Будьте самоучками, не ждите, пока вас научит жизнь.
Станислав Ежи Лец - польский писатель, философ.
1.
Рыжая белка смело сунулась к женской ладони, судорожно бросилась метать семечки, совсем не обращая внимания на надвигающие массы любознательных ротозеев.
— Борь! Так щекотно… хочу чуточку погладить!
— Не надо, Лен… спугнёте… убежит…
Курортно-лечебный парк насыщался отдыхающими, общим настроением. Высокое лупоглазое солнце всё ярче и ярче разгоралось, подтаивая последние дымные тучи, подсушивая лёгкие вчерашние дожди.
По намеченному терренкуру шли двое. Трудно уже дышали, держась за руки.
— Мне кажется, вы задали нам непозволительный темп. Моё сердечко не привыкло к таким нагрузкам. Да ещё после ванн… ух… сбавим ход. Вот уступок… давайте присядем.
Присаживаются. Она лезет в сумочку за водой, учащённо дышит.
— Леночка! Надо использовать момент. Ведь в городе опять засядете за свой бухгалтерский стол. Поэтому, ходим-ходим… сами же просили вас взять на поруки, на привязь. Смеются, окончательно восстанавливают дыхание.
— А моя… ничего ей не надо! Сходит на процедуры, и читает только. Я ей говорю: «Нин Ивановна! По городу погуляйте, по парку». Махнёт рукой: «Ай» – скажет. — «Надоело… хочу домой», — говорит. И представляете… в загазованный свой Челябинск. Ей Бог дал возможность воздуха впрок надышаться, а она вот так… не понимаю таких людей. Толком даже не поговорить… скучная… через три дня уезжает.
— А мой… кардиолог. Он отсыпается. Говорит: «Работа, операции вымотали. Хочется просто выспаться. На процедуры сходит, коньячка стопку опрокинет… и на боковую…» Раз… дня три назад, его на наши танцы вытащил… и то… скучным постоял… безучастным…
2.
Рядом, на лавочку сели люди. Юный солдатик и его молодая ещё мама. Она с продуктовыми сумками, с восторгом в глазах. Кормит того, за новости семейные рассказывает, о его «служивые» спрашивает, упрашивая, чтобы долго жевал, не торопился.
— А вы знаете, Борь, что этот парк первозданно был голым. Его по повелению князя Воронцова в девятнадцатом веке преображали именно солдатики, высадив около восьми тысяч деревьев. Представляете… какой труд…
Женщина глянула на лопоухого первогодку, улыбнулась.
— А самой парадоксальное то, что когда его облагородили, на входе была вывешена табличка: «Солдатам и собакам вход воспрещён!»
Простился с городом, с отдыхающими август, на дежурство заступил жёлто оранжевый сентябрь, принявшийся потихонечку обнажать стыдливые деревца, саженцы.
— Боренька! Пробежишь, когда я у окна стану. Не хочу, чтобы дежурная врач видела. Как грустно… завтра новый заезд.
— Алло! Мамочка! Как вы себя чувствуете?
Та, много говорит, обо всем рассказывает, только не о здоровье.
— Мама! (пауза… кашляет) — Мне кажется, я встретил ту, с которой мне будет очень комфортно, прямо, ой.
— Борик! Борик! Остынь… в эту минуточку… в трубочку успокойся. Хорошо подумай, свою избранницу вспомни, и сразу забудь.
— Но почему, мама?
— Потому, что я помню ранешних, тоже комфортных, полных и худых, разных. И где Борик, все они? Ты же биолог, с медалями во шкафу, с премиями от ассоциаций и зоологических питомников, даже с письмом от самого профессора Иосифа Клизмана.
— Мама! Мама! Остановитесь!.. Не заходите дальше!.. У меня уже седая голова… у меня выбор, всякие возможности сужаются. Мы с Леночкой одинокие люди, нам много уже не надо.
— Тебе я знаю сколько, а ей это «не много» — перечисли? Моя «трёхкомнатная» в центре города, с видом на статую... на власть... да?
— Мам! Вы всю мою жизнь, фильтруете мои выборы, беспардонно ставите на «каждой» свои беспощадные рецензии. Ругайте мам... из завещания вычёркиваете... но в этот раз, Леночка моя!
