Лонг-лист Шагала осень

1 Осень ее одиночества
Евгения Козачок
Пожелтевший  лист  трепетал под  порывами ветра, пытавшегося  сбросить его на землю. Но он чудом держался  на самой верхушке ветки. Надежда несколько дней наблюдала за его усилиями  прожить ещё несколько дней, питаясь живительными соками дерева. Но жизнь постепенно угасала в нём,  не оставив даже части зелени. Почти высох. Его края свернулись в трубочку.   Крона  дерева была необычайно красива, украшенная жёлто-оранжево-красными листьями. Надежда не замечала  этой красоты. Она видела только  этот одинокий лист на удалённой от кроны ветке.  Как и она, лист держался из последних сил. И сегодня он выиграл у жизни ещё один день.

Надежда смотрела на него и старалась вспомнить,  сколько же лет она ходит по проторенной ею  дорожке к одинокой скамейке в глубине парка?  Не вспомнила. Грусть камнем давила на плечи, припечатывая уставшее тело к скамейке.

Они  словно  срослись за долгие годы – старые и одинокие. Потихоньку разговаривала с ней, как со свидетельницей всей её жизни. Не ожидала ответа. Просто рассказывала о каждом прожитом дне своей жизни - от первых шагов до первого свидания на этой скамейке. Она в любую погоду приходила сюда. Только путь к ней словно удлинился в несколько раз. Каждый шаг отдавался болью. Боль, словно молния, пронзала тело  и сердце.

 Сжимая трясущимися руками  трость,  встала со скамейки. Прошла несколько метров. Дышать стало тяжело. Попыталась вдохнуть, но глубокий вдох не получился.  В глазах потемнело. Так и стояла, согнувшись почти до земли.  На скамейку возвращаться  не собиралась. Отдохнёт  и пойдёт дальше.  Наконец,  немножко прояснилось. Стала различать деревья, листья, узкую тропинку. И, главное, ей удалось сделать глубокий вдох…

На следующий день пошёл дождь, холодный,  как льдинки.  Забирался под зонт, усложнял движение.  Добралась  до заветной скамейки.  Села, и снова погрузилась, как в зыбкий песок, в грустные, тяжёлые воспоминания.  Они бросали Надежду в прошлое, словно ветром несущийся осенний лист, который пролетая, прикоснётся на миг к земле, вспомнив,  что был  зелёным  листочком и с грустью  улетит в осень – в постаревшее лето!  Лето, которое,  как и она,  сгорбившись и опираясь на палочку, тихо уходит в никуда, и  листья его желтеют, как седеют волосы на голове.  Вот и ее жизнь пролетела.  Пришла  ее пора. А сердце отпускать не хочет, все тянет  в  ту далёкую осень, когда счастливее Надежды не было никого в целом мире!

Игоря  любила, чуть ли не с детского садика. Но он ни разу не одарил её взглядом или улыбкой.   Страдала, плакала,  по ночам боялась спать. Стоило ей закрыть глаза, как его образ, словно отражение в  зеркале,  появлялся в темноте. 

Утром шла в школу, через силу улыбалась,  равнодушно смотрела  на Игоря и его заигрывание  с девочками. Сосредоточилась на учёбе и стала лучшей в классе.  Лучшей, но  не для него…

Однажды на перемене услышала, как Игорь объяснялся Ирке в любви, обещая после армии жениться на ней. От отчаяния Надежда решила  ночью уйти  из  этого   жестокого мира. О том, какое горе  готовит родителям, даже в самом потаённом уголочке мозга не «ёкнуло». Было полное безразличие к окружающим.

Но судьба или Бог были милостивы. Не получилось уйти из жизни. Спасли. Позже Надежда вспоминала себя в том стрессовом состоянии  и не находила  этот эпизод в своей жизни. Стёрлось всё. Мозг защитил её от неё же. Но  тот осенний день, когда Игорь неожиданно пригласил её на свидание на эту скамейку, помнит так  чётко, словно это было вчера. И она до сих пор ходит к ней  каждый день и ждёт,  ждёт Игоря…

 Игорь только после окончания школы заметил, что она, Надежда, существует на этой Земле. А не только её одноклассницы, знакомые и незнакомые девушки, которым он лучезарно улыбался.

Когда  пришёл на свидание,  то  говорил,  не умолкая, о том, что был слепым и не видел золотую россыпь среди массы песка. Заверял её в своей любви до последней секунды своей жизни, до последнего вздоха. Верила. Хотела верить. И таяла. Слово горящая свеча, от каждого его слова и прикосновения.  Она тоже призналась, что любит его  больше жизни. Любит давно  и эта любовь сильна и вечна, как  мироздание.

- Игорь, родной мой человек, ты не беспокойся ни о чём.  Я буду учиться и ждать тебя с армии каждый день, каждую секунду.  Только и ты меня люби, никогда не бросай. Помни, что без тебя мне это мир неинтересен  и не нужен.

 Они были невероятно счастливы!   Дарили друг другу  шепот листвы, прохладу воды, аромат  цветов,  пение птиц, рассвет, мечты…

Пять лет  любви  и счастья втроём.  Игорь, Надежда и сыночек  Митенька.  Повзрослев,  стали больше ценить  простые бриллианты утренних рос,  золото цветущих одуванчиков и осенних листьев, нежели материальные блага.  Им казалось, что  их  счастье не имеет времени – оно вечно.

Но судьба внесла свои коррективы в их жизнь.  Одноклассница Ирка после развода с мужем  возвратилась  в родительский дом. И с первых же дней, ни на кого не обращая внимания, встречала Игоря с работы, обнимала, целовала у всех на виду  и хулила Надежду.  Вначале Игорь пытался  погасить  пыл Ирки, объясняя, что любит жену, и души не чает в сыне  и что не собирается терять голову из-за её выходок.

Но капля камень точит.  Вскоре Игорь потерял не только голову, но семью и честь. Ничего  не сказав Надежде, он  просто  в один из вечеров  не пришёл домой.  Она же металась по улицам города,  искала, плакала, звала, кричала. Тщетно. Исчез.

Больше она никогда не видела Игоря.  Душа Надежды онемела,  в голове  словно вулкан взорвался. Надежда потеряла чувство времени. Оно остановилось.  Она не  может сказать,  сколько лет провела в больнице. Не помнит сына.  Но помнит молодого Игоря, к которому каждый день идёт на свидание на их заветную скамейку и  ждёт его...

Снова пошёл дождь. Каждый день дождь. Дуновением ветра золотые листья бросало на плечи, руки, одежду, зонт.  Мокрые, они прилипали к щекам и лбу.  Один лист упал на губы, словно поцеловал. Так нежно целовал её Игорь. Закрыла глаза в сладостном воспоминании, не ощущая холодных капель дождя и  не замечая, что ветер унёс её зонтик.  Он прокатился немного по земле и остановился недалеко от скамейки, охраняя её - хрупкую,  измученную,  поникшую.

Неожиданный, оглушительный раскат грома возвратил Надежду  с её иллюзорного мира. Удивлённо посмотрела по сторонам, поднялась, оставив на скамейке сухой след, неподалеку  осиротевший зонт  и пошла к выходу из парка. Завтра  она обязательно придёт,  будет ждать свою единственную любовь…

 И Надежда  дождалась Игоря. Через сорок пять лет он пришёл в парк  к их скамейке, на свидание с прошлым. Сердце забилось. Ноги подкосились.  Схватился обеими руками за трость, чтобы не упасть.  Игорь  не был в городе с тех пор, как Надежду положили в больницу и он забрал Митю с собой.  Один Бог знает, как горько  сожалел он о своём предательстве и о том, что случилось из-за него  с Наденькой. Мучился. Каялся. Проклинал Ирку, ненавидел себя. Не хотелось жить. И только забота о сыне давала ему силы.  И перед сыном он виноват.  Ничего не рассказал ему о родной матери.

Сидел и думал о прошедшей жизни, о том, что человек  к  концу своего жизненного пути  осознает, как он прошёл этот путь, оценивает, праведно прожил эту жизнь или нет.  Задумался и не услышал приближающихся шагов. Слышал только шелест опавших листьев. Их шелест усилился.

Оглянулся - и увидел старенькую женщину с тросточкой. Она шла  к скамейке. Игорь уловил  в этой женщине до боли знакомые черты.  Поднялся и пошёл навстречу.

 В несколько пройденных шагов он успел, как в калейдоскопе, прокрутить всю их жизнь.  И ещё подумал о том, как же сказать Наденьке, что это он, Игорь. Ведь она может и не узнать его.  Но Надежда, увидев его, засветилась вся. Протянула навстречу ему руки, уронив трость:

- Игорь, родной, любимый, ты пришёл?  Я знала,  что ты обязательно придёшь. Я ждала тебя все эти годы!

Игорь не мог говорить. Сердце сжало тисками. Слёзы  текли  на  руки Наденьки, которые целовал, целовал…

Он  просил у неё прощения.  Надежда  не отвечала.  Она  повторяла  признание в своей любви  к нему, которое сказала на первом их свидании.  Он видел,  каким счастьем светились глаза  его  любимой  и  не  смел  разрушить её мир блаженства и умиротворения…

… Под  ливнем осыпающихся золотых осенних листьев стояли двое старых  людей, уставших от ошибок,  горя,  отчаяния  и не могли насмотреться друг на друга.

Вдруг Надежда перестала улыбаться, глаза потускнели и она сказала: «Как быстро осенью темнеет. Поздно.  Уже очень поздно. Мне пора домой». Повернулась  и…  снова ушла в свой мир.

Они в последний раз, уходили друг от друга. Старенькие, сгорбленные, с тросточками, а тень прошлого не отпускала их. Их  некогда молодые души не хотели  быть уходящими, в разные стороны стариками. И длинной тенью тянулись друг к другу.Они оба слышали слышали мелодию "Осеннего вальса"- http://www.youtube.com/watch?v=uH6jY_cKmZM*
 А осенние листья падали и падали  на  одинокую скамейку и вокруг нее, накрывая всё золотым покрывалом…  Покрывалом грусти и одиночества.
2 Первая любовь..
Вера Шкодина
         




    Кончилась летняя беззаботная жизнь. Наступил сентябрь.
Почти все лето  Танька  провела в  спортивном лагере. Это была награда от школы за  особые   успехи  в соревнованиях  по легкой атлетике. Целое лето не видела друзей, одноклассников.
   Она вспомнила начало прошлого года,  когда выбирали старосту.  Петька Вавилов так шумно и назойливо выкрикивал ее фамилию, что все тотчас единодушно ему подчинились.
   Танька после   придирчиво осматривала себя дома и нашла, наконец, что глаза у нее ничего, но если бы они были, как у соседки, десятиклассницы Ленки Платоновой, темные, непонятно мерцающие, Танька даже зажмурилась от  удовольствия, и еще с такими  же черными,  атласной змейкой, бровями! Но внимание Петьки было приятно.
   И вот теперь она уже восьмиклассница. С первых же дней с радостью окунулась она в эту привычную, интересную и шумную школьную жизнь.
Но будто что-то произошло с ней или с классом.
   Уже через неделю Танька стала замечать, что Петька Вавилов и другие мальчишки, даже девчонки,  за исключением, правда, всегда рассудительной и чуть ворчливой подруги Надьки, как-то вдруг разом, как бы перестали ее видеть. И она каким-то неожиданным  и необъяснимым  образом  оказалась, словно вне коллектива.
   Теперь никто с ней не заговаривал. Мальчишки не только не заискивали перед ней, как раньше, а вообще проходили мимо, будто она не Танька, а парта какая-нибудь или стол.
   Петька, если и натыкался на нее случайно глазами, то тут же отводил их или перемещал на другой  предмет.  А когда выбирали старосту, он  с  таким  вдохновением выкрикивал Вальку Яновскую, что Елена Максимовна, классный руководитель, нахмурилась и сдержанно напомнила, что староста должен быть примером во всем.
- И в учебе тоже, -  подчеркнула она, выразительно глядя на Петьку.
    Все знали, что Валька учится еле-еле. В конце -  концов  старостой выбрали отличника и тихоню Мишку  Горкина. 
    А про нее, про нее просто забыли.
Вначале Танька удивлялась, пыталась оживить прежние отношения, но натыкалась на равнодушие или язвительные насмешки.
    Она не заметила, как вытянулась за лето, как подурнела и похудела.
На уроках физкультуры теперь она стояла рядом с долговязой Зойкой, которой даже Петька был едва до плеча.
И Танька все поняла.
    Ей почему-то вспомнился  рассказ  про гадкого утенка, и стало так жалко себя, что  она  даже прослезилась. Но когда вновь прочитала эту сказку в темном уголке читального зала,  успокоилась.
    Но с этого  дня она уже не могла обходиться без  такого  тихого и  уютного места в школе, где забывались  и исчезали все обиды и недоразумения.
Теперь мир ее стал таким огромным, таинственным, зовущим, что Танька едва досиживала в классе до конца уроков и,  не помня дороги, мчалась домой к своим потрепанным друзьям –книжкам.
    Сначала она прочитала все сказки и приключения , какие были в библиотеке. Потом читала все подряд,
И если бы не чуткое направление пожилой спокойной библиотекарши Анны Степановны,
неизвестно до чего бы дочиталась. .Ее стала выделять учительница литературы:
-Ну, Танюша,- уютно закутываясь в пуховую шаль, произносила она, когда выдавалась
свободная минутка на уроке,- какую историю ты нам расскажешь сегодня?- Давайте, ребята, послушаем.
    Танька начинала неуверенно, запинаясь, краснея, стыдясь.
Потом мир раздвигался, и она забывала обо всем.
Особенно она любила  допридумывать  истории,  если не очень нравился конец.
    Началось это с того, что ей попалась книжка с вырванными последними страницами, к которым  Танька  сочинила   окончание.
- Обратите внимание, ребята,- заметила однажды учительница,- какими интересными становятся   рассказы у Танечки.
И потом долго объясняла детям про фантазию и ее развитие.
    Танька слушала и краснела, хотя все остальное уже к ней не относилось.
- Дай портфель понесу.-  предложил  как ни в чем не бывало однажды Петька Вавилов после одного из таких уроков.
Танька вспыхнула, потянула к себе тяжелую сумку.
- Не туда попал,- отрезала она,- тебе на другую улицу, понял!
- Подумаешь, цаца!- приходя в себя, изумился тот.
- Вот и катись,- прокричала вслед Танька.- К своей Вальке!
На другой день, когда Петьку вызвали отвечать, она вдруг заметила, как он коряво и беспомощно  пересказывает, как глупо таращит глаза, ожидая подсказки.
- Вот и хорошо,- успокаивала себя Танька,- вот и хорошо, что он от меня отвязался.
    Но тут внезапно что-то вроде давно забытой обиды  подкатывало к горлу, и она тяжело вздыхала.
Лишь тихоня Мишка по-прежнему смотрел на нее влюбленными глазами и преданно подсовывал ей листок с решением  на контрольной по математике.
    Танька принимала его знаки внимания с подчеркнутым равнодушием.
- Очень нужно, -думала она,- помогал бы, как все, Вальке.
Но в глаза она ему ничего не говорила, только старалась всякий раз, когда они оставались
после уроков втроем: она, Надька и он дежурить по классу ,побольнее уязвить его всякими насмешками. На что Мишка  попросту отмалчивался, что всегда приводило Таньку в замешательство.
   Однажды Надька заболела,  и им с  Мишкой пришлось вдвоем делать уборку.
Танька чувствовала себя напряженно, Мишка вовсе замолчал и терпеливо переносил ее
 задирания.
- А если я тебя ударю, тоже будешь терпеть? – неожиданно дерзко выпалила вдруг Танька, сидя на столе у окна и легкомысленно болтая ногами.
    Уборка была закончена, но уходить не хотелось.
Густые, тяжелые сумерки обволакивали стекла,  и казалось, кто-то наблюдает за ними из темноты. Танька, не дождавшись ответа, открыла окно.
    Ветви акаций чуть вздрагивали и раскачивались , как живые,  и таинственная,  пугающая прохлада обжигала разгоряченное лицо.
Этот влажный и какой-то головокружительный запах школьного сада был тревожен и нов.
       Танька притихла, Мишка тихонько уселся напротив.
- А что Валька правда красивая, - глядя в окно с усилием  выговорила Танюшка и сильнее заболтала ногами.
- Нет, - торопливо возразил  Мишка, -  ну, то есть, - осекся он и упавшим голосом закончил, - может быть..
- Как это?! – насмешливо и зло уставилась на него Танька.
Мишка поднял на нее испуганные, чуть потемневшие глаза,  напряженно кашлянул и снова замолчал, опустив голову.
- Ну!
     Танька спрыгнула со стола и, придвинув к нему лицо с недобро сузившимися глазами, спросила  каким-то вибрирующим голосом:
- Ну, что же ты замолчал?!
И неожиданно закричала:
-Все вы, все вы за ней ,- голос ее сорвался, - а она, она.., -Танюшка задохнулась,- она ..троешница! 
А Надька говорила, что я  стала некрасивая, понял! Была ничего, - она передразнила кого-то звенящим от обиды голосом, - а сейчас у меня руки длинные, и глаза, и нос, и все, - она срывалась, слезы дрожали в ее голосе, глаза расширились, готовые расплескаться.
     Опешивший Мишка словно очнулся, сорвался вдруг со своего места, неожиданно ткнулся Таньке куда-то в щеку беспомощными губами и, чуть помедлив, почти остолбенев от своей решимости,  выкатился из класса.
     По коридору гулко пронеслись его шаги, и все стихло.
Танька захлебнулась, потом вспыхнула, и вдруг тихонько, жалобно заплакала, всхлипывая, вытирая ладонью щеки и улыбаясь чему-то в темном, тревожно дышащем окне
3 Осенняя сказка
Вера Шкодина
   
  В этот день играла легкая музыка в городском парке...
Летели с деревьев разноцветные листья.
И не хотелось уходить домой.
  Рядом  со мной на скамье примостился юный  художник,
и я наблюдала, как на  бумаге  возникает
акварельно-прозрачное небо,
макушки ярко расцвеченных по-осеннему деревьев.    
   Подняв  голову к небу я понимаю,
как редко мне приходится видеть его.
Может быть, в этом и есть причина нашей  приземленности?
   Но вот закончилось   волшебное время бабьего лета.
Слетел с дерева  последний осенний лист в городском парке.
Зябко и неуютно.
   Маленькая соседская девочка Юлька ползала по асфальту
и разгребала опавшие листья.
Дул холодный ветер, мимо шли прохожие,
зябко приподняв воротники пальто.
   Юлька тихо плакала, выбирая из кучи пожухлых
и уже рассыпающихся  листьев, мокрые, холодные,
но еще живые, целые листочки.
  Они были похожи на ее озябшие  ручонки:
тоже пять концов, как пять пальчиков,
красные, будто подмерзшие, с прозрачными 
желтоватыми прожилочками.
И я спросила удивленно:
"Что ты здесь делаешь?"
Тихо всхлипнув, Юлька объяснила,
что она спасает листопад.
Ведь еще совсем недавно листочки весело падали.
Желтые, золотые, красные, коричневые.
И ей хотелось собрать их вместе и поставить в воду,
чтоб из них выросли маленькие березки и клены.
Тогда весной у нее будет настоящий лес.
   Но  листопад закончился.
Деревья стояли грустные и бесцветные.
Листья на дорожках подсохли и рассыпались.
Теперь они шумно  шуршали под ногами прохожих.
И люди не знали, что, наступая на них,
они разрушают чудесные сказки
и разноцветные замки маленькой девочки.
4 Изглаживается память
Ирина Христюк
                ИЗГЛАЖИВАЕТСЯ ПАМЯТЬ

          Последние оторвавшиеся листья, похожие на маленьких птичек, медленно кружились в воздухе. Верхушки голых деревьев изредка качались, словно кивали им на прощание. Городской парк скучал без посетителей, спрятавшихся от осеннего холода в уютных домах, квартирах и кафе. Притихший, он не издавал ни звука, словно тут вовсе и не жили птички, белочки, ёжики, мыши. Не волновали его и детские голоса, как это бывало в тёплые и будние дни, когда дети толпами выбегали из школы, расположенной напротив, шли через парк, бурно обсуждая школьные новости и проделки.

          Только парочка старичков одиноко сидела на скамейке под старым, облетевшим клёном, тесно прижавшись друг к дружке, наслаждаясь холодным дыханием последних осенних дней, а главное – присутствием друг друга. Издали казалось, что  они сидели неподвижно и молчаливо. Только изредка мужчина брал руки женщины, согревал своим дыханием, заглядывая в её глаза, и нежно обнимал. На вид им было под семьдесят. Скромно одетые они производили приятное впечатление. На нём - чёрная кожаная куртка, синие джинсы и чёрные с белыми полосками кроссовки, на голове – шерстяная шапочка тёмного цвета. Она – в демисезонном пальто малинового цвета, чёрной вязаной шапке и чёрных сапожках. Они долго молчали, наблюдая, как налетевший ветерок ерошил мокрую от вчерашнего дождя листву, сдувая с ней последние капли осенних дождей.

          – А помнишь, как мы с детьми ходили сюда на детские сеансы? - взглядом указывая на бывший кинотеатр, ныне неизвестный долгострой, грустно спросил мужчина.

          – А потом мы шли вон туда, где сейчас пустует площадка, а раньше был тир, и ты учил их стрелять. И сколько радости было в их глазах, если удавалось выиграть какую-то игрушку!

          – А как они любили осенний парк! Помнишь, как осенью, после садика, а потом и после занятий в младших классах, мы часто приходили сюда? Вы читали стихи про осень, а потом все «шуршали листьями»: мы с тобой сгребали опавшие листья, а детки, громко смеясь и радуясь, падали в них, или просто бегали и своими маленькими ножками, словно нежный ветерок, шуршали покрывалами осенних листопадов, поднимая листья вверх?

          – Интересно, что и внукам это нравилось. Сколько раз, возвращаясь из школы или после занятий в кружках, они спрашивали: пойдём «шуршать листьями»?..

          Старики замолчали. Прожив вместе около полувека, каждый знал, о чём молчит другой, и какие мысли его гложут. Вот уже много лет, с приходом осени, не зависимо от погоды, они часто приходят в этот парк. И только они ведают, зачем  и почему…

          Уплыли годы, что вешние воды. Выросли дети, получили образование, женились. У каждого - семья, дети. В поисках хорошей работы уехали за границу: кто в дальнее зарубежье, кто – за океан. Забрали и внуков потом. Вроде бы на короткое время, получается навсегда. У каждого – свои заботы, хлопоты. Есть работа, жильё, достаток. Всё хорошо. Но внуки уже учатся на чужом языке, забывая родной, на котором красиво изъяснялись. Уже чтут традиции страны проживания, забывая свои. Учат историю чужой страны, не зная своей. Придерживаются чужой культуры, забывая про свою. А эту великую культуру целого народа, которую предки, как огонь, передавали из рук в руки, и которая дошла до потомков, просто так взять и загубить, превратить в пепел?! Эти мысли давно не давали покоя старикам. Вопросы, вопросы, вопросы... Без ответов.
      
           А тут ещё старший внук, в котором души не чаяли, учудил в последний приезд: не переживайте, если что случится или заболеете, есть специальные интернаты для стариков, там хорошо.
Как объяснить ему, что хорошо только там, где рядом родные и близкие?!

           Уезжая, у многих детей изглаживается память. Сначала звонят часто, грустят по дому, по родным. Потом начинают привыкать к новой жизни, и звонки становятся всё реже и реже, а потом и вовсе исчезают. Не находится ни в их доме, ни в их душах местечка для родителей.
 
            А старики с болью в сердце ждут. До последней минуты. До последнего вздоха. И, придумывая отговорки и разные истории, только чтобы оправдать своих чад, надеются, что те позвонят, ответят, навестят. Кто же боль эту выдумал? Кто же пытку такую придумал?
            
            Во время прогулок по осенним аллеям, наедине с природой, зачастую обостряются мысли о скоротечности жизни. За молодостью неизменно приходит болезненная и немощная старость, а за самой жизнью всегда стоит смерть. Ничто и никто не вечны на земле.
Только в зрелые годы человек начинает особенно обострённо чувствовать и понимать, насколько бесценна жизнь во всех её проявлениях. Это у молодых время тянется, а у стариков оно бежит. И что принесёт день завтрашний, никому не ведомо. Но очень важно, чтобы стариковское одиночество не было удушающим.
Пусть сбудется то, о чём молчит эта пара сиротливых и одиноких стариков…
5 Дворники осенние
Сергей Роледер
Ноябрьские листья прощались со своей короткой вечностью, исполняя пируэты в холодном утреннем тумане. За ними наблюдали два молодых человека. Они стояли посреди двора, возложив подбородки на торцы деревянных палок. Противоположные торцы утопали в искусно сплетенных венках из любовно подобранных Прохором Прокопьевичем молодых прутьев. Прутья гнулись от веса голов, нагруженных до отказа термехом и сопроматом.

Морозный ветер разгонял туман и менял траекторию полета листьев. Большинство из них теперь перелетали через забор и приземлялись во дворе. Молодым людями подобное поведение листвы совсем не нравилось. Еще большее раздражение вызывало то, что ветер вытягивал бумагу из мусорных баков. А та, и не думая сопротивляться, охотно поддавалась посягательствам наглого сквозняка и разлеталась с ним по темным углам, где за кустами смородины ночевал некрепкий осенний лед.

- Надо баки закрыть, - сказал тот, что покрупнее и не двинулся с места.

- Надо, - согласился другой в фуфайке на размер меньше.

- Ну, так пошли крышки найдем, - предложил большой, у которого в кармане лежал Студенческий билет на имя Вадима. Изначально в документе были прописаны также фамилия и отчество, но их смыло пивом при падении в кружку.

