6. Захарыч и Толя Таран
Мои знакомства потихоньку выходили из круга воров и бомжей (я не говорю – пьяниц, потому что, как мне казалось, здесь почти все мужчины и половина женщин – пьяницы).
Мне нужно было провести электричество в кладовку, и кто-то мне подсказал, что в этом деле смыслит Захарыч. Анатолий Захарович Лукша живет недалеко от меня на моей улице. Ярко-оранжевый дом смотрится свежо, участок возле дома ухожен. У ограды — как и положено — будка с собачкой. Собачка – маленькая, но не по размеру злобная. Как позднее рассказывал мне Захарыч, они с сыном недавно справляли день рождения и в честь круглой даты (песику стукнуло пять лет) купили ему «богатый ошейник» и угостили его пропитанным водкой мясом. Вечером песик исчез на целую неделю. Вернулся обратно потрепанный и без ошейника. И с тех пор его пожизненно приковали на короткую цепь к конуре. Песик совсем озверел и чуть ли не каждый день разрывал и ел ежиков, приходивших к его миске. Затаскивал в конуру и бил о крышу и стенки, пока не превращал в отбивную.
Захарыч закинул на вешалку свой макинтош и, открыв походный саквояж для инструментов, взялся за работу. И уже через полчаса я услышала стук кулаком по забору.
Я подошла:
- Кто там? Зайдите.
Между штакетин горячечные сполохи щек взволнованной женщины.
- Захарыч у Вас?
- Да. У меня. Проводит в мою кладовку электричество. Позвать?
- Не надо!!! И, гневно «сверкнув очами», ринулась прочь.
Это была моя соседка через дом Валентина Ивановна. Я сразу и не поняла – приревновала меня к Захарычу? Она ухаживала за его огородом, кормила кошку и собаку, и его самого тоже подкармливала и подпаивала. И каждый день прокрадывалась к нему со своими тайными угощениями. Только здесь, в деревне, ну какие могут быть тайны? А он отзывался о ней пренебрежительно, даже брезгливо, и, принимая дары, тайно поглядывал на недоступную и не любящую его другую женщину.
Вечером снова стук. Выхожу. У калитки стоит Захарыч, а рядом с ним – высокий и худой с интеллигентными чертами лица мужчина, опирается на палку и молчит.
Захарыч (трагическим голосом):
- Вот, Сергеевна, пришел к Вам бедный и больной человек , нечего кушать.
Снимает висящую на плече у пришельца полотняную сумку и достает из нее новые женские тапки и кусок новой клеенки.
- Купите, всего сто рублей.
После промаха с лестницей мелькнуло: спер дома у жены.
- Не нужны мне, - говорю, - ваши шмотки, а если нечего кушать, я и так дам сто рублей.
Гость явно растерян (стеснительно):
- Ну, что Вы! Так я не возьму… - и с этими словами уже сам лезет в свою скитальческую котомку.
- Вот, возьмите под залог мой фонарик. А когда верну долг – отдадите…
С тем и разошлись.
На другой день встречаю Захарыча.:
- Что же Вы такой недогадливый: человеку нечего кушать, а Вы, вместо того чтобы накормить, привели его ко мне. Где он живет и как его зовут?
- Зовут, кажется, как и меня, Анатолий, а живет аж на другом конце Лесковичей. А что?
- Садитесь на велосипед и отвезите ему его фонарик. Сейчас рано темнеет, а у него больная нога. А что у него с ногой?
- Да по пьянке сломал.
- Живет с женой?
- Нет. Жена умерла.
- А чьи же тогда вещи он принес?
- Не знаю, может – жены, а может – украл.
Захарыч не просчитался: уже в тот же вечер сел на велосипед и помчался к Анатолию, чтобы вместе с ним выпить. А как же – помог добыть товарищу деньги. За все надо платить.
Интересно, вернет ли мне Анатолий долг? Лицо у него благородное…
Деньги Толя Таран вернул. Более того, мы стали с ним добрыми друзьями. Изредка он добредал до меня и я угощала его чаем, Он делал мне заказы: то написать табличку с названием улицы и номера дома, то – нарисовать сову на вставку в дверь, то – изобразить бравого солдата Швейка. Сломанная нога годами не заживала. Несколько раз его клали в больницу, но так и не вылечили. Он умер в 2017 году в одиночестве. Говорили, что у него есть два сына, но они не хотели знать отца за зверства, которые он чинил в семье, не простили и на похороны не приехали.
