Часть II
Черный Ворон
1. Сделка
Меня не оставляла мысль: как заполучить дом моей мечты? Он стоял как раз напротив Васиного дома, чуть наискосок, на другой стороне улицы, на взгорке, окруженный старыми раскидистыми яблонями. Я поднималась к нему по тропинке, садилась на каменное крылечко и завороженно смотрела на широкую поляну, усеянную желтыми одуванчиками, на перелески, уходящие в даль, на огромную радугу, раскинутую из края в край прямо перед домом. Передо мной было огромное небо с уходящими дождевыми тучами и прекрасная, подсвеченная косыми лучами солнца и умытая дождем земля.
Дом пустовал уже двадцать лет. Его хозяин жил в райцентре и периодически приезжал обкашивать участок, но ни сдавать, ни продавать дом не хотел. По слухам, сюда должна была переехать из далекой деревни теща, но до ремонта дома руки не доходили.
И все же, несмотря на несогласие сына Димы, перед предложенными мной условиями хозяин не устоял. Одолжив у друзей денег, я вручила ему хорошую сумму и мы оформили договор пожизненной сдачи мне дома. Разумно: я приведу дом в жилое состояние и сама в нем не задержусь, ведь мне идет восьмой десяток.
2. Дом
Дом был в очень плохом состоянии. Двадцать лет в выбитое чердачное окно каждую зиму надувало сугробы снега, потом он потихоньку таял, пропитывая водой потолок и стены. С потолка клочьями свешивались гнилые листы фанеры. По оконным стеклам сплошной черной массой ползли вверх муравьи. Доползая до деревянной перекладины, они падали на подоконник и снова ползли вверх. Я попробовала вытащить внутреннюю раму, но все окно вместе с окладом рухнуло вниз до самого фундамента – бревна под окном были полностью сгнившими. На чердаке, под чердачным окном, сгнила в середине несущая балка, внутри бревна в влажной трухе копошились муравьи. Я выскребла труху и засыпала яму песком. По чердаку и в пустотах бревен стен громким тяжелым галопом носились крысы.
Я не сомневалась в своих силах и, не долго думая, приступила к ремонту. В очередности работ сомнений не было: главное – сделать все, чтобы в доме стало тепло.
Дом был высоким и большим – две комнаты по двадцать пять квадратных метров, сени, кладовая. Обогревался он традиционными для здешних мест двумя печами: в дальней комнате – большой круглой голландкой, обитой железом (по-местному – бурак), в проходной – русской печью, занимавшей около трети комнаты. Мне предстояло разобрать старые, потрескавшиеся печи и вместо них поставить одну, врезанную в стену между комнатами так, чтобы гладкая стена обогревала комнату, а плита, духовка, сушилки и топка смотрели в кухню, оборудованную на месте русской печи.
Я наняла лучшего в округе печника Федора. Федя, замечательный мастер, интеллигентный, приятный в общении молодой человек, относился к своей работе как к искусству. Он создавал разные проекты печей и с увлечением воплощал их в жизнь. (Спустя три года после работы у меня, он бросил любимое занятие – затравила налоговая инспекция). Он не только работал, но и всеми силами помогал мне: где-то разыскивал и покупал детали печи и сам привозил их мне.
При разборке старых печей мы обнаружили самое опасное место в доме: дымоход между бураком и русской печью, сложенный из кирпича и плотно прилегавший к бревнам стены, внутри обвалился и бревна уже были обуглены. Если бы я стала топить старые печи, стена наверняка загорелась бы и я оказалась бы виновницей пожара. Бог миловал.
Пока Федя разбирал старые печи, я возила в корыте битый кирпич и отсыпала им по болотистой земле дорожку к калитке и переходу через ручей и откос вокруг фундамента дома для оттока дождевой воды. Пока Федя складывал новую печь, я обдирала гнилье с потолков и стен, зачищала бревна, трамбовала в сгнившие пустоты бревен целые куртки, брюки, пальто и прочие тряпки, принесенные из хламного сарая Васи Баркова.
