8. Софья Федоровна
Мое общение пока ограничивалось Софьей Федоровной, которая помогала мне искать дом. Она жила в кирпичном доме на въезде в Лесковичи на улице Центральной (так называется улица, расположенная вдоль шоссе на Дубровицы). Она пригласила меня в день своего рождения на чашечку чая. 15 октября 2009 года ей исполнилось 84 года. С этого дня я часто навещала ее.
В деревне «Соньку» не любили, считали злой и скандальной. Но меня с радостью встречала добрая, приветливая женщина, которая одна сразу взялась помогать мне, незнакомому, пришлому человеку. Молва людская коварна. У нее не было друзей, она была очень одинока, и наши встречи за чашечкой чая были теплыми и интересными. Владея прекрасной памятью, она рассказывала мне историю Лесковичей и свою судьбу аж с довоенных лет.
Родилась Софья Федоровна в Лесковичах. Мать вела хозяйство, растила детей, отец работал пасечником. До войны колхоз в Лесковичах был пчеловодческий. Поля вокруг него представляли собой цветники: длинные ряды разных цветов, а между ними – ряды ульев. С малых лет Соня помогала отцу, научилась обращаться с пчелами и в свои 84 года еще держала несколько ульев.
Окончание школы по времени совпало с действием пакта Молотова-Риббентропа по разделу чужих территорий между СССР и Германией. Тогда Советский Союз посылал во все новоприобретенные районы молодых учителей для обучения местного населения русскому языку. (Мой отец с семьей был направлен в Молдавию, точнее – в Бессарабию, директором русскоязычной школы.) Соню – девчонку-комсомолку из Лесковичей, направили на запад Белоруссии обучать русскому языку присоединенных к СССР восточных поляков. Она работала там в школе и обучала группу взрослых мужчин. В памяти Софьи Федоровны это был самый замечательный народ: культурные, вежливые, обходительные. С ними было хорошо, легко и интересно. Они взаимно обучали друг друга: Соня – русскому, а ученики – польскому языку. Там же Соню настигла первая любовь. Она вышла замуж за поляка и перед войной вернулась с мужем в Лесковичи.
В 1941 году Белоруссию оккупировали немцы. Лесковичи на целых четыре года превратили в продовольственную базу для германских войск. На сколько видит глаз, вся земля была распахана и засеяна разными сельскохозяйственными культурами. На полях и в хозяйстве работали, в основном, инвалиды и пожилые немцы. Из местных жителей допускались единицы. Комендант жил в восстановленных двух квартирах на втором этаже бывшей барской усадьбы. То, что делали немцы, было дивом для жителей Лесковичей: невероятный порядок и чистота на неоглядных полях. Многие культуры они вообще не видели раньше, например, - поля лука-порея.
Из военных соображений местных жителей немцы не трогали. Разрешали держать скот, вести свое хозяйство. В случае нужды люди шли к коменданту и просили помощи от немецких рабочих (починить дом или еще что-то сделать). Комендант выделял рабочих, с которыми жители расплачивались яйцами, молоком или другими продуктами. Рабочие относили все это в комендатуру, а лично им люди давали еще что-нибудь из продуктов. Ни одного человека из Лесковичей за годы оккупации не было убито. Было только два трагических случая: один – когда немцы нещадно избили конюха-белоруса, который хотел уворовать немного овса и набил им полные карманы. Его поймали и жестоко били палками – воровство не допускалось. Другой случай страшный: где-то поймали двух партизан, согнали всех жителей Лесковичей на склон возле озера, окружили пулеметами, чтобы не разбежались, и на их глазах повесили этих партизан.
По краям деревни немцы отстроили себе жилые бункеры, в которых была невиданная роскошь, конечно, из награбленных где-то вещей: зеркала, ковры, прекрасная мебель. Только когда началось наступление наших войск и начались налеты нашей авиации, жителей некоторых домов потеснили, заставили уйти либо к родственникам, либо в землянки, так как под домами стали делать ямы, куда загоняли всю технику. Дома наша авиация не бомбила. Только один шальной снаряд попал как раз в дом родителей Софьи Федоровны. Дом загорелся и мать Сони и ее сестра выскочили из дома одна – с прялкой в руках, другая – с дежкой. Потом смеялись – «нашли самое ценное».
