Глава пятая
Тёплым по-летнему днём все планы Владимира вдруг поменялись и вместо командировки, он стал вести разговоры об отпуске. Решив отправиться к Ю;жному бе;регу Кры;ма, в места его детства. Однако представив совместный их отдых с Владимиром, который пройдёт с непременными, затяжными застольями, Людмила утвердилась в своём мнении о том, что не следует тратить драгоценное летнее время, которого и так, почти не осталось. Тем более, что и сам природный ландшафт этого Крымского побережья, когда-то увиденный ею, в медовый их месяц со своим экс супругом, не произвёл на неё подобающего впечатления и воспринялся скученным, как, если взялись уменьшить в масштабах Кавказское побережье , с которым он не шёл ни в какое сравнение. И не колеблясь, она засобиралась домой для встречи с младшей из дочерей - Джейн, которой в сентябре предстояло уехать на сессию.
Наутро они решили, отправится за билетами, Владимир, которому по здоровью аллергика, преобладающий субтропический средиземноморский климат более благоприятствовал, не стал возражать против планов Людмилы, сообщив, что после Крыма, перед прилётом Людмилы, он первым вернётся в Москву, на что, она согласилась, надеясь, побыть дома подольше. Но, сначала она совершит перелёт в Краснодар , а затем после встречи с сестрой, она отбудет в родной свой город у моря, в Сочи».
Несмотря на разгар сезона и середину лета, в столице по-прежнему сохранялась прохлада. Подъехав к аэропорту, открыла боковую дверь и вышла из салона машины. Ощутив, как потянуло наружной сыростью и вместе с тем, неприязненно зябко, «оделась легко, я всё - таки вылетаю на юг, да…, - с долей оптимизма, она решила немного потерпеть, - но, ничего обойдусь в плаще, демисезонные вещи утяжеляют багаж», подумав так и немного успокаив себя. Набрав воздух в лёгкие и, глубоко вздохнув, выдохнула.
«Неужели теперь я свободна», - ощутив в себе лёгкость, подобно птице, скинувшей петлю и воспарившей ввысь, к белой пушистой равнине, взирая с облачной дали на исчезающий мегаполис, с каждой секундой он уменьшался, теряясь из вида вместе со всеми проблемам, превращаясь в окружающий пар. «На душе становилось спокойней, и в эти минуты, казалось, что набором лаёнера высоты она освободилась не только от тяжести но, и от ощутимого ею шнура, связующего со всем этим городом, с его обитателями», - подумав так, она с облечением посмотрела перед собой на поволоку за стёклами иллюминатора. В густом тумане Людмиле потянула за шторку окна, закрывшись от яркого света, она погружалась в безмятежное, состояние сна. В её голове бродили приятные мысли, «что совсем осталось недолго до её встречи с сестрой, такой дорогой её сердцу кто сердцу», - и, в охватившем волнении, она задремала.
Самолёт снижался, скоро колёса коснулись земли…, проехав, махина затормозила на одной из бетонных полос этого Пашковского аэродрома и встала, недолгое ожидание, подали трап, пассажиры постепенно спускались. Проследовав в длинный автобус, в нём вместе с другими пассажирами покинувшими аэробус она добралась до здания аэропорта города Краснодара, открыв двери, в столице Кубани.
- Систер, моя дорогая, - так шутливо Людмила называла сестру, - Ах, если б ты знала, как же приятно тебя обнимать! – Я так по тебе скучала, не представляешь, а через два дня буду и с дочкой…, красота и море!
Людмила расцеловалась с сестрой, - как ты моя родная, может, поедем вместе, как раньше на море и там поплаваем?
- К сожалению, не получится, я работаю, да немного пишу. Сейчас в основном виды города и на заказ портреты. А у тебя, какие планы на это летнее время? – она вопросительно смотрела, в ожидании чего-то особенного, Людмила часто удивляла сестру непредсказуемостью и несвойственной многим, живущих мыслями и бытовыми заботами, далеко идущими планами и широтой своих взглядов.
- Какое там лето, - она разочарованно отозвалась, - оно подходит к концу и всего лишь пара недель с вами на юге и всё. Трудно в двух словах обо всём; сама знаешь, занимаюсь с детьми и время от времени хожу в дом литераторов, в литературные клубы, посещаю музеи. Недавно была в «Музее Востока» , впечатлений масса, - при этих глаза её оживились, пожалуй, будь у неё такая возможность, она могла быть коллекционером, Людмила обожала историю искусств и живопись как таковую, - особенное впечатление от смешанной техники на картинах с гуашью. Почему – то в последнее время у нас работают в основном маслом и реже, я не говорю о тебе – акварелью.
- Заметно, что акварель становится наиболее привлекательной в среде зарубежных коллекционеров, недавно в салоне приобрели несколько моих акварельных работ, они полетели в Израиль. Акварельные рисунки сложнее хранить, кстати, мне нужно завтра подкупить кое- что для работы. Да, я так и не поняла, как там Владимир, он что, собирается в Крым ?