- Где мы их найдем? – возразил другой. Через много лет он заведет страницу на литературном сайте, хоть и останется скептиком, а пока что его звали Серегой. – Их Проша к себе в каморку занес, еще месяц назад, на ремонт.

- Вот блин! – сказал первый.

- Ну блин! – сказал второй.

Закурили по сигарете “Космос”.

- Договаривались же на работе “Приму” курить, - напомнил Сергей.

- В следующий раз, - согласился Вадим.

Из единственного подъезда трехэтажного желтого дома, ради которого и отгрохали этот двор с палисадниками, начал выбегать не работу молодняк. Этот молодняк был в два раза старше полупроснувшейся пары в фуфайках. Однако в сравнении с основным населением Дома ветеранов Орденоносной Конной дивизии, кутавшиеся в синтепон женщины выглядели пацанками.

Внучки Красных конников бросали косые взгляды на дымящихся студентов, и те принялись изображать активность. Вадим пытался прибить к земле шнырявшую по двору газетную страницу с жирным пятном на траурной статье по поводу кончины очередного генсека. А Серега успешно создавал облако пыли с помощью метлы и пробоины в старом асфальте.

Когда “молодухи” скрылись за железными воротами, работяги поплелись в сторону мусорников. Вадик сменил метлу на оружие, изобретенное местным завхозом, тоже участвовавшем в антиденикинской кампании. Прохор Прокопьевич приделал к ручке от лопаты три гвоздя, чтобы дворники могли накалывать застрявший в кустах мусор. Пока Вадя шорхался по кустам с трикольем, Серега раз за разом заметал полиэтиленовый пакет, рвавшийся от бака на волю. Когда девятая попытка закончилась неудачей, он снова оперся на орудие труда и бросил усталый взгляд на окно первого этажа. Из-за занавесок в цветочек выглядывал блаженный лик кавалеристской подруги с 60-летним стажем.

- Смотрит! – крикнул Сергей приятелю, который уже прервал охоту за мусором. Теперь, он с размаху вонзал копье в оттаявший чернозем, видимо решив продолжить прерванную в пятом классе игру в Чингачгука. Сигнал напарника заставил его в очередной раз отложить расправу с предателями-ирокезами. Вадим схватил скучавшую у забора совковую лопату и побежал рысцой по двору, изредка подбирая мусор и гораздо чаще вытирая несуществующий пот со лба. Серега на отставал от товарища в изображении “работы на износ”. Он даже расстегнул телогрейку, рискуя простудить застывший от долгой статики организм.

Через пять минут бабулька-божий одуванчик исчезла из щели в занавесках, чтобы появиться на пороге в темно-сером пуховом платке. Подгоняемая ветром, она прошелестела наискосок двора и объявилась на поле деятельности тружеников метлы и совка.

- Ой миленькие вы мои, мальчишечки, - запричитала она как всегда. – Так рано, а вы уже работаете. А вам ведь еще на занятия нужно, наверное. Вы идите, идите! Иван  Максимович молока принесет, мы с ним быстренько все уберем, а Проше расскажем, что вы приходили.

Старушка, едва достававшая увальням до пояса, решительно отобрала метлу у одного и лопату у другого. Оба изобразили крайнее смущение,

- Да, мы бы…, но как раз контрольная сегодня, - сказал один.

- …Лабораторная! – перебил второй. – К зачету допуск перед экзаменом.

- Ай-ай-яй, - запричитала бабуля, - Быстрей, ребятушки, быстрей идите, еще успеете позаниматься. Мы все, все сделаем, не волнуйтесь. А в субботу, мальчики, - она перешла на заговорщицкий шёпот, - Вы, вообще, не приходите. У нас чисто будет. Только вот если снег пойдет, тогда только, пожалуйста. Нам с Иваном Максимовичем не справиться.

- Конечно, конечно, - отвечали студенты с готовностью. – Если снег, мы как штыки…

Вадик с Серегой вышли на улицу и побрели мимо здания ипподрома.

- Похоже до зарплаты здесь можно не появляться, - сказал один.

- Лишь бы снег не повалил, - сказал второй.

- А может не пойти на первую пару? В общаге чайку попьем, потом поспим.

- А хрена там вообще сегодня делать? Одни лекции. Поспим да дернем в “Ракушку”, у меня еще таранка осталась.

Похожие на коконы свернутые листья сладко хрустели под четырьмя толстыми подошвами. Низовой ветер гнал по дороге сухую пыльную поземку.
6 Осенний триптих
Сергей Роледер
“Если она сорвется, то… развалит забор”. Вадим с точностью недавно вылупленного инженера оценил возможную траекторию падения ветки то ли ясеня, то ли вяза, скрипевшей на ветру, как палуба тонущего ‘Титаника’. Впрочем, этот забор и сам распадется не этой, так следующей зимой. Как собственно и стоящий за ним деревянный домик в прибалтийском стиле, мимо которого, по утверждению друга Сашки, прогуливались поэты и художники из школьной хрестоматии.

Сашка - правнук строителей этого когда-то модного коттеджа редко здесь бывал, и Вадим все утро бился как рыба об асфальт, пытаясь привести кухню со спальней в удобоваримый вид. К пополудню он расписался в полном отсутствии дара горничной в своем тощем багаже врожденных способностей и решил скоротать следующие два часа прогулкой по окрестностям.

Вадик купил сигарет в пристанционном магазине, который заменял поселку Парфенон с Синедрионом, и паб с рестораном. На выходе он благополучно миновал несколько групп местных жителей, горячо обсуждавших несвоевременную очистку сточных канав, и присел на скамейку в небольшом сквере. Осенний ветер пытался заштопать голубую дырку над головой изношенными лоскутами туч мышиного цвета. Напротив, в песочнице, играли двое детей.

Девочка набирала песок в синее ведерко. Мальчик тоже копал, но без особой цели. Разочаровавшись в том, что мокрый песок не разлетается по ветру, он подошел к подружке и стукнул ее пластмассовой лопаткой по голове. Девочка бросила на него взгляд полный удивления с жалостью и продолжила свою работу. Мальчик оглянулся на мамаш, занятых обменом новостями, и стукнул по радужной шапочке еще раз. Девочка задумалась и растянула губы. Хулиган ждал, когда она заплачет. Вместо этого кроха вдруг встала на ноги и обняла своего обидчика. Тот растерялся не на шутку, выронил лопатку и обвил ручонками еле достающую ему до пупка шею.

Вадим докурил сигарету и пошел по улице. Она, как и следовало, называлась Лесной. На углу с Озерной стоял пожилой мужчина с палочкой в руке и тревогой в глазах.

- Лина, ты не видела Анну Степановну?, – крикнул он копошившейся на крыльце соседке.

- Нет, не видела. А что случилось?

- Да ничего, просто пошла к ручью, как обычно, и до сих пор нет. Больше часа уже…

- Придет, куда она денется, не волнуйтесь, - успокоила соседка.

- У нее вчера сердце болело, просто.

Вадим шел дальше. Он кружил по улицам, словно лист осенний, обходил лужи, разглядывал резные наличники старых окон и краем глаза высматривал неизвестную ему Анну Степановну. Вскоре он устал и свернул к дому.

Стал накрапывать дождь. В переулке дорогу ему преградила черная собачка, видимо помесь какой-нибудь таксы и терьера. Она выскочила из дыры в заборе и предупреждающе зарычала на прохожего, так серьезно, что тот остановился. Нейтрализовав Вадима, собака залилась звонким лаем, иногда прерывая его рычанием. Лаяла она на ограду дома напротив, откуда вскоре появился пушистый дымчатый кот.
Дождавшись кота, песик сменил тон. Теперь он уже не лаял, а так, слегка тявкал, провожая блудного домочадца до той же дырки в заборе. Убедившись, что кот в безопасности, собака скосила глаз на застывшего пешехода и удалилась восвояси.

Вадик облокотился на забор своего временного пристанища, чтобы понаблюдать за скрипящей веткой. На душе было как-то неспокойно, и векторы падения с углами отражения не лезли в голову. Он достал телефон.

- Ну ты где?

- Еду. Села в электричку, все по расписанию. А ты где?

- Да так, за сигаретами ходил.

- А я сыра купила, который тебе понравился, помнишь? И котлет куриных нажарила, целую кастрюлю везу.

- Б-будем кушать три дня значит, хм. Еще новости имеются какие-нибудь, или…?

- Твои любимые одела, желтенькие.

- Совсем хорошо.

- У тебя голос какой-то странный. Что-нибудь случилось?

- Да нет, просто тут собаки, дети… Хочется, чтобы ты подольше осталась.

- Я же и так до понедельника.

- Совсем дольше…

- Ничего себе…

- Ладно, мне еще на крыльце разгрести, и ветка падает… До связи, ладно!


‘Точно забор развалит, если сорвется’.
7 Осень -это старость лета
Виктор Панько
ОСЕНЬ - ЭТО СТАРОСТЬ ЛЕТА
Сентябрь – моя самая любимая пора. Видимо, связано это  ещё и с тем, что у меня в сентябре день рождения, да ещё и у многих моих друзей и родственников. Именно в этом месяце у нас больше всего фруктов, ягод, винограда, арбузов, и начинают освобождаться от горькой зелёной кожуры орехи. Все сельские ребятишки, да и взрослые, ходят с руками, чёрными от этой ореховой кожуры, и она долго-долго не смывается. Кожура – зелёная, а от неё руки – чёрные. Говорят, что, если просушить эту кожуру, а потом хорошо её проварить и этой водой помыть голову, то укрепятся волосы, а заодно можно их покрасить в каштановый цвет, чтобы скрыть седину. Ну, это мне ни к чему.
В сентябре заполняется детскими голосами здание школы. Наш дом находится рядом с бывшей школой, и моё детство прошло в общении с множеством друзей. В мае обычно мы не могли дождаться летних каникул, а в августе – начала нового учебного года. Мы все, независимо от того, кто как учился, - стремились к знаниям, и даже самые дремучие троечники читали книги. Может, не по теме, но – читали. Тогда ещё не было телевидения, а, тем более, - компьютеров, и существовал дефицит информации. И поэтому к первому сентября какой-то магнит притягивал нас в школу…
А осень, как время года – очень противоречива. Красота бесподобная. Но – только до дождей и туманов, до слякоти и холодов.
Об осени я написал несколько стихотворений, и я хотел бы познакомить вас с одним из них:
ДОЖДЬ
Снова осень, мой друг, снова осень:
Всю неделю – вода да туман…
Ручейками с водою уносит
Нашей юности сладкий обман.
Зарядили дожди с полуночи,
Унося майский мед наших грез.
Что ж вы плачете, карие очи,
Довела и вас осень до слез?
За окном – под зонтами, в обнимку,
Двое весело мимо прошли,
И счастливую эту улыбку
От дождя они скрыть не смогли.
Зарядили дожди, ну и что же?
Брось печалиться, брось, старина!
Наше солнце покажется все же,
Ведь еще далеко не зима.
Посмотри вокруг? Сколько работы!
Не убрали еще виноград,
Кукуруза не сжата, заботы…
Неужели ты им уж не рад?
Загрустил… 
Да встряхнись, не печалься!
В доме сухо, тепло и светло…
И под звуки старинного вальса
От дождя запотело стекло…

А об осенних туманах можно узнать из украинских народных песен. Например:
Туман, туман по долині, тяжко жити в чужинині,
Тяжко жити-проживати, як той камінь підоймати.
Камінь здойму – відпочину, в чужинині  марно гину.
Бо чужина – не родина, плаче серце як дитина.
Плаче-плаче, має чого – нема правди не від кого…

Так вот и получается, что осень – не только старость лета, но и старость всего года. Как это ни печально осознавать.
8 Три дня из жизни Ивана Сергеевича
Людмила Май
Идея рассказа подсказана моей дочерью.


День первый.

Ширк-ширк, ширк-ширк...

Иван Сергеевич не забывал боковым зрением по привычке оценивать ситуацию во дворе. Сейчас сутулый мужик из второго подъезда выйдет, он всегда рано уходит... О! Точно, вышел! Хмуро на ходу закурил и направился к трамвайной остановке. Дворник уважал Сутулого, тот никогда смятые пачки под ноги не бросал.

Из пятого подъезда выскочил в спортивном костюме не старый еще мужик – как всегда, побежал трусцой к бульвару, вскинув обе руки над головой в приветствии. Иван Сергеевич в ответ махнул метлой. К Спортсмену он относился скорее снисходительно, с лёгкой иронией: – Ну, давай-давай, беги, веди свой здоровый образ жизни.

Теперь толстая бабенка из первого поведет ротвейлера выгуливать. Собака не доставляла дворнику дополнительных забот – волоча за собой упитанную хозяйку, ротвейлер всегда устремлялся к своим заветным местам в скверике за два дома отсюда. Ну, а это уже не его участок.

А там уж попрут... Мамаши сонных ребятишек в детские сады потащат, машины зафырчат и захлопают дверцами, ученики потянутся вереницей в сторону школы.

А вот и лохматая девица из второго. Эта – сразу за гаражи. Оттуда, как всегда, потянуло сигаретным дымом. Некурящий Иван Сергеевич не то чтобы осуждал Лохматую, но и не одобрял её действий – девица всегда втаптывала окурок так, что ему приходилось выковыривать из земли тоненький мундштук с губной помадой на кончике.

За два года работы дворником он узнал многих обитателей большого пятиэтажного дома. Он и сам жил здесь же, на втором этаже, и часто, сидя на кухне, продолжал из окна наблюдать за жизнью своего двора. Раньше-то, когда на заводе работал, никого из дома не знал, а сейчас – интересно...

Ширк-ширк, ширк-ширк... А что? Красота! Вместо утренней зарядки. И бегать попусту, как Спортсмен, не надо, и денежки какие-никакие к пенсии.

Продавщица из продуктового вышла с сыном-пэтэушником. Эти в его подъезде живут, в четвёртом.

– Сразу домой, понял меня?! – закричала вслед уходящему парню мамаша.
Сын даже не оглянулся, отправился в свое училище.

– Не-ет, не училище теперь, бери выше – колледж. – Иван Сергеевич ухмыльнулся: – Надо же – колледж! Сервиса и дизайна. На парикмахеров учат, на поваров тоже...

Он знал про этот колледж, потому что его внучка Ленка тоже училась там на дизайнера... этого... Ландшафтного!

– Придумают же, – дворник иронично улыбался, хотя внучкой гордился – она с детства картинки всякие рисовала, а бабка на ковёр над кроватью развешивала.

– Смотри у меня! – не унималась крикливая дамочка.

– Что ж ты орёшь-то так, – не выдержал Иван Сергеевич, – Все равно же не услышит, уши-то наушниками заткнуты.

Та только зыркнула раздражённо – не твоё, мол, дело.

А вот и главный недруг Ивана Сергеевича: из третьего подъезда вальяжно вышел молодой мужчина.

– Пик-пик! – отозвалась ярко-жёлтая иномарка на его небрежный жест.

Этот Гад – именно так обозначил для себя Иван Сергеевич ненавистного жильца – доставлял немало мелких неприятностей: то жвачку выплюнет, а она потом приклеится к его рабочим ботинкам, то карманы почистит и все ненужное на тротуар выкинет. Гад, одним словом.

Иван Сергеевич внимательно следил за его передвижением. Так и есть, опять скомканная бумажка полетела в кусты!

– Чтоб тебя... Самого чтоб так швырануло, – Иван Сергеевич проводил недобрым взглядом выезжающую со двора машину. – Ну что ж, мы люди не гордые – поднимем. Только кто же тебя, Гад, поднимет, когда швыранёт-то?

Было уже что-то около девяти, когда выскочили эти двое. Парень в очках стал нервно звонить по мобильному, а девушка, смеясь и дурачась, сунула ему в рот коричневый квадратик шоколадки.

– Опять проспали, – догадался Иван Сергеевич, – Такси вызывают.

Вот и такси подъехало, и парень уже открыл заднюю дверцу и протянул руку подружке, когда та побежала к стоявшей возле другого подъезда урне, чтобы выкинуть шуршащую обёртку.

– Молодёжь... Шоколадка, поди, вместо завтрака, – неодобрительно проворчал дворник. Однако поступок девчонки ему очень понравился.

Ширк-ширк, ширк-ширк...

Иван Сергеевич вдруг встревожился: – А где же Она? Неужели, не заметил, пропустил? Не может быть!

Он стал с недоумением посматривать на третий подъезд. Нет, не мог он пропустить.

Когда он её впервые увидел, то просто остолбенел: Она шла какой-то плавной походкой, не шла – плыла! Вся такая... Иван Сергеевич не мог тогда сразу понять, какая «такая». Это он потом уже разглядел: светлые волосы, распущенные по плечам, высокая, стройная, с легкой загадочной улыбкой, а глаза... Глаза лучатся каким-то неземным светом. Она вела за руку девочку в бантиках с точно такими же лучистыми глазами.

– Доброе утро! – пропела Она нежным голосом.

– Доброе утро! – так же нежно пропела девочка.

Иван Сергеевич аж зажмурился от такой красоты.

Они прошли, переговариваясь меж собой, словно два колокольчика, оставив шлейф утончённых духов. Он долго ловил этот почти неосязаемый аромат, и в душе его поселилось ощущение чего-то такого, давно забытого...

Они виделись теперь каждое утро, и Она неизменно приветливо улыбалась: – Доброе утро!

– Доброе утро! – колокольчиком вторила девочка.

Иван Сергеевич широко улыбался и кивал головой – мол, здравствуйте, здравствуйте, – и каждый раз на него накатывала теплая волна детской радости.

Сегодня ему не пришлось ощутить эту радость. Взволнованный неприятным событием, Иван Сергеевич, попивая дома чай, усмотрел в окне участковую врачиху из детской поликлиники. Он выбежал на балкон проследить. Точно! Зашла в третий подъезд! Ой, видать, дочка её заболела…

– Ну что ты скачешь! – заругалась жена, развешивая на балконе белье, – То в окно уткнётся, то скачет, как... – и, не найдя подходящего определения, как именно скачет Иван Сергеевич, раздражённо добавила: – Как, не знаю кто!

Иван Сергеевич промолчал. Он и сам не знал: чего это он? Мысли его упорно тянулись туда, к её улыбке и нежному голосу. Не то чтобы он влюбился, нет конечно. В его годы это непозволительная роскошь. Просто ему нравилось представлять, как Она, откинув золотистые локоны, читает вечерами книжку своей прелестной дочке, как трогательно ухаживает за ней, заболевшей, и грустит возле окна...

Иван Сергеевич сердито одёрнул неотвязные мысли и покосился на жену – не заподозрила бы чего. Тогда всё, кранты: обсмеёт, разобьет грубыми циничными словами всю его нежность.

Думая о незнакомке, он возвращался в свою молодость, когда ему тоже встретилась однажды девушка, как теперь ему казалось, – мечта всей его жизни. Такая же светловолосая, похожая на балерину...


День второй.

Следующий день не принёс Ивану Сергеевичу ничего нового. Всё те же листья, огрызки яблок, фантики, окурки…

Ширк-ширк... Спортсмен убежал, Лохматая шмыгнула за гаражи... Всё, как всегда. Ширк-ширк...

Разве ж только Колька наведался на дворовую помойку. Он давно знал этого ещё не старого бомжа, но уже с явными отпечатками жизненных обстоятельств на лице. Увидев копающуюся в мусорном контейнере фигуру, Иван Сергеевич вынес из подвала прибранную для такого случая кожаную куртку, брошенную кем-то на металлическое ограждение возле мусорки. Куртка была хорошая, с целёхонькой молнией, только сильно потёртая.

Колька обрадовано надел огромного размера кожанку поверх мятого пиджачка, заулыбался беззубым ртом: – Спасибо, Сергеич, а то холодновато становится.

– Носи, - хмуро ответил Иван Сергеевич, снова взявшись за метлу.

Этот Гад опять наподличал: уезжая, выкинул из салона пустую пластиковую бутылку. Тихо негодуя, дворник отнес её в контейнер.

Все дела на сегодня были сделаны, и он, тоскливо оглянувшись на третий подъезд, пошёл пить чай.


День третий.

С утра небо затянуло тучами, заморосил мелкий противный дождик. Иван Сергеевич только успевал сметать листья, а ветер всё приносил и приносил новые порции.

Сутулый заторопился к трамваю.

Спортсмен помчался на утреннюю пробежку, надев однако шапочку.

Ротвейлер, роняя слюни, нетерпеливо побежал в сквер.

В брезентовом плаще и резиновых сапогах по случаю дождя, Иван Сергеевич упорно боролся с листьями, ловко отправляя мокрые вороха в тележку.

Захлопали двери подъездов, запиликали домофоны, школьники понуро отправились за новыми знаниями, машины одна за другой выезжали со двора, прихватив своих заспанных хозяев.

Лохматая уже покурила.

Очкастый с Девушкой выпорхнули, прижавшись друг к другу под зонтом.

Неугомонная мамаша выкрикнула в сыновью спину напутственные слова.

Вот тут-то и открылась дверь третьего подъезда и появилась Она, раскрывая зонтик. Иван Сергеевич распрямился, подался вперёд с разлившейся улыбкой, предвкушая...

– Пик-пик! – встрепенулась жёлтая иномарка.

Этот Гад, вышедший следом, подхватил беленькую девочку, понёс к машине. Старательно перепрыгивая через лужи чудесными ножками, Она заторопилась вслед.

– Папа! Папа! – смеясь и повизгивая, заливалась девочка.

Не может быть! Этого просто не могло быть! Дворник застыл на месте, раскрыв рот от неожиданности, всё ещё не веря своим глазам.

Машина плавно выехала со двора. Девочка с заднего сиденья помахала рукой. Ему?

Иван Сергеевич ошеломлённо опустился на скамейку. В душе поднималась отчаянная обида, заполняя все её уголки липкой горечью. Огромное чувство потери и несправедливости обрушилось на него, вдавило в скамейку, не давая опомниться и осознать до конца...

– Так, значит... Вот оно как... Поня-ятно... – пробормотал наконец Иван Сергеевич. Он вспомнил вдруг, что и этот... со своей ядовитой машиной появился во дворе не так давно.

– Поня-ятно... – растерянно тянул дворник, хотя ничего понятно ему не было.

Он долго ещё сидел, не шелохнувшись и не замечая, что накрапывающий с утра дождик постепенно вырос в настоящий ливень, и вода, ручьями стекая с капюшона, давно уже превратила лежащие на коленях верхонки в две мокрые тряпки.
9 Благодарю за каждую минуту
Евгения Козачок
Михаил задыхался от песка, который сыпался на голову, плечи, проникал в глаза, уши, не давал дышать. Воздуха в яме становилось всё меньше и меньше, а песок всё сыпался и сыпался…

Он изо всех сил, пытается выбраться из-под песка, чтобы помочь Люсе. Не видит где она, но знает, что дорогой ему человек тоже в беде и ему невыносимо тяжело. Только необходимо определить в какой стороне этой глубокой ямы находится жена.

- Сейчас, любимая, я освобожусь, найду и спасу тебя...

Михаил изо всех сил оттолкнулся от дна ямы, освободил голову от сыпучего песка. Глубоко вдохнул и… проснулся.

Сердце колотилось так, как будто пыталось вырваться из груди. Несколько минут лежал неподвижно, ожидая, когда оно немного успокоится. Потом поднялся, выпил корвалмент и снова лёг.

Он мог и не смотреть на будильник, так как уже два месяца, в три часа ночи его будит один и тот же сон – глубокая яма, песок, засыпающий его и Люсю. Чувствовал, что жена там, но ни разу её не видел. Сам как-то выбирался из этой ямы, стоял на её краю, и было такое ощущение, что он находится в двух местах одновременно – в яме  и около неё. Тела своего не ощущал, но видел всё вокруг, думал, и страдал от того, что не получается помочь любимому человеку. От этого горше всего на душе и во сне, и в бодрствовании.

Михаил понимал, что такие сны ничего хорошего не предвещают.
Все его старания, врачей и детей продлить жизнь Люси, не принесли ей облегчения. Изменялась с каждым днём. Угасала.

Дети приходили к маме после работы и в выходные. А Михаил был около жены все время, отведённое для посетителей. Упросил врачей быть с ней рядом до десяти часов ночи. Да он готов был  ни  на минуту не отходить от  Люси.  Ему не хватало её улыбки, ласкового голоса, нежного взгляда, рук…
Без неё дом опустел, листочки у цветов поникли, несмотря на то, что он за ними ухаживает так же, как и Люся. Но им, как и Михаилу нужна только она – жена, хозяйка - добрая, внимательная, терпеливая и очень серьёзная, во всех отношениях. Благодаря любимой у него изменилось мировоззрение на многие жизненные события.

И сейчас, в очень сложный для жены и семьи период, он рядом с ней улыбается, шутит, рассказывает анекдоты и смешные случаи из своей жизни и многочисленных родственников, живущих в Одессе. Михаил одессит, а Люся училась в их городе. Познакомились на одном из студенческих вечеров, который не интересовал ни Михаила, ни Люсю. Благодаря друзьям и подругам, чуть ли не силой потащивших их с собой, этот вечер для них стал судьбоносным. Так получилось, что с первого танца они были вместе весь вечер, а потом и всю жизнь.Те осенние дни, наполненные нежными чувствами и буйством красок опадавших листьев ему никогда не забыть! Каждая осень - это период воспоминаний.

Всё было на их жизненном пути и счастье, и горе. Дочь и сына вырастили. Пять внуков  радуют бабушку и дедушку своими успехами в учёбе и работе. Достойно живут. Счастье, когда все живы, здоровы и рядышком находятся.

