Сегодня вспомнилась мне моя майкопская хозяйка, у которой я жила на квартире, учась на четвёртом курсе. Звали её Маргарита Львовна, как одну из героинь Фаины Раневской в фильме "Весна", кажется. Маленького ростика, тучная, хромая, одышливая старушка, она привлекала внимание какой-то непонятной тонкостью душевной организации, хотя книг вообще не читала, в город из своего посёлка Речного, где жила, выбиралась редко, а выбравшись, бывала только на рынке и в магазинах.
Она любила слушать радио, часто мешая мне заниматься, потому что, будучи глуховатой, включала его на всю громкость. Было в ней много необъяснимо смешного, странного, но я и тогда любила чудаковатых людей, поэтому мы уживались. К примеру, однажды она попросила испечь ей блинов и попросила так хорошо, душевно, что я без промедления принялась за дело.Когда стопка румяных блинчиков была уже внушительной, она, вскипятив чайник, приказала мне:
- Хватит, давай чай пить!
Потом я увидела, как она ест блины... Хозяйка моя оборачивала блином кусок хлеба.
- А зачем вы, Маргарита Львовна, так делаете? - не выдержав, спросила я.- Я ещё испеку, не беспокойтесь!
- Я блинов, Надя, никогда не наемся,потому что голодала, - со вздохом сказала она.
Поймав мой вопросительный взгляд, старушка протянула мне руку. Чуть ниже локтя синело пять цифр.
- Освенцим! - отшатнулась я и почувствовала, как похолодело внутри. Дело в том, что с девяти лет книга Ильи Каменковича "Жить воспрещается" была мной не прочитана, а изучена, и я прекрасно знала, что татуировали людей только в Освенциме.
- Аушвиц Биркенау-2! - вдруг чётко произнесла Маргарита Львовна, и я поняла, откуда в ней эта необъяснимая тонкость.
Она получила образование в годы своей горемычной юности там, на фабрике смерти. Ведь сколько людей самых разных национальностей и разного интеллектуального уровня она узнала, а пламя крематория, в котором ей не суждено было сгореть, выжгло в душе суетное, мелочное, низкое!
Позже она не раз рассказывала о концлагере, а я смотрела на неё во все глаза, и мне казалось, что передо мной не старая женщина, а сама история, мистическим образом принявшая человеческий облик. Обожгло меня этими рассказами навсегда. До сих пор снится, слава богу, изредка, что не она, а я та шестнадцатилетняя девочка, умирающая от голода, страха и тоски.Потом, просыпаясь, с облегчением понимаю, что это происходило не со мной, что это не моё горе. А может, всё-таки и моё тоже? Иначе не было бы так больно.
И ещё одно: моя Маргарита Львовна, как это ни странно, с удовольствием употребляла в речи немецкие словечки и поговорки. Однажды она попросила помыть полы, а я отмахнулась:
- Давайте завтра!
- "Морген, морген, нихт нур хойте", - заген аллен фаулен лёйте*! - отчеканила она, и я не нашлась, что ей ответить.
Пришлось мыть сегодня!
* "Morgen, morgen,nicht nur heute!" - sagen alle faulen Leute - "Завтра, завтра, не сегодня!" - так ленивцы говорят.