- Это и хорошо, пусть летит. Знаешь, он вообще меня удивил, сказал, что у меня достаточно собственных средств, представляешь «куркуль», считает, сколько я зарабатываю, не учитывая, что у меня учится дочь, не представляю, зачем и как долго при таком отношении я там продержусь, всё будет завесить от моего устройства там на работу. Скорее всего, максимум до окончания временной регистрации по Москве, - она замолчала, немного задумавшись, а после небольшой заминки, она пошутила, - И всё же, я собираюсь одну из твоих работ маслом приобрести, а кроме того подарок за мной.
С утра Людмила с сестрой, направляясь на рынок, продолжали щебетать между собой: - Странно видеть тебя такой, ты всегда сохраняла стройность, а сейчас не в обиду тебе будет сказано, «кто ещё скажет правду, как не самые близкие и родные люди», - подумала в этот момент Людмила, когда сестра продолжила, - стала какой – то грузной.
- Ты права, моя милая, Веста, - грустно кивнув, решив поделиться с сестрой, - а, я вот, не знаю, что происходит со мной, сидела и на диете, пару недель ничего кроме ананасов с бананами, да ещё кроме этих гранул аптечных, залитых кефиром не позволяла себе.
Кроме прочего, находясь в его московской квартире, голова моя раскалывается. Замечу, болит практически постоянно. Вот, нахожусь у тебя, состояние у меня совершенно другое. Надеюсь, и то, что на море пройдёт, ну и опять же…, Савелий - опять названивает, собирается в пансионат к морю.
- Да, ну столько лет, ни как в покое тебя не оставит. Казалось бы, живёт в своём городе со своей экс женой, так, что ему нужно? Ничего у него не меняется тогда, зачем тебя теребить?
- А, помнишь, как он отозвался о моём романе моём «О ле промесс – Обещания»?
- Собирательница «грибов», ещё додумался дать твою рукопись прочитать секретарше, как он, поступил так, как человек без собственного мнения. И не удивительно, он таким и является, поэтому до сих пор им манипулирует его «бегемот» - его бывшая, так называемая экс супруга, которая продолжает над ним «куражится», а он якобы исстрадался ревностью ко мне, до чего отвратительно, ты веришь?
- Ревность, самой интересно, а где же он нашёл он ей место, в особенности теперь, когда я проживаю с мужчиной? Смешно, подумать только, как я раньше боялась его огорчить, верность блюла, чтобы не потерять моего дорогого единственного, спрашивается, а для кого, кто мне спокойно звонит и сейчас? Вот и вся его страсть, живу, я сама по себе, теперь у научного деятеля, возможно, как на морской свинке, на мне проводятся опыты но, как я могу знать об этом, я только ощущаю последствия, я могу лишь догадываться, когда от подобных воздействий в его московской квартире, раскалывается голова. А что – Савелий? Он в курсе моих отношений с другим мужчиной и, не смотря на всё это, он меня очень! …Любит.
Два дня с сестрой в столице Кубани не прошли, а пробежали галопом, одиноко, вернувшись к себе, в расположенный рядом с ней регион Черноморского побережья, домой, Людмилу огорчил разрыв отношений дочери с парнем. Естественно, это и не могло произойти по другому, когда все кому не лень, как и бабушка Джейн, вмешиваются в отношения, однако, сама овдовев, она быстро нашла себе утешенье. А кроме неё и подруга, недавно гостившая там, внесла свою лепту, сама не способная наладить свои дела, тем не менее, попыталась оказать своё давление на других.
Прошло несколько дней, с тех пор, как она была дома. Когда, немного придя в себя, после знойного дня на пляже, Людмила приготовила свежезаваренный чай, на кухне запахло с жасмином, ей нравилось утолять жажду чаем с ароматом цветов. Вскоре с работы вернулась и Джейн, доверительная обстановка за чашкой чая с приятной вечерней прохладой, располагала спокойному разговору и откровению. И в одну из таких минут, в окружении гармонии вечера и покоя дочь призналась ей в том, что сильно её беспокоило, поделившись с матерью своим состоянием и признавшись, что в последнее время она ощущает грусть и томящее одиночество.
- Наверно, теперь ничего изменить нельзя? – спросила она, глаза от слёз заблестели.
- Почему же нельзя, нельзя опускать руки, Джейн, - воскликнув в сердцах, она продолжала, - у людей всегда есть такая возможность, вопрос не о том, он включает другое; хотят ли они разбираться между собой, отбросить обиды, сесть вместе, поговорить обо всём и быть откровенными. Ты могла бы ему позвонить? Людмила посмотрела в широко открытые глаза дочери, которые как ей показалось, искали поддержку, - Конечно, я помогу тебе, Джейн, попрошу твоего близкого друга для каких – ни будь целей зайти ну…, договорились?
- Спасибо, мамка моя, знаю, он тебе не откажет, я не могу представить, что могло быть без тебя!
- Не волнуйся, мой ёжик, - нежно пропела она, одновременно гладя, проведя вдоль светлых волос, залюбовавшись утончённостью черт лица и хрупкой девичьей фигуры, обратилась с нежностью к Джейн, стараясь её успокоить, - я постараюсь, я с ним созвонюсь, - пообещала Людмила. - И потом, предложу зайти к нам, я верю, что он не откажет, например, в то время, когда ты вернёшься с работы, а как тебе такой вариант?
Соглашаясь, она кивнула.