Одно гложет Михаила – его давнишняя вина перед Люсей. Однажды не смог устоять перед чарами и усиленным вниманием соседки по дому. Два месяца бегал к ней, как молодой влюблённый. Думал, что никто не узнает о его тайне. Но жена, как призналась позже, сразу почувствовала в нем произошедшие изменения. И был в шоке, когда она назвала дату его падения. Ни плакала, ни кричала, ни упрекала в неверности, а спокойно сказала:

-Миша, я могу тебя понять. Мне жаль, если я оказалась для тебя не тем человеком, с которым ты должен бы счастливо прожить свою жизнь. Да и ты меня разочаровал неискренностью и тайной любовью. Конечно, долгие годы совместной жизни не все мужчины выдерживают. И ты, как оказалось, не исключение из правил. Но подумай о детях. Им будет стыдно за твой поступок. Они нас не поймут. И это может отрицательно повлиять на отношение детей к нам. Мне неприятно видеть и осознавать то, что ты меня не любишь, изворачиваешься и врёшь, что задерживаешься на работе, а сам приносишь в дом шлейф чужих духов. Витаешь в облаках, безучастен ко всему, что происходит в семье. Скоро это заметят и дети. Так что решай – или ты остаёшься в семье, или уходишь от нас навсегда. Третьего не дано. Я не намерена жить с человеком, имеющим любовницу.

Господи! Как же ему было стыдно перед Люсей! Стоял перед ней, как побитая собака и скулил о человеческой слабости, винил чёрта, который его попутал, но только не себя.
А Люся, его мудрая и гордая Люся, ни слова больше не сказала. Повернулась, к «скулящему» спиной, и ушла на кухню.
Её презрение и уход – как ушат холодной воды  смыл с одурманенной головы «любовь» и  пелену с  глаз. Начал осознавать своё низкое, недостойное падение.

- Что же я натворил, пустая башка, - думал Михаил, мечась по комнате, как угорелый. Я же любил и люблю Люсю.

Куда и девались «пылкие чувства». Словно пылинки, унеслись ветром, не оставив и следа.

Прожита с Люсей счастливая, спокойная, долгая жизнь. Надеялся и верил, что и  жена чувствует то же самое и смогла простить ему «слабость».  Или так же как и он не простил себе те два месяца, из которых вырваны: часы, минуты, секунды, проведённые без Люси. Самого дорого человека, ради которого он пытается сделать всё возможное и невозможное…

… По ночам он плачет или видит этот ужасный, ранящий душу сон. А днём идёт в больницу и рассказывает Люсе её любимые одесские анекдоты и приколы, чтобы хоть как-то отвлечь её от боли. Смеются оба… а у него сердце кровью обливается от жалости  к дорогому человеку.

Если правда, что смех продлевает жизнь, то он готов сутками рассказывать любимой тысяча весёлых историй, чтобы жизнь Люси  не угасала – секунду, минуту, часы, дни, годы…

- Боже, шептал Михаил, - я благодарю тебя за каждую минуту, прожитую с Люсей, за каждый миг счастья и любви, подаренной мне этой женщиной. Подари же и ей возможность быть счастливой и улыбающейся  - каждую минуту жизни!..
10 Задумчиво-прекрасная осень
Николь Павлова
  Вот и наступила ещё одна осень. Жёлто-оранжевые кроны задумчиво шелестят в старых парках, календарь упрямо  теряет дни, как  деревья когда-то зелёные листья… Секунды тают, превращаясь в капли дождя, и я ловлю их прямо в ладони, также как моё влюблённое сердце ловит твои ноты и слова… В шёпоте ветра, где-то далеко-далеко, звучат растревоженные вдохновением струны… И мечта расправляет свои крылья, смеясь и играя в лучах осеннего солнца, беспечно порхает, словно самый добрый предрассветный сон, переполненный счастьем и любовью…
  Да, я знаю, что мы никогда не будем вместе, но эта любовь продолжает вдохновлять меня. Возможно, однажды мы всё-таки встретимся и улыбнёмся друг другу в новой задумчиво-прекрасной осени…
11 Осень
Николь Павлова
   Осень. Чашка с горячим чаем привычно согревает пальцы. Воздух наполнен приятным ароматом корицы и лимона. Плечи укутаны в любимый клетчатый плед. А за окном капли дождя радостно мерцают в робких лучах осеннего солнца, создавая невесомое ощущение сказки или забытого прекрасного сна…
   Эта осень так похожа на ту, давно минувшую, но переполненную мечтами и беззаботным счастьем… На лице снова сияет улыбка. Но и её едва–едва, можно сказать, мимоходом, коснулась печаль… Светлая печаль… Время всегда спешит вперёд, оставляя лишь сны и воспоминания, бережно хранящие мои мечты и окрыляющую, пусть и безответную, любовь… Мысли о ней всегда согревают меня, а сердце, как и прежде, повторяет твоё имя...
   Рояль спокойно спит, а на его клавишах «играют» отблески янтарного утреннего света. Струны гитары, немного устав, листают утренние сны, наполняясь вдохновением и новыми песнями... Соловьиная трель свирели смолкла, недолго задремав в ожидании новых мелодий...
  Крылья моих слов и нот задумались – ветер листает распахнутую тетрадь, а шторы нашёптывают добрые истории... Я продолжаю улыбаться, рисуя кистью фантазий на холсте воображения новую песню... И снова о тебе. Как всегда ты о ней ничего не узнаешь... А может и узнаешь… когда-нибудь...
   Осень. На письменном столе стоит твоя фотография: всё те же глаза, всё та же улыбка... Комнату наполняет твой голос – жаль, что это только запись песни... На мгновение я ощущаю, что ты как будто бы здесь, рядом со мной, но иллюзия быстро исчезает, словно предрассветная дымка полусна, и я снова стою одна у приоткрытого окна, но в сердце поёт прекрасное чувство, наполняющие счастьем и вдохновением мои дни...
   Тетрадь наполнена новыми стихами и рифмами, а музыкальными инструменты радостно просыпаются... А за окном изящно вальсирую осенние листья, капли прошедшего дождя сверкают в солнечных лучах на оконных стёклах, траве и ветвях деревьев...
   За твоим окном сейчас тоже осень. И ты улыбаешься, записывая в тетрадь новую песню, которая уже звучит в пульсе, словно звучание крыльев, расправленных в полёте и ладонях попутного ветра. Как и я.
12 Осенние встречи
Людмила Колбасова
Ласковый сентябрь баловал природу необычно долгим тёплым бабьим летом. Летала паутина, золотясь в лучах ещё тёплого солнца, пьяняще пахло пряной листвой неотвратимой осени.
Узкая аллея в парке пряталась в тени густых развесистых клёнов с разноцветными резными листьями, которые в бликах солнца загорались золотым и медным цветом.

Она шла неторопливо, то и дело наклоняясь, чтобы поднять чистый неповреждённый листик, и объёмный букет из царственно красивых листьев с трудом помещался в её кулачке.
Он шёл торопливо и, казалось, совсем не замечал сказочной красоты багряно-золотой кленовой аллеи. Но, увидев тоненькую улыбающуюся девушку с распущенными волосами рыже-осеннего цвета с огромным разноцветным букетом, остановился очарованный и неожиданно засмеялся. В порыве восхищения протянул вперёд руки, как бы порываясь обнять это рыжеволосое чудо в кленовых листьях, но вовремя остановился и представился, протянув руку:
- Игорь.
- Ляля, - она засмеялась, - Елизавета, - и протянула свою маленькую узкую ладошку.
И они, остановившись, с нескрываемым интересом смотрели друг на друга, продолжая держаться за руки и радостно улыбаясь.
- Меня через месяц в армию забирают, - зачем-то сказал Игорь и серьезно посмотрел на девушку.
- Целый месяц, ещё целый месяц, - Ляля подбросила вверх собранные листья, весело засмеялась и решительно взяла его под руку.

И они долго бродили по аллеям парка, болтали, перебивая друг друга, обо всём и ни о чём, как это случается только у молодых, и уже через несколько часов им казалось, что знакомы они давным-давно. С ним было спокойно, надежно и не скучно. И Ляля глубоко утонула в его тёмных бездонных глазах, сердечко её подпрыгивало от каждого его лёгкого прикосновения.

Как мы распознаем, что этот человек твой, а этот – нет? Говорят, что на животном уровне чувствуем запах своего человека – верится и не верится, оставим это учёным. От Игоря пахло одеколоном «Саша» и никаких других запахов она не ощущала, но каждая клеточка принимала его, понимала и не хотела отпускать.
Долго прощались у Лялиного подъезда, и загоревшаяся искра любви грела их в вечерний осенний холод.

- Мама, я познакомилась с таким парнем! - летала Ляля по комнате.
- Влюбилась, - улыбнулась мама и с беспокойством посмотрела на дочь, - кто же он такой?
- Он чудесный! – Ляля, переодеваясь, продолжала кружиться, но, встретив встревоженный и неодобрительный взгляд мамы, подсознательно решила скрыть свои зарождающиеся чувства и предстоящий день рождения Игоря.
«Не буди лихо, пока тихо», - подумала и ловко перевела разговор.

И вот наступил долгожданный день рождения.
Она с утра долго примеряла свои многочисленные наряды. Не хотелось выглядеть слишком роскошной, но в то же время мечтала быть лучше всех.
Елизавета была единственным поздним ребёнком в обеспеченной семье, поэтому была избалована и росла в любви и ласке. Её жизнь до настоящего времени напоминала беззаботное порхание бабочки у сладкого цветка, и казалось, что так будет вечно. В подарок она выбрала пятитомник любимого Есенина, что стоял в библиотеке отца, одновременно служившая ему кабинетом.

Отец Ляли занимал высокий пост во внешторге, прокручивал какие-то махинации, о которых знала верная жена, но которые скрывали от дочери. Дом был, как говорят, полная чаша. Лялины наряды не помещались в шкафу, и, стоило ей чего-то захотеть, это сразу у неё появлялось. Семья не видела пустых прилавков, огромных очередей – они жили как будто в ином измерении. Общались в кругу себе подобных, в дом посторонних не пускали и берегли свою красавицу-дочь для брака с человеком только «своего круга».

Вот и пришлось влюблённой девушке скрывать и обманывать. Запреты, как известно, всегда ведут ко лжи, и Ляля не стала исключением.
- Мама, я сегодня задержусь. У девушки из нашей группы день рождения. Я взяла в подарок Есенина, - говорила спокойно, прямо глядя в глаза матери.
Возможно, подобная ложь спустя некоторое время не прошла бы, но мама ещё не успела навести справки о тех, с кем училась её дочь на первом курсе филологического факультета университета.

Аудитории, лекции, новое окружение её сегодня не интересовали. Она ничего не слышала и ничего не видела. С замиранием сердца представляла, как после четвертой пары её встретит Игорь.
Увидела его сразу и некоторое время любовалась его стройной и мускулистой, как у гимнаста, фигурой. Тихонько подошла сзади и закрыла ладошками ему глаза. Он накрыл её руки своими крепкими тёплыми ладонями, и сердце у Ляли застучало, упало в живот и запорхало в нём, как мотылек. Она зажмурилась, Игорь рассмеялся.
- А почему ты смеешься?
- Мне с тобой хорошо, и хочется смеяться, - весело ответил Игорь, подхватил Лялю под мышки, высоко поднял и, глядя на неё снизу-вверх, серьёзно проговорил: - и зачем я тебя встретил сейчас?
- Так это же хорошо, - смеялась и весело отвечала девушка.
- Ничего хорошего, - парень поставил Лялю на землю, – мне служить два года.
- А я буду ждать, - тихо и серьёзно она ответила.
Игорь внимательно на неё посмотрел, вздохнул и щёлкнул пальцем по носу.
Они снова засмеялись, но уже как-то невесело.

2.
Игорь жил вдвоем с мамой в скромно обставленной двухкомнатной квартире. Длинный стол занимал всю комнату и был заставлен всевозможными салатами и соленьями. Мама – очень молодая по сравнению с мамой Ляли, весело хлопотала на кухне и на предложение девушки помочь – отказалась, чему Ляля несказанно обрадовалась – делать-то она ничего не умела. Дома с делами управлялась приходящая домработница, она же и готовила.
- Наработаешься ещё, - смерив оценивающим взглядом девушку, добавила: - Идите котят посмотрите.
- Котят? - удивилась Ляля.
В маленькой комнате стояла большая картонная коробка, и в ней вальяжно-грациозно лежала пушистая белая кошка. Вокруг неё спали, ползали, а самые шустрые пытались выбраться из коробки, чёрно-белые пушистые котики.
- Можно? - затаив дыхание от восхищения, девушка присела и потянулась к забавным малышам.
Она, как маленький ребёнок, тискала эти мохнато-шелковистые чудные комочки, целовала, прижимала к себе. Игорь смеялся, заглядывала мама и тоже смеялась, умиляясь искреннему детскому выражению восхищения. Ляля попискивала вместе с котятами, передразнивая их, взвизгивала, когда они выпускали коготочки. Она брала на руки то одного котёнка, то другого, то двоих сразу, прижимала к груди, приговаривая: «Какие хорошенькие!» Закрывала глаза и блаженно улыбалась.
Кошка внимательно следила за ней и нервно перебрасывала хвост с одной стороны на другую, выражая крайнее недовольство.
- Ты что, котят никогда не видела? - удивился Игорь.
- Нет ...

Стали собираться гости. Первыми пришли родственники, потом подтянулись друзья с девушками и без. Стало шумно, и Ляля почувствовала себя неуютно.
«Как-то все некультурно», - с тоской думала она.
Но стоило ей взглянуть на Игоря, как все страхи исчезали, и она опять растворялась в любви.
Игорь тоже не сводил с неё грустных глаз. Всеми силами он сопротивлялся охватившему его чувству, только бы не влюбиться –ведь ещё служить два года.
И мама, переживая, следила за молодыми и грустно вздыхала: «Ой, как же не вовремя пришла к ним любовь!»
А разве любовь спрашивает разрешения прийти? Двое встречаются, и вдруг совсем неожиданно, как будто по велению свыше, начинают биться сердца в унисон, и каждый принимает всё без остатка в сердце и душу, и уже не помнит жизни до – без взгляда, вздоха, слова любимого, без тепла, запаха, объятия и ласки.

За столом произносили тосты, что-то вспоминали, смеялись. Игорь взял гитару, и они ещё долго пели.
- Давай сбежим, - вдруг предложила Ляля.
- Давай, - неожиданно согласился Игорь, - только я хочу сделать тебе подарок.
- Какой? – кокетливо спросила немного опьяневшая от шампанского девушка и вдруг подумала: «Что бы сейчас сказала мама, увидев меня?» И вновь засмеялась.

Они еще долго гуляли по ночному городу. Так же долго стояли у подъезда и целовались. Котёнок – подарок Игоря – спал во внутреннем кармане его широкой куртки. От счастья кружилась голова, и расстаться не было сил.
- Мне пора, - в который раз говорила она тихо, и он снова и снова неловко прижимал её к себе, боясь потревожить мирно спящего котёнка.

3.
Ляля тихо открыла дверь. В коридоре, в ночном пеньюаре и бигуди, скрестив руки на груди, возвышаясь, как памятник, стояла мать, а чуть в стороне, с недовольно-обреченным видом в мятой полосатой пижаме, широко зевая, пытался удержать равновесие на ходу засыпающий отец.

- Ну! - гневно начала мама и угрожающе упёрлась кулаками в пышные бока.
И тут Ляля, продолжая радостно улыбаться, опустила на пол дрожащего от страха маленького котёночка – беленького с тёмными пятнышками на ушках, лапках и хвосте.
- Это что – котёнок? - мама потеряла самообладание и сорвалась на визг, - выброси немедленно! Убери эту гадость!
- Нет, - твердо и решительно ответила Ляля и топнула ножкой, - это не гадость, это - подарок, и он будет жить со мной.
Девушка на всякий случай взяла котика на руки.

Разразился мощный скандал. Мама уже была уверена, что Лялю соблазнил какой-то проходимец, а ещё что скоро все они вымрут от болезни, которую принес в дом этот страшный зверь! Этот хищник поцарапает полированную мебель из карельской березы, порвет итальянские шторы, что с таким трудом доставал отец, а его ожидает разрыв сердца из-за позора дочери. Отец же, улыбаясь, нежно взял котёнка и понёс его на кухню кормить.

Кричала мама, кричала Ляля, грустно вздыхал отец и с удовольствием поил пушистого малыша молоком.
- Котёнок будет жить здесь, или я уйду из дома, - стояла на своём Ляля.
Мама, никак не ожидавшая от послушной и покладистой дочери такого сопротивления, отступила. Но страх беды поселился в её сердце.

Над строптивой дочкой решили установить контроль. Тревога поселилась в доме, где отныне беспокойно пахло валерианой, корвалолом и другими лекарствами, а шумные вздохи и шарканье ног по квартире бессонными ночами панику только усиливали.

Утром в институт Лялю отвозил личный водитель отца. После занятий на лестнице у входа её ждала мама, надев суровый недовольный вид.
Свобода, не начавшись, закончилась.
- Чую беду, сердцем чую, - плакала Лялина мама мужу, - мое сердце не обманешь. Быть беде.
- Не накликай, - волновался отец, но не из-за дочки.

Как известно, сердце женщины не обманешь. Каким уж чувством – седьмым или десятым, но беду она чувствовала правильно. Только пришла беда откуда не ждали.

Так долго выстраиваемый мир отношений в торговой отрасли стал разваливаться. Кто-то, более сильный, начал ломать устоявшиеся правила игры, вытесняя постаревшего отца Ляли из системы внешней торговли. И не просто вытесняя, а подводя под статью. И статью тяжкую.

В силу чего контроль над Лялей ослабили, и она сразу поехала к Игорю. Много дней он встречал её после лекций, но она проходила мимо под руку с мамой, лишь изредка кидая на него мимолетные взгляды, полные любви и отчаяния. Но мужчины не читают между строк – что бы любимая ни пыталась сказать взглядом. Она прошла мимо, и это было главное.

- Только бы не забрали, только бы не уехал, - твердила девушка и сжимала кулачки на удачу.
Дверь никто не открыл. Она устало опустилась на скамейку у подъезда и по-детски расплакалась.
Погода портилась, стал моросить дождь, стемнело.
Игорь не появился.

Обречённо, в полном отчаянии, Ляля брела домой. Это было её первое горе. Это была её первая любовь.
Первая любовь в этом возрасте завершает период взросления и, как правило, оставляет чистые воспоминания, либо неизбывное горе – шрам в душе на всю жизнь. Всплеск гормонов и накал страстей, чувство обволакивающего воздушного счастья возносят влюбленных на самую вершину блаженства, которую лучше оставить непокорённой и нежно с удовольствием перебирать в памяти приятные эмоции, нежели свалиться с вершины кубарем, переломав все кости, и зализывать раны всю оставшуюся жизнь.

Ляля не вошла, она ввалилась в квартиру и дала волю слезам, тонко по-бабьи подвывая.
Пережившим нечто подобное эти страдания кажутся смешными, а переживающие чувствуют, что весь мир обрушился на них.
- Господи, что с тобой? - мать упала перед дочкой на колени.
- Он уехал, - рыдала девушка. - Он уехал!
И вдруг она увидела собранные сумки, баулы и чемоданы. В квартире всё было перевёрнуто вверх дном.
- Кто-то уезжает? – всхлипывая, спросила она.
- Ты с бабушкой.
- Я с бабушкой? - глухо переспросила она. - Где Мурка?
- Выкинула, - сказала, как отрезала, мать, - не до неё сейчас.

Полными слёз глазами девушка смотрела на постаревших испуганных и суетливых родителей и жалость к ним, любовь и одновременно какая-то ненависть за то, что именно они лишили её счастья первой любви, смешались и выплеснулись злыми обличающими словами, переходящими в крик обвинения.
Высказав всю свою созревшую боль любви и страх неизвестного будущего их жизни, обвиняя и мать, и отца в ненасытности, она, громко хлопнув дверью, выбежала на улицу.
Котёнка она нашла на первом этаже под батареей. Его действительно выбросили за порог подъезда, но с кем-то входящим он прошмыгнул обратно и сидел теперь, трясясь от страха голода и холода.
- Родная моя, Мурочка, - Ляля прижимала кошечку к груди, и она от счастья урчала, пытаясь лизнуть хозяйку в лицо и упираясь лапками в её грудь от удовольствия, а девушка чувствовала в ней частичку Игоря, и ей становилось спокойней.
Домой она не пошла. С котёнком за пазухой, опять поехала к Игорю.

Зачем? Да потому, что влюблённое сердце созрело довериться мужчине. Родители, которые были оплотом крепости её жизни, отошли на второй план, освободив место создаваемой новой жизни, имеющей обыкновение виться нескончаемой спиралью.
Было очень поздно, когда она, волнуясь, осторожно нажала на кнопку звонка. Дверь открыл Игорь.
Ляля долго, перескакивая с одного на другое, рассказывала и про возможный арест отца и про то, что завтра она уезжает с бабушкой в город N, о выброшенном котёнке. И о том, как она весь вечер ждала Игоря у дома.
- Мама знает, что ты у меня? - взволновано спросил Игорь.
- Нет, она о тебе ничего не знает.
- Ты обсохнешь, попьешь чаю и поедешь домой. Я отвезу тебя.
- Нет, я останусь с тобой.
Они сидела на кухне и пили чай. Ляля была одета в мягкой байковый халат мамы Игоря, а её промокшие вещи сушились на веревках в кухне. Игорь рассказывал о себе.
Он мечтал быть то философом, то музыкантом и, не найдя себя, решил отдать долг Родине. Рассказывал, что давно живёт вдвоём с матерью, о гибели отца - военного лётчика, могила которого осталась далеко в закрытом военном гарнизоне.
Ляля видела, что, если по годам они и ровесники, то по опыту жизни Игорь был старше, умнее и рассудительнее неё. С ним было надёжно и спокойно.

Они опять целовались, и безрассудство молодости, и первая влюблённость, и жар в крови играющих гормонов, привели их к апогею любви. Взрыв эмоций, огонь желания и наслаждения...
Ляля лежала с закрытыми глазами, медленно и нехотя возвращаясь в реальный мир, Игорь вопросительно и грустно смотрел на неё.

* * *
Праздник закончился. Пора возвращаться домой.
Они клялись в вечной любви и вечной верности. Ничего нового нет на земле. Но для них все было впервые:
- Я тебя буду ждать!
- Я тебя никогда не забуду!

4.
Вагон мерно покачивался, и Ляля, лёжа на полке, как в детстве, твердила под стук колёс: «Чух-чух, чух-чух», и постукивала в такт ступнями. В купе было жарко, но окно не открывали из-за бабушки, которая боялась простуды, а дверь в коридор - в целях безопасности. В чемоданах и коробках, для виду небрежно перевязанных, а на самом деле запакованных как швейцарские сейфы, перевозили, опасаясь конфискации, наиболее ценные вещи. Меха, старинные иконы в серебряных окладах, антикварные гравюры и акварели. И много других ценных вещей, в которые вкладывались лишние деньги семьи. Золотые изделия с драгоценными камнями зашили в пояс бабушкиного жилета. Бабушке, которой в этом году исполнялось семьдесят пять лет, вся суета и волнения напоминали повторение чего-то, уже происходившего с ней в этой жизни. Она терялась, от волнения забывала, куда и зачем они едут, и почему нельзя снять жилетку, в которой ей так жарко! Потом память к ней возвращалась, и она начинала плакать, по-старушечьи сморкаясь и причитая. Купе было оплачено полностью, и им предстояло еще долго трястись в поезде и слушать стук колес «чух-чух, чух-чух...». И только Мурке было не жарко. Свернувшись комочком под боком у хозяйки, она крепко спала, подергивая во сне лапками.

Из динамика звучала популярная песенка Олега Митяева «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». А Ляля слышала Игоря – его тихий густой бархатный обволакивающий голос. Эту песню он пел, аккомпанируя себе на гитаре, в свой день рождения:
« …И все же с болью в горле мы тех сегодня вспомним,
Чьи имена как раны на сердце запеклись.
Мечтами их и песнями мы каждый вдох наполним…»
Ляля вспоминала и считала два года в месяцах, затем в днях, часах, минутах… Сбивалась и опять считала. И верила, что когда-нибудь они обязательно встретятся.
Через двое суток их встречал на вокзале какой-то внучатый племянник бабушки.

* * *
И так же через двое суток Игорь в старой одежде, как все призывники того времени, ждал распределения на сборном пункте.
Ляля вспоминалась сном, сказкой, видением.

* * *
Приближалась весна, но в N еще хозяйничала зима – здесь она была снежной, морозной и долгой.
Ляля медленно, переваливаясь уточкой, шла из института по утоптанной тропинке к бабушкиному дому. Чем ближе подходила, тем сильнее билось её сердце, и она пыталась разглядеть в дырочках почтового ящика долгожданное письмо.
Но его не было. Не знала Ляля, что предприимчивая бабушка тихо выбрасывала первые весточки молодого солдата, считая его предвестником всех бед в семье и невольным символом развала, налаженного годами быта. А потом писем не стало.
Не знала девушка, что поехал молодой боец служить в Туркестанский военный округ, а затем в 40-ю общевойсковую армию, которую в прессе и народе называли не иначе, как «Ограниченный контингент советских войск в Афганистане». И писали газеты, что «Ограниченный контингент» помогает местным афганским дехканам строить водопроводы и дороги, и не знали тогда обыватели, что это была полномасштабная многолетняя жестокая война среди гор в тяжёлых условиях чужой земли.
Не знал и Игорь, что носит Ляля под сердцем плод их одной ночи первой любви.
Отец Ляли был арестован, но так и не дожил до суда. Конфискации, которой так боялись, не стряслось.

Похоронив мужа, Лялина мама приехала в N от позора и одиночества, а также помогать дочке растить внука и присматривать за престарелой матерью.