Потом я купила фанеру и оргалит, приглашенные работники сделали мне новые потолки, а я обшила оргалитом стены, покрасила потолки, поклеила новые обои, покрыла эмалью полы. Мне пришлось полностью заменить три из пяти окон, сменить всю электропроводку.
Меня навестил мой друг Борис. Он привез из Москвы необходимую утварь и любимые вещи: японские тонкие чашки, коллекцию гжели и дорогие молдавские ковры – раритеты ручной работы 1939 года, которые мама сумела сохранить с довоенных времен. Борис починил крышу дома, вставил окно на чердаке.
С проблемой крыс и мышей я справилась легко: установили электронный отпугиватель и вся ненужная живность покинула дом.
Ровно год я не снимала телогрейку и робу, вымазанные краской. И еще год сидела на очень скромной диете, чтобы отдать долги моим друзьям.
3. Ледяной дождь
К печке полагались дрова. Я выписала большой тракторный прицеп. Прошла неделя, другая, а дрова не подвозили – сломался трактор. Деревня уже научила меня терпению. Все бы ничего, но тут вдруг пошел невиданный доселе ледяной дождь, мои дрова в открытом прицепе превратились в гору льда и вот эту неделимую гору привезли и свалили у моего порога. Как раз в это время мне нужно было срочно ехать в Москву за пенсией и по другим делам. Наученная горьким опытом, я побоялась оставлять дрова на улице – украдут, и решила перенести их в дом. Обухом топора я выбивала из льда поленья и, облепленные снегом и льдом, носила их в прихожую и укладывала «колодцем» до потолка. Дрова, около пяти кубометров, заняли всю комнату.
Вернувшись из Москвы, я увидела, что моя поленница обтаяла, развалилась и добавила к общей сырости в доме большие лужи в подполе. Я принялась выносить мокрые дрова во двор и укладывать их на просушку.
Мне не пришлось бы делать эту дурную работу, если бы я знала, какая метаморфоза произошла с переездом в новый дом: у меня за все годы жизни на новом месте никто ни разу ничего не украл. У других крали, а у меня не крали. У одного украли канистру со спиртом, у другого увели мотоцикл со двора, у пожилой женщины в конце нашей улицы постоянно взламывали дверь, чтобы украсть миски-ложки и продукты, у кого-то украли железный бак в душе, а у меня – ничего. Стояли открытыми сараи с инвентарем и сухими дровами, стояли вокруг дома поленницы сухих дров, отмокала у порога посуда, а дом я вообще редко запирала: обычно, уходя, защемляла щепкой щеколду. Летом днем и ночью я держала все двери распахнутыми настежь. Обычно все, кто входил, спрашивали: «Не боишься?». Я отвечала, что боялась бы, если бы знала, чего именно надо бояться. Людей я не боюсь, а зверь вряд ли войдет в дом. А если что украдут, то хлама в доме меньше будет, или как с юмором говорила мама моей подруги, когда у нее от дома украли дрова: «Значит им они нужнее».
4. Подарок Небес
Мне невероятно повезло, словно Силы Небес решили поддержать мое трудное начинание. Дело в том, что в это время мои соседи – Валя с сыном, испытывали финансовые затруднения и приняли мое предложение за плату помочь мне в дальнейшем обустройстве дома. Благодаря им, я быстро закончила ремонт. Я стала объектом их постоянной заботы во всех делах: от организации моей прописки, привоза стройматериалов и дров, поисков нужных мне людей и контор до непосредственно строительных работ.
Леша (сын Вали) постелил новые полы на месте снесенной русской печи, разгородил проходную комнату на кухню и прихожую, соорудил на кухне стеллажи для разного инвентаря, сделал тумбочку для предметов живописи, фигурные полки для кжели, сколотил новый туалет. Потом он сделал прочные тяжелые леса и с них покрасил снаружи дом в светло-сиреневый цвет, отделав наличники и углы белой краской – дом теперь выглядел легким и праздничным. С улицы доносилось:
- Гляди, как Сергеевна выпендривается!
А другой голос басил:
- Со вкусом покрашено.
