1
Комната в двухэтажном доме, два ее окна выходят на одну сторону, сторону леса. Если посмотреть в окно этой комнаты, находящейся на втором этаже, видна проходящая мимо дома грунтовая дорога, влажная от прошедшего прошлой ночью дождя, со следами грязи и отпечатками колес грузовиков, проезжающих здесь, впрочем, довольно редко. За дорогой начинается лес, с невысоких, с пожухлыми грязными листьями осин, за ними деревья становятся гуще, а сам лес тянется вглубь почти бесконечно, - он не знает, куда, и никогда не заходит слишком далеко. Он сидит в комнате один, на деревянном стуле, сидит, сцепив руки на коленях. Он думает, как спустится во двор, обойдёт дом справа и углубится в лес.
Рим, стрелы –
и внезапная перемена
мгновенно, без причин
поднимающийся к солнцу
не обозначенный взгляд
2
Он снова в комнате. Снова все тот же перекресток, он не сдвинулся с места, попробуем еще раз. Спуститься по ступеням, пересечь двор, выйти на улицу, дойти до леса, перекресток… Как мелькающий кадр на экране в кино – комната, лес, комната… все быстрее и быстрее.
земля, запах мокрой травы…
нет! желтые листья и счастье
подбирающееся так медленно
но всегда приходящее сразу
без остатка –
плащ, накидка, платок
белые пчелы осени
сыплются тебе на плечи
но ты уже так далеко в лесу
все дальше от них
ты уходишь вглубь леса
все дальше от перекрестка
видимо, ты не вернешься
ты вышел на дорогу
Он оглядывается – изображение становится все меньше, но он отчетливо его различает. Впереди все то, что представлялось, о чем думал: лес, бескрайняя дорога, может быть, ведущая к замку, или от него, сейчас или потом, теперь это не имеет значения. Он выходит из комнаты, спускается по ступеням. Наверное, в этот момент он идет по дороге, впереди перекресток. Или он прошел его? Сколько еще идти? Сейчас это не имеет значения, он вышел на дорогу. Дорога всегда ведет в Рим, подумал он, даже если ты идешь в другую сторону.
Рим, стрелы –
накидка, платок, плащ
прозрачные пчелы осени…
бессильное возвращение
тонкая, пустая пленка бумаги
но слова уже не нужны
только дорога которая впереди
Он встает из-за стола. Уже представляет, физически ощущает, как наденет плащ, выйдет из дома, спустится по ступеням и пересечет насыпь, железнодорожное полотно, за которым начинается лес. Пройти немного напрямик и выйти к лесу, где начинается дорога. Остальное будет неважно, надо только выйти к перекрестку.
внезапный поворот ночного шоссе
чайки кричат вспышка глаз
спичка гаснет
но видно все как во сне
как самый яркий день
заставший нас на земле
3
Он все еще в комнате. Надо надеть плащ, спуститься по ступеням, пересечь железнодорожное полотно… Все это уже было. Совпадение? Ветви деревьев мешают увидеть дорогу, но он упорно идет сквозь дождь, мокрая листва покрывает землю, он скользит, где-то должен быть перекресток. Там он должен свернуть. Он надеется, что все станет ясно, когда он доберется до него. А пока темнеет, он в комнате, не сделал еще и шага.
(Лес чернеет своими стволами, прячет обитателей, укрывается от глаз, от всего, что может разорвать, вычленить, извлечь… лес существует, он длится дольше времени, простирается дальше нашей реальности, дальше дороги, и так легко и спокойно идти по ней, неважно, где она заканчивается, ибо дороги не имеют конца).
Он знает, как знал это всегда – где-то есть дороги, куда он должен попасть, а попав туда – выбрать одну, чтобы идти по ней дальше. Как ее выбрать? Именно для этого существует перекресток, пересеченье дорог. Он уверен, что, увидев его, сделает правильный выбор. Почему он уверен в этом – он не знает. Но это единственный шанс, единственная возможность – выбрать одну из многих дорог. Он знает, как она выглядит, знает даже, как будет выглядеть небо, когда он пойдет по ней. Небо будет свинцовым, с красно-синими полосами заката, оно начнет темнеть по мере продвижения, и когда он окончательно уверится в своем выборе, станет совсем черным. Дорога будет идти по лесу, иногда теряясь, но никогда полностью не исчезая в черной, полусгнившей листве поздней осени. Потом она продлится вдоль обрыва; с другой стороны земля будет уходить вверх, возможно, не слишком высоко, и там наверху будут расти старые, немного печальные деревья, с голыми черными ветвями и стволами. Внизу, под ногами, будут едва мелькать редкие огни, вверху – звезды, как ни странно, светящие сквозь эту, казалось, туманную ночь. Все в этот день, в эту ночь будет необычным, потому что он станет идти по необычной земле, касаясь ногами реальности, ставшей таковой только для него, только сейчас, здесь и теперь. Не имеет значения то, что было до сих пор, и прошедшее с шумом унесется вдаль, вылетая из-под ног с тихим шелестом, с безмолвным изумлением.