Успококоившись, Джейн ушла спать, оставив её одну у открытого настежь окна, внимающей штормящему но, невидимому в тёмной дали, его еле уловимыми звуками, так приятными слуху, доносившимися шумами до пятого этажа, глухим раскатам громного моря.
Находясь в одиночестве, обвиняя и укоря себя за происходящее с дочерью, признавая неправильность выбранных собственных целей, бесперспективных, не понимая, как это угораздило довериться этому человеку: «Ну, почему я не могу пригласить детей в Москву и что за человек, этот Володя! Кроме столичных связей у него не одна квартира но, всё это не для меня, ему безразлична судьба моей Джейн. Ах, ну, да и в этой единственной, где мы и живём и здесь, мы в зависимы Камиллы, я даже не могла офрмить в ней временную регистрацию, всё, что связано с ней, в том числе и сама квартира, положена к ногам его дочери. Чего нельзя сказать о приятеле Алевтины, семья одного из её сыновей занимает квартиру коллеги Владимира и то, что касается моих дел, другой из приятелей, холостяк помог мне, в одной из принадлежащих ему квартир, оформить столичную регистрацию. А я с кем связалась? Это кошмар, зная какой способный и образованный парень у Джейн и как молодой паре проблематично выживать в межсезонье, с неминуемым отсутствием стабильного заработка, однако я для них, так ничего и не сделала. Оказалась не способной помочь своей дочери и чему теперь удивляться когда «семейная лодка Джейн тонет, натолкнувшись на рифы и камни, на быт и отсутствие денег».
К большой радости, дочь со своим парнем возобновили свои отношения, вскоре они помирились, душа матери успокоилась, и зачастую, освободившись от мелких домашних хлопот, Людмила уходила на пляж, проводя там свободное время. Ей нравилось забрести подальше от всего этого скопления людей, надоевшего ещё в Москве, от шума отдыхающих, как скоплении тюленей, увиденных, в телепрограмме о мире животных, проходя мимо людей, загорающих под тенью навесов, она краем глаза взглянула на их тела, распластанные на шезлонгах. Соскользнув на набережной, с полосы бетона на камни, свернула к галечной полосе, зашагав в сторону зелёной дали и мыса, чтобы совершая заплывы, любоваться яркими склонами гор. Которые постепенно меняли цвета, с зеленой лазури на фиолетовые, вглядевшись в тона дальнего плана, прищуря глаза наблюдать переход оттенков в перспективе. Когда в воздухе, раскалённом от солнца, очертание моря сливалось в этой призрачной его дали с силуэтом ландшафта и вместе с уходящим к линии горизонта железнодорожным полотном постепенно растворяясь, исчезало из вида. Становясь размытыми, образуя большое пятно, расплываясь, в необъятную сизую дымку моря.
В нарастающих сумерках еле заметною точкою, она ускользала к дому, возвращаясь от таинственного творца, ваяющего её тело, оттачивающего фигуру, которая становилась стройней, возвращая ей прежнюю стройность.
Поглощённая пребыванием на природе, проводя время часами у моря, она догадывалась, вернее предчувствуя, что он уже здесь, на отдыхе в одном из корпусов санатория. Она не стремилась к нему, не звонила и не искала с ним встреч, оставляя Савву и все свои отношения с ним в прошлом, Но, как – то под вечер случилось так, что когда, задержавшись дома с делами, Людмила лишь к вечеру спустилась на общественный пляж. Там, в наступающих сумерках при мягком свете, исходящим от фонарей и отбрасывемых тенями набережной, расположившись вблизи причала, она сняла шорты, собираясь поплавать.
- Ты давно уже здесь? – она узнала голос его и обернулась.
- Примерно неделю.
- Почему ты мне не звонишь?
- Ждала, когда похудею, - ответив ему с иронией, Людмила разглядывала его, «как потускнело лицо, теперь оно приобрело какой-то жёлтый оттенок, да и некогда стройная фигура атлета, теперь расплылась, становясь по-бабски, обрюзгшей».
- Смеёшься, впрочем, ты как всегда…, в твоём стиле. Красивая – этого у тебя не отнимешь, - Савелий провел по её руке и вкрадчиво, как только он и умел, продолжая «плести свои сети» сказал, - Не представляешь, сколько здесь симпатичных «кобылок» но, разве они могут сравниться с тобой, знаешь, я всё искал тебя, все глаза проглядел. Тебе ли понять, как я ждал, я даже подумал, что ты уже не приедешь.
- А, зачем, мне вас беспокоить? – подёрнула Людмила плечом, - на днях я видела вас.
- Мы что уже стали на Вы? – попытался возмутиться Савелий.
«Да, это он правильно заметил, что он стал мне чужим.
Стало темнеть, небольшая волна нарастала, барашками разбиваясь о берег, закручиваясь в мутную белую пену, захватывая гальку, звуки волны от ударов об камни становились всё громче. Дневная жара постепенно спадала, вместе с движением моря с брызгами бриза подступала ночная прохлада.