Игорёк рос смешливым, озорным мальчуганом, заласканным бабушками и страстно любящей юной мамой. Ляля одаривала сына всей своей нерастраченной любовью большого любящего сердца. Всему вопреки она продолжала ждать Игоря, продолжала любить и верить.

5.
Говорят, что время – величина постоянная. Может быть, как физическое явление в какой-нибудь точной науке, например метрологии, оно и является постоянной величиной, а в человеческой жизни оно всегда разное. Одно в юности и совсем другое в зрелом возрасте; оно разное в разных состояниях. Оно имеет свойство останавливаться в горе и ожидании, и бежать неумолимо быстрее с каждым нашим прожитым годом.

Так и у Ляли. В трудах и заботах незаметно и всё быстрее пролетали лучшие молодые годы. Ушла в мир иной бабушка. Обнимала она Игорька, смотрела в его большие глубокие, как тёмные озера, глаза, и слёзы застывали в её душе и рвали сердце. Вершила она судьбу своей единственной внучки – чистой восторженной девочки – и осиротила ребёнка. Прижимала правнука к груди и шептала: «Прости».

А Ляля верила. Верила и бессонными ночами представляла их встречу. Ворошила короткую историю их зародившейся любви, искорка которой разгорелась в разлуке и вспыхнула ярким пламенем настоящей любви в её чистом верном сердце.
В родной город решили не возвращаться. Обычно мама ездила на могилу отца, смотреть квартиру, а тут она занемогла и поехала Ляля.

Заканчивался сентябрь. Теплый, пряный. Светило солнце, и летала золотистая паутинка. Кружась, медленно осыпались листья, играя красками и мозаикой форм. Ляля сидела на скамейке около подъезда, в котором жил Игорь, а переступить порог не могла. Страх неизвестности сковал и мысли, и тело. Она не могла уйти, и не могла заставить себя позвонить в дверь. Из подъезда вышел старик погреться последним солнечным теплом и сел рядом, развернув газету.
Собравшись с духом, выдохнув, Ляля спросила про Игоря.
- Помню, как же такое забыть ... Погиб парень в Афганскую, - сказал он, но, увидев расширенные Лялины глаза и немой крик из закрытого ладошкой рта, быстро поправился, - то говорили погиб, а то пропал без вести. Могилы его нет. Матушка все ездила, искала. Ты сходи в военкомат, там все тебе скажут. …
- А матушка его?
Старик пожал плечами:
- Съехала, говорят, а куда – не знаю. Ты в военкомат иди.
Он с сочувствием смотрел на молодую красивую рыжеволосую девушку и долго ещё рассуждал о несправедливости этой чужой войны. Но Ляля ничего больше не слышала, в сердце билось и отдавалось в висках одно только страшное слово «погиб».

Она шла аллеей парка по шуршащим листьям, и каждый шаг отдавался болью в душе: «Погиб, погиб»…
Незаметно оказалась у маленького деревянного храма. Тишина, прохлада, приятный сладкий запах ладана.
Поставила свечку на канун и вдруг встрепенулась: а если живой?
- Может, живой, могилы нет, без вести пропал, - всхлипывая, второпях говорила работнице храма.
- Так, дочка, у Бога все живы, ты, главное, – молись. Может, молитвы ему сейчас ох-как нужны, - успокаивала её пожилая женщина.

* * *
Дома Лялю не узнали. Скорбная морщинка легла между бровей и мягкие, пухлые ещё, девичьи губы плотно сомкнулись, как бывает у переживших большое горе, потерявших самого близкого человека.
- Ты хоть скажи, дочка, как его звали? А то дала сынишке отчество деда? – допытывалась мать.
- Это мое, мама, личное, не скажу. Не спрашивай.

6.
Прошло много лет.
Усталая красивая рыжеволосая женщина медленно подходила к дому. На крылечке стояла обувная коробка, в которой попискивал котёнок.
- Опять, - вздохнула Ляля и аккуратно достала пушистое чудо.
- Игорёк, - крикнула она, входя в дом, - опять подбросили. Иди посмотри.
Из комнаты вышел высокий, стройный, по-юношески румяный паренёк, а за ним, лениво потягиваясь, медленно и с достоинством выглянули три кошки.
- В вашем полку прибыло, - она присела с котёнком на руках на корточки, - смотрите.
Кошки медленно подошли, зашевелили усами и потянулись носами к незваному гостю. Самая капризная и ревнивая, Белка – белая пушистая кошечка с огромными желтыми глазами, постояла, недовольно размахивая хвостом, понюхала и равнодушно пошла на кухню, жалобно прося есть.

Смешливая и озорная Фрося – трёхцветная короткошёрстная кошка пыталась лапкой поддеть котёнка, то ли приглашая к игре, то ли пытаясь использовать его как игрушку.

Чёрно-белая Мурка с зелёными круглыми глазами – самая старая в доме, подошла, но интереса не проявила. Ей, много повидавшей на своем веку, какие-то котята были не интересны.

Из дальней комнаты раздался хриплый старческий мамин голос:
- Что, опять кошку в дом принесла? Что же ты за котяру такого в своей жизни встретила, что до сих пор подбираешь всех кошек и не выходишь замуж?
Мама давно не вставала, а к старости стала ещё удивительно цинична и допускала иногда такие скабрезности, которые, впрочем, простительны старикам.
- Мама, бабушка права, может, хватит в доме кошек? – при этом Игорёк, держа на руках котёнка, нежно его поглаживал.
- Ты, сынок, как никто другой должен любить котят. Ведь именно маленькой Мурке ты обязан своим рождением, - весело ответила Ляля, которую давно в школе ученики называли Елизаветой Андреевной, она преподавала русскую литературу.
- И когда же ты, наконец-то, расскажешь тёмную историю моего рождения? - быстро парировал сын.
Елизавета вздохнула:
- Не тёмную, а светлую, - сказала она тихо, как будто самой себе.
- Значит, это будет тоже Мурка, - поставил точку Игорек и пошёл готовить тазик для купания и обработки котёнка.
- Ой, неспроста в доме опять появилась еще одна Мурка. Чует мое сердце: быть беде! - раздался крик из спальни.

И её слова оказались пророческими. Маму хватил удар. То есть случился второй инсульт и более серьезный, чем первый. Отнялась речь, и врачи сказали готовиться. Мама была ещё не настолько стара, но удары судьбы рано надорвали сердце и сделали её век коротким.

- Что мне делать? - спрашивала Елизавета у приятельницы. - Я чувствую, что что-то делаю неправильно, что я что-то главное в своей жизни упускаю.

- Хватит жить мечтами и воспоминаниями, - махнула рукой подруга, - а маме пригласи священника, пусть причастит. Да и сама забросила в церковь ходить.
Ляля вздыхала и кивала головой, соглашаясь.

Долгое время она регулярно поминала Игоря, молилась о нём, да в круговерти дней стала все реже и реже появляться в храме. Игоря не забыла, но вера её надломилась и смирение с горечью и какой-то глубокой обидой поселились в сердце. Мечты о встрече рассыпались, как карточный домик и не приносили былой радости короткого, мечтательного, призрачного счастья. Любовь по-прежнему горела в сердце, но уже с болью и тоской.
Священника пригласили, маму причастили, и она спокойно с миром ушла.

Осень в этом году выдалась необыкновенно тёплой и солнечной. Только ближе к Покрову вмиг пожелтели листья и полетели в подол листопада, застилая пёстрым шуршащим ковром землю.
А накануне самого праздника неожиданно случилось ещё одно бабье лето, волнуя, радуя и молодых и старых.

На праздничную службу Ляля с сыном пришли рано. Подали записочки, поставили свечи и встали в уголочке недалеко от свечного киоска. Слышали, как весело, шутя, разговаривали певчие про нового у них в храме иподиакона. Молодой, да холостой, ещё не рукоположен, он волновал сердца верующих девушек, которые мечтали стать матушками. Да и ему, как говорили, надобно скоро жениться. Улыбалась весело, вместе с певчими, и Ляля, да и растеряла молитвенный настрой и никак не могла сосредоточиться. А за улыбками накатила грусть, и вся её жизнь картинками пролетала перед ней: первая встреча, любовь, смерти отца, бабушки, мамы.
Священник совершал каждение, торопливо обходя храм. Она, как и положено, отступила, поклонилась, и четко услышала слова, что негромко говорил батюшка: «…Се бо, в беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя…»
Опять ненужные мысли полезли в голову уже про рождение сына, её одиночество и безотцовщину Игорька.

Отмахнувшись от назойливых воспоминаний, она заставляла себя внимать праздничному архиерейскому богослужению.
Готовился крестный ход. Священнослужители, облачённые в праздничные голубые одежды, прихожане с иконами, хоругвями, другими святынями, хор. Некая организованная суета и праздничное шествие непрерывным молитвенным потоком выходит из храма под ясное небо и большое солнце. Ляля оказалась прижата к узким входным дверям, мимо быстро проходили священники и церковнослужители, касаясь её своими одеждами.
И, как наваждение, внезапно рядом с собой она увидела его:
- Игорь, - неожиданно громко закричала и протянула вперёд руки, как бы стараясь ухватить человека, несущего большие подсвечники с горящими свечами. Человек резко обернулся, но колонна верующих решительно шла вперед.

Сын вывел её в церковный дворик, посадил на скамейку и вопросительно посмотрел в глаза.
Ляля успела заметить седину на висках и в бороде, шрам на щеке и успела увидеть именно его глубокие тёмные грустные глаза.
И сейчас, сидя на скамейке, она прижимала к себе руку сына, покачивая её, как качают дитя, и нараспев повторяла: «Он жив, он жив».
- Это мой отец? – осторожно спросил Игорёк, и она кивала, повторяя как заклинание: «Он жив».

Быстро расходилась толпа верующих, священники разъезжались на своих автомобилях, двор опустел. Ляля стояла, прислонившись к ограде. Белый ажурный платок упал на плечи, и непослушные рыжие волосы с легкой ранней сединой переливались золотом под ярким солнцем.

На порог храма вышел худощавый спортивного сложения высокий мужчина с рюкзаком за плечами. Это был молодой иподиакон Игорь, на которого заглядывались молодые прихожанки храма, мечтая выйти за него замуж. Он остановился и, прикрывшись ладонью от солнца, некоторое время смотрел на Лялю, а затем, слегка прихрамывая, медленно подошёл к ней.
Они долго глядели в глаза друг другу …
- Я знал, что встречу тебя.
- Я ждала тебя ... вернее, мы ждали, - она с гордостью обняла сына и заплакала.

* * *
Они шли втроём по узкой кленовой аллее, и в кулачке Ляли с трудом помещался огромный букет разноцветных кленовых листьев. Они молчали, слишком долгой была разлука, чтобы сразу много говорить, но чувствовали друг друга, наслаждались близостью и радовались тому, что живы. Вдруг шумно зашелестели, отрываясь с деревьев последние листья, и порыв ветра закружил их в последнем танце, и они, медленно кружась, опускались на землю.
Ляля посмотрела на Игоря, улыбнулась, подбросила в вихрь ветра букет собранных листьев и прижалась к груди любимого, шепча:
- Я не хочу больше осенних расставаний.
13 Маленькая Вера
Наталия Сказка
"Ты неси меня жираф
В эту страну Печению..."

На дворе стояла осень. На редкость теплая, солнечная, бархатистая. Дожди были редки. Бабье лето в этом году не желало покидать эти края. Но Вера, 42-летняя бизнесвумен, главный акционер и генеральный директор крупного фармацевтического холдинга, всей этой красоты не замечала.

Она сидела за рулем авто и беззвучно плакала. Слезы бежали по щекам и целыми ручьями стекали по подбородку прямо на одежду. Да и когда ей было это замечать? Ей было просто некогда. Обычно Вера не придавала никакого значения окружающей обстановке. Она давно уже жила по строго заведенному графику, в режиме нон-стоп.

Ранний подъем, пробежка в парке, полезный, но противный на вкус сельдереевый смузи. Душ, макияж, прическа. Костюм. Или как там сейчас новомодное словечко - лук? И на работу...6 дней в неделю. Личный водитель. Пробки. Секретарь. Кофе. Совещания, проекты, реклама, производство, закупки, налоговая... До бесконечности. То есть до самой ночи.
Обедала в офисе, а на ужин порой не оставалось даже сил. Возвращалась домой, когда уже все спали. Поправляла детям одеяло, целовала спящего мужа в щеку и валилась на кровать. Иногда прямо в одежде. А ведь еще еженедельные командировки на 2-3 дня.
А на 7-й воскресный - благотворительные дела, встречи, коктейли, вечеринки. Нельзя ничего упустить. Она везде должна успеть. Быть "в тренде".

Не помещались красоты природы в ее представления о жизни.
Да туда мало что помещалось. Многое пришлось отбросить. Дети, например. Конечно мешали. Она и родила то их после 30. И сразу двоих подряд, почти не уходя в декретный отпуск. Как говорится, чтоб "отстреляться" и ее оставил в покое муж, мечтающий о детях. Мальчике и девочке. Поэтому, чтобы они ей не мешали выполнять ее грандиозные планы по захвату всего фармацевтического рынка, с ними всегда была круглосуточная няня, домработница, репетиторы. Ну и их папа, само собой. Ее саму, Веру, дети видели редко. От силы несколько часов в неделю.

Нет, конечно, детей она любила, но как-то отстраненно. На расстоянии. Часто балуя их подарками, откупаясь тем самым от чувства вины, которое сидело глубоко внутри, изредка вырываясь наружу.

Даже муж, с которыми они были вместе уже много лет, отдалился и жил своей жизнью, занимаясь детьми и своей работой бухгалтера. Конечно, он пытался улучшить атмосферу и создать некое подобие любящей семьи. Но он всегда знал о ее целях и задачах. О ее глубокой сосредоточенности на них и самой себе. И давно смирился с этой ее особенностью. Поэтому они жили практически как соседи. Но как ни странно, он все еще ее любил. Однажды она покорила его сердце, ворвавшись с его скромный мир цифр эдаким ураганом, и так навсегда в нем и осталась. Да только на расстоянии. Вроде рядом. Да не с ним.

"А как же прогулка в парке? - скажете вы. - Вот она, природа! Любуйся -  не хочу". Да, Вера бегала в нем каждый день, в любую погоду. Но это было лишь необходимостью, поддержанием здоровья. И плейер в ушах с уроками немецкого, французского, аудиокурсы именитых коучеров по развитию карьеры и бизнеса и деловому этикету - все это заглушало звуки вокруг, не позволяя слышать пение птиц, шум деревьев и шелест листвы. А глаза замечали лишь дорожку впереди себя, мыслями Вера всегда была на работе и строила бесконечные планы.

Друзья, семья, личные увлечения - все давно уже не имело особого значения. И так бы и жила она в своем неестественном ритме, если бы с ней не начало происходить нечто странное.

Началось банально. Зуд и мелкая сыпь на локтях. Сначала Вера просто не обращала на это внимания. Потом это начало беспокоить и она решила, что это аллергия. Стала искать возможный ее источник. Изменила рацион питания (втайне радуясь, что не надо пить сельдееревый смузи). В офисе и дома все моющие средства сменили на гиппоаллергенные. Не помогло.

Зуд усиливался и уже мешал спать ночами. Подавляя жуткое раздражение на то, что приходится отвлекаться от работы, она обратилась к врачу. Врач - научное светило - назначив обследование, и взяв анализы, поставил диагноз: практически здорова. Назначил успокоительные, антигистаминные и порекомендовал побольше отдыхать.

Поначалу это помогло, легкое снятие симптомов произошло. Да и спала ночью крепче, напившись травяных настоев. Но до конца не проходило.

И продолжало зудеть.
А стоило перестать принимать лекарства, даже увеличилось в размерах. "Мы производим столько препаратов и я не могу вылечить себя? - недоумевала Вера". Но повода не доверять врачу не было. Да и лекарства были назначены хорошие, проверенные. Их же компанией. Ответ на ее вопрос пришел внезапно. Откуда не ждала.

Три месяца назад, еще летом, департаментом по управлению персоналом было принято решение ввести штатного психолога. Нынче модно стало посещать психотерапевтов. Да и "снимать стресс необходимо не только физически, но и психологически!" - говорили специалисты, мотивируя это колоссальной перегрузкой и масштабами работы сотрудников.
И, проводя переговоры с новым психологом у себя в кабинете, она услышала неожиданный вопрос:
- Вы к врачу обращались? - спросил он, заметив, как она почесывает локоть.
- Обращалась, - ответила Вера. - Не помогло.
- У Вас это психосоматическое, - сказал психолог. - Приходите ко мне на прием. Попробуем разобраться.

И вот с тех пор, два раза в неделю, еле втиснув в свой график, она приходила к нему на прием. Постепенно, планомерно он выяснял подробности ее жизни, особенно детства. Вера считала это пустой тратой времени, и потому с трудом рассказывала о себе. Но зуд на локтях не давал расслабиться и  вынуждал ее раскрываться и продолжать работу с психологом. В один из приемов он дал ей странное задание. Нарисовать рисунок. Вот любой, что приходит в голову. Но не просто закорючки, фигуры или линии, а настоящий рисунок, со смыслом. И даже раскрасить его. "Символдрама, - сказал он". Еще одно новое словечко!

Несколько дней она мучилась, пытаясь что-то изобразить на рисунке. То один цветочек. Еле-еле. То деревце. То пузырек с сиропом от кашля. Даже втихую пришлось из детской похитить несколько цветных карандашей. Никому об этом Вера не рассказывала. Рисовала тихонечко дома, сидя в ванной. Но как ни старалась, со смыслом не получалось.

Но как-то рано-рано утром, проснувшись после тревожного сна, она взялась за карандаши и нарисовала. Неожиданно для себя самой. Настоящий рисунок. Жирафа, высоко над облаками, буквально летяще-перепрыгивающего с высоких деревьев, кронами которым служили воздушные разноцветные печенья "Макар;н". А на его длинной-длинной шее, обхватив руками, висела маленькая девочка. Маленькая Вера...

До конца не понимая, что именно она нарисовала и почему в груди вдруг образовалась натянутая пружина, она второпях начала собираться. Умылась, оделась. Даже не нанеся макияж, она схватила свой рисунок и ключи от машины и выбежала из дома. Первый раз за много лет она сидела за рулем сама. Но руки все еще помнили, как это делается и, заведя машину, поехала в офис. С огромным трудом дождавшись прихода психолога, Вера пулей влетела к нему в кабинет и положила свой рисунок ему на стол. "Я смогла".

...Медленно, еле волоча ноги, не обращая внимания на приветствия сотрудников, не осознавая, что делает, Вера вышла из офиса. Села в машину. Устало положила голову и руки на руль. Вздохнула. Глубоко. Мысли были как в тумане. Наконец, пружина внутри лопнула... И слезы градом полились из глаз.

А вместе с ними хлынули целые потоки воспоминаний...
...Мама, папа - дипломаты -  вечно отсутствующие дома, и она, маленькая девочка, отчаянно скучавшая по ним. С какой радостью она всегда их встречала! Ждала, дрожа от возбуждения. Они с бабушкой наводили порядок, пекли пироги, а Верочка старалась очень хорошо учиться в школе, лишь бы порадовать родителей. И мама всегда из очередной поездки привозила эти редчайшие сладости: разноцветные воздушные пирожные-печенья из знаменитого французского кафе-кондитерской.

...А ее бабушка?... Ее милая, добрая, чудесная бабушка. Она заменила ей и мать и отца. Она занималась с ней вместе уроками, играла в различные игры, учила готовить, ходила вместе на многочисленные прогулки, в цирк, зоопарк, аттракционы. Возила на дачу. И перед сном читала любимую сказку "Цветик-Семицветик". А Верочка подолгу обдумывала, чтобы она загадала, будь у нее такой цветок.

Как же маленькая Вера любила свою бабушку! Та все время пребывала в хорошем настроении и пыталась отвлечь часто грустившую
Верочку от тоски по родителям. А еще бабушка обожала сладкое. И ей так понравились эти "макароны", что она решила делать их сама и проводила много часов, экспериментируя на кухне. А в качестве красителей использовала сок свеклы, мяты, лимона, апельсина и малины. И однажды у нее получилось! Вот было радости-то! Пригласили на чай пол дома: одноклассников и подружек со двора и даже соседку тетю Зину. Все хотели попробовать неизвестное чудо!

Калейдоскоп воспоминаний все кружил и кружил в Вериной голове, донося то какие-то обрывки разговоров, то слова психолога, то целые забытые сцены из жизни Веры. То она заканчивает вуз и получает диплом. Вот они познакомились с мужем. Свадьба. Рождение детей. И везде без родителей. Вера исключила постепенно их из своей жизни, отдалилась и почти не общалась.

А вот они с бабушкой в зоопарке. Они часто сюда приходили. Маленькой Вере особенно нравился жираф. Очень высокий, с длинной шеей. Он казался ей таким красивым, таким большим, величавым. Ее поражало, как он совершенно спокойно, не обращая внимания на галдящую толпу и крики детей, с чувством собственного достоинства жевал траву и был будто отрешен от этого мира.

Позже, когда бабушки не стало, и она ушла на небо, 11-летняя Верочка приходила одна к жирафу и подолгу сидела рядом с его клеткой. И вот тогда-то она и разглядела в его глазах вселенскую тоску по родине, по свободе, по своим сородичам.

Маленькая одинокая девочка как никто могла понять это великолепное животное. Она осталась совсем одна, родители снова были в разъездах, а за ней присматривала ее тетка, которой особо до девочки не было дело. Сыт ребенок, учится хорошо - и ладно. И дома у них стало тихо. Никто не пел на кухне песенки, никто не пек пирожки, молчало радио. Даже друзья Верочки будто позабыли дорогу к ним.

 Первое время Верочка вздрагивала от каждого шороха. Ей мерещились шаги бабушки. И долгими вечерами, пытаясь отвлечься, она рисовала и рисовала. Много раз один и тот же рисунок. Тот самый, что нарисовала и сегодня. А тогда, в детстве мама случайно его увидела и спросила, что это он означает. И девочка объяснила, что это она в красном платье из лепестка Семицветика и ее любимый жираф, и они вместе мчатся вприпрыжку, вверх, к облакам, туда где бабушка, а на помощь им пришли волшебные деревья из макарон, которые они посадили. По ним так приятно скакать, они словно воздушное облачко, что создавала ее бабушка, а раз она их так любила, то они конечно помогут ей добраться до нее. И когда жираф ее привезет, она останется с бабушкой, а жираф по этим деревьям ускачет к себе на родину, по которой он тоже безумно скучает.

Мама тогда сильно расплакалась и забрала у нее все эти рисунки и строго настрого запретила их рисовать. И выкинуть всякие глупости из головы. И тогда Верочка поклялась себе, что раз нет у нее того самого красного лепестка, то она вырастит и создаст собственное лекарство, которое поможет любимым бабушкам никогда не умирать от болезней...

Еще долгое время Вера плакала в одиночестве, сидя в машине. Но и это когда-нибудь заканчивается. И постепенно слезы высохли. Глаза будто прояснились, с них спала пелена и Вера наконец-то увидела окружающий ее мир. Словно сотни тысяч цветов и оттенков одновременно ворвались в ее зрительное пространство. Шумы улицы. Голоса людей. Звуки природы.

Вера вертела головой во все стороны, с жадностью поглощая все что видит и слышит. Особенно ее завораживали облака. На них хотелось смотреть безотрывно. Ведь там за ними была ее бабушка. И сейчас она посылала ее неправильно живущей внучке сигналы в виде легкого покалывания на локтях. Вера так и слышала ее голос: "Некрасиво класть локти на стол. Настоящие леди так себя не ведут".

И, слыша это, маленькая Верочка всегда смеялась, вскакивала из-за стола и начинала пританцовывать, держась за полы юбочки. И отвешивала бабушке королевские поклоны. Бабушка всегда улыбалась и говорила, что она - маленькая проказница.

- Я поняла, бабуль, - сказала вслух Вера, подмигнула облаку-макароне и отправила воздушный поцелуй. - Я все поняла. Спасибо тебе! Я тебя люблю. Очень.

Она отправится домой. Домой к своей семье. Детям, мужу. Она будет много времени посвящать им. Вера столько упустила, гоняясь за призраком. Она и так много сделала в память о бабушке, создав и выпустив на рынок множество важных и нужных лекарств. Больше так она жить не сможет. И передаст свое кресло директора надежному человеку. А сама займется тем, о чем всегда мечтала глубоко в душе - помогать животным, организовывая приюты. И главное - закрывать
зоопарки, освобождая и выпуская животных на волю, в их естественную среду обитания. И помогать им там, охраняя их и  создавая заповедники. Модный тренд "Инстаграм" сейчас может многое. А для городских жителей можно открыть огромный искусственный зоопарк, оснащенный фотографиями, записями, аудио, видео и тому подобными современными информационными технологиями. Сейчас Вера может все.

По дороге домой, она впервые за пять лет позвонила домой и услышала удивленный голос матери:
- Вера?...
- Мам, приезжайте с папой в гости. Я макароны купила. И захвати рецепт  бабушкин, он же ведь сохранился ее в тетрадочке? Вместе испечем с детьми печенье.
 - Хорошо, доченька..., - все что смогла сказать обрадованная мать.

Вера тихо ехала по осенним улицам домой. К своей новой жизни. Зуд прекратился. Она сможет все изменить и наладить! Внутри было чувство глубокого удовлетворения, спокойствия и умиротворения.

"Какая же красота вокруг! - теперь она замечала буквально все. И да -  больше никаких противных сельдереев!"


Ослабь-ка путы...
И сними костюм
И маску тоже
И вернись-ка в детство!