(Слова покидают его внезапно, он чувствует мягкий, сияющий снег, чистое полотно бледного дня, слабый, но постоянный свет, идущий изнутри, - возможно, струящийся важнее и неизменнее любых слов, любых воспоминаний о реальности, уже стершей что-то неважное, и продолжающей медленно, неостановимо восстанавливать скрытое под пеленой нестерпимого света, яркого сияния давно прошедшего дня. Слова… - эта ли пелена делала жизнь другой, прошедшей в ином дне, в шелесте иных трав, иных даров, - и молчание, или просто отсутствие слов в непрерывном шепоте ночи, в беззвездном, но таком отчетливом мерцании близкого неба, приближающегося с каждым стертым и ушедшим словом, которое уносило кусочек ярчайшего дня, палящего солнца, над могилами, над пожухлыми травами, солнца, до боли режущего глаза, грезящие о темноте, о рассеянном, но самом плотном, вечном и неостановимом свете ночи).
Иногда сквозь ветви деревьев пробивался свет, - но он шел не от источника, это не было светом в обычном понимании, это не было светом земли, собственно, он не знал, почему называл это светом. Он видел это, как если бы он шел из другой реальности, и он понимал, что вышел теперь на дорогу, именно теперь он вышел туда, где и хотел идти. Теперь он шел по глинистой почве, после дождя, ночью, по едва различимой тропке, среди незнакомого, не кончающегося леса, и сквозь ветви деревьев видел этот «свет», который не вел его, но поддерживал, не освещал дорогу, но делал мрак ощутимым, делал тьму тьмой, неведение настоящим неведеньем, и он знал, что теперь жив. Теперь, наконец, дороги не вели в Рим, и его дорога вела туда, куда он хотел попасть, туда, где из черных глаз струится долгая, напрасная печаль, где разговор обрывается, но слова все равно слышны… слова еще неизвестного, но уже понятного ему языка.
Снова пошёл дождь, и ноги скользили, наступая на промокшие жёлтые листья, – от них исходил еле ощутимый аромат необъяснимой радости: так ребёнок чувствует впереди еще длинную жизнь, не осознавая её, не понимая, что впереди все то же, что было у других, что будет у него, или уже было. Но теперь счастье и впрямь струилось – в этом темном небе, в ветвях старинных деревьев, будто бы существовавших всегда, в лесу, поглотившим его и ведущим за собой. Он мог даже ходить по кругу, но его свет делал эту тьму наделенной смыслом, делал, наконец, ее такой близкой и одушевленной – они дышали вместе, вдыхали этот сумеречный запах мира, которому суждено было исчезнуть. Мы смертны, - думал он, - но имеет ли это значение? Ночью слова струились по стенам, проникали под кожу, или уходили на звезду… куда же они уходили?
если смотреть на звезду
увидишь дорогу -
странная местность
деревья и мрак
там в глубине
неприметная тропка
может быть только она
выведет к этой звезде
может стремится туда взгляд
а быть может
просто мрак притягивает нас
И он шёл дальше – пространство впитывалось в него, а тело словно впечатывалось в сырой запах листьев, капельки тумана блестели перед глазами, и в каждом мгновении можно было остановиться, сделав его своей жизнью, сделав именно тут остановку, наделенную смыслом произошедшего. Но он был в каждом мгновении, и хотел, чтобы это продлилось, поэтому делал еще шаг, и еще, и еще, и продлевал похожие, или совсем разные мгновения, шагая сквозь этот лес, и только в сознании останавливая каждое, не узнавая его, но пытаясь найти отличия и приметы, угадать в нём самое важное. Он знал, что в какой-то момент должен выбрать звезду, и уже не сворачивать с дороги.
странное место –
мы смотрим оттуда наверх
но наше небо умолкло
быстрые птицы
пересекают пространство
всё отдалилось…
там в вышине
осталось лишь лоно пустыни
путь каменистых разломов
уходящий наверх…
4
Ему приходит в голову странная мысль: а что, если бы он шел с другой стороны? Или не так: все это время он и шел с другой стороны, так же медленно, верно, неукоснительно приближаясь к этому месту, этому перекрестку. Смог бы он тогда встретить себя здесь? Смог бы выбрать направление? Может быть, и следовало с самого начала идти с той, другой стороны? Ему кажется невыносимым, что на той дороге, на том отрезке дороги, где его сейчас не было, он пропустил что-то существенное, что-то важное, чего не было тут, с ним, и что, возможно, только приближаясь с той стороны, можно попасть в место, куда он направлялся. Значит, все с начала? В мыслях он возвращается в дом, поднимается по ступенькам, открывает дверь, садится за стол. Он смотрит из окна на улицу, на пыльную дорогу, по которой проезжают редкие грузовики, на лес, с признаками начинающейся осени. Он снова в начале пути.