Людмила встала, она взяла полотенце, чтобы закрыться и поменять бельё, она не смущалась, вокруг было темно и безлюдно, в такое время к ужину все разошлись, кто к себе домой, кто в корпуса, а кто просто снимал здесь в свои отпуска квартиру. Поэтому её ничего не смущало, чтобы переодеться прямо на пляже, а вдобавок, ей не нравилось переодеваться в общественных кабинках.
- Позволь, я тебе помогу, - он снова приблизился и взял махровое полотенце из её рук, обернув им Людмилу, сначала прижимал его к ней, а затем лишь сделал из него небольшую ширму, чтобы она могла переодеться.
- Подглядываешь?
В вечернем свете проглядывала луна из-за туч, она заметила, как он улыбался.
- Нет, я не обращаюсь к тебе на Вы, просто я видела вас на днях, тебя с твоей дочерью, - пояснила она.
- Вы спускались с Марицей, я шла за вами, на расстоянии нескольких метров. Неужели ты в тот момент меня не заметил?
- Правда, не видел.
«Врёт, как всегда врёт, время людей не меняет, его скользкий стержень остался».
- Мне показалось, что ты намеренно сделал вид, что не видишь, ведь ты скрываешься от неё, что разве это не так?
- Тебе показалось. Я сбегаю, у нас начинается ужин, а потом зайду за тобой, - он придвинулся вплотную к Людмиле. Она стояла и думала, - «опять ты меня «разводишь», не верю в то, что могло, измениться что-либо. Всегда с тех самых пор, всегда, когда ты приезжаешь сюда на отдых с дочерью ведёшь себя, таким образом, и это несмотря на то, что она далеко не ребёнок, находясь со мной, прячешься от неё», - Людмила смотрела, как удаляется его силуэт.
Вскоре его фигура скрылась за поворотом но, она продолжала вести свой внутренний монолог: «А если идёшь со мной то, отстраняешься в сторону или проходишь мимо меня, если ты с ней, -думая о Марице, - как будто мы с тобой незнакомы. Наверно, забыл о том времени, как тогда, до отъезда в Москву, ты приехал с твоих слов ко мне но, это было не правдой; тогда, как и сейчас ты отдыхал с дочерью по путёвке в этом пансионате. И даже, после нескольких дней, тебе так и не удавалось оставить её одну хотябы на час, мне наскучило общаться по телефону с тобой – я прекрасно помню, почему у меня появился другой ухажёр…, я сделала это нарочно, чтобы тебе никто не мешал водить свою взрослую дочь, студентку повсюду за руку».
Когда она вернулась домой и села у большого окна с видом на море, вдали растворился яркий закат, красная точка тонула у горизонта, стемнело, взяв чашечку, навела растворимого кофе, затем, выпив его небольшими медленными глотками, направилась в комнату чтобы переодеться, когда в дверь постучались, - странно что, звонок не работает?
- Кто? – она посмотрела в глазок, на лестнице было темно, но знакомый ей голос ответил, - я пришёл.
- Заходи, - ответила Люда, поправляя пряди волос, « Оделся в пёструю рубашку, жаль не в горошек, на все пуговки её застегнул, - оглядев его, что-то в его виде ей показалось странным, не соответствующим цели прогулки - брюки, вместо уместных для летнего времени шорт, - наряд его не предназначен для прогулок с купанием. Это в голове у Людмилы никак не укладывалось: к чему маскарад». В глубину коридора, из дверей соседней комнаты выглянули поочерёдно сначала дочь, а затем и её парень.
- Дядя Савелий, Вы приехали, сюда снова, на отдых?
- Ах..., ха, ха…, ты стала…, такой красивой, - и в это же время, он протянул руку для приветствия парню Джейн, - очень приятно, - говоря с улыбкой на лице. Сфокусировав ненадолго внимание на её изящной тоненькой, фигурке, которая и правда напоминала собой выточенную статуэтку. Прошло около пары секунд, когда он вытянул руку и произнёс, - Савелий.
«Ну, да этого у него не отнять, не бросает попыток расположить к себе, произвести так, сказать, приятное впечатление».
Людмила пригласила его войти к ней в комнату, чтобы там её подождать; пока она укладывает в пакет бокалы к шампанскому и фруктам, которые прибыли с ним, собираясь затем со всей этой провизией спуститься на пляж.
«Как долго, месяцами, которые всё тянулись в Москве, она тосковала по любимому морю…, не раз ей хотелось всё бросить и вернуться обратно сюда и сидя у кромки воды, слушать ночью прибой, вот так, как сейчас под его необъятным чёрным шатром». На небе появлялись первые звёзды, «вот, засияла полярная».
- Как божественна ночь, разве ты не находишь?
Она шла рядом с ним. С каждым шагом, спускаясь вниз, по череде длинных ступеней, ведущих всё ближе, к этому заветному к берегу. Становился слышнее шум волн, в тоже время, чувства нахлынули на неё, она старалась сдержать свой порыв…, чтобы не схватить его руку.
- Да, юг и море, с женщиной, что сродни разве, что со звездой, - сказал он, почти пропев, обволакивая слова своим голосом.
- Странно, но почему ты как – то вдруг от меня отстранился, - проговорила она, не понимая нессответствие слов и поступков, - отстранился, - повторила она, - что мы с тобой теперь ходим за ручку, как в школе?
- Извини, пока я поднялся, немного вспотел…, немного обсохну.
