Мои женщины. Август 1963. Почемучка.
Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)
Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.
Иллюстрация: Август-сентябрь 1963. Город Суворов, ул. Белинского, д 7 «а». Крыльцо родительского дома (ещё без пристройки гаража для мотоцикла «Урал» с коляской). Крайняя фотография Саши Суворова (10,5 лет) перед началом учебного года в Суворовской средней школе №1 1963-1964 годов (в 4-м классе). Последние деньки летних школьных каникул. Одежда на мне ещё мальчишеская, детская: уже тесные, не застёгивающиеся на ремешок, стоптанные сандалики; детсадовские чулочки «в рубчик» из старых запасов; ещё китайские байковые шаровары «с боковыми карманами»; старая юркина рубашка с отрезанными рукавами, перешедшая мне «по наследству» и настоящая короткая стрижка, пока ещё с короткой чёлкой, но уже «с прицелом» на юношескую причёску «а ля Твигги» с чёлкой набок и пробором. К перилам крыльца прислонена стиральная доска, посредством которой наша мама, и я иногда, стирали на улице бельё в большом прямоугольном жестяном корыте. Полоскали и промывали постиранное бельё тут же, под колонкой в нашем дворе. Вот таким весёлым «почемучкой» автор этой книги был в 1963 году.
Как всегда бывает на Руси, мне не хватило одного дня школьных каникул, чтобы насытиться всеми нахлынувшими на меня каникулярными событиями и приключениями. Судите сами…
В августе 1963 года я впервые, как говорится, «на своей шкуре» прочувствовал и осознал, что такое «очередь», особенно очередь в продуктовый магазин. Такой беспощадно озлобленной давки, смуты, толкотни и «давиловки» я в своей жизни ещё не видел. Нет, в очередях я, конечно, был, видел их, знал, что это такое, но очереди в августе и глубокой осенью 1963 года были особенные – не советские…
Каждую неделю положение с обеспечением жителей города Суворов ухудшалось, потому что наш город долгое время был поселением людей при государственной районной электрической станции – Черепетской ГРЭС, которая строилась и снабжалась вместе с городом, как объект союзного значения, как элемент единой энергетической системы СССР и РСФСР. Продуктовые и товарные фонды распределялись на наш город централизованно и практически минуя систему распределения Тульской области, в которой территориально находился город Суворов. К тому же между администрациями Калужской и Тульской областей было спорное несогласие о принадлежности нашего города к этим двум областям. Для Тульской области мы были «почти свои», а для Калужской области – «не чужие, но и не свои». Положение с продовольственным обеспечением города спасала только «деревня» - близлежащие деревни и сёла, из которых в город на базар селяне, колхозы и совхозы везли свою продукцию – мясо, молоко, хлеб.
В соседнем с городом старинном посёлке Ханино, распложенном в 13 км к северо-востоку от города Суворов, работал знаменитая старая хлебопекарня, на которой выпекали тоже знаменитый «ханинский хлеб» - пышный, ноздреватый, вкусно-кисленький, с румяной поджаристой корочкой, вкуснейшими «горбушками» и ещё более вкусной мякотью сердцевины буханки. Ханинский хлеб можно было есть сам собой, без ничего и было бы вкусно и полезно, но лучше всего ханинский хлеб кушать получалось с парным или холодным молоком. Более вкусного хлеба я тогда не знал.
Купить ханинский хлеб раньше было просто – пришёл на базар, подошёл к машине-фургону ГАЗ-51 и купил у продавца или продавщицы горячий свежий хлеб и другие хлебобулочные изделия – баранки, пряники, булочки - прямо с деревянных хлебных лотков. Теперь за ханинским хлебом надо было ехать в Ханино, потому что его скупали уже там, в посёлке, на знаменитой «ханинской ярмарке» или, но нашему, на базаре. В самом городе Суворове хлеб откуда-то привозили и продавали в государственных магазинах и хлеб теперь был какой-то странный – сырой, тяжёлый, плотный, невкусный, непропечённый, с комками сырого теста, а то и с крысиными хвостами, обрывками шпагата, бумажками и другим мусором. О мусоре в хлебе говорили все, даже мальчишки на улице и мы сошлись во мнении что это «враги народа» намеренно злят советских людей, портят хлеб, делают его невкусным и создают «продуктовый дефицит». Наши уличные пацаны, хоть и были шпаной и хулиганами, но советской шпаной и советскими хулиганами, если что, «мы бы этим врагам народа дали бы по шеям, чтобы не травили народ!».
