Ольга Соина. Матрёшино счастье (сибирская сказка).
Картина 46.
Ну, от как стал по утрянке Иван Исидорович, чаек отпил по-простому, без большой наладки, как смотрит: к нему прям в избу Закир жалует и уже в полной одеже и на личности прям большая видна решимость: дескать, договорилися, друг дружке вроде пришлися и давай дело затевать, не мешкая.
Хозяину такая прыть будущего приказчика шибко пондравилась, однако он на дорогу свое напутствие ему дать попытался, но Закир его остановил и повыдержал.
«У меня, - грит, - батька Иван Сидорович, к Вам ишшо два дела имеется и ежели Вы на них согласные, то я туточки ни минуты, стал быть, не промедлю и счас в дорогу правлюся за всем-то своим семейством и за работниками, кои на Ваши условья свое согласие положат».
Иван Исидорович несколько опешил от такой особливой будущего работника прыткости, чай ему испить предложил: мол, в ногах-от правды нетути; однако тот отказывается и свои резонты гнет.
«Я, - грит, - батька, скорейше дело хочу вершить, а потому как две к Вам неотступные просьбишки имею. От первая-то таковская: отряди-ко отправить со мною Федьшу, слыхал я, брательника пимокатова вместях с коньком и кошевою, а то боюся я, што у нас своих лошадей и повозок будет в недостатке и пока мы имя займоваться будем, времени на энто дело много уйдет, да и слухи пойдут разные, полудурошные, а Вам-то оне, по делам Вашим вроде как и не к чему!»
«Согласен, - Иван Исидорович ответствует, - счас же Кузьмовну за Федьшей пошлю, коняшку запряжем, кошеву наладим, да это все ли?»
«Нет, исчо, - Закир продолжает, - а вот, штобы Вы во мне не усомнилися и за подлеца и ворюгу меня не сочли, хочу я Вам за себя и за дело, кое Вы мне поручить пожелаете, оченно дорогой для меня Вам залог оставить!»
И с энтими словами сымает он с кафтана дорогущий сафьяновый ремень серебряными бляхами с позолотой пребогато украшенный и ажник от энтих украшениев тяжеленный-притяжеленный до того, что прям руку тянет. Снял, на стол пред Иваном Исидоровичем с поклоном положил, а затем с левой руки поснял четки богатые, гранатовые, черненным серебром по каждому камню уложенные, да ишшо с цепочкой особливой работы, редкостной, в сибирских-от краях вовсе невиданной.
«Вот, - грит, - это мне отцовское наследие на удачу, на дела добрые, да, стал быть, на счастливый глаз и хозяйску милость. Дороже энтих вещиц у меня ничего в жизни нетути, окромя женки моей возлюбленной Асии, да детишек – Асмы и Рифа. И оставляю я их Вам в залог, штоб меня ждали и ежели чуток в дороге малым делом припозднимся не виноватили, да за какую ни есть сволочугу не считали. Бери, хозяин, залог, не сумлевайся: отданное крепко, а утаенное лепко, как у вас, я слыхивал, говаривают. Ну, якши?!»
Тут Иван Исидорович было отказываться стал: мол, дескать, я и так в тебя вверился, да однако Закир ему веско так говорит: «Да, Иван Сидорович, хозяин дорогой, так большие дела не делаются: доверие-от хорошо, конешно, но когда доверию-от сердешный знак прилагается, тогда, стал быть, дела совсем поиначе выходят, к обоюдному удовольствию. Ну, якши, батька, ась?»
«Якши, якши, - тут уж донельзя удивленный Иван Исидорович спорить не стал, распорядился по-хозяйски Закира и Федьшу снарядить, провиантом снабдить и, оборотясь от него, иконам помолился на добрую дороженьку и дело удачливое.