Там на ромашке погадай,
Мой милый друг,
Твои мечты тебе помогут в этом!
14 Южная осень
Ирина Белявская
Прикрыл октябрь землю листком, когда еще снежком покроет. Божественный воскресный денёк сегодня выдался. За дымкой солнышко. Тепло. Так и тянет за город из удушающих объятий мегаполиса, а там, куда ни глянь – раздолье южное, со вспаханной землей, подобно «тришкину кафтану» раскроенной на лоскуты с наделами, похожими на рукава. И тут и там мелькают мощные овраги, деля проборами земную шевелюру. Початки золотистые – любимый злак ацтеков – перекочевали давно в теплые амбары и редкое зерно уж собрано с полей  малюткой – перепелкой. Не зелены, не ароматны полынные и мятные поля. Где вы, пушистые облака ковыли, ласкаемые ветром? Буренки пестрые и крапчатые кони лакомятся пока еще зеленой травкой на лугу, скоро им предстоит сесть на зимнюю диету. На холмике два величавых длиннобородых козла затеяли неравную борьбу, неподалеку сельский «рефери» привычно наблюдает за итогом.

«Улья в погреб ставь – праздник мёда правь.» На трассе пасечники вовсю торгуют янтарным медом и пыльцой, коричневою грушей, а неподалеку неутомимые грибники с полными ведрами опят заполонили обочину дороги. Поздний грибок – поздний снежок.

Поредел лес, исчезли тени, и березы словно бубнами позвякивают золотыми колокольчиками; алая рябина кружит задорной цыганкой, играя монистами. А как пушист и мягок полог из опавших листьев. И ты, как будто стал счастливым владельцем нежданного богатства: древних, почти истлевших свитков, свернувшихся в трубочки загадочным папирусом. А вот и солнечный манускрипт на пятничных стволах, и набивной ковер персидский из багряной, желтой, малахитовой листвы. Воистину богач лишь тот, под чьей ногой в осенний полдень ветка хрустнет, зашуршит листок и, неожиданно, вьюнок зазеленеет среди коричневой и золотой листвы, и шепоток кленовый так явственно вдруг отзовется в отдалении звонким соло. Как тихо, невесомо слетает перышками яркими листва, щекочет радужная паутинка, запутавшись в щеточках ресниц. И только где-то вдалеке, в лесном оркестре как в барабан затараторит дятел, настойчиво выискивая самого жирного червя. Сначала созерцанье, потом раздумье тихое, как счастлив Эпикур, и слышишь голос свыше и кажется, что наконец постиг истинный смысл существования - итог долгих и мучительных раздумий.

И тут и там валежник заботливыми руками уже собран к зиме. Вдали слышна песня старого возницы, ведущего подводу к овражьей ложбине. Как на шахматной доске рассыпаны разноцветные фигурки тополей, платанов, кусточки бересклета. А воздух напоен той свежестью и теплым, еще не прелым ароматом трав, который бывает разлит в воздухе только поздней осенью. Красота молдавских Кодр, воспетая Пушкиным. Оставить бы, как юноша Алеко, «неволю душных городов» ради лесного приволья, где дикая роза нехотя отдает свои подсохшие плоды на растерзание прожорливым пернатым, где голубые, салатные, желтые однодневки беспечно помахивают  прозрачными крылышками и невдомек им, как короток их век.

Утихли ветра шумные забавы, вот-вот ноябрь снежком хмельным припорошит лесные тропки, клёны, ели и, с неохотой, сбросят веселый наряд лесные лицедеи, надолго облачившись в скучный монохром.

Вот сядешь на пенек, как в храме на скамейку. Как мастерски октябрь купол неба разукрасил фресками, все стены в образах, воскресный полдень звонкой песней огласит пернатых хор, и хочется, как в детстве, на домотканый коврик преклонить колени, и молиться матушке-природе за вечную, добрую, мудрую и такую щедрую её красоту.
15 Осень - она не спросит
Иван Власов
Осень — она не спросит, осень — она придет,
Осень немым вопросом в синих глазах замрет.
Осень дождями ляжет, листьями заметет,
По опустевшим пляжам медленно побредет.
Ирина Левинзон

      Темная безлюдная остановка.
      Он устало опустился на скамью. Желтый узорчатый лист, спорхнув, игриво прилег на его колени. Взял в руку, задумчиво разглядывая – осень кленовым листом напомнила о себе, наполняя душу светлой грустью.
      “Унылая пора, очей очарованье.”
      Унылая… почему?

      Подошел троллейбус, поспешил к нему, и уже на входе услышал:
      – Машина следует в парк.
      Вернулся на скамейку. Похоже, застрял, а все из-за того, что задержался на работе.
      – Не дождешься теперь троллейбуса, в это время все едут в парк, – продолжил его мысли негромкий женский голос.
      А может это шелест спадающей листвы?
      Повернул голову, на краешке скамьи сидела женщина. В вечерних сумерках едва обозначился нечеткий ее силуэт, а ведь секунду назад ее не было – не иначе опустилась с падающими листьями. Она обращалась не к нему, а как бы в пространство – к стылой зябкости осени:
      – Даже троллейбусы спешат домой.
      Он панически боялся уличных знакомств, особенно, когда инициатива исходила от женщин. Сам активности никогда не проявлял, почему таких знакомств у него, собственно, и не было.
      – А мне торопиться некуда – дома никто не ждет, кроме кошки.
      Промолчал, а ведь и у него та же картина – дома никто не ждал.
      – Вы, я вижу, с работы, а я уже год как не работаю, тридцать лет проработала на одном месте, не нужна стала.
      Захотелось ответить резкостью, да удержался.  Какой-то безысходностью веяло от бесплотной фигуры женщины, от тихого ее голоса.
      Подъехал троллейбус, оба вскочили, пропустил ее вперед – напрасно.
      – В депо! – в голосе незнакомки почему-то не прозвучало недовольства.
      Возвратились к скамейке.
      – Еду от внучки, – не выдержала она молчания, – выросла уже, не очень жалует, не нужна ей, оживает лишь, когда принесу что-нибудь вкусненькое или деньжат подкину.
      Подъехавший троллейбус прервал ее, поднялись со скамейки, но высмотрев на переднем стекле табличку: “В ДЕПО”, вновь сели.
      – У вас есть внуки?
      Не ответить было невозможно:
      – Есть, живут с дочкой в другом городе, в другой стране. Зовут к себе, пожил у них, не смог прижиться.
      Она невольно вовлекала его в разговор, хотя их беседа скорее была похожа на монолог. Он односложно отвечал, но уже не без интереса поглядывал на вынужденную собеседницу.
      Стала рассказывать о себе, что не замужем, что муж поменял ее на молодую, что дочку постигла та же участь.
      Он не прерывал ее. Понимал – ей необходимо выговориться.
      Она еще что-то говорила о дочке, важности ее работы, о внучке, которая чем только не занимается: и танцами, и музыкой, и живописью.
      Троллейбусы, вереницей направлялись в парк, некоторые не останавливались, когда же, наконец, подошел их троллейбус, оба почувствовали чуть ли не досаду.
      Галантно пропустил ее вперед, помог войти. Она села у окна, оставив свободным место рядом. Он замешкался, место заняли, устроился напротив. Общение стало невозможным. Зато получил возможность получше рассмотреть ее. Остался доволен – не расплылась еще, стройная, миловидная, чем-то напоминала покойную жену, но помоложе.
      ”Давно не был на кладбище”, – почему-то подумал. Устыдился, точно уже стал на путь измены.
      Они украдкой обменивались взглядами – взгляд-вопрос, взгляд-ответ, чем не разговор?
      – Почему одна? – спрашивали его глаза, – ведь не стара еще, привлекательна, а взгляд подраненной лани.
      – Отчего один? Где жена? Ухожен, хорошо одет, но не скрыть – дома никто не ждет.
      Грустные ее глаза струили мягкий свет. Заглядевшись в них, почему-то подумал о своем доме, где его ждал ужин, который предстояло еще приготовить, кресло у телевизора, в котором по обыкновению задремлет, чтобы, проснувшись среди ночи, перебраться в стылую постель. Сидевшая напротив женщина отвлекала его от привычного, обыденного, навевала иной ход мыслей…

      Его остановка. Встал, поднялась и она. Неужто живут рядом? Хорошо бы.
      Вышел первым, дождался ее, помог выйти – легкая, почти невесомая. Слова благодарности, неловкая смущенная улыбка, опущенные ресницы. Похоже, ей не по себе, она уже корила себя за несвойственную ей навязчивость.
      Наконец, подняла глаза, в них теплилась еще надежда:
      – Доброго вам вечера.
      
      Развернулась, пошла неторопливо, ожидая, что остановит.
      Он глядел вслед колеблющемуся ее стану, борясь с собой, да так и не решился. Нашел себе оправдание. Как к ней обратиться? Ведь они так и не познакомились.
      Она уходила, оставив его один на один с одиночеством, унося свое.
      Осень зашумела дождем в деревьях, стекая струйками слез, ей было невдомек, она не понимала людей, так легко теряющих...

      Ночью к нему пришла жена, укоризненный взгляд:
      – Какой же ты! Даже не представляешь, насколько мне стало бы легче, если б я знала, что ты не так одинок, что за тобой есть, кому присмотреть, ну, что тебе стоило?
      – Не знаю, не готов… зачем мне это? Да что теперь говорить – я и имени-то ее не знаю.
      – Узнаешь, коли захочешь!
      Стала прозрачной, зыбкой, растаяла в ночи…

      Проснулся окончательно, до боли в сердце ощущая свою одинокость. Отправился на кухню, принял лекарство.
      Увы, нет лекарств от одиночества. Сел у окна, безуспешно сопротивляясь заполонившему сердце сплину – вчерашняя встреча выбила его из колеи, нарушила размеренный ход жизни неоправданными надеждами, ненужными переживаниями…

      За окном осень умывалась дождем – прихорашивалась в ожидании скорого рассвета. Впереди ее ждало много дел: следовало унять дожди, очистить прозрачностью воздух, подобрать краски, подмешать в них багрянец, выпустить на волю ветра – конец октября, а деревья еще полны листвы…
16 А ты покажешь мне чаек?
Александр Козлов 11
 
На конкурс Морская история 3       
http://proza.ru/2020/06/28/1213 


В середине сентября на променаде Светлогорска появилась странная парочка. Это были пожилые, скромно одетые мужчина и женщина.  Каждый день после обеда они медленно, поддерживая друг друга, спускались по лестнице к солнечным часам, тихо проходили до ближайшей свободной лавочки и, присев на неё, молча смотрели на море. Волны с белыми барашками пены шумно накатывались на берег. Вдали, где-то на самом горизонте, иногда появлялись силуэты проплывающих мимо кораблей.

Отдохнув, женщина поднималась, подходила к ограждению и махала рукой, подзывая чаек. Те, словно ждали её сигнала, тут же начинали кружить над её головой, образуя кричащую птичью карусель. Женщина доставала из сумочки кусок хлеба, завернутый в салфетку. Отламывая от него небольшие кусочки, подбрасывала их вверх. Чайки в воздухе налету хватали этот кусочек и уходили на следующий круг, не нарушая порядка в хороводе.

В это время, обычно грустное выражение лица женщины, словно оживало и озарялось счастливой улыбкой. Иногда женщина клала кусочек хлеба на ладонь и вытягивала руку перед собой. Одна из чайка, пролетая рядом, хватала клювом кусочек прямо с ладони, что вызывало у женщины дополнительную радость. Затем женщина стряхивала хлебные крошки с салфетки под ноги, где уже с нетерпением, толкая друг друга, ворковали голуби. С радостной улыбкой она возвращалась на лавочку.  Мужчина с нескрываемой любовью наблюдал за женщиной, невооруженным глазом было видно, что это тоже доставляло ему огромное удовольствие.

Они ещё какое-то время смотрели на море, пребывая в радостном волнении, потом тихо уходили в город, поднимаясь по серпантину. Со стороны их можно было принять за  супружескую  пару, прожившую в любви и верности много лет, и никто не догадывался, что это брат и сестра.

История их семьи началась в 1938 году. Виктор, отслужив на флоте и вернувшись в село, сразу сделал Дарье предложение. Сыграли свадьбу, быстро обзавелись двумя сыновьями. Счастливую семейную жизнь прервала война. Виктор ушел на фронт, попал в свою стихию - на Балтику.  А уже в сорок третьем, вернулся домой инвалидом третьей группы, весь израненный и обожженный.  Победу праздновали впятером,  родился третий сын, Андрей.

Откладывая понемногу с пенсии по инвалидности, скопили необходимую сумму, купили корову. Виктор работал слесарем в колхозном гараже, Дарья в поле. На трудодни получали скудный набор производимых колхозом продуктов. Мальчишки росли, то обувку новую надо купить, то одежку. Жили бедно.  Кормила корова и огород.

Но Виктор мечтал о дочке, и в 1949 году Дарья опять забеременела. Все признаки указывали на то, что будет девочка - живот не выпячивался вперёд, а по всему телу  появились пигментные пятна. Виктор боготворил Дарью. Он чаще стал её обнимать и целовать. А ещё любил гладить ей живот и разговаривать с девочкой, он ей и имя уже дал - Танюшка. И Дарья отвечала Виктору взаимной любовью.

И мальчишек Виктор любил, игрушки им сам мастерил, несмотря на обожженные руки, чаще всего - парусники и пароходы. И о море часто рассказывал. Бывало, лягут спать, а мальчишки ему: "Тать, расскажи про море!" И до полуночи слушают истории про бури с ураганами, про огромные волны, про диковинных рыб, про горластых чаек.  Умел отец рассказывать.  Андрей, хоть и мал совсем был, но очень хорошо запомнил эти рассказы.

Неприятности в семье начались внезапно. Вначале околела корова. Затем авария трактора, который Виктор ремонтировал. Виктор не лег в больницу, пропустил очередное медосвидетельствование. Инвалидность сняли, пенсию отменили. Все это сильно подействовало на Виктора, он стал грустным, раздраженным.

Узнав, что роды прошли удачно, Виктор с друзьями зашли в чайную, выпили за здоровье дочери по рюмке водки. Виктор пил редко, а тут раззадорили друзья, пришлось повторить. Разговорились. Друзья посмеялись, что теперь Виктор ни какой не инвалид войны, а такой же, как и они - забулдыга.  Виктор вспылил, и в сердцах со словами: "Они дождутся второго Кронштадта!"- погрозил кулаком в сторону Москвы.

На другой день "черный воронок" увез Виктора, Его обвиняли в угрозе свержения власти.  Не дождавшись суда, он умер в застенках Лифортово, не выдержало сердце.

Дарья тяжело перенесла известие о смерти мужа. Она обвинила в произошедшим родившуюся дочь, мол, из-за неё Виктор пошел в чайную. Дарья за одну ночь постарела лет на десять. Она, словно потеряв рассудок, заявила, что хочет, чтобы Таня умерла, легла на кровать и не вставала несколько дней. Её неподвижная поза и неморгающий взгляд в никуда напугал детей. Два старших брата сбежали из дома и жили в шалаше, питаясь печённой в костре картошкой, вырытой на колхозном поле. 

Андрей, всем сердцем полюбивший Танюшку еще до рождения, не оставил её одну с обезумевшей мамой. Он стал для Тани нянькой. Он кормил её молоком из бутылки, пока оно не кончилось. Когда Таня в очередной раз раскричалась, а мать, не обращая на неё внимания, лежала на кровати, Андрей вспомнил, как в селе часто подкармливают грудных детей, сунув в рот завернутый в марлю намоченный молоком хлеб. Не найдя дома хлеба, Андрей пошёл к соседке и попросил у неё кусочек. Дома он нашел пожелтевшую марлю, которой мать процеживала молоко. Затем откусил кусок хлеба, тщательно его разжевал, и выплюнул на марлю, кучка показалась маленькой. Он откусил еще кусочек и снова разжевал. Добавив вторую порцию в марлю, он свернул её в кулек и закрутил жеваный хлеб в шарик.

Таня во весь голос кричала в своей зыбке. Смочив своей слюной шарик, он сунул его ей в рот. Таня замолчала, смешно подвигала губами и подбородком и присосалась к марле, громко чмокая от удовольствия. Андрей с улыбкой смотрел на сестру, придерживая рукой марлю. Это маленькое хрупкое беззащитное создание вызывало в его сердце трепетную дрожь.

Вдруг Таня громко заплакала, марлевый шарик выпал изо рта, а из зыбки пошел неприятный запах. Андрей все понял. Он видел, как в таком случае поступала мама. Он достал чистую пеленку, расстелил ее на своей кроватке. Достал из зыбки кулек с Таней, положил рядом и развернул пеленку, она была мокрая и грязная. Отворачивая нос и стараясь не дышать, он вытер Таню чистой тряпочкой. Передвинул её на новую пеленку, и попытался свернуть, как это делала мама. Кулек получился не очень аккуратный, Андрей переложил его в зыбку и стал качать. Таня уснула.

Когда на другой день он опять попросил хлеб у соседки, та забила тревогу. Она пришла к Дарье, и они долго разговаривали. Обе поплакали. К Дарье вернулась жизнь, но не любовь к дочери, Таню она словно не замечала.

Все детство у Тани самым близким человеком был Андрей. Он кормил и поил её, одевал и обувал, выводил на прогулку, укладывал её спать. Когда она просила рассказать сказку, рассказывал о море, как это делал отец.  И она тоже полюбила море и чаек.

Он водил её к развалинам церкви, где они кормили голубей. Однажды там появился белый голубь.

"Чайка, чайка прилетела!" - радостно закричала Таня.

"Это не чайка, а голубь" – поправил он.

"А ты покажешь мне чаек?- жалобно спросила она.

Андрей кивнул.

"Обещаешь?" - ласково заглядывая ему в глаза, спросила Таня.

"Обещаю!"- ответил он.

 А в десятилетнем возрасте Таня переболела менингитом, что повлияло на её рассудок, она  замкнулась в себе, постоянно грустила, но с интересом слушала только морские рассказы.

"Ты покажешь мне чаек?"  - спрашивала она каждый раз, когда Андрей шел с ней гулять, сделав домашнее задание и необходимую работу по дому.

"Покажу"-  говорил он.

"Обещаешь! - недоверчиво спрашивала она.

"Обещаю!" - говорил он. И она, радостно улыбаясь, крепко обнимала его за шею.

Старшие братья после армии разъехались по стране. После школы Андрей окончил военное училище, служил офицером. Таня жила с мамой. Все деньги он отправлял им. После увольнения вернулся домой. И вот ему представилась возможность привезти Таню на море, по которому их отец ходил в боевые походы. Вот тут она и увидела настоящих чаек.


Примечания:
Зыбка - это детская подвесная кроватка, в которой выросли десятки поколений наших предков!
17 Волшебный снегирь
Александр Козлов 11
Завтра первое сентября, и Лена пойдет в школу, в первый класс. Ей грустно, она понимает, что начинается новая жизнь, отличающаяся от той, что была в детском саду. К школе почти всё готово - и школьная форма, есть даже белый фартук и белый кружевной воротничок, и всякие школьные принадлежности, и портфель, правда он большой и не очень красивый, но мама сказала, что на красивый у неё нет денег. А ещё мама сказала, что на букет цветов у неё абсолютно нет денег. Вот Лена и представляет, как она завтра пойдет первый раз в школу без цветов и с этим страшным большим портфелем, а все подружки будут с красивыми портфелями и букетами. Наверное, все будут показывать на неё пальцем и смеяться, а то ещё и нищенкой обзовут. Внезапно что-то сжалось в груди, и к горлу изнутри стал продвигаться и расти какой-то горький ком, мешающий дышать, а на глазах навернулись слезы. Лена не заплакала, но её охватило чувство обиды на весь, такой несправедливый к ней, мир.

Они жили с мамой вдвоем, папы она никогда не видела, и мама о нем ничего не рассказывала. "Нет у тебя папы, и не было", - грубо говорила она всякий раз, когда Лена заводила разговор об отце. А в садике почти у всех детей были папы. Лена просто завидовала, когда чей-нибудь папа приводил ребенка в сад. А ещё больше завидовала, когда папа забирал.  Иногда за детьми приходили и дедушки. Они шутили в раздевалке, потом весело шли домой, взявшись за руки.  А если папа или дедушка сажал ребёнка себе на шею, и тот делал вид, что едет верхом на лошадке, то у Лены так же как и сейчас появлялось чувство обиды. Ну почему у неё нет ни папы, ни дедушки?

У мамы не было родителей, она часто говорила, что её вырастил детдом.  Мама объясняла, что это почти детский сад, только из него на ночь и на выходные дни детей ни кто не забирает. Лена не представляла себе, как это в детском саду жить всё время, не выходя ни куда. Она в такие минуты разговора жалела маму, обнимала за шею и крепко прижималась к ее груди. Наверное, в детстве ей было обиднее чем Лене, ведь у неё не было ни папы, ни мамы.

Когда мама выросла, ей дали эту однокомнатную квартиру, и она устроилась на работу нянечкой в детский сад, и тут же родила её, Лену. Так они вдвоём и жили все эти годы. Зарплата у мамы была небольшая. Денег только-только хватало от получки до получки. А значит, мама говорит правду, денег нет, и завтра Лене идти на торжественную линейку без цветов. И от этой мысли снова стал подкатываться к горлу ком и намокли глаза.

Лена чуть не расплакалась. Она сидела на подоконнике и смотрела в окно. Окно их квартиры, расположенной на первом этаже, выходило во двор, рядом с входной дверью подъезда. А рядом с подъездом росло дерево, на нижней ветке которого висела птичья кормушка. Она висела давно, Лена даже не знала, кто её повесил. Но кормила птичек зимой чаще всех она, каждый день выпрашивая у мамы горстку каких-нибудь круп. Иногда мама специально для этого покупала семечки подсолнуха. Сейчас было тепло, и ни кто в кормушку ни чего не клал, поэтому она висела пустая, слегка покачиваясь на ветру. И вдруг Лена с удивлением увидела, что на неё сел снегирь.

Она вначале даже не поверила своим глазам, и быстро вытерла кулачками слёзы. Снегирь скакал по кормушке и явно заглядывал в её окно. Лена решила, что снегирь проголодался, побежала на кухню, взяла горстку пшена и выбежала на улицу. Снегирь уже не заглядывал в окно, а смотрел на приближающуюся к нему Лену. И вдруг он заговорил человеческим голосом: «Лена,спасибо, но я не голоден.  Я знаю твою доброту и поэтому прилетел помочь тебе.  По всему лесу птицы разнесли весть, что ты грустишь на подоконнике».

Лена с удивлением смотрела на птицу. Она ни когда еще не слышала, чтобы птицы разговаривали. А снегирь продолжал: «Я знаю, как тебе помочь, я покажу, где растут красивые цветы, иди за мной».  И, перелетая с дерева на дерево, повел Лену вон из города. Дом, в котором жила Лена, располагался на самом крою городка, поэтому она быстро оказалась на лугу. А там – настоящий ковер из цветов. Луг пестрел белыми ромашками, голубыми колокольчиками, красным клевером и другой палитрой луговых цветов, названий которых Лена просто не знала. На краю луга снегирь сел на ветку дерева, и сказал: «Собирай цветы, я тебя здесь подожду, чтобы проводить назад.»

Лена нарвала целую охапку белых ромашек и голубых колокольчиков. Снегирь проводил её домой. Возле подъезда он проговорил: "Не переживай, у тебя всё будет хорошо!" - и улетел. Лена подошла к входной двери подъезда, но букет оказался таким огромным, что мешал ей дотянуться до дверной ручки. И тут неожиданно появился мужчина в шляпе, это был новый житель соседнего подъезда, он недавно переехал сюда. Он вежливо открыл Лене дверь, и когда она заходила в подъезд, сказал почему-то знакомым ей голосом: "Не переживай, у тебя всё будет хорошо!"

Вечером пришла с работы мама. Увидев цветы, она отругала Лену за то, что та одна ходила на луг. Лена рассказала, что её провожал снегирь,но мама не поверила.  Немного поворчав, мама собрала из цветов букет и связала его красивой лентой. Оглядев его со всех сторон, мама прошептала: «Вот и ты завтра как все будешь с цветами!».

На следующее утро во дворе школы все дети выстроились на торжественную линейку. Директор с гостями расположились на ступеньках школы, ученики, построенные колоннами по классам, заняли места по периметру площадки буквой П, а родители разместились группой в сторонке. Кто-то вынес целую связку воздушных шаров с цифрами, их раздали по классам. Классу, в котором стояла Лена, дали шар с цифрой 1, и доверили держать его девочке с букетом алых роз. Лена сравнила её цветы со своими и тяжело вздохнула.

После торжественной части директор объявил: «А сейчас лучший ученик 10 класса и ученица первого класса, у которой самый красивый букет из полевых цветов, дадут первый звонок на урок».  Лена не поняла, кто будет давать звонок, и была удивлена, когда высокий красивый парень подошел к ней с колокольчиком в руке и стал отбирать у неё портфель. Лена испуганно потянула портфель на себя, но парень улыбнулся и сказал:"Пусть его немного подержит вот этот мальчик." И отдал портфель рядом стоящему мальчику. "А мы с тобой пойдем давать первый звонок", - сказал он, сунул в освободившуюся от портфеля руку Лены медный колокольчик, и, взяв Лену руками за талию, легко поднял её и посадил к себе на плечо.

От неожиданности у Лены перехватило дыхание. Она крепко прижала к груди букет, словно он мог ей помочь удержать равновесие. Парень понес Лену вдоль строя учеников, и она словно парила над их головами, цветами и шарами. Лена была в таком восторге, что забыла, что в её руках колокольчик. "Звони колокольчиком!" - закричали ей ребята со всех сторон. Лена подняла руку с колокольчиков вверх и затрясла им так, что от его перезвона с близлежащих деревьев взлетели птицы. К всеобщему удивлению это были снегири. Они, собравшись в стайку, вихрем кружились вокруг Лены, всё увеличивая и увеличивая радиус круга. Они с шумом проносились над головами учеников, учителей, и родителей, и все завороженно следили за их полетом. По сигналу директора школы все отпустили воздушные шары. Шары медленно поплыли вверх, создавая на фоне голубого неба объёмную цветную картину. Круговерть летающих птиц, плавно удаляющихся шаров и перезвон колокольчика создавали необъяснимую необыкновенную фантастическую атмосферу радости и счастья, тронувшую души всех присутствующих.