А дело-то принимало совсем уж тревожный оборот… В августе 1963 года на линии разгрузки бурого угля на Черепетской ГРЭС, в здании, где над решётками переворачивались вагоны с углем, а потом этот уголь по транспортёру подавался в дробильные агрегаты, специальные сильные магниты уловили и изъяли из сплошной «ленты» бурого угля на транспортёре большую мину, искусно замаскированную под кусок угля. Так была пресечена попытка совершить диверсию с взрывом на Черепетской ГРЭС.
О вражеской мине на электростанции в городе судачили неделю. Все горожане очень возмущались этой новостью и желали местной милиции и КГБ найти, поймать и наказать диверсантов-вредителей.В городе явно нарастало общее напряжение, настороженность, недовольство, злоба людская. Тем более, что вскоре продукты начали продавать дозированно, то есть ограниченно по количеству. Например, записывали, сколько человек в семье и давали право купить хлеба столько-то буханок в день на семью. Муку, сахар, макароны теперь выдавали в «одни руки» не более трёх кг, поэтому в очередях теперь стояли мы, дети, взрослые и другие члены семьи, а затем все, кто «отоваривался», бежал в другой магазин и вставал в заранее занятое место в очереди, чтобы и там что-то купить. Так возникли мокрые от дождя тетрадки со списками очередников и номера мест в очереди, которые страшно важные и злые тётки писали на ладонях химическим карандашом.
По радио, в телевизионных новостях, в газетах и журналах сообщали о постигшей нас в прошлом году страшной засухе, о нехватке хлебного зерна и фуража для скота, о закупках пшеницы за рубежом, об ажиотажном спросе и стремлении населения закупиться продуктами впрок, отчего возникли перебои с продовольствием, дефицит и повышение цен на мясо-молочные продукты. В магазинах, правда, появились большие бумажные пакеты с присахаренными кукурузными хлопьями и баночки с маринованной кукурузой, но эти хлопья и жёлтые скользкие зёрна кукурузы не могли заменить привычную нам еду.
Теперь мы в нашей семье больше всего кушали суп с вермишелью и фрикадельками из какого-то фарша, вермишель или макароны с килькой или бычками в томатном соусе, а то без кильки, но с тёртым сыром или просто присахаренные, варёную или жареную на сале картошку с луком и солёными огурцами, винегреты и картофельные салаты с квашенной капустой. С этого лета и осени 1963 года наша мама начала сама усиленно закатывать в стеклянные банки и готовить всякие варенья, повидло, компоты, джемы, солёные и маринованные продукты. Для этого наш папа на токарном станке в межколхозных механических мастерских, где подрабатывал по вечерам токарем, выточил и изготовил сконструированную им самим закаточную ручную машинку. При этом «достать» дефицитные жестяные крышки для банок было очень трудно.
Наша мама активно сушила сухари чёрного и белого хлеба. Затем она начала поджаривать хлеб на сковородке, предварительно посыпав его мелкой солью и капнув на хлебные ломтики по капельке подсолнечного масла. Сухарики настолько пришлись нам по вкусу и понравились нам, что по вечерам, за телевизором, мы все дружно хрустели сухариками и пили чаи – грузинский чёрный, индийский байховый, зелёный китайский и цветочный по рецептам нашей мамы. Ничего, жили, не тужили, никого не осуждали, никому не досаждали и всем оказывали почёт и уважение так, как заповедовал нам Амвросий Оптинский. Это наша мама вычитала где-то в отрывном календаре это мудрое поучения.
Хрустя кукурузными сладковатыми хлопьями и угощая ими Толика Назарова и ребят на нашей улице, я впервые услышал от них прозвище Никиты Сергеевича Хрущёва, главный партии и правительства, - «Хрущ-кукурузник» и подумал, что как народ метко придумывает клички. Когда я высказал эту мысль моему папе, он сдержанно усмехнулся и сказал мне шёпотом: «Народ не только придумывает меткие прозвища своим лидерам и командирам, он их ещё любит и ненавидит одновременно».
- Как это? – не понял я слова папы. – Как это можно, одновременно любить и ненавидеть?