5
(Это не будет продолжаться долго, он не будет вечно сидеть тут и смотреть на дорогу. Как в киноленте, в конце пути, или в конце фильма: сценарий подходит к завершению, и значит, нужно что-то предпринять, важно, чтобы запомнились последние строки, появилась связующая нить в его странном повествовании, в череде несвязных, нелогичных событий. Конечно, он может написать сценарий, может почувствовать биение пульса мелькающих кадров за окном, как на экране – последних кадров перед финальными титрами, в постепенно пустеющем зале. Но где-то внутри рождается другое убеждение: все совсем не так, и проходит совсем не в этом пространстве, где он сидит в полупустой комнате, на втором этаже, в старом доме в конце улицы.
Тогда что остается ему? Что после этого, что до того? Фильм, осязаемое пространство, вне которого нет ничего, но и этого пространства тоже нет, и он не существует вне этого пространства, вне слов, неких знакомых или незнакомых знаков, возникающих на белой бумаге по мере его продвижения, появляющихся с течением времени, даже когда он просто сидит и смотрит в окно. Даже тут, на краю города, у безлюдной дороги, под осенним дождем).
6
Место или дорога - что имеет значение? Разверстая пасть неба, хлещущий дождь, открытая могила посреди мрака? Зачем он пересек эту черту, вышел из комнаты, углубился в неназываемое, мог ли сделать это человек, последний или единственный человек на земле? Мог ли он быть призван, почему это досталось ему, быть на этом месте, на этой дороге? И мог ли он различить шепот тихих, уже не человеческих слов? Что-то охватило его, что-то, уносящее от мира, и он знал, что снова выйдет на эту дорогу, и побредет туда, в глубину, к разверстым могилам, посреди неба без свойств, без ответов, под хлещущим дождем. Он снова начнет все с начала, даже если вернулся только в мыслях, даже если это не он сейчас сидит у окна и смотрит на проезжающие редкие грузовики. Все это не имеет никакого значения, никакого смысла. Позже (сейчас) он встанет, наденет плащ, спустится по ступенькам, обогнёт дом и, перейдя глинистую, размытую дорогу, углубится в лес. Он пойдет, он уже идет по ней, а все, что было до этого – сон, нереальность. Моросит мелкий осенний дождь, сгущаются сумерки, отступает день. Он знает, что это неявное, призрачное путешествие, что возврата не будет, что выйдя, он станет последним человеком, странной тенью, неназываемой сущностью, тем, кто пересекает черту, не видя ничего под ногами, в пространстве времени, остановившегося для него, в неверном свете заходящего солнца. Может ли такое быть, что солнце навеки зайдет для него, что если и наступит завтра, то на его небосводе взойдет уже совсем другое, невозможное и неназываемое для него? Он не знал, да и не мог знать ответов. Но какое-то предчувствие обволакивало его странным теплом, вопросы были не нужны, и он просто шел по земле с иными деревьями, иными птицами, поющими в их ветвях, и теплая земля ласкала его подошвы, приглашала вперед, в до странности уже знакомый лес, обхвативший его корнями, прорастающий в небо, укутывающий своими листьями весь мир, словно и не было ничего до того, словно предстояло рождение, только теперь, подлинное, наконец, рождение в этот мир, находящийся не здесь. Он силился рассмотреть его черты, еще не подойдя совсем близко, но чувствуя, что приближается к нему с каждым мгновением. Больше не было ничего, и ничего не было нужно – в этом и заключалось мгновение, его мгновение, прошлого или будущего, жизни или смерти, и это тоже уже не имело ни малейшего значения. Он шел вперед, все дальше и дальше, направления больше не было, оставалось лишь слово «вперед», не означающее теперь уже ничего.
(…сумерки накрывают город внезапно; он идет по широким безлюдным бульварам, проходит опустевшие, быстро исчезающие за спиной парки, выходит на набережную, тянущуюся вдоль бескрайнего пространства, идет вдоль темнеющей на фоне закатного неба реки. Но нет, нет – это не тот город, это было не здесь… плёнка быстро прокручивается, дальше, дальше… он снова на окраине леса, рядом проходящая мимо грунтовая дорога, влажная от прошедшего прошлой ночью дождя, со следами грязи и отпечатками колес грузовиков, проезжающих здесь, впрочем, довольно редко).