У меня совсем не вязался образ Толи Тарана с тем, что о нем говорили.
7. Витя Красицкий (светлой памяти)
Пошли холода. Плохие дрова у меня украли, и я выписала новые - хорошие, в чурбаках. Колоть их подрядился Витя Красицкий, тот, что спас мой чемодан, когда пьяный хозяин выкинул меня из дома. Витя преподал мне первый урок терпения, которое так несвойственно нетерпеливой москвичке. Переколол часть дров, устал, сделал перерыв. Я сварила кофейку, поговорили о том – о сем, потом он попросил дать ему авансом всю оплату его труда и смылся – впал в запой. Жду день, другой, третий … Дождь. Ветер, слякоть, дрова мокнут. И тут вдруг Витя заходит ко мне:
- Сергеевна, ты не боишься сгореть? Выйди, глянь на свою трубу.
Из трубы возле самой крыши выпал кирпич, в дыру шел дым, летели искры. Витя тут же замесил раствор (глина и песок были в сарае), под холодным дождем забрался на скользкую крышу, вставил и замазал кирпич. Ну, что бы я без него делала!
Витя жил недалеко от меня, на этой же улице. Он сам себя с юмором называл бомжом. Родители жили в колхозном доме, дом не приватизировали, о прописке сына не позаботились. Родители умерли, а Витя остался жить в родимом, но не своем доме.
- Да и не нужна она мне, эта прописка!
Работал он временами на ферме, числился механиком, но, в основном, чистил стойла, носил воду… Как-то сказал мне:
- В колхозе, если в полную силу работать, то не потянет ни на какую бабу.
Но большую часть времени он подрабатывал у всех, кто даст работу: чистил дорожки от снега, колол дрова, чистил печи – он умел делать все. Какой-то частник периодически увозил его на бойню бить скот. Я у него спросила: тебе не жалко, ты же любишь коней и вообще животных…
- Нет, Сергеевна, не жалко… Я им всегда чем-нибудь закрываю глаза… да что говорить… я ведь, Сергеевна, рожден убийцей.
Не ладился у меня Витин образ с убийцей. Все, что я от него видела и слышала, было добром. Он почему-то тянулся к нашему с ним общению. Чувствовалось, что это одинокий человек, не знавший при общении с другими людьми тепла и понимания.
Он никогда не просил у меня денег – ни просто так, ни взаймы, брал только за работу. Он с удовольствием заходил ко мне «на кофеек» (чай он не пил) и, садясь всегда у порога и отказываясь пройти сесть на диван, потягивал сигарету (я всем гостям курить у себя в доме разрешаю) и с тонким юмором рассказывал мне всякие байки – былицы и небылицы. Я слушала его с азартом – наверное, как никто другой, - и Витя был счастлив, что кому-то интересно то, чем он богат. И он не оставался в долгу – всегда говорил мне (как он это понимал) только хорошие слова.
Иду как-то мимо его дома, а он сидит на корточках с сигаретой у обочины дороги:
- Сергеевна, Вы очень красивая…
Мне, старой кикиморе, уже давно восьмой десяток, а все-таки приятно.
Однажды ночью неожиданный стук в окно. На будильнике три часа.
- Сергеевна, выйди на минуту.
Выхожу. Витя протягивает мне ежика.
- Вот, принес тебе… осторожно… очень колючий…
Витя был начитанный человек и интересный рассказчик. Книги брал из частных библиотечек местных книгочеев или из читального зала районной библиотеки.
И однажды (прочитав «На западном фронте без перемен»), задал мне вполне закономерный вопрос:
- Сергеевна, я одно не понимаю, как баба Эрих-Мария Ремарк могла написать такую книгу?
- Это не баба, а мужик.
- Но ведь - Мария?
А вот что он мне рассказал, когда я уже переехала в новый дом.
- Старый хозяин твоего нынешнего дома сильно дрался. Сам невысокий, крепкий, кряжистый, а руки длинные; и вот такие (показывает их размер) кулачищи. Как выпьет – сразу лезет выяснять отношения с мужиками или бить морду жене. Бывало, крик, она, бедная, бежит, а он – за ней. Я выскочу из-за кустов, прицелюсь – и ему под ноги! А он споткнется, вскочит – и за мной! Ну, где ж ему меня было достать!