- Модно, мой мальчик, - ответил папа. – Можно, ещё как можно. Был такой лидер нашей страны и вождь мирового пролетариата, Владимир Ильич Ленин, так вот его больше любили, чем ненавидели, потому что он поднял народы России на социалистическую революцию и создал наше государство – Союз Советских Социалистических Революций. Ты о Ленине знаешь?
- Знаю, нам в школе о неё много чего рассказывали и читал я о неё, о его детстве и другие рассказы.
- Вот-вот, а после Ленина был ещё один лидер и глава нашего государства – Иосиф Виссарионович Сталин, которого больше ненавидели, чем любили, но прикрывали свою ненависть и страх лестью, восхвалением и «любовью».
- А почему?
- Потому что он после Ленина создал такое сильное государство, какого ещё никто не создавал, но делал он это не по воле народа, а против его воли, ломая людей, как ветки или деревья. Сталин сам был государством в государстве, поэтому его и боялись.
- Ты тоже боялся?
- А я что? Лысый? – сердито, но шутливо ответил папа. – Я тоже боялся, но я тогда был молод, горяч, стремился чего-то достичь, совершить, свершить, горы своротить, но сделать я это мог только опираясь на мощь сталинского государства, поэтому я не стал загнивать и умирать от голода, болезней и тяжкого труда в эвакуации на Урале, а попросился в действующую армию, на фронт, стал офицером-кавалеристом и шёл в бой и вёл своих подчинённых бойцов с криком: «За Родину! За Сталина!».
- Почему? Ты же знал, кто такой Сталин.
- Потому что он был для нас Верховный Главнокомандующий, - ответил завершающим тоном мой папа. – Сталин вёл нас к Победе над фашистской Германией, поэтому мы его любили и готовы были идти по его приказу на верную смерть.
- А сейчас что?
- А сейчас некто, которого мальчишки метко назвали «хрущём», пытается сделать что-то так, как делал его бывший начальник, Сталин, но у этого «хруща» ничего не получается. Всё наскоком, наскоком. Кидается из крайности в крайность, а системности нет. Это на войне иногда внезапная атака бывает победной, но сражения выигрывают после тщательной стратегической и тактической подготовки и обеспечения.
- Сталин умел делать сильные стратегические победные дела и свершения, «хрущ» - нет.
- И что будет?
- А ничего не будет, - весело, но тревожно ответил папа. – Партия очистится от хоз-партийной номенклатуры и всяких там «начальничков». Жизнь всему даст свою оценку и всех расставит по своим местах и памятникам согласно делам и свершениям. А «хруща» сместят. Ещё немного прославят, как когда-то славили Сталина, а потом уберут. На покой.
Я почти не понял последние слова моего папы, потому что вокруг только и делали, что восхваляли мудрое руководство верного ленинца Никиты Сергеевича Хрущёва. В газетах, по радио и телевидению, на красочных плакатах и в киножурналах нам показывали: как крепнет братский лагерь социалистических и демократических стран; как СССР помогает бывшим колониальным странам всего мира стать независимыми государствами; как растёт, ширится и строится наша могучая социалистическая экономика и как скоро мы будем жить при коммунизме, при котором реализуется главный коммунистический принцип жизнедеятельности: «От каждого по способностям, каждому по потребностям».
Однако были и другие слова-разговоры людей на кухне. Это понятие «разговоры на кухне» в 1963 году стали очень распространёнными, потому что действительно, больше всего о политике люди говорили между собой на кухнях, когда кушали или пили, в том числе и чай. Пить вино и водку в 1963 году стали чаще и больше. Выпивох, пьяниц, пьяных ссор и дебошей тоже стало больше. С улицы и дворов пьяных милиция и добровольная народная дружина (ДНД) доставляла в вытрезвители. Там их приводили в трезвое состояние разными методами. Попасть в вытрезвитель нормальному человеку считалось позором.
В августе 1963 года появились хлёсткие и злободневные анекдоты про коммунизм, про Хрущёва, про кукурузу, про нашу внешнюю политику, про евреев, про вечный спор между англичанином, немцем, французом, американцем и русским у кого что лучше. Из всех политических анекдотов самым лучшим был тот, который рассказал на кухне наш папа нашей маме, и она тоже смеялась вместе с нами. Вот этот безобидный юморной анекдот августа 1963 года:
- Что в Советском Союзе самое постоянное?
- Временные трудности!