Лена плыла в центре этой атмосферы, она ещё ни когда не испытывала такого состояния счастья и радости. Лицо её озаряла очаровательная улыбка, а из глаз катились слёзы радости. Повернув голову в сторону группы родителей, она увидела маму, которая радостно замахала ей рукой.  У неё тоже заблестели слезы, резко повернувшись к рядом стоящему мужчине, она уткнула лицо в его плечо. В мужчине Лена узнала вчерашнего соседа. Тот приветливо помахал ей рукой. "Может быть и у меня скоро появится папа", - мелькнуло в голове у Лены, и она подняла глаза к небу, в котором хоровод шаров и снегирей поднимался всё выше и выше...
18 Последняя осень
Петр Лопахин
Вот и дождался Петр Трофимыч своей осени, хотя совсем и не ждал ее и, разумеется, ни капельки не хотел. Ссутулившись, сидел он теперь на лавочке, с грустью смотрел на желтеющие березовые листья и думал о том, что не позеленеют они уже никогда. Налетал на него теплый сентябрьский ветерок и приносил обрывки воспоминаний. Прошла жизнь, ничего не поделаешь! Вроде и не жаль ее, а помирать все одно неохота. Не страшно. Смерти Петр Трофимыч и на войне и после войны повидал достаточно. Привык он за долгие годы по земле ходить, воздухом дышать, да и к людям привык. Пускай теперь другие становились люди – новые, с новыми принципами, взглядами на жизнь, зачастую старому человеку непонятными. Но уходить от них в небытие – радости мало!

Родился Петр Трофимыч в глухой сибирской деревне там, где кругом все ряма* да болота, кедрач да багульник. Семья была большая – восемь ребятишек, что по тем временам считалось нормой. Рожали, покуда здоровье позволяло, или, как тогда говорили, сколько Бог даст. А здоровье позволяло и Бог давал. Работали все: от мала до велика, с утра и до вечера. Приходилось тяжело, но были сыты. Стало быть, жаловаться нечего. Он и не жаловался.

Нежданно-негаданно пришла война и забрала отца и старшего брата. Навсегда. Будучи пятнадцатилетним юношей, пришлось взвалить на себя всю мужицкую работу. А через пару лет его самого призвали на флот и отправили на Сахалин. Где, стоя в карауле, Петр Трофимыч провел следующие семь лет своей жизни. Военные годы не засчитывались в срочную службу. Вот и вышло – два военных и пять срочных. В боях не участвовал, но видеть приходилось всякое: убитых и раненых, мертвых и умирающих. Влажный морской климат и длительное стояние в карауле оказали свое негативное влияние, до конца жизни он будет мучиться болями в ногах и пояснице.

После выхода на гражданку началась другая жизнь. Новая. Переехал в большой шумный город. Устроился работать на завод слесарем. Каждый отпуск давали путевку на курорт или в санаторий. Ветеранам полагалось. На курорте Петр Трофимыч встретил свою будущую жену Варвару, с которой проживет без малого сорок лет. Детей не нажили. То ли он застудился во время службы, то ли она была не способна забеременеть. Да они и не горевали по этому поводу. Нет, и не надо! Жили, душа в душу, дружно и весело. Регулярно отдыхали на курортах и в санаториях, ездили в гости к многочисленным друзьям и родственникам. Всюду застолья, веселая компания, радушный прием. Так прошли годы, как Петр Трофимыч любил говорить, с музыкой. Оба вышли на пенсию, но веселиться не переставали. Супруга не осуждала его пристрастия к алкоголю и никак ему не препятствовала, сама любила посидеть за столом, спеть после рюмочки другой третьей, а после пятой и сплясать не грех.

В один злополучный день Варваре поставили страшный диагноз – рак, и после скоротечной болезни ее не стало. Петр Трофимыч самоотверженно ухаживал за умирающей супругой, а схоронив, очень глубоко скорбел. Вместе с этой легкой, беззаботной, жизнерадостной женщиной ушло из его жизни, что то большое, милое сердцу, неоценимо дорогое. На людях он по прежнему старался выглядеть веселым, отпускающим шуточки балагуром, но все последующие годы, по ночам, во сне вел с ней длинные задушевные разговоры, он по прежнему продолжал за ней ухаживать, предлагал вскипятить чаю, укрыться по теплее, растворить занавески, чтобы впустить больше света в комнату.  Иногда говорил: «Варя, мил моя, давай с тобой споем песню. Подпой мне, один я не вытяну. – И всхлипывая, пел.
– Ты обычно всегда в стороне,
Но глаза твои ясные светятся.
Говорят они ласково мне,
Что со мною желаешь ты встретиться.

Сорвала я цветок полевой,
Приколола на кофточку белую.
Ожидаю свиданья с тобой,
Только первого шага не сделаю.»
Песня прерывалась и слышались только всхлипывания. Поплакав немного, старик заговаривал вновь: «Варя, ты не переживай! Ты не расстраивайся, ягодка моя. Я буду ходить за тобой, и ты поправишься. Обязательно поправишься!». Во сне она была для него еще живой. Умирающей но живой.

Так получилось, что потеряв любимую, остался Петр Трофимыч в большом городе один одинешенек.  Родственники жены прекратили с ним всякое общение, а свои были далеко – за тысячи километров.

А между тем перемены произошли не только в его жизни, но и в жизни всей страны, которая попросту перестала существовать, а на ее месте зарождалось, что то новое, чуждое, малопонятное.

Списался тогда Петр Трофимыч со старшей сестрой Анной Трофимовной, которую с детства привык называть нянькой. В крестьянских семьях старшая сестра всегда была нянькой для всех последующих детей. Жила она в небольшой деревне близ райцентра, поселилась здесь подле старшего сына, чтобы помогать. Позвала Анна Трофимовна брата к себе – век доживать: «Домик у меня маленький, а нам старикам большого и не надо. Внуки будут приходить, правнуков приносить. Помогать будем. Да и сами без догляда не останемся.»  На том и порешили.

Сначала на новом месте было интересно. Огород, банька, какое никакое хозяйство – куры, кролики. Правнуков опять же нянькиных приносили, а с детьми всегда интересно и весело – хочется жить. Но время шло, рутина, как говорится, засасывала, быт заедал, малыши подрастали, становились самостоятельными, стариков навещали все реже. Стал Петр Трофимыч после каждой пенсии уходить в запой. На неделю, а то и дольше. И не было в этом уже того праздника, которым они жили с женой Варварой долгие годы. Теперь это было самое что ни на есть будничное, горькое пьянство. Беспробудное и безобразное. Собутыльниками его стали многочисленные деревенские алкаши, всегда готовые составить компанию загулявшему старику. Запой прекращался лишь тогда, когда изношенный старческий организм уже не мог принимать алкоголь. Потом шли дни болезни и восстановления подорванных сил, за ними – одна-две недели спокойной жизни, после чего приносили пенсию и порочный круг замыкался. Анна Трофимовна всячески пыталась вразумить младшего брата, но все было тщетно. В дни, когда Петр Трофимыч напивался до бессознательного состояния или мучился тяжелым похмельем, сестра снова становилась его нянькой, в прямом смысле этого слова.

В семьдесят четыре года старику впервые в жизни прихватило сердце, да так прижало, что стаканом не вылечить. Вызвали скорую. Вернувшись из больницы он с горечью осознал, что жить осталось совсем немного. Сердце работало кое-как. Приступы продолжались. Каждый следующий был страшнее предыдущего, приходилось глотать таблетки – по две, по три, а потом и целыми горстями.

Петр Трофимыч сидел на лавочке и смотрел в даль. Небо постепенно затягивало серыми тучами. Погода портилась.
– Вот ты и пришла, моя последняя осень.

 *Рям –  моховое болото с порослью; ельничек по болоту, годный лишь на жерди.  Даль В.  Толковый словарь.
19 Грусть осени
Тося Кузнецова
Последний день октября.
Вчера ещё выходила прогуляться за село – в поле, к речке. Смотрела, как, кружась в воздухе, опускаются на землю узкие и длинные, похожие на лодки индейцев листья раскидистых ив. Да… последние листочки. Оголились деревья. Теперь сквозь заросли их на берегу застывшей, как во сне, речушки видны далёкие луга. На них пасутся ещё стада овец и коров, которые старательно выискивают в пожухлой траве сохранившиеся ещё зелёные росточки.
Рядом с дорогой поле. Урожай собран, и поле уже вспахано тракторами. Помню, как за трактором ходили грачи: выискивали себе корм перед отлётом на юг. Теперь грачей уже нет – улетели. И на поле пусто. Чёрные, вывороченные плугом пласты земли смотрятся неприглядно, навевают грусть.
Вспоминаются строки Н.А.Некрасова:
«Поздняя осень. Грачи улетели.
Лес обнажился. Поля опустели…»
Да, всё так. У поэта эти строки – прелюдия к «несжатой полоске»… Грустная прелюдия. И тоже ждёшь чего-то более грустного…
И вот сегодня с ночи идёт дождь… Стучат капли по крыше, по стёклам… Стекают вниз, освобождая место новым капелькам. Занудно, однообразно, монотонно… Но – странное дело – приятно, хотя и грустно. Кто-то назвал это «музыкой дождя». Музыка… Похоже… Грустная музыка.
Ветви слив и вишен в саду усыпаны дождевыми каплями – украшают голые веточки, пытаясь заменить опавшие листья. Грустная замена…
Посеревшее опустившееся небо уныло и тоже навевает грусть.
Грусть, во всём грусть… Грусть осени. Она отяжеляет душу. Душа замирает под грузом грусти, цепенеет. Она – в преддверии изменений. Она ожидает чего-то нового и, хочется верить, лучшего!
20 Я люблю тебя, жизнь
Ольга Альтовская
     Анна странно и противоречиво относилась к осени. Раньше, в молодости, она видела в ней просто смену времени года: прекрасное увядание, неизбежное похолодание перед зимой – и всё. Теперь в её отношении к осени появились совсем другие нотки – какая-то щемящая жалость к умирающей природе соседствовала с восхищением. Эта безумная красочность и яркость воспринималась Анной как вызов неизбежному, отчаянный выплеск последних эмоций. А период осенних дождей – как время генеральной уборки, когда старое, отжившее смывается водой с лица земли, а ветрами сносится то, что прочно въелось и не хочет само уходить.
     Сегодня была прекрасная погода. Октябрь цвёл всеми красками. Было по-осеннему тепло и солнечно. Анна гуляла по городскому парку и слушала голоса. Два голоса – тайные, звучащие в ней, оценивали осень её жизни. Они то спорили друг с другом, то умолкали, то приходили к единому мнению.
     Первый голос утверждал:
     – Да, ты уже не молода. Ты уже для природы бесполезна – свою главную функцию – продление рода – уже утратила. Для мужчин не представляешь интереса. Отгуляла, отплясала. Время твоё вышло, и тебе осталось просто доживать свой срок до последней черты.
     А второй возражал ему:
     – Зато теперь у тебя появилось время посмотреть по сторонам, увидеть эту красоту, понять, что всё в этой жизни имеет свой смысл, не отвлекаясь на мелкое, преходящее. Ты отдала дань природе, выполнив своё предназначение как мать. Но ведь человек – это не только тело. Теперь у тебя открылись другие горизонты. Ты можешь спокойно мыслись, мечтать, творить добро, помогать другим.
     – Да, – соглашался первый. – Но тело-то с его потребностями не отменишь. Оно изношено, требует повышенного внимания, болит, отказывается служить как прежде…
     – Вот и наступил момент проверить себя на прочность, понять, кто ты есть на самом деле. Сможешь ли, пройдя через эти испытания, обрести знания высшего порядка. Тело, отжив своё, умрёт, и с чем ты останешься? Что ты с собой возьмёшь в дорогу, перейдя черту? Какой урок вынесешь?
     – А ты уверена, что за чертой что-то есть ещё? Что это не абсолютный конец?
     – Конец одного – начало другого: это непреложный закон. Так же, как в физическом мире. Осень предшествует зимнему покою и весеннему возрождению. И в духовном мире – душа, оставив тело, продолжит жизнь в ином измерении, чтобы снова когда-нибудь возродиться, возвратившись на землю.
     – Блажен, кто верует…
     – По вере и воздастся…
     Анна слушала эти голоса и в какой-то момент почувствовала радость от того, что она живёт, что вокруг необыкновенно приветливая природа, и  ничто её не тревожит, и ничего у неё  не болит. Она наслаждалась способностью просто жить, гулять в этой красоте, дышать чуть горьковатым запахом опадающих листьев.  Чувство благодарности захлестнуло её: не встретились бы однажды её родители - её могло вообще не существовать на этом свете – такой, какая она есть. Не было бы и всего того, что с ней случалось на долгом пути перехода от рождения до сегодняшнего дня. И всё, что прожито – хорошее и плохое, удачное и не очень, что случалось в её жизни, что составляет её сущность, её – сегодняшнюю, вообще могло не быть ни-ког-да!
     Анна шла по парку, собирала букет из опавших листьев и улыбалась. «Я люблю тебя, жизнь! Спасибо за всё!»
21 Первая свадебная
Татьяна Аггуриева
          Первого сентября на школьной линейке мускулистому и рослому одиннадцатикласснику Эдику Гордину, капитану баскетбольной команды, дали ответственное поручение – пронести на плече первоклассницу с колокольчиком. К Эдику подвели маленькую девочку – светлые хвостики, белые банты и огромные доверчивые карие глаза.
          – Как тебя зовут? – спросил Эдик, подхватывая легкую, как перышко, девчушку на руки.
          – Ира Петрова... А Вас? – застенчиво произнесла она.
          – Эдуард Гордин, – серьезно ответил Эдик, усаживая ее поудобнее.
          Зазвенел колокольчик, наполнив сердце Эдика тревогой и радостью. По окончании торжественного прохождения папа Иры сделал фотоснимок, и Эдик очень скоро почти забыл курьезный эпизод.
          Последующие годы были наполнены разнообразными событиями – университет, армия, короткий брак, утомительный развод, успешная карьера, неудачи в личной жизни... Через десять лет первого сентября Эдик с сестрой и ее мужем привел племянника-первоклассника на линейку в свою школу. Учителя очень обрадовались, узнав своего дорогого бывшего ученика, и слегка поругали Эдика за то, что тот не заходил к ним. А директор подвела к нему миниатюрную девушку и, улыбаясь, спросила, знает ли он эту ученицу выпускного класса. Нежный овал лица, длинные светлые вьющиеся локоны, миндалевидные карие глаза... Эдик потерял дар речи...
          – Здравствуйте, Эдуард Гордин! А я Вас сразу узнала! Я – Ира Петрова, – звонко воскликнула красавица.
          С этой волшебной минуты Эдик и Ира не расставались. Родители Иры приняли его с распростертыми объятиями, и Эдик клятвенно обещал им беречь драгоценную Ирочку, как зеницу ока. Через год осенью, едва первокурснице Ире исполнилось восемнадцать лет, сыграли свадьбу. А памятную фотографию, на которой маленькая Ира с колокольчиком в руке сидит на плече Эдика, в семье Гординых с любовью называли "первой свадебной"...
22 В чужом городе
Александр Сапшурик
   Тихий, с едва заметными нотками отчаяния, голос с трудом проникал через дебри мирно дремавших городских аллей.
  - Мужчина, помогите открыть...
  Я остановился и осмотрелся. Что можно открыть здесь, в парке, в восемь часов вечера? Чемодан? Дверь? Закон физики? Да ещё мне - командированному в малознакомом городе.
   Симпатичная девушка возрастом лет двадцати белела причёской на скамейке среди  деревьев, слегка украшенных сединой от увядающих листьев...

Город не настолько незнакомый, чтобы в страхе убегать от девушек - ловушек. Областной центр средней полосы. Это где-нибудь в провинциальном городке мне было бы неуютно. В крупном испугался бы полиции, в мелком - шпаны, прячущейся за спиной красотки. Может, и наоборот... Я не так молод, меня не прельщает желание иллюстрировать боевики. Сорок лет, всё-таки.

    Я подошёл ближе. В сыром осеннем воздухе тихо пульсировали падающие листья. Заискивающе улыбаясь, девушка протянула ко мне руку с зажатой в ней бутылкой водки. Последняя была откупорена.
- Предлагаете её закрыть, чтобы потом снова открыть? - вслух удивился я способу привлечения внимания.
- Она открыта. Но почему-то не льётся, - жалобно протянула блондинка, поглядывая на пустую чайную чашку, стоящую на скамейке между ней и куском ветчины в прозрачной вакуумной упаковке.
   Я вынул из неумелых рук холодное тело бутылки. С видом знатока осмотрел, мысленно сопоставляя количество содержимого с возможностями будущего потребителя.
- А она и не будет литься в чайную чашку. Не рассчитана. Нужен стакан и лучше гранёный. Современные технологии для защиты от детей.
 Так мой мозг при виде блондинки стал автоматически выдавать шутки.
- Не надо умничать, - строго сказала девушка. - Вас же просят помочь.

   Взгляд наткнулся на макушку любительницы выпить на природе. Сквозь её белизну, словно скрытые признаки интеллекта, пробивались тёмные корешки непрокрашенных волос. Блондинка оказалась искусственной. Это как-то сразу изменило моё отношение. Даже стало жалко девицу. Сидит тут одна, пьёт. Может, горе какое...
- Поделюсь секретом с вами, как с начинающим... любителем (чуть не сказал — алкоголиком). Вот здесь, в дозаторе иногда западает шарик. Да, именно здесь.
- И что тогда делают профессионалы? - иронично спросила девушка. - Бегут в магазин менять бракованную бутылку?
- Ага, сейчас, - обиделся я. - Вот как это делается...
    Шлёпнув, словно непослушного ребёнка, бутылку по попе, я с видом фокусника наклонил её над чашкой.
    Внутри сосуда, освобождаясь от заточения, бодро заклокотала жидкость. В парке повис запах благородного спирта. Девушка облегчённо вздохнула, потом ещё раз, но вероятно уже по другому поводу. Просунула намакияженный пальчик в колечко чашки с водкой, и задумчиво уставилась в пустоту. Посчитав свою миссию выполненной, я продолжил прерванный путь.

   Командировка была не сложной. Поселился в приличной гостинице, с предприятия уходил не поздно. После работы беззаботно бродил по городу. Не хотелось никаких приключений этакого типичного командированного. В гостинице меня ждала книга, телевизор и неспешные разговоры по телефону.

   Но идиллию спокойного вечера нарушила картина на обратном пути. Наверное, лучше гулять классическими маршрутами - по кругу. Я же, из-за страха потеряться в незнакомых местах, возвращался привычной дорогой. И поплатился.
   На скамейке обнаружилась знакомая девица. Только успевшая значительно подправить окружающую реальность. Дозатор излеченной мной бутылки уже пропустил через себя миллилитров сто пятьдесят. Что явно отразилось на состоянии её хозяйки.

   Я не мог пройти мимо. В кронах деревьев угрожающе шелестел темнеющий воздух. Стайки женщин, осуждающе поглядывающих на мою подопечную, появлялись всё реже и проносились мимо значительно быстрее. А походка прогуливающихся парней становилась всё вальяжнее.
- Вам пора домой, - придал я голосу отеческую интонацию.
На меня сердито нацелились слегка разбегающиеся от спиртного глаза. Похоже, девушку уже царапали замечаниями проходящие горожане. И отвечала она явно неприветливо. Только узнав меня, плавно смягчила взор.
- Аааа, спаситель... Скоро пойду. Допью только, - кивнула она в сторону бутылки и разгрызенной упаковки с колбасой.

   Было заметно, как она балансировала между иронией и желанием заплакать. Кукольно моргала в преддверии специфических импульсов мозга, а затем и слёзных желез... Нужно было найти подход и увести её.
- О чём пьёте, если не секрет? - деловито осведомился я.

   Спрашивал без особой надежды. Глубинные тайны такого порядка не рассказывают первому встречному. Настолько личные и основательные, что заставляют юную леди хлестать в одиночестве и неподходящем месте. Всё это похоже на моральный суицид. Обычные уговоры не помогут.
- Просто люблю иногда выпить в парке.
Явно хотела, чтобы отстали. Лучше бы заплакала вместо обращения к сомнительному сарказму.
- Расскажи мне всё, - то ли попросил, то ли приказал я. - Человеку, который вдвое старше по возрасту и годится тебе в отцы.
- А сколько вам? - пьяное любопытство подняло её со скамейки.
Красивые ноги, высокая грудь... Глаза, помеченные алкоголем, блестят в остатках дневного света.
- Это легко определить: умножай свой возраст на два...
- Двадцать шесть на два, - она старательно напрягала мозг, попутно вытесняя опьянение. - Не может быть, что вам пятьдесят два!
- Не может быть, что вам двадцать шесть, - скопировал я интонацию, снова переходя на "вы".
- Да, мне двадцать шесть, - всхлипнула она, садясь обратно. - И от меня ушёл парень. Причём навсегда.
- Так вот почему всё это, - критически оглядел я скамейку с таинственным пиршеством в темнеющем лесу.
- Коне...чно, - растирала она по щекам коктейль из слёз и туши. - А вы бы не плакали... не пили бы?
- Уходим! - объявил я и, заметив группу припозднившихся женщин, подозрительно рассматривающих нас, добавил. - Нас давно ждут дома...

   Подав руку, я помог ей подняться. Она замешкалась, пытаясь захватить с собой ещё одну блондинку - "Беленькую". Недопитая подружка не хотела вмещаться в сумочку.
- Видимо, надо её допить, - догадалась моя подопечная и уточнила. - На посошок.
- Я буду твоим посошком, - отказал я. - Большим, устойчивым, верным.
- Но мне необходимо выпить, - безуспешно убеждала псевдоблондинка. - Ладно, потом...

   Я придерживал её под руку, а при больших шатаниях - за талию. И от вынужденного телесного контакта невольно проникался её настроением. Понимая, что всё это с ней неспроста. Впрочем, всё в нашей жизни неспроста...
- К тебе или ко мне? - автоматически вырвалось у меня.
Несмотря на классический вопрос, я не желал её нетрезвого тела. Так, поговорить... Всё равно в гостинице скучно.
- Черняховского, шестнадцать, - выговорила девушка. - А вот ключи.
Она злилась, натыкаясь в сумочке на громоздкую бутылку.
- Давай подержу, - кивнул я на помеху.
- Разобьёте, - икнула она. - Держите лучше меня.

   Наконец ключи нашлись. Квартира - большая, с хорошей мебелью, была наполнена молчаливым полумраком. Я аккуратно опустил подопечную на диван и уже намеревался уйти. И всё же, некое любопытство наравне с беспокойством удерживали меня возле сидящей дамы.
- Зачем пить в парке, если есть такая квартира? - повёл я рукой.
- Вам, мужикам, не понять, - мрачно отозвалась девушка, и вдруг оживилась. - А вы выпьете со мной?
- Только если всё расскажешь, - сделал я вид, что готов уйти.
- Ладно, - согласилась она. - Наливайте.

   Очередная порция словно отрезвила мою собутыльницу. Она заговорила - не громко, отчётливо. Всматриваясь в какие-то невидимые образы за моей спиной.
- В начале «нулевых» мои родители занимались бизнесом. Вполне успешно. Мне было пятнадцать, и я - их единственный ребёнок, ни в чём не знала отказа. А потом их застрелили...
- Кого? - тупо спросил я, надеясь на опровержение тревожно зазвеневших в голове слов.
- Обоих. На выходе из театра. Они умерли сразу, одновременно.

    Она тихо продолжила, почти шёпотом.
- Приятель моих родителей, наш общий семейный друг, помог мне оправиться от потери. Потом стал опекать, устраивать дела, поддерживать в горе. Можно сказать, заменил мать и особенно отца. Окружённая его заботой и вниманием, я постепенно влюбилась. Сама лезла к нему целоваться, и только родительский дом останавливал от большего. Тогда он купил и оформил на меня вот эту квартиру. И мы стали спать вместе.
- Он, как я понимаю, был женат?
- Тогда это было для меня совсем не важно. Как и то, что весь бизнес родителей  развалился. Даже дом пришлось продать за долги. А потом я случайно встретила бывшего коллегу отца. Хмельного и уже не такого лощёного, как прежде. Он рассказал, что смерть родителей и разорение их бизнеса организовал друг семьи - мой нынешний любовник. Есть все доказательства, заведено дело. Только, скорее всего, он выскользнет из рук правосудия, щедро смазанных его деньгами.
- И как вы...
- Меня забрали в детский дом, - продолжила девушка. - Я провела там три года, до совершеннолетия. Вернувшись, стала жить здесь, в квартире. А недавно узнала, что мой опекун умер. И оставил мне большое наследство. Все бумаги были оформлены заранее. Сегодня я пошла на кладбище. Смеялась там, танцевала у его могилы под нашу с ним песню. Потом упала на землю и долго плакала. Всю жизнь я ненавидела и одновременно любила этого человека...

  Во мне менялся спектр чувств - от осуждения до жалости.
- Забудь всё это, - наконец влез я в её воспоминания. - И живи дальше. В моей жизни, например, тоже не раз наступала осень...
- Как вас зовут? - словно опомнилась девушка.
- Сергей Петрович. Просто Сергей. Можно на ты.
- Я Злата. Дурацкое имя, правда? Спасибо тебе, Сергей. Если бы не ты...
     Я догадывался, что могло произойти, если бы не я. Но думать об этом не хотелось...
- Поцелуй меня, - неожиданно попросила Злата. - Ты так напоминаешь его.
- Спасибо, конечно...
- Нет, я в хорошем смысле. О его светлой стороне. А о тёмной я давно стараюсь забыть...