- Да на тебе рубашка "облипла"! Вижу, да…, заметно, ты пополнел, что это…, неужели живот?
- Ладно тебе, лишь бы, покритиковать.
- «…Ну и брюхо, Что за брюхо – замечательное!», - Людмила цитировала фразы из детских стихов Корнея Чуковского: - «Не стерпел такой обиды Бегемот, убежал за пирамиды, - рассмеялась, заметив, его смущение, продолжая безудержней хохотать, - И ревёт, Бармалея, Бармалея Громким голосом. Зовёт...»
«Не Бармалей, а где – то притаилась Марица; интуитивно Людмила ощущала…, какой-то подвох», глядя как Савва продолжает сидеть в брюках и рубашке, когда она совершает заплывы. «Что изменилось с тех пор, с той самой поры, как они познакомились - ничего. Не зря замечено, «что самым ценным является опыт», особенно с мужчиной, который на каждом шагу изворачивается, лжёт, да и не сразу такого раскусишь; сначала она слепо верила в неотложность его командировок по службе и в череду различных причин, резко сводящих все предыдущие планы на нет. Постоянно ставя на последнее место свои планы, оставляя в приоритете его личные и проблемы его родственников. Вот так ждёшь его, подстраивая всё свободное время под отпуск долгожданного Савелия и, вдруг, звонок: - «Я в Пятигорске уже как третий день». Обидно, не то слово. Бросаешь трубку – но, нет, невозможно не думать; мысли кипят, не выходят из головы. Ей захотелось отвлечь себя от этих неприятных мыслей, чтобы не портить и себе самой вечер, ведь, времени перед поездкой в столицу оставалось не много.
Подходя к берегу, где ниже освещённой набережной пляжная полоса была погружена в темноту, остановившись у самой кромки воды, она быстро разделась, оставшись в пятнистом леопердовом крохотном наряде. Подтянув и завязав плотнее брительки купальника, Людмила подошла к воде, постояв в ней долю минуты, стала погружаться в море. Вскоре она уплывала всё дальше, от одиноко сидящей фигуры, человечка, который становился всё меньше. Наплававшись вдоволь и ощущая прилив сил, перемену в своём настроении, Людмила вышла из воды, казалось, мокрые капли играли с воображением Савелия, погружая его в эротические фантазии, переливаясь по всему её телу, дразня его. Лунный загар разливался по очертаньям фигуры, придавая блеск коже...
- Я слепну!
Людмила подумала: «Ты всегда был слепой, не видя ничего кроме себя, самовлюблённый, стареющий плейбой, подумать только, о чём это ты? Тем более, сейчас, что происходит с тобой? Какая любовь, когда я проживаю в Москве, практически содержанткой!» Она не стала переодеваться, морская вода так чудесно освежала её, там было так хорошо, что хотелось ещё немного поплавать.
- «В сиянии ночи лунной её я увидал…» - затянул он в голос Арию Надиры, - Звёзды в небе мерцали над задремавшею землёй» - открывая шампанское, продолжая вытягивать, – и…, снявши покрывало, вдруг предстала предо мной…, - и, подавая Людмиле бокал, заключил, - о, где же ты … мечта!».
- Мечта – рядом, отозвалась она.
- Сегодня не только луна, смотри: млечный путь обвил звёзды над нами, - пригубив напиток, Людмила вернула бокал в его руку. «Что удерживает меня вот так, вблизи с этим экс возлюбленным, ему никогда не понять…, стремления: «иссушать чаши от слёз», вместе с вином, которым он заполнил бокалы…», - думала она, вновь подходя ближе к морской кромке, пока шагнув в воду, она не ощутила приятную и обволакивающую прохладу. Сначала Людмила проплыла несколько метров вглубь, затем, ориентируясь на фонарный свет, плыла вдоль набережной, возвращаясь обратно, к ожидающему её Савве, чтобы окончательно прозреть и понять, «что ничего не может с ним быть ничего, кроме, приятного баритона, истерии и…, разочарований».
Ступив на скользкую гальку, она осторожно шагнула, ощутив, что теперь под ногами сухая поверхность более мелких камней, сняла купальник, обнажив гениталии и не прикрываясь. Там выше вдоль набережная было светло, а здесь у воды, царил полумрак. Отходя в сторону, чтобы не забрызгать его «камуфляж», принялась сушить волосы, наклоняя торс и отводя голову, стряхнув воду с волос, «словно брызги его лживых фраз».
- Как ты жил там, какие у тебя перемены? - спросила она, всё также переодеваясь.
- Да, что там…, что нового может быть …, там, сменил работу заведующего магазином на управляющего гостиниц в одном лице супер вайзера. И дома всё тоже, потихоньку оформляем наследство, пока отец оформил часть квартиры на меня с братом…
И понеслось…, Людмила почти не слушала его, она смотрела в тёмную морскую даль, очертания сливались, перетекая в небесную гладь, уходя в черноту горизонта, лёгким бризом, покачиваясь, переворачивая блестящую гальку, шумели волны, искрясь при свете луны.