«Временные трудности» - это было ключевое выражение осени 1963 года, которым ещё поддерживалась надежда людей, в том числе и в нашей семье, что жизнь наладится и завтра будет лучше, чем вчера. За анекдоты ещё в милицию или КГБ не забирали, но у пивных ларьков, в раздевалках мужской бани, вблизи магазинных очередей всё чаще стали замечать «незаметных» людей разного возраста. Эти люди слишком часто «кучковались» в мужских компаниях у пивных ларьков, стояли не в очереди в магазине, а около очереди и в бане не мылись, а всё сидели в раздевалке, сидели и слушали.
Даже пацаны на улице стали осторожничать в разговорах и общении. Некоторые наотрез отказывались обсуждать дела в стране, в школе, в городе. Другие отмалчивались, третьи наоборот, лихо критиковали советскую власть и правительство, ругали «хруща» и его кукурузу, спрашивали мнение других ребят. Когда я об этом сказал моему папе, он посоветовал с такими разговорчивыми ребятами общаться, отвечая вопросом на вопрос.
- Ты, Сашок, не отвечай прямо на вопрос провокатора, - учил меня папа, - а скажи ему: «Что ты имел в виду? Уточни, пожалуйста». А когда он начнёт ругать наше правительство и партию, то невинно спроси его: «Ты часом не провокатор, а?».
- Хорошо, папа, спрошу, - говорил я папе, а сам думал, что этот «любопытный брехун» сразу же мне ответит: «Я, что имел в виду, то и ввёл, а ты что об этом думаешь?».
Поэтому я определил для себя, что лучше не ступать в полемику и отвечать на провокационные вопросы и высказывания, а лучше пока помалкивать. Для сильных и откровенных ответов, какими пользовался мой старший брат Юра, я ещё недостаточно был силён физически, чтобы, если что, дать сдачи гаду-провокатору. Да, время хрущёвских испытаний и перемен в 1963 году нас неизбежно учило, тренировало и закаляло для будущей самостоятельной мужской жизни.
Мой брат Юра, например, очень увлекался стихами новых советских поэтов, которые сразу же получили титул «шестидесятников» - Р. Рождественский, Е. Евтушенко, Б. Окуджава, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина, В. Высоцкий и другие. Юра рыскал по библиотекам города Суворова в поисках модных или скандально известных произведений советских писателей и поэтов, которые публиковались в так называемых «толстых журналах» - «Новый мир», «Октябрь», «Звезда». Некоторые из этих произведений объявлялись антисоветскими, запрещались и изымались из книжных магазинов и библиотек.
Мне кажется, что это наш папа намекнул своему старшему сыну Юре, что «было бы интересно самим прочитать то, что запрещено, чтобы составить своё мнение о запрещённом произведении». Юра очень гордился этим «заданием» и на всю жизнь сохранил в себе это острое и жгучее желание до всего сокрытого допытываться самому и самому судить о том, что хорошо, а что плохо.
Я тоже взял этот принцип «на вооружение», хотя папа и Юра всегда говорили мне, что я «ещё маленький, что ничего не смыслю в жизни, чтобы судить о серьёзных вещах». Я с ними был не согласен, но им моё несогласие было «до лампочки», они понимали друг друга, потому что были «одной крови», суворовской, а во мне, вероятно, больше было крови максимовской (маминого рода Максимовых), потому что иногда Юра, без папиного возражения, называл меня – «блаженный».
Я тогда (1963-1964 годы) не знал, что означает слово-понятие «блаженный» и посему это я «блаженный», но потом, в школе, мучимый любопытством, я спрашивал у учительницы по русскому языку и литературе Тимониной Нины Андреевны, что такое «блаженный».
- Блаженный, - сказала строгая, но справедливая Нина Андреевна Тимонина, - это благодушный, благожелательный, спокойный, умиротворённый, невозмутимый и радостный человек, который видит и ощущает благо от окружающих его людей и мира, который сам расточает или генерирует это благо, добро, спокойствие и радость окружающему миру и людям.
- А почему юра, мой брат, когда называет меня блаженным, то обидно смеётся?
- Потому что блаженными обычные люди называют благодушных людей из-за того, что они, блаженные, не похожи на них, не блаженных, - ответила витиевато Нина Андреевна, запнулась и пояснила. – Обычные люди юродивых, таких нищих, как московский Василий Блаженный, которому на Красной площади красивейший храм воздвигли, считают полусумасшедшими, глуповатыми, чудаковатыми или придурковатыми, по-вашему, по-уличному – придурками.