    Мягкие губы. Волнующий аромат тела, проникающий даже сквозь поры кожи. Что-то останавливало меня. Никогда я так старательно не сдерживался...
  Словно почувствовав, девушка вежливо отстранилась. - Прости, Сергей. И прощай.
- Прощай, - с трудом собрал я разбегающиеся мысли.

    И поспешил закрыть дверь в эту тёмную квартиру. В эту жизнь, так не похожую на мою. В которой, несмотря на шагающую по городу осень, стали появляться признаки весны...
    Сумерки окончательно пленили город. Равнодушные колпаки уличных фонарей, освещающих мрачные улицы, резко очерчивали границы светлого и тёмного пространства. Я шёл не спеша, размышляя о том, что пути Господни и вправду - неисповедимы!
23 Шоссе
Александр Сапшурик
               

     Дорога плавно покачивала автомобиль на своей шершавой извивающейся поверхности. Она казалась совсем безопасной - асфальт был чистый и прочный, видимость хорошая, а помех в виде других машин в это время - минимальное количество. Мощный мотор в ответ на надавливание педали газа, отвечал похожим действием: сидение толкало в спину. Так мы и общались с ним вот уже добрые две сотни километров.

   Окна в салоне тщательно прикрыты. Чтобы раньше времени не выветрились знания, которые я бережно вёз в институт, расположенный в другом городе. Уютный провинциальный городок, где я работал заместителем мэра, сонно помахал мне на прощанье ветками старых деревьев и скрылся в дорожной пыли. Выехать пришлось очень рано, чтобы не опоздать на экзамен. Моего инженерного образования оказалось маловато для карьеры управленца и приходилось учиться дополнительно, периодически перевозя знания из большого чужого города в свой маленький и родной.

    Бодрое утро, с приятной осенней погодой. Автомобиль послушно глотает серую ленту дороги. На душе спокойно, даже празднично. Вспомнилось классическое: "Экзамен для меня всегда праздник, профессор". Но как часто бывает, в хорошее дело ворвалась небольшая заковыка. В этот раз она просигналила красной лампочкой на приборной панели. Перегрев двигателя! Ругая себя за то, что вся подготовка к поездке вылилась лишь в зубрёшку к экзамену, я стал подыскивать место для остановки. А ведь знал, что проблема с автомобилем существует! В автосервисе при осмотре двигателя советовали заменить резиновый патрубок охлаждения. Там уже намечалась трещина. К счастью, я успел купить запасную деталь, и припас бутылку с охлаждающей жидкостью для долива в систему. Вот только в сервис так и не доехал...

   Свернув на обочину, я заглушил двигатель и открыл капот. Из-под железной крышки  воровато выпорхнуло белёсое облако пара от пролившейся жидкости и растворилось в прохладном утреннем воздухе. Пока двигатель остывал, я осмотрел окресности и налил себе горячего кофе из термоса. Затем закатал рукава рубашки и полез за инструментом.

   Легко снявшийся старый патрубок внушал оптимизм. Но ровно до того момента, как я начал вместо него одевать новый. Тот упорно не налезал на трубку. Я возился, громко разбрасывая вокруг себя слова, неприличные для человека с почти двумя  высшими образованиями. Ничего не получалось. Так можно опоздать на экзамен. Я нервничал.
- Вам помочь? - раздался вдруг позади меня мягкий мужской голос.
Вздрогнув от неожиданности, я обернулся. И увидел молодого мужчину, стоящего чуть позади меня. Он держал в руке небольшой ящик, в котором обычно носят инструмент. Добродушный, приветливый взгляд. Комбинезон, со вьевшейся тёмной технической смазкой. На лице плохо стертые следы ремонтной деятельности. Словно где-то рядом была автомастерская и слесарь вышел покурить. И это при том, что вокруг ни души. Кроме тех, что пролетали мимо, закрытые стеклом и металлом.
- Добрый день! - обрадовался я. - Вот тут подержите, если можно.
Незнакомец мягко отстранил меня и склонился над подкапотным пространством.
- Тосол есть? - спросил он через несколько минут.
- Вот, - растерянно протянул я бутылку.
Послышалось бульканье охлаждающей жидкости. Не успел я критически осмотреть свою испачканную рубашку, способную печально повлиять на результат будущего экзамена, как незнакомец повернулся.
- Заводи!
- Неужели всё? - не верил я в свою удачу.
- Да. Может, потом придётся немного подтянуть хомуты. А так - всё готово.
Дрожащей рукой со ссадиной на большом пальце, я повернул ключ. Всё работало как надо.
- Через минут десять, когда прогреется, можете подкрутить здесь, - снова перешёл на "вы" мужчина и показал на маленький болтик. Но это - на всякий случай. Должно и так держать. А вообще, машина хорошая. Крепкая ещё.
Как он успел за такое короткое время осмотреть всё? Верилось, что его слова были сказаны не просто так. Что человек разбирается.
- Огромное вам спасибо за помощь. Вот, -  торопливо полез я за кошельком.
Мужчина с осуждающим выражением на лице проследил за моим жестом и снова перешёл на "ты".
-  Обижаешь, брат. За помощь на дороге разве можно брать деньги?
- Тогда... ещё раз спасибо. Как вас зовут, хотя бы?
- Николай.
- Меня Александр. Может подвести вас, Николай?
- Нет, не нужно.

   Мы пожали друг другу руки. Николай улыбнулся доброжелательной улыбкой и, пока я закрывал капот, уже незаметно растворился в придорожной смеси пыли и смога.
   В памяти ещё оставалось тёплое рукопожатие моего спасителя, а я уже жал изо всех сил по дороге к вожделенным экзаменационнным билетам. Хотя, скажу по секрету, вожделенным являлся диплом. А билеты были промежуточным, не очень приятным этапом. Уже через пару часов я преодолел этот этап и немедленно выехал обратно. Следующая поездка предстояла через три дня - на следующий экзамен.

   И вот я снова еду в большой город - менять порцию знаний, ненадолго застрявших в голове, на будущий диплом управленца. Утомленный зубрёшкой мозг старательно ищет способы отвлечься и отдохнуть. Как и в прошлой поездке радует погода, привлекают яркие пейзажи с желтеющими деревьями. А вот и знакомые места. Именно здесь в прошлый раз сломался автомобиль. Похоже, и желудок вспомнил, как на этом месте я пил кофе с бутербродами. Что ж, можно и перекусить. И гораздо приятнее припарковать на это же место теперь уже исправную машину. Невольно впомнилась прошлая вынужденнная остановка. И парень, который мне тогда здорово помог... А он существовал вообще-то? Может он мне вообще привиделся?

      Выйдя из машины, я заметил на знакомой обочине небольшой холмик свеженасыпанной земли. Над ним высился крест с прикреплённой к нему фотографией и табличкой. Был он хоть и недорогой, но изготовленный добротно и с явным уважением к покойному. На табличке стояла дата - два дня назад. Я невольно вгляделся в фотографию. На ней был изображён мой недавний знакомый - тот самый парень. Знакомая добродушная улыбка. В глазах - то же желание помочь. "Только уже никому ты больше не поможешь" - с горечью думал я, держа одеревеневшими руками руль автомобиля, понуро увозившего меня с этого печального места. С ближайших деревьев медленно слетали на асфальт мёртвые листья. Едва слышной поступью шагала осень.
24 Тёплые мгновения осени
Марина Шатерова
(автор фото: Анастасия Тимонькина https://vk.com/id5513068)

Уж осень отдаёт последние тёплые деньки. Всё прохладнее становиться по вечерам и морозней ночью. Но время есть ещё нам насладиться последними мгновениями той осени, что золотой зовётся, воспевается поэтами она.

Так чуден тот момент соприкосновения с природой, когда вырвавшись из городской суеты и шума, можно выйти в поле, восхититься его простором, пройтись по скошенной траве, вдыхая этот ни с чем не сравнимый аромат осени – свежий, терпкий, какой-то неимоверно грустный.

Редкие пасмурные облака нависли над лесом. А где-то там, в небесной синеве, летит журавлиный клин, устремившись к югу, в далёкие края, где тепло и сытно. Но сердце всё равно будет тосковать по родному краю, жаждать и ждать весны, чтобы скорее вернуться обратно.

Неспешный ветерок раздвинул облака и ласковое солнышко нежно прикоснулось своими лучами к лицам людей, идущих через поле к лесу. Контрастен тот момент, когда печаль по уходящим тёплым дням сменяется радостью, блаженством от последнего поцелуя, посланного природой.

Люблю тебя, мой край родной!!! Как дорог мне мой путь, что лентой вьётся, где мог бы я душой согреться, любуясь тем, как изменяется пейзаж.
25 Ведьмин круг
Ольга Сквирская Дудукина
О том, что родной город называется Северском, Саша узнал только после перестройки: до этого считалось, что имя города Пятый Почтовый.

Несмотря на пресловутую "секретность", все кругом знают, что на Почтовом располагается ядерное производство, и каждый второй в нем работает. Но при этом совершенно непонятно, почему каждый первый в этом мифологическом городе профессиональный рыбак, охотник, грибник и ягодник. Какая тут связь с плутонием? Тем не менее так сложилось исторически.
Поэтому очутившись на малой "закрытой" родине, мы с мужем и со свекровью тут же сообща увлеченно засобирались в лес, тем более что мама пообещала показать "блудному сыну" заветные грибные места.

Охота пуще неволи: встать ни свет ни заря - в половине четвертого, на автобусе доехать до деревни Самуськи, там пересесть на другой автобус до деревни Орловка, около шести километров пройти по дороге параллельно нефтепроводу, - и заходи в тайгу, вот оно, Грибное место с большой буквы.

Вы когда-нибудь собирали грибы осенью?
Несмотря на глубокий сентябрь, грибы не исчезли. Напротив, лето выдалось на редкость засушливое, и грибы только-только пошли, да еще какие!
Представьте себе огромный белый гриб в иллюстрации к русской народной сказке: коричневая шляпка размером с человечью голову и мощная толстенная ножка! Белый гриб как он есть, прямо из фольклора. Есть свой плюс в осенней прохладе: мушки, которые обычно откладывают яички, из которых вылупляются грибные червячки, давно потеряли активность, поэтому грибы на удивление не червивые, девственно чистые на срезе.
Грибники тоже потеряли активность: деревенские давно себе набрали, а городским по будням ездить далеко, да и некогда, - вот боровики и успевают вымахать до былинного уровня. Особенно в черничниках, в низинках - там более влажно, и кустики маскируют.
На сосновых гривах, поросших голубым или зеленым мхом, нужно искать маленькие, крепенькие, хорошенькие - на маринование или на продажу. Эти детки, как с картинки, особенно ценятся. Но об эту пору даже на гривах попадаются крупные, мощные - стоит такой богатырь себе на возвышении, как фонарь: вот что значит по лесу никто не шарился с пару дней. Чем крупнее гриб - тем большее эмоций.

Я из тех, кто говорить и собирать грибы учился одновременно, поскольку детство мое прошло на Дальнем Востоке, в деревне Тахтамыгда - глуше не бывает. Тайга начиналась прямо за околицей. Грибы росли практически те же, что и здесь, в Сибири: вот только маслята были покоричневее да посопливее, подберезовики покраснее шляпками, да трава позеленее.То была весна моей жизни, а сейчас осень.
Поэтому я любым грибам душевно рада.
Саша - нет. Саша - грибной сноб, развращенный северским образом жизни. Для него гриб - это белый. Остальные - так, "попердушки".

                ***

У этого не очень приличного слова есть собственная семейная история.
Когда я переехала в Новосибирск, мне не раз доводилось слышать о неких популярных грибах под названием "коровники", якобы невероятно вкусных. Но одно время санэпидстанция запрещала их продавать на базаре, кажется, из-за того, что они слишком сильно подвержены радиоактивному загрязнению.
- Подхожу к прилавку, - рассказывает местная подруга, - Спрашиваю шепотом: коровники есть? - "Вам сколько?" - отвечает тетенька беззвучно. - "Килограмм..."
Я долго находилась под впечатлением таинственной истории подпольного приобретения грибов, пока не увидела своими глазами эти запретные коровники. В общем, пластинчатые грязно-бурые блинчики, действительно напоминающие "коровьи лепешки" по цвету и форме... Такие в Томске растут на клумбах, их обзывают "попердушками", и никто не собирает.
               
                ***

- Ау! - кричит мне Саша. - Я моховик нашел, если хочешь - бери себе.

Для кого и моховик - та же "попердушка". А мне они нравятся - крепенькие, желтенькие. Но у Саши цель - набрать три корзины белых, поэтому он нипочем не нагнется даже за моховиком, не говоря уж о масленке. Не то чтобы муж против маслят, но зачем, дескать, портить вид в корзине?
- Тогда надо было специально ехать за маслятами - это совсем другой лес, - объясняет он, и эта его логика мне непонятна.
- Когда я вечером пожарю их с молодой картошечкой, будешь уплетать за обе щеки, - возражаю я.
И ведь будет. Но теперь даже не нагнется - из суеверия: чтобы не спугнуть Большой Белый...

Действительно, в этом деле много мистики.
То ли лесные духи ценят Сашину грибную верность боровикам, то ли срабатывает принцип визуализации, но он то и дело наклоняется за очередным белым, тщательно очищает его от земли и любовно укладывает в большую ивовую корзину.
А в моей болтаются три сыроежки, две синявки, рыжик и семейка переросших опят, раскрошившихся сразу же после помещения в плетенку...
- Нет, ну опят-то зачем набрала?! - возмущается Саша.
- Вкусный гриб - хоть жарь, хоть игру крути, - оправдываюсь я.
- Тогда надо было ехать за опятами!! Но вообще - что это за гриб такой, которого с одного пня можно нарезать целое ведро!? - приводит Саша странный довод в качестве очевидного видового порока. - Как поганки какие!

Иногда даже мне улыбается настоящее грибное счастье: бреду себе меж кедров, куда придется, как вдруг... Огромная шляпка непередаваемого замечательно-коричневого цвета, с одного края матовая, с другой - глянцевая... Хоть картину пиши.
На крик подбегает Саша, оттесняет меня, самолично срезает гриб и сует в свою корзину:
- А чего тебе лишнюю тяжесть таскать. Молодец - можешь ведь, когда захочешь! Ну-ка проверь во-он  ту гривку!
Мне становится скучно прочесывать лес. У меня другой принцип поиска, и он формулируется примерно так: если бы я была грибом, где бы я захотела вырасти?
Ничего не найдя на его гривке, я чувствую себя завалившей задание. Переключаюсь на маслята, которые вылезли вдоль дороги после ночного дождичка. Все переростки оказываются безнадежно червивыми, зато светлые скользкие пуговки - в самый раз.

Время от времени в лесу заливисто раздается трель спортивного свистка - аналог "ау". Это свекровь. Чтобы не напрягать горло, она прибегает к помощи технического средства. Мы с Сашей бежим к ней с разных сторон.
- Вот смотрите, как надо, - учит она. - Грибы растут не абы как, а ведьмиными кругами... Его надо вычислить...
Тут я замечаю под ногами огромный боровик, очищенный снизу, и благоговейно подбираю его.
- Положи на место! - строго командует свекровь, и я послушно бросаю гриб обратно на серебристый мох.
- Вот на этом месте я нашла первый гриб, - поясняет Сашина мама. - Вокруг него я стала ходить кругами на расстоянии пять-семь метров и...
- Вот следующий! - Саша указывает на следующий срезанный грибок - тот оказывается помельче.
- Вот именно. Теперь надо походить вокруг этого гриба на том же расстоянии и...
- Ух ты! - Саша бросается к очередному срезанному грибочку. - Все работает!
- Конечно, работает, - обижается свекровь. -  Понятно теперь, в какую сторону заворачивается ведьмин круг?
Мы хором переходим по "ведьминому кругу" на следующую точку, а там вместо гриба - двухдневный срез.
- Вот видите? Он таки здесь был. Втыкаем палочку и ищем дальше. О! Видите?
Мы натыкаемся на следующий красавчик-белый, зато после вместо очередного звена - просто палочка.
- Здесь был переросток, уже сгнил, - объясняет мама.
- Это что ж получается - целых семь звеньев! - восхищается Саша. - И какой большой круг - метров двадцать в диаметре!
Свекровь снова проходит по "ведьминому кругу", на этот раз подбирая в корзину свои срезанные грибы.
- Вот как надо искать. А народ гуляет себе по тайге, как по парку, и пропускает.

С этого момента Сашей овладела навязчивая идея - выявить очередной "ведьмин круг". Казалось, он потерял интерес к грибам как к таковым. Без конца нарезал круги, что-то отмерял, приседал, расставлял палочки, издалека, сквозь поредевшею листву, производя довольно странное впечатление.
- Он должен, должен быть здесь, - повторял он, кружась на одном месте.
- Ну так что же ты топчешься по нему? - я тычу в едва проявившую крохотную шляпку, не успевшую еще закоричневеть, на которую он только что почти наступил.
- Ура! Умница! - Саша набрасывается на меня с поцелуями, затем осторожно выкапывает свой грибок и тут же командует: - Проверь вон там. На расстоянии пять-семь метров должен быть гриб.
- Срез, - указываю я.
- Ура! - Саша в восторге. - Работает как таблица Менделеева. Ставь палочку. Ищем следующее звено.
Я натыкаюсь на крепкую красно-коричневую шляпку.
- Вот! - торжествует Саша. - Именно тут он и должен был расти. Я знал. Я знал!
Я срезаю гриб - тонкая белая ножка в черных крапинках, как березовая кора...
- Подберезовик, - разочарованно протянул Саша. - Тьфу!
- Чего ты - породистый гриб, смотри, какой симпатичный, - протягиваю я руку с красным, таким позитивным грибочком.
- Ну да, ну да, - рассеянно поддакивает Саша, нашаривая следующее ведьмино звено.
Я приседаю, Саша с надеждой кидается наперерез... Моховичок!
- Ты с ума сошла, - ворчит муж.

Мы проверили принцип "ведьминого круга" в бору, в черничнике, перешагивая через гадюк, и даже в горелом лесу, отыскивая грибы под черным валежником.
В этом году сильно горела тайга, и дело дошло до того, что специальные кордоны на дорогах преграждали путь машинам, не пуская в лес, за нарушение взимая штрафы по пять тысяч рублей.
Много таежной живности нынче пострадало, будучи согнано с мест обитания, особенно медведи. Растерявшиеся звери забредали в деревни и даже нападали на людей, чего они обычно не делают. Несколько раз в лесу я натыкалась на сосны с содранной корой, аккуратно разложенной под стволом. Хорошо, что я тогда еще не знала, что это медведь почесал когти, обычное дело...

Смех смехом, но к вечернему автобусу мы действительно вышли с тремя полными корзинами боровиков, по-пижонски, тщательно, как на продажу, уложенных Сашей. В другой руке я застенчиво несла большой пакет с "попердушками", стараясь, чтобы он как можно реже попадался мужу на глаза.
26 На номерах
Владимир Зангиев
  Очки я ношу давно. С раннего детства уже был подслеповатым ребёнком. Хоть и вымахал
до нынешних своих размеров, а давнишний детский мой недуг так и сохранился. И через него
многие казусы я испытал в жизни. Вот так и в тот раз, о котором  хочу сейчас
доверительно поведать. Отправился я с группой своих товарищей на охоту на кабанов. Дело
было в Памирских горах. Выбрали одно удобное ущелье, которое, затем, будто река,
расходилось на несколько рукавов. На каждом из рукавов посадили стрелка, назначив всем номера.
Самое лучшее место было у того, кто устроится в конце главного ущелья, ибо когда
загонщики погонят по нему кабанов, звери непременно ринутся к концу ущелья, чтоб затем
устремиться в ответвляющиеся рукава. На самой развилке господствовал высокий утёс,
миновать который стадо никак не могло. Каждый из охотников желал оказаться в засаде на
утёсе, но предпочтение было отдано мне. Разобрались все по своим местам, замаскировались
и притаились в ожидании стада. Трое загонщиков поехали окружным путём (чтоб не
потревожить залёгшего на днёвку зверя) к началу километрового ущелья: оттуда они начнут,
создавая шум, гнать стадо на нас.
  Я резво взобрался на самый верх утёса и принялся устраиваться там. А кругом красотища!
Ранняя осень, деревья радуют взор радужным разноцветьем, воздух будто зачерпнут из
родникового ключа. И звонкая тишина, какой не бывает в городе. Прямо райские кущи.
И так стало на душе легко и замечательно, что захотелось петь. Я решил: пока
загонщики доберутся до начала ущелья, потом, когда ещё дойдут до меня - пронесётся уйма
времени, так что, я вполне могу себе позволить порадоваться прелестям жизни. А когда
стадо приблизится ко мне,  услышу и... не промахнусь.
  Короче, повесил я ружьё на растущей тут же фисташке, сам удобно растянулся на мягком
золотом ковре из опавших листьев и, разомлевший на ласковом осеннем солнышке, замурлыкал
себе под нос куплеты из популярных шлягеров. Издалека эхо донесло до меня пару
выстрелов, но когда ещё загонщики доберутся сюда. И я продолжал беззаботно наслаждаться
жизнью.
  Через некоторое время от подножия утёса донеслось:
- Эй, наверху! Ты спишь что ли?
  От неожиданности я поперхнулся последними словами напеваемой песенки:
- Чёрт возьми! В чём дело? Откуда там люди?
  Я расторопно подскочил с места и кинулся к краю моего укрытия. Ба! Да это же наши
загонщики толкутся внизу. Оттуда мне крикнули:
- Где кабаны? Почему не стрелял?
  С идиотской уверенностью я ответствовал:
- Здесь и мышь без моего ведома не проскользнёт!.. а не то чтоб целое стадо диких
кабанов.
  На что мне предложили немедленно спуститься и разобраться на месте. Тут всё и
выяснилось.
  Чёткие свежие кабаньи следы показали, что стадо добралось почти до самого моего утёса,
затем, не направилось ни в одно из ответвлений ущелья, где спрятались стрелки,
а резко ринулось прочь, рванув вверх через боковой склон.
- Что ты там делал, что животные издали почуяли тебя? - недоумённо вопрошали
разочарованные мои друзья.- Как ты мог не заметить прямо перед твоим носом пронёсшееся стадо?
Ты не только подслеповат, но и глуховат оказывается.
  Что я мог им ответить?..
  Неудачу списали на мою близорукость.
27 В лес по грибы
Владимир Погожильский
Как-то довелось ехать от Москвы с новоиспеченным немцем - национальным перебежчиком. Дело было в тяжкие девяностые, когда каждый искал дырку, куда бы спрятаться от прокатившей по Руси катострофы. Многие вспомнили, что дедушка был немец, еврей или испанец и кинулись из страны. Вот с таким немцем мы и сидели в одном купе. Немец вполне по русски прикладывался к бутыльцу с нашим национальным сорокоградусным напитком и непрерывно рассказывал как хорошо «у нас в Германии». По мере испития образы лучезарной страны обетованной медленно тускнели. Потом выяснилось, что местные, т.е. истинные немцы их не любят. Совсем не любят. А в конце сосед по купе совершенно загрустил и сказал, что, конечно, жить там можно. Только тоскливо – нет черных груздей и немцы, даже, не знают что это такое. Колбасники чертовы!

Лето в том году выдалось сухое - если и брызгал дождь,то такой, что не успевал смочить как следует пыль на дорогах. Поэтому идти в лес сперва за лисичками, а потом и за другими сезонными грибами не было ни какого смысла. Но в сентябре  целую неделю шли непрерывные дожди и промочили все на совесть. Должны были хоть где-то появиться если не маслята, то рыжики или, на худой конец, опята. Да, хоть на мухоморы посмотреть, порадоваться! Короче, мы с моим взрослым сыном сели каждый в свою машину и рванули в сторону сосновых лесов.
Два заезда в известные грибные места дали очень скудное утешение. Настроение начало портиться и я предложил прокатить еще двадцать километров до «верного места». Это был пологий овражек на берегу речушки, эаросший соснами с вкраплениями берез и толстым зеленым мхом по низу. Там, даже, в сухие времена можно было найти десяток маслят. Правда, иногда совершенно червивых. Всегда хватало и влаги и  тепла. Сын поскрипел на тему «Зря я тебя послушал, лучше бы...», но согласился, исключительно ради компании. Все-таки, не часто видимся. Купим пивка по дороге, поторчим в лесу...

