Весной 1994 года я в очередной раз отправился в Царское село – город Пушкин.
В очень давние времена я несколько лет проводил лето на даче в Павловске, нередко мы ходили оттуда и в Царское. Парки этих городов, столь разные, давно стали частью моей жизни и меня самого. Долгие годы с тех пор я возвращался в эти места, дорогие памятью и событиями юных лет… А потом – и воспоминаниями о прошлых визитах. Иногда в одно место, иногда – в оба сразу. При непременном условии – если на сердце грусть, завершать путешествие следовало в более оптимистичном и парадном Царском селе.
В книжном магазине на прилавке с самыми дешевыми книгами (другие в те времена были мне просто недоступны) увидел книжку в мягкой обложке со странным подзаголовком: «роман в воспоминаниях, роман о любви, петербургский роман в шести реках и каналах». Не менее чуднОй была и аннотация: «… любителей детективов привлечет здесь мощный ход интриги, сплетение тайн и загадочных событий…». Так в мою жизнь вошел и навсегда в ней остался автор – Олег Стрижак, со своим романом «Мальчик».
Наверно, стоит сразу сказать, что главный герой и рассказчик - не Мальчик, а некий довольно успешный (в начале, тридцатилетний) литератор, ведущий свободную светски-бильярдную , околотеатральную и любовную жизнь. (Мальчик же – более молодой персонаж, многократно по воле злого случая встающий на пути героя).
Детектива в романе я не нашел. Но там было более важное: самый главный герой романа – Город, на легко узнаваемом фоне которого рассказчик живет, думает и вспоминает, – в сложном, нелинейном порядке глав и эпизодов.
Воспоминания о воспоминаниях заставляют вспомнить «Белые ночи» Достоевского. Однако всюду город вполне реален, он не собирается исчезнуть как туман…
Само движение жизни, постепенно утопающее в воспоминаниях, навевает мысли о Прусте. Как и длинные предложения, иногда более двух страниц… Впрочем, теперь, когда я немного познакомился с (древне)египетским языком, эти фразы с монотонно повторяющимися и потому незаметными запятыми кажутся похожими на сплошной, без знаков препинания, египетский текст.
Параллельно основному тексту, подстрочно, идет еще одно повествование, с намеками на многовариантность, лишь косвенно связанное с основным. В целом приходится вспомнить и «Игру в классики» Кортасара, впрочем, не вполне проявленную в первой, напечатанной части романа: она касается только одной из шести обещанных рек, Фонтанки.
Для меня эта книга стала книгу самым близким петербургским романом. Нередко указанные там точные даты событий или маршрутов путешествий автора со всеми реалиями мистическим образом совпадали с моими прогулками или памятными событиями (понятно, не теми, что у автора). Все точно обозначенные места или просто дома в городе мне хорошо знакомы и дороги, а с некоторыми из них, - или их ближайшими окрестностями - и у меня сопряжены значимые воспоминания. Иногда я даже помню погоду дня или вечера, совпадающую с авторским описанием. На первом экземпляре романа ( а вскоре я приобрел еще один, уже в Старой книге) сохранились пометки мои об этих соответствиях…
В романе, по-видимому, не стоит искать философский подтекст; скорее, это чрезвычайно талантливо, свободно , легко и непринужденно переданный «поток жизни»… Так что можно избежать сравнений , скажем, с книгами Достоевского. Впрочем, Хайдеггер и Бергсон приходят на ум при авторских размышлениях о взаимодействии времен.
Там и есть сравнительно грустное пребывание в психушке (опять таки, в эту больницу, когда она еще была обычной, районной, мне когда-то довелось привозить больную в качестве санитара). Есть там и эпизоды, связанные с клиникой Академии на Введенском канале; в народе ее называли Военно-морской академией, и черные полковники стояли там в карауле на похоронах моего брата…
В доме слева на упомянутой картине мне довелось играть на бильярде, почти как герою романа. А соседний стол занимали милиционеры из расположенного рядом вытрезвителя. Того самого, куда попал и герой. Если шар выскакивал за пределы стола, один говорил: «В развитОм социализме и не то бывает».
Через эту же площадь герой ходил к другу-врачу, и на правом ее краю заходил в разные магазинчики. И мне памятны они – разные, с наружными ступеньками где вверх, где вниз…
Книга Олега Стрижака, пожалуй, единственная, к которой я могу и хочу обращаться часто и в разном настроении, выбирая созвучные ему фрагменты. Его герой любит с утра читать только известные ему книги, чтобы не натолкнуться на нечто, нарушающее гармонию и настроение… Да, при всей сложности построения язык книги настоящий русский; там не встретишь нередкого теперь даже у приличных писателей и издательств ужасного «пара-тройка» или смешения «катится-катитЬся».
Отчасти удивительно мое родство с этим романом-жизнью: хотя я, как и герой, или еще глубже, погружен в воспоминания, но его безболезненные расставания и переходы к новым знакомствам совсем мне не свойственны. Кто знает, может быть, втайне от себя я завидую ему…
Много раз позже я искал продолжение романа (еще обещано было пять рек-частей!), или вообще что-нибудь новое того же автора, но безуспешно. И только полгода назад узнал, что был еще человек, считавший «Мальчика» одним из лучших русских романов двадцатого века: Борис Аверин, профессор Университета. Возможно, читатели помнят его по лекциям на канале Культура и книге «Дар Мнемозины» - о тайнах памяти и прошлого в книгах Набокова, Бунина и других русских писателей.
Профессору удалось убедить в том же своего ученика, Вадима Левенталя, в итоге трудов которого только что вышло новое издание романа (Издательский дом Городец, 2021). Качество книги стало заметно выше: твердый переплет с репродукцией картины Фонтанки с Чернышевым мостом В.Вальрана, удобная гарнитура - крупный по нынешним временам шрифт, нормальное расстояние между строками. «Восстановлено применение буквы Ё», правда, один раз напрасно: хОленый, не холёный.
В конце книги помещено личные воспоминания Ники, сестры Олега. А предваряет текст, кроме краткого предисловия Вадима Левенталя, своего рода путеводитель по сложной конструкции романа со многими возвратами и разными рассказчиками. И для меня было здесь кое-что неожиданное.
Интересно сравнить тиражи и стоимость – первое издание имело 50 тысяч, второе – одну тысячу. Помню, первый экземпляр я купил не дороже билета в Царское, т.е. 200-300 рублей, до денежной реформы, когда числа на купюрах уменьшились в тысячу раз. Второй, уже после – за 10 рублей. Нынешний – за 1000.
Похоже, второе издание уже становится редкостью.
В заключение вспомним еще одного сугубо питерского писателя - тезки, совсем другой тональности – Олега Базунова –
https://proza.ru /2018/08/26/1122.
В чем-то их судьбы схожи, хотя у Стрижака трагичность не так явна…
Фото - Загородный рядом с Пятью углами.