- На самом деле, - сказала с грустью Нина Андреевна, - блаженными были святые люди, например, Блаженный Августин. Блаженной памятью помнят и чтут великих князей, государей, высших духовных лиц, апостолов и пророков. Но тебе, Саша, ещё рано об этом думать и говорить, хотя хорошо, что ты этим интересуешься.
- Знак блаженства знаешь какой? – весело и озорно спросила меня учительница по русскому языку и литературе Нина Андреевна Тимонина.
- Какой? – растерялся я.
- Улыбка, блаженная улыбка, - ответила Нина Андреевна. – Помнишь, как у Пушкина?
Блажен в златом кругу вельмож
Пиит, внимаемый царями.
Владея смехом и слезами,
Приправя горькой правдой ложь,
Он вкус притуплённый щекотит
И к славе спесь бояр охотит.
Он украшает их пиры
И внемлет умные хвалы.
Меж тем за тяжкими дверями,
Теснясь у чёрного крыльца,
Народ, гоняемый слугами,
Поодаль слушает певца.
А.С. Пушкин, «Блажен в златом кругу вельмож…», 1827 г.
- А что такое «пиит»? – краснея от стыда, спросил я.
- Пиит – это старинное русское слово-понятие, означающее поэта, от греческого – poietes. Ещё раньше в Древней Руси поэтов называли певцами, боянами, которые баяли, то есть напевно речитативом напевали, рассказывали сказки, легенды, былины и героические поэмы. Вот почему Пушкин называет придворного поэта пиитом и певцом: для вельмож и знати он заграничный пиит, а для простого народа – певец, убаюкивающий баюн или страстный боюн, призывающий к бою за народное счастье и волю. В России поэт – больше чем поэт, то есть пиит. Понял?
- Понял! – на этот раз честно, радостно и без уличного варианта ответа на такой вопрос, ответил я, потому что действительно уловил ироничную разницу между словами-понятиями «пиит» и «поэт».
В стране продолжалась «оттепель» - так назвали люди процесс демократизации в СССР, который начал Н.С. Хрущёв и партия после знаменитого XX съезда КПСС, на котором был «развенчан культ личности Сталина». Тогда впервые открыто было заявлено «о сталинских политических репрессиях 1936-1937 гг.». «Оттепель» - так называлась повесть И.Г. Эренбурга, изданная в журнале «Новый мир» её редактором А.Т. Твардовским, автором знаменитых поэм о Василии Тёркине «на войне и на том свете».
Юра где-то «достал» потрёпанную газету «Известия» с напечатанной поэмой Александра Твардовского «Тёркин на том счете» и наш папа её внимательно прочитал, как читал сообщения ТАСС в центральных газетах. Нам по почте почему-то именно этот номер газеты «Известия» так и не доставили, а на почте папе сказали, что «тираж этого номера газеты в отдел доставки не поступал»…
Главным редактором газеты «Известия» был известный зять Хрущёва по фамилии Аджубей и все думали, что поэму «Тёркин на том свете» разрешил сам Никита Сергеевич потому, что Твардовский был известнейший советский поэт и лауреат Сталинской премии. На самом деле Твардовский 10 лет (поэма написана им в 1954 году) бился о пороги издательств, чтобы добиться публикации своей поэмы о «новом Тёркине»; обращался к Хрущёву, но неизменно получал отказ. Зато в «списках», написанных от руки и на печатной машинке, эта поэма уже была в народе. Об эпическом народном литературном герое Великой Отечественной войны Василии Тёркине, как и о его создателе, опять говорили и спорили, как о живом человеке и герое нашего времени.
Поэма «Тёркин на том счете» моему папе не понравилась. Он хмурился, когда её читал, а когда прочитал, то сказал нам с Юрой, что мы «можем сами вынести о ней своё мнение, но своего он нам не скажет». Я тоже с трудом прочитал эту поэму и так же, как Юра, не понимал, что в ней так не понравилось нашему папе. Многие слова и выражения в поэме были очень забавные, остроумные, хлёсткие и годились для народных пословиц и поговорок. Только вот, когда Твардовский описывал наших советских бойцов на войне, которые шли в смертельный бой с именем «мертвеца» Сталина, который сам себе во время войны «соорудил склеп в кремле» и «по всей стране памятники себе поставил», мне не понравились. Что-то от этой поэмы веяло как от «мертвечины», какой-то мстительной непонятной злобой поэта, несправедливостью и неправдой. Может быть, я был не прав, но наша мама всегда говорила: «О мёртвых плохо не говорят» и добавляла: «Либо хорошо, либо правду, либо никак».