«Досадно, когда в один день становится ясным, что совершенно напрасно, я столько времени увлекалась мечтой, оправдывая, практически обожествляла, а он вовсе не тот за кого я его принимала – пустота», - и, словно в подтверждение мыслей:
- Живу в летнее время на даче, выращиваю я там, розы, там мне спокойно и хорошо одному. Самое главное, жить, чтобы никто не мешал тебе жить так, не мотал нервы, не напрягал.
- Это бравада или всего лишь слова? Ты ведь, не живёшь так, зачем эти сказки…, я в этом давно убедилась - прежде всего, планы экс, жены, а лишь потом и планы твои, не так ли?
- Дочь, я свою люблю! И буду делать всё, что в моих силах. «Понятно, что изворачивается, вместо ответа, понёс какую-то околесицу». Сама знаешь, женский пол должен одеваться супер!
- А кто ей даст «баб усики», кроме отца? – вопрошая к себе, продолжал выкрикивать в темноту герой – любовник, его фразы не доставляли ей удовольствия, она и не старалась вникать в эту бессмыслицу, - Не хочется терять отношения с дочерью, "хотя воды и не хочется".
« Конечно, все вы любите дочерей своих, так зачем же вы встречаетесь с женщинами, у которых есть дочери. Выходит, их дети вас не волнуют, растите любимые их, своих детей без вашей поддержки, а отношения с женщинами вам хочется потерять?» - перед глазами Людмилы всплыл образ её Джейн, какой до недавнего времени была маленькой её милой девочкой. И как ей было обидно, от того, что она узнала о благополучном обеспеченном ходе жизни Саввиной дочери, когда случайно ли или нарочно кто – то из Саввиного семейства подменил Людмилину рабочую флэшу, возвращённую Людмиле Савелием. Когда важная информация с флэши, стёртыми оказалась стёртой, как и немало значимые Людмиле контакты, вместо них - файлы хроники жизни семейства Саввы; вот Марица в прихожей квартиры, где стоит не одна пара зимней обуви, вот она в различных зарубежных турах и семейные фото. Когда в тоже время, Людмилы не в состоянии была купить Джейн второй пары обуви, да и речи не могло быть о зарубежных турах. Джейн, учась в академии, жила у сестры, дочери пришлось перейти на заочное, чтобы иметь возможность зарабатывать между сессиями, слава богу, что хоть сейчас её дочь живёт и работает дома».
- То, что касается твоей семьи, и не только дочери, мне давно известно – я тебе говорила об этом, ты не забыл разговор на поляне? Напомнить, как в начале знакомства ты мне плакался, «что купил серьги с полудрагоценным камнем для бывшей жены, а она в отместку Марицу не отпустила с тобой?» Что я тогда сказала, а помнишь, как ты тогда озверел?
- Опять ты…, ты хочешь, чтобы мы поругались? Хочется всё для ребенка! Наверное, я долбаный!
- Нет, ты скорее, продуманный.
- Между прочим, - продолжил Савва, - случайно я наткнулся на вакансию в Сочи. Работа в гостинице в Лазаревском, получка 25 тысяч рублей.
« О чём он поёт? Издевается, что, ли? Ах, нет…, ему кажется, «что я, как и прежде, поверю в его якобы, грядущие перемены». Людмиле стало и смешно, и досадно: «Савелию, по всей видимости, невдомёк; не понимает, что его давно раскусили. Удивительно, и как это можно, считать себя умнее всех остальных? Сколько раз он проделывал подобные трюки; находя вакансии в Сочи, созвонившись с работодателем и не раз подключая к этим проблемам Людмилу, запуская в движение весь механизм, оставался жить в своих Лисках !»
- Я как проклятый целый год тружусь, работаю, не сплю …, на износ! Сейчас смотрел на море, по прогнозам ожидается шторм. А, как хочется окунуться и завтра.
- Тебе повезло - у тебя всегда есть море!
- Савелий, о чём ты, я больше года в Москве! – она попыталась внести в его мысли, хоть какую – то ясность.
- Ты же Русалка, обласканная вихрями, неповторимыми нежностями каплей радости морской Любви! Как же ты оставляешь необычные ласки черноморской природы?
- Тебе могли бы всё только завидовать!
- Может, Я не прав, но каждому свое!
- А больше всего хочется, чтобы у Тебя в Жизни всё получилось!
Всегда вспоминаю, каждые (12) месяцев в году, проведенные с Тобой - сказка!
По-простому, СКУЧАЮ о незабываемых впечатлениях - о тебе и о море.
- Да, Савва, хочешь, только живёшь ты, удобной ..., для тебя жизнью… ты не понимаешь меня, вернее…, не хочешь и вряд ли, хотел.
- Любовь Моя, Ты создана, для того чтобы тебя любить, а не для того, чтобы тебя понимать!
- Иного ответа и не могла ждать от Вас. Я думаю, любить - это значит не просто смотреть друг на друга, - изумившись, вей этой слетевшей с его уст «белиберде», заговорив громче, - не только смотреть но, и вместе думать в одном направлении!
- Это ты моя любовь, в этой жизни меня понимаешь!
- От чего это?- возмущалась она, хотя в глубине, прекрасно понимая всю бесполезность, доказывать, когда не можешь быть услышанной. - А не ты ли, писал: «Ты не представляешь, как я по Тебе соскучился. Быстрее, хочется в твои нежные объятия и Тебя..., Любить, любить, любить…, Не вылезая с кровати...».