Я решила обставить внутри дом в старо-мещанском стиле (Позднее, нагрянувшая ко мне корреспондент районной газеты из рубрики «интересные люди» в своей статье обо мне устыдилась слов «старо-мещанский стиль» и заменила их словами «стиль рэтро», что мне не понравилось: слово «мещанин» я не считаю нарицательным). В центре комнаты, под бронзовой люстрой, подаренной мне добрыми людьми с нашей улицы, стоял круглый стол, покрытый темно-красной бархатной скатертью. Всю глухую стену украсил большой (2х4 м) черный молдавский ковер с яркими цветами. По краям окон мягкими волнами свисали бордовые шторы, сшитые Валей и закрепленные на карнизах, сделанных моим другом Борисом. Два дивана в комнате и один – в прихожей. На полах – ковры. Валя подарила мне большую светло-серую бархатистую штору, отгородившую кухню от прихожей. Она помогала сыну, шила мне чехлы и занавески – в доме не было места, куда она не приложила бы своих добрых рук.
5. Старые хозяева
Я нашла в кладовке портреты старых хозяев дома, очистила их от грязи и пыли и повесила в прихожей. С портретов смотрели недобрые лица: злое, с тяжелой челюстью, лицо хозяина и напряженное лицо его жены. Забежавшая зачем-то ко мне Оля Петухова, увидев портреты, закричала:
- Что ты наделала! Сними их сейчас же, они принесут тебе беду!
Потом, погрозив лику хозяина кулаком, со злостью сказала:
- Что-б ты весь искрутился в своем гробу, зверюга! Он так избивал свою жену! Сколько раз бегала она от него с криком по улице, сколько раз я ее, бедную, спасала! У-у-у, гад!
Зато мой новый хозяин, увидев портреты своих предков, повлажнел глазами, обнял и расцеловал меня, а потом, за шкаликами водочки, рассказал, как порол его отец ремнем с пряжкой за то, что катаясь на коньках, он промочил ноги, а мать подставляла ему спину и кричала: «Бей меня, бей меня!» Руки у отца были длинные, кулачищи огромные, сам – злой, а по пьянке всегда лез в драку.
Портреты я не сняла. Я отдавала дань людям, построившим этот дом. Мой обновленный дом был готов к новой жизни. Но что-то в нем было не так. Странным был воздух. Я заметила это сразу, как только начала ремонт. Воздух был жесткий, как будто наполненный мельчайшими острыми частицами, от него щипало в горле. В комнате постоянно, почти незаметно, кружил по часовой стрелке поток воздуха. Нигде не было щелей, я закрывала двери – ничего не помогало: по комнате постоянно кружил сквозняк, который я ощущала, сидя за столом и находясь в любом месте комнаты. Чтобы укрыться от него, я сооружала перед постелью ширму и закрывала голову платком – не помогло. В подарок от дома я получила хронический ринит и стала плохо слышать на одно ухо. С проблемой этого кружащего сквозняка я так и не справилась.
6. Валечка
Общие дела сильно укрепили наши с Валей взаимоотношения. Поначалу дружбой назвать их было бы неверно, так как строились они на взаимной выгоде, то есть на корысти. К тому же Валя говорила, что если случится, что ей будут угрожать болью, пыткой, то она выдаст любого, подпишет любые бумаги, настолько боится боли, а я думала, что судьба непредсказуема и этим «любым» могу оказаться я. Меня поразило, с какой легкостью и простодушием она говорила о возможности своего предательства, как будто не осознавала в нем страшного морального преступления. Предать могут многие, но не каждый скажет вслух о себе такое.
Валя была практичной и приземленной, с глубокими деревенскими корнями. Она родилась в бедной крестьянской семье, с детства много и тяжело работала на земле и завидовала людям интеллигентным, грамотным, начитанным. Твердо решив подняться до высоты своего идеала, собрав немалую силу воли, она смогла закончить ВУЗ – литературный факультет и приступить к новой работе учителя, завуча и затем – директора школы.