- Почему о мёртвых нельзя говорить плохо? – спрашивал я маму.
- Потому что «мёртвые сраму не имут» - странным выражением ответила моя мама. – Так сказал в 970-м году своим воинам перед сражением с византийцами под городом Доростол (ныне это болгарский город Силистрия - автор) великий киевский князь Святослав I Игоревич. «Да не посрамим земли Русския, но ляжем костьми тут: мертвые бо срама не имут» - сказал он. Византийская армия была в два с половиной раза больше чем княжеское войско русичей, которых тогда в Европе называли «скифами».
- А что значит «не имут»?
- «Не имут», значит, не имеют. Князь сказал своим воинам, что даже если они проиграют в битве и все погибнут, то потомкам нельзя будет их срамить, то есть сильно и грубо корить, упрекать и ругать, потому что они сделали всё, что могли – достойно сражались и славно погибли с оружием в руках на чужой земле. О такой смерти тогда было сложено немало русских народных песен-баллад.
- А наши тогда победили?
- Да, - коротко ответила моя мама. – Беги, играй.
- А почему о мёртвых можно говорить только хорошо или правду или вообще никак не говорит? – не унимался я со своими вопросами.
- Так говорили ещё в шестом веке до нашей эры греческий философ Хилтон – «Об умерших не злословить» и православный философ Диоген Лаэртский…
- «De mortuis nihil nisi bonum» или «De mortuis nil nisi bonum dicendum est», - на каком-то «тарабарском» языке неожиданно и нараспев сказала моя мама. – Это на латинском языке означает «О мертвых ничего, кроме хорошего» или «О мертвых - ничего, если не будет хорошего ответа», то есть о мёртвых не надо говорить ничего, если нет о них хорошего мнения.
- Почему? – упрямо спрашивал я; мама уже начала сердиться. – А почему о мёртвых можно говорить правду?
- Потому что правду, как шило, в мешке не утаишь и в кармане не спрячешь, - сердито ответила мама. – Правда всегда остра, она рано или поздно, так или иначе, но себя обнаружит, уколет, ранит, покажет истину.
- Только правда, Саша, у каждого своя, - сказала печально мама. – Для кого-то умерший человек был самым родным и близким, добрым и светлым, а для кого-то жутким монстром, врагом, губителем. Часто бывает, что один и тот же человек для одних хорош, а для других – плох.
- Если все, кто знал, помнит и любил покойного, соберутся вместе и начнут каждый говорить о нём свою правду, то непременно возникнет напряжение, непонимание друг друга, ссора, скандал. Поэтому общепринято считается, что об умершем человеке неприлично говорить плохо, то есть предвзято.
- Кроме этого, - добавила лукаво моя мама, - ты же знаешь из сказок, что в древности люди верили в духов, поэтому они боялись покойников, хоронили их глубоко в землю, насыпали большие холмы на их могилах, курганы, придавливали эти могилы большими камнями, строили специальные похоронные пещеры-склепы, чтобы сохранить там мёртвых и дать им возможность жить в их загробном мире. Для этого они вместе с покойником хоронили ему оружие, орудия труда, запас пищи, украшения, предметы быта. Всё, что нужно человеку в жизни, только бы он не возвращался к ним в их живой мир.
- А почему они так боялись умерших и их возвращения?
- Всё очень просто, - отвечала мама. – Вот, например, на охоте все охотники видели, как погиб один из них. Упал, сражённый зверем или свалился со скалы, лежит и не дышит, не шевелится и не подаёт признаков жизни. Похоронить его по-человечески невозможно, не достать его, да и звери вокруг. Бросили, решили, что он умер.
- Пришли охотники в своё стойбище-поселение, рассказали как погиб их товарищ, погоревали, отметили его смерть тризной – похоронным застольем – и продолжили жить поживать, да добра наживать, а тот охотник, потерявший сознание, очнулся и выжил. Выжил и, охая и стоная, спотыкаясь и падая от потери сил и крови, вернулся назад, пришёл в поселение и сказал: «Вот я пришёл с того света», а в стойбище его уже не ждали, потому что его место занято, его жена и дети уже с другим мужчиной-охотником, его вещи, орудия труда, одежда, запасы, оружие и так далее перешли во владение другим, например, его родственникам. Скандал? Ссора? Делёжка и выяснение отношений, кто теперь хозяин и что делать с бывшим покойником?