- Только мне интересно, как это возможно, если ты второй год подряд приезжаешь с Марицей, при этом, берёшь путёвку по два срока – по 21 день, только они проходят у тебя не со мной, а с твоей дочерью. Да и иногда в компании с соседками по номеру но, только мне не понятно, правда это представляется не логичным, почему же, почему ты не прятался с ними от дочери?
- Думаешь, я буду и дальше прятать по кустам от твоей дочери или ходить как пионеры за ручку? Как ты там выражаешься: « Ну, что могу сказать? Тебе надо слушать тех, кто моет уши? Больше не буду вмешиваться в Вашу Личную Жизнь! А то, что Вы самая лучшая, спору нет, как в сказке: « смотрясь в зеркало! Извините, приеду в Ваши края, я обещаю, Вас не потревожу, - повторяя его знаменитые фразы одновременно смеясь, - Я Вас сразу узнаю (прекрасных людей, время не портит) тем более на диком пляже. Вы же несравненная, даже с природой! Ваша фигура экзотически сексапильна. Невозможно удержаться нормальному мужчине. СЧАСТЬЯ ВАМ, без упреков! Ни ответа, ни цветов!»
Людмила стала смеяться громче, то ли шампанское ударило в голову, но ей в тоже время стало легко, она перестала, расстраиваться, как это бывало прежде; зацикливаться только на нём, переживать из-за его слов по малейшему поводу: «Так бывает, когда понимаешь, что он совсем другой». Она смеялась больше не над ним, скорее над собственными фантазиями и надуманным представлением о нём, вместо того, чтобы расплакаться, когда понимаешь, что столько лет, тонула в собственном обмане, заблуждаясь в отношении человека, его образа, живущего в собственных фантазиях, - понадобился не один год, чтобы теперь осознать, как сильно в нём заблуждалась. Глядя на него и думая, «он совершенно другой, не тот, что раньше, состоящий на службе; мужчина с манерами. Теперь, он, далеко не гусар, а расслабленный, озабоченный дачами в Лиски, с ежегодными посадками роз, в каких – то кустах и ежедневной заботой об удобрении, толстеющий пенсионер, дядя Савелий».
- Не начинай, - продолжал он, - «А, что это за истерии?» - пронеслось у неё.
Ответ был выше, когда они встали с гальки, пройдя около пяти метров, в сторону шезлонгов, там, среди слабо освещённых фонарей набережной под навесами она заметила Савину дочь, она, как оказалось, всё это время наблюдала за ними вместе с каким – то из местных парней.
- Что ты делаешь здесь? - бросил реплику на ходу отец - Савелий.
- А ты, что? – ответила вопросом на вопрос долговязая девушка, которая полулежала, облокотившись о спинку шезлонга.
- Марица, в номер, быстро, ты слышишь?- сердился он по-отечески.
Однако дочь у него оказалась не промах, давая понять всем своим видом, что она никуда и не торопится, - а, это – кто?
«Тем не менее, очень хороший вопрос и к нему, однако, он как полагается культурному джентльмену, представить меня не затруднился, нормальное поведение – «хама», если в данное время, он не у бывшей жены то, у дочери он, под контролем. Демонстрация была на лицо, вероятно, что с её психикой не всё в порядке, тогда, как в этом возрасте, в юности все нормальные дети стремятся смыться, используя случай от своих «предков» и подальше но, дочь его, сидя с парнем, контролирует разведённого папу – не нормальная; разве она девочка пяти лет? Нет, не старшая школьница, а студентка, (кругом старшеклассники наблюдают сплошные разводы, во многих семьях одноклассников, подобные случаи далеко не нонсенс, где каждый из родителей живёт своей жизнью), а она следит за отцом, за тем, как он угощает даму шампанским».
Людмила прошла вперёд, чтобы не слушать безобразных разборок Марицы, перешедшей все границы дозволенного и унизительного поведения отца. Вскоре она услышала, как Савелий догоняет её, Людмила обернулась назад и только когда, он приблизился к ней вплотную, обняла его, посмотрев в его бледное с подёргиванием правого века лицо, поцеловала, продолжая смеяться.
- Смешно?
- Да, Савелий, смешно, вот почему мы, как пионеры, держались сегодня за ручку! Представляешь, а мне не грустно. Как ты сказал, живёшь так, как тебе нравится и…, никто не должен теребить тебе нервы?
Пройдя несколько шагов по направлению к возвышающимся ступенькам парка, Людмила отпустила свою руку, - ты можешь идти к ней, я не хочу быть виноватой в ваших разборках, она здесь в чужой местности, да, мало ли что может случиться, нет…, я лучше …, пойду к дому одна, так на душе мне будет спокойней.
- Не обижаешься? ...До сих пор не пойму, почему Тебя ЛЮБЛЮ!!!!!!
- Какая разница, ступай - отведи её в номер, - Людмила отвернулась, следуя дальше, постепенно шаги его за спиной стихали и только звуки сверчков и ночных цикад доносились из густых зарослей зелени, заполонившей склоны у длинных ступенек, продолжали свой полуночный стрекот.