Раз в месяц на продуктовую базу в Лесковичи приезжали немцы с фронтов за продуктами. Рабочие-немцы заранее предупреждали местных жителей, чтобы прятали своих детей – девочек и мальчиков, пока не уедут немцы-фронтовики. «Их надо очень бояться» - говорили они. Когда начинались налеты нашей авиации, местные жители и немцы прятались вместе – в одних и тех же вырытых ямах. Вечерами на краю деревни немцы устраивали танцы под губные гармошки. Они танцевали друг с другом и с деревенскими девушками. Соня на танцы не ходила.
Однажды комендант пригласил Соню накрыть у себя стол для гостей. Чего только не было на этом столе! Когда пир закончился, он велел ей быстро убрать все, чтобы не засекло высшее начальство, а еду унести к себе домой.
Сонин муж на фронт не попал. Здесь он был чужой, и партизаны его с собой не взяли. Куда идти – не понятно, и он остался в деревне. Работал у немцев. Когда пришли наши, его сразу арестовали и отправили в штрафбат. Очень скоро Соня получила похоронку.
После войны Софья Федоровна работала учительницей начальных классов, вела по очереди сразу первый и третий классы, а в другую смену - второй и четвертый. Она вышла замуж, родила дочь и двух сыновей. Потом работала воспитательницей в детском доме в группе мальчиков 13-14 лет. Было очень голодно. Кормили детей какой-то жидкой похлебкой. Сейчас многие говорят, что детдомовские дети питались лучше деревенских, им даже печенье и конфеты давали. Да, рацион был, наверное, разнообразнее, но дети были всегда голодны. Они очень любили свою воспитательницу и слушались ее, а она втайне разрешала им ходить по 3-4 человека по деревне, просить продукты. Дети приносили их в группу и делили на всех поровну.
Это дошло до директрисы, и начались преследования Софьи Федоровны. Она пыталась оправдаться: ее группа лучшая, в ней нет ссор и жалоб, дети не дерутся и не делают побегов. А что касается сборов еды – так детям кушать надо. Ничего не вышло. Пришлось увольняться. Она поступила на работу в бухгалтерию маслозавода.
Ее муж работал сборщиком налогов и много пил: ходил по дворам и в каждом – угощали. Придет домой: «Ах вы, деточки мои милые, мои хорошие …» - и завалится спать. Ходили слухи, что и по бабам шатался. Но Софья Федоровна не обращала внимания. Деньги домой приносил исправно, детей кормить было чем, а это – главное.
Была у них собака – спаниель. Хорошая собака, но одна беда – крала на ферме у свиноматки крохотного поросенка, приносила к себе во двор и никого к нему не подпускала – это была его игрушка. Муж этого пса обожал, ходил с ним на охоту, на работу. Но отучить от кражи поросят никак не могли – пришлось завезти собаку в далекую деревню, к знакомому. Там пес превратился в прекрасного пастуха овец.
У мужа Софьи Федоровны стало болеть сердце, жил на таблетках. Однажды пошел на работу, а таблетки дома забыл. По дороге у него начался приступ, он потерял сознание, ударился виском о камень и умер.
До перестройки в Лесковичах был огромный свинарник. Заведовала им Дуня Ковалева – первая партийная женщина на деревне. Бойкая, хорошо умела говорить. Такие доклады делала – все диву давались, какая она грамотная.
Свиней было видимо-невидимо, тысячи, и жили они вольготно: валялись в озере, ходили по всей деревне. Как-то шла Софья Федоровна по краю деревни, а впереди в траве огромная, метра два, свинья и возле нее много крохотных поросят. Вспомнила, что поросая свинья опасна – убить может, попятилась назад и бегом в поле. Домой пришла, позвонила заведующей:
- Там свинья в поле опоросилась.
Отвечает:
- Пусть гуляет, потом все равно поросят на ферму приведет.
В другой раз приходит домой, а в стойле возле ее свинки еще несколько колхозных свиней.
Звонит:
- Забери свиней, мне свою нечем кормить.
Отвечает:
- Свою нечем, тогда моих корми.
Конечно, никто за ними не пришел, просто выгнала чужих на улицу.