Была ли она счастлива по жизни? Я думаю – да, потому что ее планы и действия были в полной гармонии с чертами ее характера. К примеру, существенная черта – честолюбие. Это свойство она удовлетворила сполна. Она добилась большого уважения к себе. До сих пор все Шумилино (а это бывшие ее ученики и их родители) раскланиваются перед ней и останавливают перед ней свои машины. Один ученик, бывший шалопай, вышедший в люди с ее терпением и помощью, в знак благодарности встал перед ней на колени прямо на улице, при людях. Она была строгой, неподкупной и справедливой. Опасаясь всякого блатничества, она не имела друзей и ни с кем не сближалась. В то же время она была очень активной общественницей, присяжным заседателем в суде, работала в «Красном Кресте», была представителем Белоруссии в волонтерском обществе Голландии, выступала на больших собраниях с отличными речами. Она не имела замечаний по работе сверху, потому что вместо чтения желанных с детства книг, штудировала бесчисленные циркуляры и неукоснительно исполняла их.
Такой долгий, напряженный образ жизни, требовавший полной отдачи сил, в конце концов вытравил из нее интерес не только к службе, но и к познанию вообще. Устала.
Муж ее был художником-оформителем. Он любил пошутить, говорил: «Захочешь выпить – и Ленина нарисуешь!». Дома, в спальне, он во всю стену скопировал картину «В голубом просторе». Нежные крылья летящих лебедей, чуть розоватые от солнечного света… Немного не закончил, умер. Валя при ремонтах оберегает эту стену, как память о муже.
Выйдя на пенсию, она решила вернуться к своему началу: простой вольной жизни, работе на своей дачной земле и уходу за сыном. Она категорически не хочет читать классику, смотреть познавательные телепередачи и слушать про политику. Она читает про любовь, оживляется только от бытовых тем.
Валя живет с сыном Лешей, и это удивительный прочный союз. Конечно же лидер – мама, но суждения и мнение сына для нее – превыше всего, а часы отдыха сына – святы. Она любит готовить еду, и перед сыном на столе всегда выбор блюд. Но Леша ни одного дела, даже самого мужского, не совершает без маминого совета и участия. Они всегда вдвоем. Леша работает тренером в спортшколе и Валя принимает активное участие в его делах: ведет бухгалтерию спонсорских пожертвований, покупает детям спортивную форму, принимает у себя на даче учеников сына во время походов и т.д. Зато подростковая волейбольная команда Леши – лучшая в Белоруссии, побеждает всех, даже Минск. Лешу приглашают на работу в Санкт-Петербург и в Москву, но он остается верен своему Шумилино, своим командам. Его ученик – капитан сборной Белоруссии. У него – множество наград и поощрений, в том числе и по личному указанию Президента Белоруссии.
И Валю не забывают – приглашают на все торжества и собрания, просят произносить ее замечательные речи.
Когда Валя и Леша вдвоем, им никто (в том числе и я) не нужен. Тогда я чувствую в ее звонках торопливость, нетерпение и даже жесткость. Тогда я остро ощущаю, что мешаю им жить и стараюсь не докучать, отойти без всяких претензий на дружбу. Но Валя тоже чувствует мою реакцию и опять и опять сама приходит ко мне. Она не хочет терять меня.
7. Инфляция
2011 год (год моего окончательного переезда в новый дом) был особенным. В июне стояла жара около 30 оС, а на страну обрушился кризис, инфляция.
Причин кризиса, наверное, было много, но одним из толчков стало многократное повышение окладов и пенсий в 2010 году, не обеспеченное доходами от производства. Это была предвыборная кампания. Но вот она закончилась, и вместо обещанного процветания грянул кризис. Встал выбор: либо дефолт, либо сокращение производства и массовая безработица. Дефолт. Курс белорусского рубля к русскому упал вдвое, цены взлетели. Например, гречка – от трех рублей до 500 русскими за килограмм. Кочанчик капусты – дороже килограмма мяса – полный хаос цен. Люди, боясь потерять последние деньги, начали скупать в магазинах все подряд.