Как и в последующие дни в её квартире продолжали раздаваться трели его звонков, выключая телефон, «Нет, не надейся, на встречи в моей квартире, довольно, - рассуждала она - ты приехал не ко мне, а на отдых. Смотрите и дальше за дочерью, возможно, что скоро приедете с внуками. Если только ей повстречается такой же, как ты муженёк, кому понравится её наследный тотальный контроль. А, я здесь причём? Тем более, не собираюсь, проживая в квартире с дочерью, доставлять неудобства её личной жизни. Зачем, мне тревожить Джейн, у неё непременно должно быть своё пространство. Я получаю радость от встречи с дочерью. А Вы Савелий Сергеевич, наверно, продумали всё заранее и о том, где будет проходить время Ваших свиданий. Зачем, ну, зачем он снова звонит по ночам, он только колышет воздух, теребя понапрасну нервы. И эти его ненормальные сцены по телефону, зачем, для чего, эти пустые слова, когда все обещания расходятся с делом», - память не унималась, телефон звонил, оживляя воспоминания. Измотав себя нескончаемой чередой навязчивых мыслей о нём и будоражащими память звонками, она направилась в сторону дикого пляжа; среди чаек, туда, где безлюдно, и лишь шумят волны. Спустившись от железнодорожной платформой под проходящую ниже арку пройдя небольшой тоннель, вышла к гальке дикого пляжа, пройдя ближе к воде, она разделась, затем долгое время лежала у самой комки, слушая переливы воды, журчание переката камней, удары летящих к ней брызг, внимая непрерывным звукам волны. Прикрывая от солнца глаза, погружаясь в себя, распластавши в стороны руки, она лежала давольно долго, ощущая всплески прохладных брызг, а ближе полудню, когда солнце припекало сильнее, совершила долгий заплыв. Пора было возвращаться и Людмила, поднявшись по деревянной лестнице, прислонённой к бетонному полотну, примыкающему к платформе, пересекала железнодорожное плотно, зашагав обратно, возвращаясь, попутно пересекала парк. Его бетонная дорожка пролегала вдоль площадок для игр; футбола, волейбола и бадминтона и мимо кортов для тенниса, которых было не видно из-за буйной листвы и хвои вечнозелёных деревьев, однако, звуки ударов ракетки по мере приближения к ним становились отчётливей.
«Туда – сюда, от занятий в семьях к будням к безразличному мне мужчине, занимаюсь совсем не тем в замкнутой траектории передвижений, я стала, как теннисный мячик; а где же место для счастливых событий? Сколько я стучалась в закрытые двери правосудия, и только лишь потому, что любила этого «козла». Который не заботился о не моём с дочерью благополучии, а своей бывшей семьи, не обо мне, которая прилагала усилия, скитаясь по дворцам, так называемого правосудия, в борьбе с мошенниками, занимающими наследный дом, стремясь вернуть дом отца. Ведь где нам с Саввою жить, столько усилий, видимо Бог не дал испортить мою жизнь окончательно. Ей вспомнилась фраза, сказанная Саввой: « Если бы у тебя был дом, я бы давно жил бы, там вместе с тобой». Однако, все проблемы, расходы, столько лет, все они легли только на плечи мне. А он, не видит, как становится отражением внутреннего безобразия, которое проявляется на его поверхности. Только он, как и прежде, считает свой образ неотразимым, неужели он не видит, как годы изменили в прошлом стройную фигуру атлета, и в кого превратился он, козлоподобный любовный герой. Как, я месяцами ждала его приезда, вздрагивая по ночам, тревожась, и огорчаясь, когда мне приснится, что он меня разлюбил. Но, всё это было раньше, а теперь, она припомнила случившиеся недоумение: Когда завидев идущего, спускающегося по дороге по направлению к морю лысеющего мужчину пятидесяти «с хвостиком» лет, и то, как она приглядывалась к человеку, с перекошенной в сторону спиной. Он сопровождал долговязую девушку со светлыми волосами, о сунутый, как стареющий дачник, с заметно наметившимся и выпирающим из тонкой рубашки брюшком. Лицо его казалось бледным с неприятно желтым оттенком подобным старой бумаге но, что – то в нём было от Саввы, и только почти догнав его, задержалась, пропуская у поворота машину, остановилась, гадая, «вдруг это или не он?»
«А теперь вот он, мой герой с остатками нервов, чуть слово не то, буря истерик. Скажите мне милый мой Савва, Савелий, на кого Вы потратили годы, Вашу энергию добывая ваше «бабло», ну, а к моей персоне какие тогда, какие претензии? Так почему Вы несёте этот бред мне? Вы оба такие, и Сысоев в Москве ещё тот великий герой, помощник в решении дел и проблем, не так далеко он ушёл от Савелия. Тем не менее, и этот гусар со временем, мне иную песню запел. Кто они - животные, которых ничего абсолютно не трогает? - сокрушалась она, - тем более, не волнует, область чужих проблем, кроме похоти - ноль. И вот, так бывает, когда вдруг, остановившись среди круговорота будней и дел, понимаешь, что всё это…, просто не, то…, не то, что нужно и куда ты летишь с ними - в « тартар ра ры…»
;