- Как говорится: «Кто выжил, того и тапки!», - сказал мой папа, включившись в наш разговор с мамой.
- Примерно так, - сказала мама. - При этом все начинают вспоминать как окружающие вспоминали и говорили об, якобы, умершем охотнике, жаловаться, шептать ему на ухо и показывать пальцем на тех, кто его бросил и уверял, что он умер, погиб и вообще был «растеряха» на охоте.
- Поэтому, Сашок, - сказал папа, - люди поняли, что говорить плохо об умершем человеке нельзя, потому что его, пока он не вернулся с того света, да то, это не гарантия справедливости, некому защитить от лжи, наветов, обвинения, несправедливых оценок и злословия.
- Есть только высший судья, который судит всех и каждого, - сказала вдруг мама, - и этот судья – жизнь. Жизнь всё и всех ставит на свои места, даёт всем и каждому оценку и показывает о каждом и обо всех правду, истинную правду. Ещё этого высшего судью называют Рок или Судьба.
- Ну, это для Саши ещё сложно понять, - сказал миролюбиво наш папа, хотя уже было видно по выражению его лица, что у него иное мнение на жизнь, судьбу и высшего судью людей и человека.
- Всё гораздо проще, - сказал мне папа. – Об умершем человеке не говорят плохо, потому что остались его родные и родственники, которым будет обидно слушать плохое об их родном, близком и любимом человеке. Так что, людям надо будет жить бок о бок с этими родными и родственниками, поэтому, если их обидеть плохим словом об их умершем родиче, то эта обида легко превратится во вражду, а то и месть. Кому это надо? Никому. Согласен?
- Согласен, - кивнул я головой в подтверждение слов моего папы.
- Кроме этого, - упрямо и настойчиво добавила моя мама, - в народе есть такое поверье: когда о покойнике говорят плохо, то его душа начинает волноваться, беспокоиться, метаться, не находить себе места от обиды и несправедливости, особенно, если о нём клевещут и нагло лгут. Поэтому душа умершего человека может вернуться в наш мир и отомстить обидчику.
- Как это? – с нескрываемым испугом и недоумением спросил я одновременно папу и маму.
- Слушай, почемучка! – не выдержал папа, строго взглянул на нашу маму и завершил наш странный разговор. – Что ты всё вопросы задаёшь? Да ещё такие вопросы, какие тебе не положено ещё задавать! Придёт твоё время и ты сам всё поймёшь, а пока прими на веру – нельзя о мёртвых говорить плохо и всё. Точка.
- да, Сашенька, ты со своими вопросами чуть-чуть переборщил, - согласилась с папой наша мама. – Иди-ка ты к себе и до ужина почитай что-нибудь. Книжку какую-нибудь, а потом я тебя позову помочь мне на стол накрыть. Иди, иди…
И я пошёл. Вот как. Оказывается я для моей мамы и моего папы «почемучка». Надоедливая, любопытная и тупая, бестолковая «почемучка». Вот обрадуется мой старший брат, когда услышит это моё новое прозвище, данное моими родителями! Да ещё начнут шутить и подтрунивать мои друзья – внутренние голоса деда «Календаря» и моей Феи красоты и страсти. Я их тоже, наверно, «достал» своими вопросами…
Странно, мне было обидно и одновременно совсем не обидно оттого, что родители назвали меня «почемучкой». Мне показалось, что они оба довольны и горды тем, что я такой «почемучка». Только они пока не готовы были к моим вопросам, потому что отвечали как-то странно, даже по-латыни. Может быть это хорошо, что я «почемучка», потому что я «стремительно расту», как вполголоса сказал обо мне мой папа моей маме, когда я от них уходил.
- Я почемучка, я почемучка, - пел я про себя песенку «Я кукарача», переделав слова её припева. -
«Я почемучка, я почемучка» – вслух распевает мальчуган.
«Я почемучка, я почемучка» – мальчишка, мальчик и пацан.
«Я почемучка, я почемучка» – вопросы всем он задаёт.
«Я почемучка, я почемучка» – ответы сам он достаёт!