— Мне иногда кажется, Борик, что ты не биолог, а член общества «немых, и плохо слышащих». И ничего не знаешь, про виды, про доминанты сильных хитрющих полов, над слабыми, хоть и с учёной степенью. Ты биолог с мировым именем, и она какой-то бухгалтер, наверное, с рыболовецкой артели, под названием: «Выловить и почистить»
— Мамочка! Вы меня удивляете!.. Вы же сами бухгалтер, с безумным стажем, с благодарностями в «трудовой», и часами «победа» по выходу на покой. Лучше же вас никто не сводил дебет с кредитом, когда вашей базой заправлял непотопляемый Дикер, помните… когда вас брали.
— Борик! Борик! Тихо думай, тише языком шуми, на линии может быть проверка, ухо, ещё глаз.
Уже чуточку перегорев, пережив новость, Борису, в сознание, вновь:
— И где жить собирается зоолог с бухгалтером с рыболовецкого сейнера.
— Мама! Она от рыбы далека, она работает в конторе вставных челюстей и имплантов.
— Борик! На этом месте… чуточку медленнее. Мне это интересно! Ты же знаешь, какие у меня жевательные… а резцы? А в каком городе живут эти редкие люди.
— Из Бердичева, мам?
— Ха! Ха! Там дядя Сёма когда-то обманул тётю Симу, навесив той на шею краденые бусы, а чуть выше, — ветвистые рога, пошалив с юной экскурсоводочкой… водочкой… водочкой! Как мило!
Начинает хохотать, раскрываться, оживляя молодость, всякий раз вклинивая вставочку: «Ой, Борик! Ты был тогда ещё такой кудрявенький, маленький, смешной… а как мне в зеркало нравилось смотреться, а-а... рестораны ходить»
— Мама! Вы опять много выпили?.. Вы же на своей сберегательной книжке клятву мне давали, что в «вино-водку» ни ногой.
— Мой мальчик! Я клятвочку держу… держу! Мне просто без тебя трудно очень. Машинка стиральная совсем не слушается, и кот Радик по девкам где-то шляется, опять изодранным придёт. Весь в своего деда. Я совсем на донышке… мне тоже хорошо хочется. Вера Павловна заходила, у неё праздник. Славик перестал в штаны писаться.
— Мам! Вы в своём репертуаре! Пожалуйста, меняйте его, к нам же Леночка переедет. Она интеллигентна!
— Борик! Ой, я падаю… держи меня за шнурочек. Бухгалтер – интеллигент! Она хоть кашу умеет варить?
В трубку, уже не сдерживаясь, но не громко:
— Мама!.. А вы?..
3.
За осенью, скоренько улетела белоснежная зима, с тоской встретив расцветающую весну. На дворе уже лето. От жары, от загазованности млеет, чихает, думает своё, наблюдая как приличный мужчина, встречает старушку у метро, принимая от неё лёгкую сумку.
— Как мамочка, Белла Аркадьевна себя чувствует? Много радости ещё есть?
— Думаю, годика на три ещё хватит! Прости меня создатель… (смотрится в зеркальце, поправляет шляпку)
— Мама! Вы хотели со мной поговорить, для этого, близкую лавочку от дома найти.
Ведёт к лавочке, по дороге, по просьбе старушки покупает ей эскимо.
Та, сидит, кусает, облизывает, из сумки бросая голубям старый раскрошенный сухарь.
— Мой мальчик! Вот испытательный срок и прошёл… выводы на лицо!
— И какие, мам? Распишите мам… как вы раньше всегда делали! (угрюмо смотрит вдаль, на одинокого старика с тросточкой)
Женщина из сумки достаёт листок, очки, лижет сладость, читает:
— Моя разведка из Бердичева, доложилась. У твоей Леночки в роду были больные люди… хронические… (хочет продолжить, уже рот открыла)
— Мам! Но, мы же не репродуктивные уже! Зачем эта разведанная грязь??? Нам бы уже для себя пожить… Вы мне с Валей тогда… помните… И я, не отец… и вы, не бабушка…
— Мальчик! Ты знаешь, я твоему покойному отцу давала клятву, тебя от разных обманчивых женщин беречь.
Читает дальше, вздыхает, лижет:
— После купания, в ванной оставляет после себя длинные волосы. Меня от этого вырвать тянет, или головой об дверь...
— Мам! Но это же было, всего один раз…
— Где раз бывает, там и два случается, мой мальчик. Борщ всегда недосоленный получается, и почему вечно посуду ставит, не так как у нас заведено?
— Мам! Это мелочи… это всё придирки!
— Почему, когда делает уборку, в самые углы не лезет, а? Там уже клубки и голуби...