… Дед мой держал на краю деревни халупу и гнал в ней самогон. Там было все по последнему слову техники. Как-то понадобилось ему отлучиться на мельницу и посадил он меня следить за манометром. Ну, я, конечно, уснул и, хорошо еще, в удачливо безопасном месте. Все разнесло, но я сообразил сорвать из коптильни несколько палок колбасы – и несколько дней, пока меня не нашли, ночевал в лесу.
… Раз как-то под вечер пошел я на кладбище товарища проведать, ну, выпил, конечно, и еще бутылку прихватил. Ну, побеседовал с товарищем – и отключился. Проснулся – и ничего не могу понять. Где я? И так мне стало страшно! Шарю рукой – в траве – пустая бутылка. Шарю другой – и вдруг нащупываю крест. Ну, и скатился по тропинке прямо к озеру. И над бугром – огромная фигура мужика. Меня со страху чуть «Кондратий» не хватил. Тут он мне и говорит: «Витек! Да нешто ты?» А это Колька со Смольков и достает из-за пазухи бутылку…
… Любили мы с твоим нынешним хозяином Генкой посидеть тут у дома на закате. Сидим, курим и слушаем пение птичек. Вдруг видим, твоя соседка Ивановна намыливается в поле к стожку и у нее в руке хозяйственная сетка. Оставила она ее возле стожка – и ушла. Ну я, конечно, - шасть – а в сетке оказался зверобой, селедочка и шпроты. Ну, я естественно, все это конфисковал и назад. Сидим и с твоим хозяином Генкой выпиваем. Смотрим, а Ивановна опять к своему стожку чешет. Наверно, у нее там назначена встреча.
Ну, постояла она, постояла, потом вытаскивает из фартука спичечный коробок и, чиркнув спичкой, в сердцах, взяла его, этот стожок, и подожгла.
При маме Витя был толстый, раскормленный (здесь все мужики-алкаши кормятся за счет пенсий престарелых родителей, а когда родители умирают – резко худеют), весил 120 кг. И в это трудно поверить. Я знала его очень худым, крепким, жилистым. Конечно же, большую часть своей последней жизни он всегда был голодный. Иногда приходил попросить одну луковку или одну чесночинку, но от всего, что я ему предлагала, отказывался. Он крал. Крал овощи с огородов, зимой крал дрова. Заранее себе ничего не заготавливал – и не было у него ни дров, ни еды. Когда батрачил у Оли – то в уголке немного припасал украденные продукты, чтобы потом их тайком унести домой. Однажды Оля наткнулась на такой тайничок – и разразился грандиозный скандал.
Весной Витя бродил по огородным отвалам и кричал мне:
- Сергеевна, не беспокойся, это я щавель собираю!
Он как-то мне признался:
- Я, Сергеевна, у тебя ничего не украду.
И действительно, пересекая зимой на лыжах поле, я увидела по насту Витины следы; сначала следы шли к моему дому, а потом, образуя дугу, аккуратно его обходили: это Витя шел по дрова к моей соседке, которая здесь зимой не жила.
Я его увидела и говорю:
- У меня много сухих дров. Приходи и бери.
И сначала он отказался, а потом пришел с веревкой.
- Помнишь, ты обещала дров? Дай вязочку!
Витя очень любил коней, и кони его тоже очень любили. И как только наступала весна – Витя был нарасхват. Сначала всем пахал, потом сажал, потом окучивал.
Сначала Витя работал с Кузей – умным рабочим конягой. Кузю Витя никогда не водил за повод – тот сам шел рядом с Витей или шагал ему в затылок.
Потом Вите дали в совхозе маленького и уже пожилого конька Орлика. Забавно было видеть, как плечом к плечу молча шагают трое: какой-то дядька, Витя и без всякого поводка Орлик – как ТРИ БОГАТЫРЯ. И Орлик среди них шагал как равный среди равных.
О чем бы я его не попросила, Витя помогал мне безотказно. Но наше взаимное уважение сложилось не потому, что он мне помогал, а потому, что он, конечно, чувствовал, что для меня он прежде всего не рабсила, а человек. И мне его до сих пор не достает.
Витю отравили сивухой – на улице Хуторской его нашли мертвым в канаве. И никто, похоже, по нем особо не горевал.
На кладбище его похоронили рядом с безымянной могилкой его матери, и холмик уже почти сравнялся с землей.
Я заказала на его могилку табличку. И приемщица, узнав, что эта табличка для безродного человека, молча снизила цену.
Следующая страница: http://proza.ru/2021/02/11/54