Одначе же сроку на сборы-переборы себе Закир три дня выпросил, потому как, грит, семью поднять, да по уму и рассуждению в дорогу снарядить – энто дело немалое, опять же работников надоть собрать, а у их же, обратно, бабенки с детишками имеются. Словом, грит, жди и готовь для нас какое то ни есть пристанище.
Ну, срядилися, отправил Иван Исидорович Закира с Федьшей в Забродиху и принялся их ждать-поджидать да приюты им улаживать. И от ждет он их день, ждет два, ужо и третий минул; и тут он уж в беспокойствие впал и сумлеваться зачал. Призвал Кузьмовну да и давай ей малым делом жалиться да понывать.
«От ты, - грит, - маманя, меня смустила басурманину довериться, а его ужо четвертый день-от как нетути: вот сопрет кошеву дорогую, коняшку мово любимого, деньжонки, да ишшо Федьшу незнамо куда заведет да и покончит. Ить што ты мне на энти-от сумления мои хозяйские сказать изволишь, ась?»
Та взглянула, глаза сузила, подбородком дернула да и отвечает не без некоторой злобности: «А то те скажу, сынок мой названный, душа твоя сибирская недоверчивая, людей никак-таки не опознающая, што человека, опять же говорю, по делам суди: женку твою от лютой смерти спас, заклад дорогой оставил, слово дал, да уж доверься человеку и не грязни свое сердце подозрениями и всякой, какой ни есть житейской пакостью. Обратно в дороге всяко может случиться: ишь метель как разыгралася, лучше Богу помолимся, а то обночится, и уж как он, Закир-то, людев довезет до места только Ему, Всемогущему, и ведомо!»
Только сказала, и как вдруг собаки взлают да так яростно, ровно на подворье цельная деревня разом поднялася.
Тут уж и Кузьмовна, и Иван Исидорович не стерпели, на двор выскочили, а там смотрят и глазам не верят: пять большущих подвод у дома остановилися, а впереди в кошеве Закир с Федьшею и кака-то шибко красивая и не по-русски одетая баба с двумя детишками: девочкой-подростком лет пятнадцати и мальчонкой лет восьми-десяти, черноглазыми, чернобровыми и на мамку шибко лицом похожими, да только девчонка-то навроде еще краше, хорошенькая, ровно кукленок разрисованный.
Ахнул тут Иван Исидорович, народ подсчитавши: почитай што поболе двадцати человек работников Закир притаранил да с семействами: и татары, и русские, и украинцы вроде как и дажеть совсем одно прям сильно узкоглазое семейство; на казахов что ль похожее… И все галдят, к Закиру и хозяину жмутся и с дороги, видать, обмерзли шибко и в волнение пришли. Ну, тут Иван Исидорович себя, как хозяина оказал в полной мере: Закира с семейством во флигель определил, часть семейств наверху в трактире пристроил, кого-то в бывшие Ларькины закрома запустил, а кого-то на ночь попросту в баню направил, рассудив, што одну-две семьи запросто по утрянке можно в избенку на крупорушке запустить.
И так все славно устроилося, што через час-от-другой все свое место нашли, отогрелися, а уж затем повелел хозяин их хорошим обедом накормить, кой-какой провиант на первое время выделить, с каждым новым работником, стал быть, дело обговорить и ему хозяйские требования выставить.
Апосля, малость приуставши от энтой живой да веселой кутерьмы, решил Иван-от Исидорович во флигель к Закиру торкнуться да глянуть на его новое устроение.
Ну, взошел и видит: во флигеле чисто, приглядно, ковер на полу дорогой постелен, печка хорошо протоплена и на ей кака-то еда варится и по запаху слышится, што ароматные лепешки пекутся. На столе скатерть хоть и простая, холщовая, но чистейшая, без малого пятнышка, и за столом друг против друга детишки сидят, чаек пьют и лепешками заедают. Увидемши же хозяина, они дружно с мест соскочили, в пояс поклонилися и за стол сесть не смеют: мол чужой-от в доме и как с ним себя вести незнаемо-непонятно.