Лукашенко обвинил в панике российские средства массовой информации и закрыл несколько радиостанций с российскими журналистами, приказал в рабочее время ловить в магазинах прогульщиков и даже «сажать» их, пытался убедить, что паника ничем не обоснована, на складах полно продуктов – есть все и скоро все будет на прилавках. Но слова никого не убеждали. В банках прекратили торговать валютой, в том числе – и российской. Зато активная спекуляция валютой велась на рынках и в ларьках «из-под полы».
Мне волноваться нечего – сижу без денег. Последняя пенсия ушла на полную замену электропроводки в доме. Впереди – жизнь от нуля: очередная пенсия и две большие задачи: отдать долги и выписать еще дров на зиму. А так хочется поездить на экскурсии и поесть разных вкусностей. Но… «не все сразу» и «все у нас впереди». Хочется хорошего чая и настоящего кофе с мороженым.
Пошла в магазин купить Тишке на кашу перловку и ячку, но там – пусто, никаких круп нет. Жару обещают, как минимум, еще на двадцать дней. Наверное, все огороды высохнут. Каждый вечер таскаю в лейке воду через всю поляну – поливаю посаженные цветочки, но растения за день вянут, сохнут, как белье на веревке. В доме терпимо. В конце ночи, часа в три-четыре, открываю настежь двери и окна, впускаю ночную прохладу. В шесть утра уже тепло, а в семь – жарко. Все закрываю, завешиваю одеялом дверь, храню в доме прохладу, сама отсиживаюсь в доме, как в бомбоубежище, боюсь лишний раз открыть дверь. Вечером иду на озеро плавать. Вода теплая.
Телевизора пока нет, слушаю радио. Не дождусь «Русское радио». Это с девяти вечера до двух ночи. Белорусское дневное радио не интересно, процентов на 70-80 – музыка, как будто им нечего сказать, не о чем рассказать. Остальные 2-30 процентов «бодяга» и занудство на производственные темы и как и чему учат детей в кружках. Ночью – одна музыка.
В доме тишина оглушительная, нарушаемая разными короткими звуками. Для полного спокойствия нужно было изучить все источники звуков. Источник самого громкого, периодически повторяющегося звука никак не удавалось определить: как будто кто-то оттягивает и резко отпускает лист железа. Я обшарила кладовку, обошла дом – ничего! Через несколько дней увидела хулигана: на коньке крыши моего дома, обитом листом железа, стоял аист. Он расправлял крылья, поворачивался в разные стороны, то приседал, то вытягивался – изучал потоки воздуха, а потом принимался за дело: пытался отодрать лист железа, мешавший закрепить здесь гнездо. Перед ним была поляна, в дождливые периоды кишевшая маленькими луговыми лягушками – основным кормом аистов. Но железяка не поддавалась и птице пришлось оставить затею.
Тишина без меры, без разнообразия жизни может свести с ума. Я представила, как сходят с ума заключенные в камерах-одиночках: голова начинает работать самопроизвольно, развязывая не нужные тебе сюжеты, и ты ничего не можешь сделать, чтобы заставить ее замолчать. Но тишина в меру, особенно утром, когда проснешься со свежей головой, бывает очень полезна. За время сна в голове уже выстроены логические цепочки из разных прошлых событий, сделаны неожиданные открытия, догадки и выводы.
Хлопот у меня добавилось: нужно было в райцентре добывать кости и дешевую колбасу, регулярно варить перлово-ячневую кашу собакам и разбавлять ее раздавленной в кипятке паштетно-ливерной колбасой. А тут появились еще два нахлебника – две маленькие собачонки: рыженькая Альфа и черненькая Кузина. Хозяева их совсем не кормили, и они стали каждый день приходить к моей двери. Дрожа от страха, голода и холода всеми торчащими через шерсть косточками и тоненькими ножками, они умоляюще смотрели мне в глаза. Пришлось пару раз в день кормить их Тишкиной кашей. Увидя меня в конце улицы, они во всю свою прыть летели мне навстречу, вращая хвостами, как пропеллерами, и радостно прыгая, провожали меня до дома. Наевшись, уходили к себе домой служить своим хозяевам сторожевую службу.
Следующая страница: http://proza.ru/2021/02/11/88