А в «перестройку» свиноферма кончила тем, что всех до единой свиньи распродали и разворовали. Кто хотел – продавал кому попало, кто хотел - воровал себе. Некоторые даже отлавливали свинью, выходили с ней на дорогу и продавали проезжающим мимо людям.
И кто назвал это время «перестройкой»? Это был настоящий шабаш, от которого до сих пор ни Россия, ни Белоруссия не оправились.
Теперь дочка Софьи Федоровны живет далеко, кажется, в Бресте, а два сына – в Шумилино. Старший сын – коммерсант. Матери не помогает (как говорит Софья Федоровна – жена не велит). А младший сын помогает и очень заботится о матери, каждый вечер обязательно звонит, справляется о здоровье, спрашивает, что привезти.
Сестра Софьи Федоровны умерла внезапно в 2010 году. Стало Софье Федоровне совсем одиноко. Она почти ни с кем не общалась, сил у нее оставалось немного. Она скучала, часто мне звонила, просила прийти.
Софья Федоровна угасла за два года. Еще недавно, в марте 2009 года, она бодро семенила по лужам в поисках жилья для меня, держала несколько ульев и приходила ко мне в гости. Через год она слегла – мучило высокое давление.
Последнее, что я о ней знаю – ее устроили в дом престарелых (кажется, в Мишневичах). Комната на двух человек. Заведение – под патронажем голландцев, новейшее оборудование. Она была очень довольна, даже отказалась навестить свой старый дом. Потом говорили, что она потеряла память, не узнает людей. Больше я ничего о ней не знаю.
На фотографиях молодая Софья Федоровна – сухая, строгая, не симпатичная, с колючим, неприветливым взглядом. В старости – это добрый, интеллигентный, приятный человек не только внешне, но и в общении.
9. Соседи
Меня тянуло к людям. Я хотела написать историю Лесковичей не по книгам, а со слов старых жителей деревни и мне повезло – Софья Федоровна положила начало моему замыслу. Но дальше дело не продвигалось – я еще никак не могла познакомиться даже со своей ближайшей соседкой. Отдельные любопытные сельчане стали заглядывать ко мне. Я угощала их чаем, фотографировала и дарила им их фотографии.
После ремонта дом Васи Баркова преобразился. Засияли белоснежные потолки и светлые стены, на блестящих полах солнечные лучи играли дрожащими тенями от яблоневых веток, свежий ветерок через открытые окна заполнил комнаты ароматом жимолости и цветов. А вокруг дома, под сенью огромных старых яблонь, цвели нарциссы, бледно-розовые пионы, рыжие лилии – «королевские кудри» и фиолетово-синие ирисы. В дождик я любила гулять по улице. Пьянея от счастья, я слушала тишину, нарушаемую лишь шелестом капель, и вдыхала чистый, наполненный ароматом цветов, воздух.
Я поставила мольберт у окна и занялась живописью. По деревне и райцентру поползли слухи, что приехала художница из Москвы. Появились первые заказчики на картины.
Одного я не могла понять: почему моя соседка явно не хотела общаться со мной. Работая на своем небольшом, но хорошо ухоженном участке, она всегда поворачивалась ко мне спиной, сухо и неохотно отвечала на мои приветствия, а на мои приглашения зайти на чаек раздраженно кричала:
- У нас не принято пить чай, мы пьем компот! И вообще, Вы мешаете мне работать!
Я не понимала, в чем дело. Всплакнув от обиды, я утешала себя: «Ты же стремилась в глубинку, в самодостаточное одиночество, так утихомирь свою общительную натуру». А в голове не унимались ее слова, что я – белоручка городская, работающая на земле в перчатках, а она гордится своими изработанными, потрескавшимися руками и грязными ногтями. Мне было обидно и стыдно за себя: чего напрашиваюсь на пощечины? Началось нервное расстройство. Я провалялась в слабости три дня, потом успокоилась и обрела философское мышление. Я знала, что зовут мою соседку Валентина и что родом она из Западной Белоруссии. Чтобы утешиться, я стала размышлять о менталитете «западников» и «восточников».
Не знаю, по каким признакам проведена граница между Европой и Азией, но вот граница между западниками и восточниками для меня проходит по Украине и Белоруссии. Западники – это западные украинцы, западные белорусы, поляки, румыны, прибалты, немцы (про французов – не знаю). Восточники – это украинцы и белорусы восточнее этой границы и русские.