— Знаете, мама! Это уже не честно! Вы Леночке, когда она отодвинула диван, что сказали, а?.. Вот она и боится в ваши старинные углы лезть, чтобы ваше барахло не потревожить, седых уже пауков…
Женщина направляется в сумку, за платочком, сунется уже к сопливому носу, трёт:
— Я так и знала, что стану не нужной… никем… в твоих глазах в цене упаду (отворачивается) — И почему, она всякий раз открывает форточку? Хочет меня специально простудить, чтобы я с сосновыми досточками быстрей познакомилась, в землю зарылась, в этих дорогих раритетах её хозяйкой оставила?.. (через длинную паузу) — Не будет этого!
— Мама! Мама! Для того, чтобы просто квартиру проветрить! Понимаете? — Проветрить! Как можно в спёрнутом воздухе жить! Вы опять свою страшную шарманку завели! Запомните, в этот раз я свой выбор не брошу! Каких бы вы мне неприятных песен не пели, я не отступлюсь от неё. Скоро вам полегчает, вот увидите!
Мужчина, вскочил, нервно заходил. Поправив галстук, хотел вставить ещё, но его перебили.
— Умру!?
— Да нет, мамочка! Вы ещё нас всех переживёте! Я о другом!
Женщина насторожилась, пытаясь взором зацепиться за глаза сына, бросив в урну недоеденное лакомство.
— Мы с Леночкой решили от вас съехать.
— Ай, ай, меня одну оставить… старуху бросить… вот и дожилась… Хайкино пророчество сбылось…
— Да, мамочка! Вы сами виноваты во всем в своей жизни! Не ценили Леночкины ручки, её приготовления, всегда выговаривая, что плохо обувь моет после улицы. Не так режет хлеб, не так чай разливает, подаёт. Всё сами будите… и резать… и разливать, и кашу варить. За столько лет, так и не научившись, это простое дело творить. Без моих пельменей поживёте, без фаршированной щуки. Научитесь дружить со стиркой, глажкой… всему. Как вспомню… какая Рая была… Вам, видите ли её кривенькие зубы не нравились. А Полины, толстый зад… с её зычным громким голосом. Видите ли, у вас голова болела от него…
4.
Над городом пронеслись лихие истребки, зачертив синеву кудрявыми барашками седых линий. Потом стрекозами прострекотали медленные вертолёты. В парке, из колонок лилась беспечная музыка, помогая преображать улицы транспарантами, вывесками, шарами, с призывами счастливо и долго всем жить.
Город готовился к большому очередному празднику. Готовились к нему и в однокомнатной квартире, новой счастливой семейной пары, успев на исходе активной ещё жизни, зацепиться за своё выстраданное счастье. Выпили, тост сказали, как вдруг звонок, трель, зов:
— Мамочка! Мамочка! Это вы!?.. С такими чудными цветами… как вовремя…
— Ой, София Самуиловна... как мы рады! Проходите… проходите!
— Без обид приехала... прошу, без обид старуху встретить.
Мать прихорашивается у зеркала. Замечает сразу чистоту и порядок, с улыбкой цветёт:
— Уютненько и чудненько у вас... прям со вкусом! А водовочка есть?
Жильцы начинают рядом кружить, с охами и ахами ублажать, третий прибор на стол размещать, ставить, напиток из холодильника нести.
— За твоё счастье, пью, Борик! За Леночку! Несмотря на меня вредную, до конца выдержала все испытания, не бросила моего мальчика. В трудную минутку жизни не предала, испугавшись невыносимой вреднющей бабуленции. Ты, единственная, из всех, кого приводил мой Борик, сохранила лицо, не говорила мне гадостей, не шла наперекор, была услужлива, открыта, а главное, без натяжки — терпелива. Тогда я поняла, если ты мой каток выдержала, ты выдержись и известного биолога! Я пью эту водовочку, и за своего уже седого мальчика, который именно в этот раз понял, какое богатство свалилось ему на том курорте. Пью, за то, что зубы и силу духа показал, поступив как мужчина! За вас мои детки… за нашу фамилию, и конечно меня, вредную старуху!
— И какую мудрую, — чокнулось стекло, и ещё добавилось, из гостье радостно, с выдохом вылетело, закусывая уже малосольным огурчиком:
— Теперь я спокойна! В надёжных руках свою гордость оставляю, правильно изложив завещание, и устную просьбу к всевышнему. Включайте же весёлую музычку... будем делать маме Соне хорошо...
Август 2019 г.