственно его в пучину, их затрясло, как в тупике  дрезину.  Милые, смысл сказки в решете. Правдива быль с зачатием в конце.