Тут Иван Исидорович им рукой махнул и на стол указал, они сели, а не едят, манеру свою каку-то особливую держут, и вдруг видит он, как дверь тихонько вскрипнула и в комнату женщина взошла. Взглянул тут на ея Иван Исидорович да и ахнул. Уж, кажись, он таку красоту, как Матрешенька в женах имеючи, в красоте женской много понимать начал и разных милашек да просто приглядных бабенок от истинной красоты отличать научился, одначе Закирова женка ему такой необнакновенной звездой показалася, што только глянь, да глаза прижмурь.
Смотрит, стоит перед ним бабочка лет тридцати с небольшим, в самом што ни на есть женском соку, высокая, стройная, но при энтом крепкая, плечистая и высокогрудая. Волосы , видать, иссиня черные, шелковым платком крепко-накрепко повязаны и такие, видать, густющие, што голову ей назад ажник будто тянут; и от энтого она еще стройней и приглядней смотрится. Шея высокая, бело=смуглая и сама-то кожа на лице тожеть почти белоснежная и токмо што легкой смуглотой отливает. Брови чернущие, почти што у переносицы сведенные и прямо-таки коромыслом-дугой идут, глаза большущие серые с какой-то ажник прозеленью, а уж носик, щечки, да рот с верхней губкою горделиво изогнутой так хороши, што ни сказать, ни описать.
При энтом видит Иван Исидорович, што одета баба достойно, в ушах серьги богатющие с самоцветами, правда, не золотые, а серебряные, на шее монисто в три ряда из монет разного достатка и тут среди серебра и золотая нет-нет да мелькнет; на руках зарукавья-браслеты из серебра и золота богатые да тяжеленные, а сама-то одета в каку-то длинную рубаху из дорогой да нарядной ткани из-под которой шароварки виднеются, а сверх всего энтого великолепия на ей тонкая бархатная душегрейка, куньим мехом опушенная и на душегрейку ишшо для тепла дорогая шаль прикинута.
«Ох, и много же денег надо Закиру, штоб такую бабочку в холе держать да наряжать», - не успел Иван Исидорович подумать, как она што-то мальчонке по-татарски сказала, а он в свой черед хозяину и выдал-перевел: «Маманька, - грит, - наша по-русски ишшо худо разумеет, хотя почти все понимает, и читать, и писать по-вашему учится, но говорить пока при мужчинах стесняется. Она Вам просит сказать, што папаша наш с дороги устал шибко и просит его не тревожить и дать ему отдохнуть хоть до завтрева. А ея, ежели будет на то Ваша воля добрая, к жене Вашей допустить, сопроводить, потому как мать наша всякую болезню лечить умеет и от если Вашей жене как бы нездоровится, то она говорит, штоб Вы ей доверилися; и она ее быстро на ноги поставит».
Подумал, подумал Иван Исидорович да докумекал: «От, стал быть, у Закира-то женка ушлая: не только собой красотка писаная, но и ценным ремеслом владает, а, стал быть, и мужу в делах подмогнет и себе на сряду завсегда приработает. Ну, прям-таки, клад, а не баба! За такую-то и пострадать не зазорно!»
Одначе, ребятенку, подумавши, так ответствовал: «Скажи, малой, што хозяин приезду вашему шибко рад и любую милость вам отказать готов. Пусть отец отдохнет, да в себя войдет, а завтресь, как чай отопьете, я их обоих к себе в гости ожидаю. О делах поговори, да и хозяйка моя к вам малость применится».
Сказал так-то, поклонился, дверь за собой прихлопнул и пока к дому шел раздумался: «Надоть сначала с Кузьмовной посоветоваться насчет Матрешиного, басурманкой-то лечения. Да ладно оно будет али как?»
С энтим-то сумлением он и домой взошел и обратно Кузьмовну к себе кликнул.
(Продолжение следует)