Падать я любила всегда. Правда, пересчитывать падения с деревьев летними деревенскими днями смысла нет: их слишком много. Но мелких. Значительным можно считать лишь одно, с тутового дерева, случившееся во время поедания созревшей шелковицы прямо на некстати лежавший под деревом здоровенный белый булыжник.
Было больно.
В городе падала с велосипеда. Одно из падений оставило шрам под правой коленкой - напоминание о безбашенном детстве.
Еще помню падение во время визита к папиной старшей сестре, тете Тине (светлая ей память). Побежала вперед, чтобы первой быть у её подъезда. Бежала сквозь проход между кустами, а так как уже вечерело, по-малолетству не заметила двух коварных проволок, протянутых неким доброхотом между кустами явно с целью отвадить жителей от поиска кратчайшего пути через разбитый по центру двора сквер.
Помню пролет через проволочные нити, и себя, распластанную на асфальте. Итог - четыре шва на разбитом лбу и дикий ор в процедурной скорой помощи во время их наложения. Боли не помню, а вот истерику - да. А ещё заплаканную маму, растерянные лица папы и тети Тины, и себя - вопящую во всю силу довольно мощных легких. Не исключаю, что было приятно находиться в центре внимания, поэтому и старалась кричать как можно громче. А может и нет, и скорее всего нет. И скорее всего было и страшно и больно.
Взрослые падения стали сильней и неотвратимей - неловкое движение в спальне, и вот я, уже молодая мама, впечатываюсь лбом в спинку кровати. В голове гудят провода высоковольтных линий, к горлу подступает тошнота, лоб становится круглым как мяч. Затем долгие дни синюшных отеков: награда за проявленное во время случившейся неловкости ненужное усердие.
А какое роскошное падение было ещё в школе, в гулком пространстве двора десятой школы, когда бежавшую со звонком на урок меня со всего лету смахнул всей массой мощного упитанного тела спешивший по той же причине, но по диагонали в другую сторону, Станкевич из параллельного класса (не ручаюсь за верность фамилии).
Сломанная ключица срасталась долго, я ходила в накладке из шин и в байковом красном платье в белый цветочек. Одноклассники принимали скреплённые между собой шины за внезапно выросший горб и однажды даже осмелились спросить меня об этом.
- Эля, а у тебя спина навсегда останется горбатой? - озвучил общие сомнения Тамаз Лакербая (светлая ему память, так уж вышло, что нет с нами многих из воспоминаний ушедших дней). - Тут ребята спрашивают, но сами стесняются, вот я и решил спросить за всех. Только ты не обижайся!
Помню деланно возмущенные реплики Тарика Микеладзе и Русика Джонуа. Они-то не хотели, чтобы Тамаз их «сдал», но не убежали, а стояли сплотившись, и ждали моего ответа. Детское любопытство пересилило неловкость момента: и было страшно, и в то же время, интересно услышать горькую правду, что-то типа, «да, горб растет и скоро вырастет совсем большой».
Помню, как жарко убеждала их в обратном, даже рвалась расстегнуть пуговицы на платье и продемонстрировать и им, и классу, и всему миру, что нет у меня горба, а это резиновые шины, и они временные, и скоро я вновь стану прежней.
Помню их неподдельное облегчение в ответ и испуг по поводу моего желания расстегнуть платье.
Жизнь, жизнь..
На снимке в айфоне рассматриваю цвет моего левого глаза. В таком же состоянии и правый глаз. А поскольку отек с расплющенного лба неуклонно сползает вниз, пишу я это послание человечеству в качестве одноглазого Джо, ибо левый мой глаз попросту не открывается.
Очередной полет совершен по вине вылезшей из тротуара плитки. Летела стремительно, как ракеты Илона Маска, было почти хорошо, но полет, увы, оказался мгновенным. Успела подумать о приземлении, поэтому сгруппировавшись, приняла свое летящее тело на обе руки, и следом втемяшила многострадальную и летевшую по инерции, как та самая ракета, морду, в бетон.
— Эля, ты упала, да? - слышу голос кузины моей, Арды, и понимаю по абсурдности вопроса, как сильно она перенервничала.
- Да Арда, упала, упала..
Кажется, что я произношу это вслух, но нет, слова застревают в горле, смешиваются беспорядочным потоком в устоявшем за бронебойным лбом мозгу.
Обошлось без переломов, если не считать сломанного, но удачно не сместившегося в сторону носа. Даже швы накладывать не пришлось, и вряд ли я, взрослая и закованная в латы жизненного опыта, произнесла бы хоть звук в процедурном кабинете.
Не умеешь ходить не падая - терпи.
Это в детстве ты свободен, как птица в ослепительных небесах. Можешь кричать не стыдясь, искать глазами заплаканную маму и растерянного папу, переполняясь ощущением собственного величия.
Можешь долго потом ходить в красном байковом платье в белый цветочек.