Отличием западников являются бережливость, скупость до жадности, трудолюбие, чистоплотность, опрятность, высшая культура содержания хозяйства и дома. Замкнутый (хуторской) образ жизни. Предпочитают не брать (чтобы не давать) и не давать, откупаться за любую мелкую услугу (чтобы не быть в долгу). Педантичны, щепетильны до мелочности. Законники. Люди – «два пишем – три – в уме». Деньги любят иметь и пересчитывать, расстаются с ними с трудом. Очень тщеславны. Склонны к предательству. Недоверчивы: подозревают корысть в добрых поступках людей.
Восточники отличаются широкой, бесшабашной душой: с радостью отдают и берут, с «другом» пропьют последние штаны, за «кореша» отдадут последнюю рубашку. Открыты («грудь нараспашку»). Непрактичны и неопрятны, ленивы, но хлебосольны и гостеприимны. Участливы, сочувственны к жизни соседа и всегда готовы помочь. Жертвенны, за правду и верность ложатся на амбразуру. На законы плюют, где только можно. Деньги любят тратить, копят с трудом.
Конечно же, эта моя характеристика сторон нисколько не претендует на объективность – это сугубо частное, интуитивное восприятие, частицами скопившееся по жизни. Конечно же, у обеих сторон много прекрасных людей и очень много дураков.
Только спустя изрядное время я поняла, что наши с соседкой отношения были испорчены нелепым случает с участием «сарафанного радио».
В один прекрасный солнечный денек ко мне заглянул ее сын – зашел познакомиться. Мы сели у открытого окна, я угостила гостя рюмочкой красного хорошего вина, мы сидели и тихо беседовали. Вдруг с улицы перед окном возникла фигура худой высокой темноволосой женщины. Она подтянулась, легла животом на подоконник и, поводя длинным носом, тщательно осмотрела комнату и только потом сказала: «Здрасте!». Я пригласила ее зайти посидеть с нами, но она сказала, что спешит и быстро ушла. Она спешила, чтобы скорее сообщить соседке, что рядом с ней поселилась пьяница и уже пьет с ее сыном.
Валя очень расстроилась и сразу возненавидела меня.
Я решила больше не делать попыток сблизиться с соседкой. Но не тут-то было. Валя вдруг резко изменила тактику и стала часто забегать ко мне под разными предлогами. Она убедилась в том, что никакая я не пьяница и опасаться меня нет причин, а жить с соседкой в вражде ей совсем не хотелось. Мою кислую физиономию она в упор не замечала, оживленно и радостно щебетала, что от дел освободилась и от чайка не отказалась бы. Меня настораживала эта дипломатия, но вскоре мы уже пили чаек и я рассказывала ей о менталитетах.
В Грузии захожий человек принимается как друг. Его обильно угощают, в честь него пьют вино и поют песни, приглашают соседей: смотрите, какой у нас гость! В России всегда приглашают покушать6 «чем богаты, тем и рады». На западе – не угощают и угощений не принимают. В Прибалтике гостей не любят. Друзья (если они там бывают) встречаются в кафе, на нейтральной полосе, и каждый платит за себя. Однажды в Голландию поехали работать мои друзья – Морозовы Галя и Олег. Пригласили соседей, чтобы познакомиться, угостили. Гости покушали, забрали со стола все недоеденное, а на другой день привели на ужин своих родственников и знакомых. Хозяева не знали, что делать.
Вот так… А уживаться в любом случае надо. «Да-а-а…» - улыбалась Валя Она даже перчатки в огороде надела – для меня, для нашего примирения.
Моя семья пополнилась: приблудился пушистый котенок (кошечка Кыся) и сразу влюбился в Тихона Васильевича. И еще по дому с независимым видом разгуливала черная крыса с чистой блестящей шерсткой. Она ни на кого не обращала внимания и почему-то не вызывала интереса у моих животных. Всем было хорошо.
Хозяин дома мне не докучал и даже, хотя и был пьяницей, денег с меня за постой не брал, за него их брала наезжавшая в баньку его дочка Таня. Вася ругался: «Не давай!».
Следующая страница: http://proza.ru/2021/02/11/71