Вот поворот с шоссе, мост через речку, лесная дорога... Машины мы поставили наверху и по просеке спустились в овражек. Увиденное заставило нас остолбенеть. По овражку, как зрители в амфитеатре стояли рядами черные грузди и волнушки! Столько грибов сразу и в одном месте ни мне, ни сыну не доводилось видеть никогда.
Моя первая реакция-куда мы все это денем с двумя малогабаритными корзиночками?
Реакция сына - хвать за мобильник и жене:
-Йоланта, мы столько грибов нашли, не знаем что делать!
Дальше небольшой телефонный семинар - брать, не брать, солить-мариновать. Банки где? Уксус надо?
- Слушай, - говорю,-  грибы разбегутся! Собери сначала, потом соли. Или маринуй.
Пришлось одолжить сыну старое одеяло, чтобы застелил багажник, себе приспособил оранжевую безрукавку. Ну, и давай мы грибы резать и в багажники корзинами носить. По полному багажнику нарезали. Дома грузди пришлось в ваннах замачивать, чтобы горечь выпустили. Зато зимой было не скучно-соленый груздь всем грибам гриб. Хоть с водкой, хоть с картошечкой, хоть сам по себе.
Тут тебе не Германия!
28 Осень
Владимир Печников
      Ах, уж эта осень…- пришла и пролетела! А где итоги? Что-то лень их подводить. Осень шагнула из лета хромыми предзимними ногами вместе с нашими мыслями-потугами о прошедшем времени, грубо годом обозначенными. Нет, не сидели мы, луну наблюдая – спешили, торопились, делая вид, будто живём для других, но с постоянным чувством собственной неустроенности. Ведь как не крути, а в голове всё чаще идут непреложные проявления от всё более ускоряющегося жизненного процесса, ведущего к завершению. А как же… Все проблемы пытаемся решить одномоментно, разом и навсегда, забывая поделиться обыкновенным теплом человеческим с близкими хотя бы людьми. Какая уж тут романтика нежная, когда спешим накидать в рот вкусной еды, в неуёмном потребительском беге и завалиться на самый любимый, одушевлённый до боли в печёнках диван на котором, отдышавшись непременно планируем раздать тонну неприобретённого добра вскорости. Но как только встаёшь с неохотой с друга нежно-упругого, ты мчишься вдаль с невероятной скоростью затыкать, открывающиеся вновь и вновь злополучные мещанские дыры, и чтобы сразу, и чтобы все, а уж потом… А, потом - тот же круговорот собственного дерьма в окружающей природе, тот же диван и та же осень, когда лень подводить итоги, потому что точно знаешь – ничего опять не успел. У каждого из нас, наверное, она своя – своя собственная осень. И каждый, исходя из лично набранного веса - опыта житейского, рассуждает с укором и винит себя, но более всего - свалившуюся внезапно на голову осень, уверенно переходящую в зиму.

      Платон Петрович - странный добрый человек, всегда привлекал меня своей душевностью, рассудительностью и такой невероятной любовью к жизни, что жалко очень порой становилось его потому, что вроде и жил как все: детей нарожал, дом построил, сад посадил, но всё куда-то делось, испарилось и вернуться не обещало до самой смерти. В начале девяностых две доченьки его уже в молодом возрасте вдруг ни с того не с сего стали на взрослых мужиков заглядываться. А потом, когда в Грецию они поехали по приглашению одной из фирм, то стали поступать в село слухи, что заделались привлекательные девчушки в обычные проститутки. Слухи-то слухами, но до Платона Петровича не доходили они, или же не хотел он их воспринимать как должное. Прошло время, растолстели девахи, выгнали на трассу, бензин разливать… Домой ни ногой, видимо такое житьё-бытьё вполне устраивало. Вроде бы и внук народился, но не везли и не показывали. Несколько звонков телефонных за двадцать с лишним лет и… всё. Платон Петрович ждал-ждал, да уже под восемьдесят, когда стукнуло, собрал необходимые документы и выправил себе загранпаспорт. Только ехать куда не знал, никто не говорил и не приглашал. Вот ведь штука какая с ним стала приключаться, помимо наступающего старческого склероза - стал он сам себе жизнь свою собственную придумывать, особенно когда в запой уходил. Нет-нет, не алкоголик он никакой, запой он для себя тоже сам придумывал: выпьет, порой, две-три четвёрки водки в течении нескольких месяцев – это и есть для него запой.

      - Вот, Володя, с тобой просто дело приятно иметь… - сказал Платон Петрович, подойдя однажды ко мне на рынке, - Умеешь ты выслушать, да и в сыновья мне годишься. Никогда поперёк дурного слова не скажешь, да всегда присоветуешь что-нибудь.
      - Да ты в запое, Петрович? - Смеялся я, - Гляди-ка четвёрка из кармана торчит!
      - Есть такое дело, уважь старика, дай в твоей машине примоститься, да послушай какой я тебе случай расскажу интересный.
      - Да не вопрос, и стаканчик дам и помидорку на закуску найду самую вкуснявую. Я ведь во век твою чехонь не забуду, всегда меня ей угощаешь.

      Дед выпил рюмку, крякнул, да и начал свой рассказ удивительный с необычным для меня продолжением:
      - Ты вот Вовка стоишь тут, торгуешь, и детишки у тебя при деле с внуками, а самое главное они ж ведь при тебе, на виду протянутой руки, так сказать. А я… А что я… Нет на жизнь не жалуюсь, прожил достойно  её - жизнь-то эту. Девок вон каких вырастил, они теперь в бизнесменах у меня в самой Греции. Слыхал небось? Вона глянь-ка какой себе загранпаспорт выправил, приглашают приехать немедленно на постоянное место жительства. Но сам подумай, куда я поеду к чертям собачьим, ведь помирать, наверно, в скорости. На Родине, Вов, хотса,  помереть-та. Почитай уж восемь десятков мне. Вот к внуку съездил в Москву… Ты чё не знал, что ли? Да-да, внук-то мой из Греции ентой свинтил и в саму Москву подался. Щас таку должность занимает тама, ага… В самом областном Гаи, шишкой, ядрёно-корень, какой-то серьёзной ошивается. Занятой он по самое небо, позвонить аж некогда, не то что в гости приехать, с дидом ридным повидаться. 

      Платон Петрович, смахнул слезу, проглотил очередную толику водки и продолжил:
      - Я вот и решился на своей пятёрке-то туда поехать, прям в Москву енту.  Ты понимаешь, какой случай со мной в дороге произошёл. Знак стоит запрещающий, а все под ним проезжают. Вот и я проехал. Да где ж его черти земляные взяли, придурка ентого с палкой полосатой? Вы, грит, нарушили, дедуля. Ага, мол, нарушил, так и чё? Туточки до меня цельная колонна прошла, а ты на мне остановился. Ничё, грит, не знаю, давайте протокол составлять. Я ж тут и набрался сверхнаглости, мол, сколько с меня стребуваете в денежном выражении исчислительном. Показывает мне тут же палец один. Не дурак, понял сразу, что тышшу. А мне чё, пенсия большая, на, грю… Еду дальше, внуку звоню по сотовому, так мол и так. Уже к вечеру сижу у него на кухне, сам-то он цельными днями и вечерами на работе,  а я чай пью, покуриваю… Бац, звонок в дверь. Открываю – стоит тот самый полицейский, что меня тормознул и мою тышшу в руках держит. Извините, мол, так и эдак, больше я вас никогда не потревожу, и никто из наших даже. Номер вашего автомобиля у всех на самом виду записан.

      Удивился я такому просветлению небывалому в глазах моего собеседника. Петрович прям выпрямился, расположившись одновременно на сиденье удобно, да лихо ногу за ногу закинул.
      - Ты вот чё, Володя, пошёл я в разнос дюже… иди купи ещё четвёрку. Полную не осилю, но и этой будет, чую, маловато.

      Какие проблемы, для старшего друга сходил через дорогу в магнит, принёс и распечатал четвёрку. Расплылась на лице улыбка в седой бороде, усы аж к носу сами по себе закрутились.
      - На мой дедушка мороз, попотчую тебя враз!
      - Хорошо тут у тебя Вовка, атмосфера располагает к раскрытию души старческой. Мне ведь девчонки мои и доллары по почте присылали… Да, ты чё… Я их первый раз как побачил, думал, что квитанции какие-то с облигациями или ваучеры ихние. Живут-то хорошо, что ты! Меня приглашают, а у меня сердце щемит за родное кладбище деревенское. Я ведь как-то, даже к внуку в Москву саму летал на своём чермете. Рассказывал тебе небось когда-то, а ведь знаешь, как приятно думать, что внук таку большую должность занимает. Главный он там в Гаи Московском. Такой молодой, а уже генерал, способный с малолетства. Я ж знаю по письмам. Я выехал на кольцевую, а они тут как тут… - двое полицейских. Пройдите, мол, для создания протокола по поводу вашего нарушения. Я сразу им в лицо, грю, сколько? Показывают каждый по пальцу. Не дурак, понял сразу, что по тышшэ кажному требуют. Без выкрутасов, достаю без вопросов всяческих и разговоров некчёмных. Уже вечером сижу на кухне внуковой, чай пью, да покуриваю… слышу звонок в дверь. Открываю, вот они соколики, обое нарисовались не сотрёшь. С извинениями, да, ты что, с угрызениями совести и всё такое прочее. Суют мне две тышшы и грят, что никто меня в ихней Москве никто не остановит. Вот те и внук, понял чё?

      Не стал я ничего говорить, даже в процессе нисколько и не переспрашивал, только улыбнулся, но продолжил внимательно слушать, чтобы не испортить атмосферу необычайную.
      - Я вот закусил твоей помидоркой, а она такая Володя сладкая, словно жизнь наша. Только вот тоже съел я её, жизнь-то в вечном ожидании чего-то родного и непонятно тёплого и скусу не понял. Знаю, что сладко жить, а не хватает видно ума чтобы понять её сладости.  Всё вроде есть и девчонки мои пристроены и внук вон какой. А он внук-то знаешь где у меня? Ого, если б ты знал, в самой Москве! Вон куда из Греции его закинуло, на саму Петровку 38, сам диву даюсь. Важная персона он там, что не говори. Я вот однажды плюнул на всё, даже на чехонь и другую рыбалку, да и поехал на своём жигулёнке в гости к роднуле ненаглядному, раз уж в Грецию родные могилы не отпускают. Еду, гляди, уже с Кольцевой хотел повернуть, да знак не заметил, а они – волки, откуда только и взялись вчетвером на машине мне наперерез встали. Я не растерялся, нет, что ты… Грю, мол, сколько вам, соколики! А они, представляешь, как один мне по пальцу показывают. А мне чё, жалко четыре тышшы чё ли? Нате, курвы, нате, опосля расчёт буде, не иначе. Я внуку набираю, а тот, мол, не кручинься дед, всё уладим, будь спок! Что ты думаешь, сижу вечером, чаёк себе прихлёбываю, звонок в дверь… Открываю, вот они, словно на параде, все четверо и четыре тышшы их главный мне протягивает с извинениями всяческими, чуть ли не с поклонами.

      Слушал я уже Платона Петровича без улыбки, смотрел на его лицо, которое изменилось необычайно то ли от водки, а то ли от переживаний внутренних вдруг меняться стало.
      - Ты знаешь, Володя, - вдруг ошарашил он, - Не слухай ты меня, дурака старого, нет у меня никого… Ни внука нет, ни дочек нет и никогда уже, наверное, не было. Да и меня уже не будет. Прощай, хороший мой человек!

      Долго я смотрел вслед враз ссутулившемуся деду, медленно идущему по тротуару, одной рукой опираясь на палочку, а другой постоянно вытирая лицо. Через неделю Платона Петровича не стало. На похороны дочки из Греции так и не приехали.
29 Очищение осенью
Валерий Неудахин
   Осень в горах. Старый орел оседлал камень на самой верхушке скалистого утеса. Любимое место! Здесь он проводил время, предаваясь размышлениям о вечности жизни,  о ее смысле. Ветер, играя с плотным непроницаемым оперением, приятно шевелил пух на голове и шее. Птица дремала. Что ей, не один десяток лет видевшей картину мира там внизу в ущелье, можно разглядеть интересного и необычного?

   Природа вновь готовила белый саван, чтобы укрыть горы и реки, деревья и траву, - чистым полупрозрачным покрывалом невесомого снега. Замереть в развитии, простоять определенное время и вновь ожить, позволяя каждой клеточке своего существа развиваться, цвести и дышать.

   Много десятков лет отмеряет он взглядом это умирание природы. Схожий с успением для последующей вечной жизни. Весной так же разноцветятся склоны гор, умоются туманами лиственницы, проклюнуться ростки молодых кедров. Упадут первые капли рек с вечных ледников на белках гор от жарких лучей солнца. Проснувшийся сурок прищурится на дневное светило, белка-летяга скормит народившимся деткам последний запас ореха. Но это произойдет спустя несколько месяцев.

   Сейчас мир готовится к тишине. Только неуемный марал далеко внизу на границе леса и альпийских лугов оглашает окрестности трубным ревом. Сожалеет о распаде гарема, самки уже понесли в себе частицу новой жизни и отдалились от бурного активного мужского начала.

   Орел пошевелился, переминаясь с ноги на ногу. Пусть все видят: он наблюдает за окружающим и не упустит случая поохотиться, хотя с возрастом не так много тянет к еде, а значит и к охоте. Да и кому наблюдать на такой высоте за птицей? Но держать себя в теле необходимо. Задумался вновь о превратностях в развитии природы.  Непостижимым образом окружающий мир приходит к пониманию очищения. Перед умиранием чистотой насыщается живое и неживое. Сбрасывает листву дерево, засыхает трава. Меняют цвет меха грызуны. Прихорашиваются реки и ручьи.

   Картина очищения проходит перед его глазами, и он усвоил очередность истечения событий. Лето незаметно перетекает зелеными красками в пестроцветие мира. Еще недавно его глаз любовался красными и желтыми оттенками лиственного леса. Поспевшие плоды манили сладостью ягод. Медведь набрал витаминов и жира на долгую зиму и с лоснящейся,  переливающей блеском шкурой вальяжно баловал себя тишиной и отдыхом на пологом косогоре. А краски уходящего лета все больше менялись осенними тонами предгорья. Слегка дрожит красными и желтыми листьями осина, береза бросает пряди желтой седины. Им долго еще радовать теплым цветом окружающий мир. Нехолодно и летит паутина, предвещая жаркую осень.

   Но это внизу. На высоте уже мелькают ночами снежинки, ложась бороздками в ветряном затишье у травы, а утро раскрашивает местность белым от заморозков. К полудню цвет снега исчезает, тает под еще жарким солнцем. Но почувствовав осеннее предвестие, вмиг окрашивается желтым лиственница. Разливается лимонным среди темных стволов елей и пихт. От этого желто-зеленым ковром смотрятся склоны.  Нахохлился кедр, оберегая от ветров плоды, не желает ронять шишек. Трава прижимается к земле участившимися ветрами. Смолкают голоса птиц и звуки небольшой живности.

   Временами тяжело хмурится небо и для пущей убедительности начинает поливать струями дождя умиротворенные земли. Сил небесной воды не хватает на то, чтобы замутить воду в реке. Горные водные артерии берут начало от ледников. С уходом тепла меньше тает снег, и реки мелеют. С этим и цвет их меняется,  становится бирюзовым. Чистые и хрустальные воды, берутся от берегов застругами изо льда. Не несут грязную муть, протекая отныне  руслом в камнях, а не в почвах. Очистились.

   Эту картину старый орел уже пролистнул в своей недалекой памяти. Сегодня мир изменился. Природа, прошедшая очищения замерла, предвкушая последний аккорд уходящего лета. Еще ночью посыпался сверху, от того места, где сидит птица, снег. Обильный, большими хлопьями. Укрывает землю и камень, пора! Поздняя осень не сдержавшись спешит, накрывает освободившуюся природу снегом. Белый покров ложится на боковые грани камня и скатывается вниз, в расщелины. Скапливается прожилками белизны, обозначая пряди седин на скалах. Они так и будут мерзнуть до весны на мудрых склонах гор, носящих имена богатырей.

   Все! Природа прошла ежегодное очищение и отдалась в руки успения и вечной жизни.
Орел мудро прикрыл глаза, ожидая очередного периода в развитии природы.
30 Осень
Ольга Меньшикова 3
   Холодные ночи и теплые солнечные дни. Такую осень я люблю. Иду, шурша листьями. И мысли, как листья, кружатся, то далеко назад, то вновь возвращаясь к настоящему. Вздыхаю. Грустно.
   Осенью, почему то, грустно всем, даже детям. Они больше плачут и болеют. Хотя, нет. Вот пара пацанов бегает, смеясь и валяясь в ворохе листвы. Даже мои хмурые мысли упорхнули. Кажется поймала хорошее настроение за хвост, поведу его быстрее домой. Вот и соседский забор пылает ярко красным пожаром. Это девичий виноград оплел его сплошным ковром. У себя на балконе я тоже посадила такой в горшок. Пойду любоваться своим костром, пока настроение не ушло.
31 Золотая середина
Ленина Кудренко
       Осень пришла неожиданно. Ни тебе бабьего лета, ни морских прогулок! Дожди залили всё вокруг. Жанна не любила осень, впрочем, как и зиму с весною. Самое радостное время года— лето, увы, позади...
 
       Женщина посмотрела в окно и поёжилась. Затем, взглянув на часы начала накрывать на стол— скоро подойдут девчонки! Конечно, кому-то постороннему и в голову не могло прийти такое— назвать двух "матрон", далеко не первой молодости  девчонками. Для Жанки,  это было делом привычным, ведь речь шла о её лучших подругах! Она задумалась...
 
       Нет, всё-таки вопреки избитому мнению какого-то женоненавистника- женская дружба имеет место быть! Хотя Жанна была намного моложе своих приятельниц, но все их неприятности и счастливые моменты старалась делить поровну. А они, в свою очередь, делились богатым жизненным опытом в виде бесконечных советов, а проще- преподавая своеобразный курс молодого бойца по рукам и ногам связанного семейными узами. Представив своих подруг, она невольно улыбнулась:"Сколько же лет они дружат?" А дружили Светлана с Галиной действительно очень долго. С Жанной они познакомились многим позже...

                Подруги

    На предприятии куда обе попали по распределению всех удивляла привязанность девушек, такими разными они были: властная, совершенно непредсказуемая Светлана и нежная, невероятно спокойная красавица Галина.

    Рабочий день пролетал незаметно в ожидании танцев, походов в театр и новых знакомств... К счастью, девушкам не пришлось делить между собою своих возлюбленных и их дружба ничем не была омрачена, напротив! Прошло совсем не много времени и девушки праздновали самое счастливое событие в своей жизни, в один день состоявшееся— свадьбу!

                Света, Светочка, Светлана...

    Светуля была девушкой взбалмошной, не привыкшей себе ни в чём отказывать.  Выросла она в семье, где постоянно находилась в центре внимания. Старшие братья и любящие родители баловали позднего ребёнка. Видимо отсюда её непомерные гордость и честолюбие. Разумеется, такой девушке совсем непросто найти себе достойную пару, хотя выбор был всегда. Но то, что рядом  с экстравагантной Светланой оказался довольно неприметный Сашка, у гостей пришедших на свадьбу вызвало по меньшей мере недоумение. Казалось, что по завершении свадебной церемонии, крупная невеста подхватит своего "Солнечного человечка", рыжего лицом, с космами и усами того же огненного цвета и унесёт  далеко-далеко! "Что же она в нём нашла?"— этим вопросом задавались все присутствующие на торжестве. А нашла она- целое состояние, кладезь неисчерпаемой любви! Согласитесь, какая женщина откажется почувствовать себя настоящей королевой?!

    С годами "солнечный человечек" из рядового инженера превратился в высокопоставленного чиновника и даже его шевелюра, со временем заметно поредевшая, придавала своему владельцу какой-то непонятный шик.

    Иногда Александр Семёнович, теперь к нему обращались исключительно на "Вы", возвращался домой позже обычного. Совещания, как он непременно объяснял Светику, заканчивались далеко за полночь, но мир в семье всегда восстанавливался благодаря только им двоим известной игре: Светка изображала из себя неприступную цитадель, а Сашка, как всегда, брал оную штурмом. Уж очень любил свою Светланку, и кто знает, не попади он в дурацкую историю— жить бы им вместе до седых волос, но...

    Однажды, после очередного "совещания", он оказался в постели не своей любимой женщины, а молоденькой секретарши лучшего друга. Проснувшись и думая, что находится дома, к тому же нестерпимо болела голова, а глаза превратившись в узкие щёлочки отказывались что-либо различать, Саня без задней мысли стал звать Свету. Но на его истошный крик в спальню "вплыла" незнакомка в неглиже, имя которой он так и не смог вспомнить. Санёк, стыдливо прикрыв свои чресла одеялом, попросил последнюю освободить помещение, дабы привести себя в порядок. Квартиру новоиспеченной пассии он покинул по английски, то бишь— не прощаясь. Со временем мужчина забыл это нетрезвое приключение, но именно оно стало началом конца его семейной жизни...

    Через несколько месяцев в квартире зазвонил телефон. Молодой, язвительный голосок настойчиво требовал Александра Семёновича. Для Сашки это было неожиданностью, но всё самое ужасное было впереди.

        — Я слушаю!— он с трудом сдерживал нетерпение под испепеляющим  взглядом
        жены.

        — Даже так!— на другом конце провода явно издевались:

        — Тогда, слушайте внимательно! Вас беспокоит Лена!

        — Какая Лена?— Саня почесал затылок пытаясь вспомнить кого-нибудь   с
        таким именем.

        — Такая! Да, Саша! Как коротка мужская память! Всю ночь клялся в любви,
        затем пропал на несколько месяцев, а теперь и не вспомнишь имени матери
        своего будущего ребёнка?

        — Не понял,какого ребёнка?

Светлана, до сих пор слушавшая несвязные ответы мужа, резко вырвала трубку из его руки.
 
        — Извините девушка! Я что-то услышала насчёт ребёнка?

        — Вы не ослышались, уважаемая! Я беременна от Вашего "благоверного"...

Света молча положила телефонную трубку и... как ни в чём не бывало направилась к шкафу. Признаться честно, такой реакции жены Саня не ожидал. Он беспомощно разводил руками и повторял:

         — Светуль, что делать? Она беременна!

Супруга деловито сложила самые лучшие вещи Сашки в огромный чемодан, затем открыла входную дверь и медленно произнесла, вышвыривая изменника на лестничную площадку в трусах и домашних тапочках, не давая тому опомниться:

         — Всё что ты мог, ты уже сделал! Теперь остаётся дело за малым— ребёнка
           воспитать!

В следующее мгновение у Сашкиных ног оказался чемодан, выброшенный вслед за его хозяином. В голове Александра Семёновича пронеслось: "Это захлопнулась не дверь, а последняя страница книги о счастливой и не реальной любви". 

    Из прострации его вывел холод и Санечка приступил к осмотру своих "телесов".  На лестничной площадке сидел мужик за сорок, руки и ноги коего были покрыты рыжими волосами, к тому же— плешивый!

    Сашка решил поднять чемодан, но тот предательски вывалил перед своим хозяином содержимое. И надо же! В это время по лестнице поднимался сосед, Григорий Иванович, опирающийся на палочку.

        — Какие люди! Что Санёк, депортировали? Да ещё при полном обмундировании!
          Его взгляд остановился на куске мыла, выпавшем из злополучного
          чемодана.

        — М...да! Вооружён до зубов!
 
          Саня тут же нашёлся:

        — Да вот только верёвка, как назло, то слишком
          толстая, а то, как нитка рвётся!

        — Ну, да это- не беда! Пошли ко мне, я тебе бельевой отрежу!

Вот так "Солнечный человечек" очутился в бурном море жизни, вдали от Светкиного корабля, как за спасательный круг держась за новую супругу — Елену.

               
                Галина

    Галочка была девушкой доброй и застенчивой, но полюбив Димку инициативу взяла на себя. Слишком нерешительным он был. Странно, но многие мужчины наивно полагают, что женятся связывая себя узами Гименея. Нет, женятся именно женщины, поскольку мужчины чаще всего выходят "Замуж", а жёны, трансформируясь в мужей, взваливают на свои хрупкие плечи ответственность за домочадцев. Не была исключением и Галина, пытаясь упорядочить быт семьи состоящей кроме неё из инфантильного Димули и троих дочерей.
 
    Многие годы такое положение вещей, как—будто бы устраивало всех, но в один миг произошедшие перемены с супругом перевернули всё вверх ногами. Галочка в очередной раз убедилась в мудрости французов, которые в любых жизненных ситуациях занимаются поиском женщины. Обнаружилась она и у Димулика.
 
    Немолодая особа, старше его на много лет, уверенная в себе, к тому же—  весьма предприимчивая, сумевшая в новых условиях сколотить состояние, коренным образом изменила Дмитрия. После грубого разговора с женой, он демонстративно хлопнув дверью покинул семью.
 

                Досадное совпадение

    И вот, неразлучные подруги, словно по договорённости потерявшие в один день супругов, одна за другой прибыли к Жанке. Увы, когда Фортуна поворачивается к Вам спиной, трудно пережить оное событие в одиночку. Порою просто необходимо поделиться своими горестями с друзьями.

    Конечно, не обошлось без слёз и душещипательных подробностей... Сейчас и не вспомнить, кто из подруг был инициатором, но сие печальное событие было названо "Золотой серединой", и не по тому, что за окном была осень, а так, как половина жизни была прожита. Дальше, двоим из них предоставлялась полная свобода действий. Хотя ни Светлана, ни Галина в полной мере не осознавали, что же им делать с этой самой свободой?

       В этот день, каждый год стол накрывался по праздничному, но весёлости тем не менее не прибавлялось. Напротив, все разговоры сводились к наболевшему, а Жанна являющаяся младшей из подруг, пусть и имеющая в наличии мужа, была вынуждена выслушивать их бесконечные советы.

      - Да,- произносила Света обращаясь к подругам: - пожалуй, я сама виновата в случившимся. Была излишне властной, порою недовольной всем и вся! А Галка?

      - Я? Выглаживала любимого! Результат: всё та же рожа, только вид с боку!
 
      - Так вот дорогая,- подводила итог Светлана, - во избежании одиночества, ты просто обязана оставаться тёзкой нашей встречи, то бишь- "Золотой серединой"!

       Жанка, ежегодно выслушивая этот бред, искренне недоумевала: "Кому же и чем она обязана?" Про себя она давно окрестила осеннее празднование "Похоронами счастливой жизни", но, дабы не обидеть подруг, продолжала изображать заинтересованность происходящим моментом.

       Нет, сегодня она им обоим выскажет всё. Жизнь так коротка, сколько можно заниматься самобичеванием?

                Богема

       От невесёлых мыслей её оторвал звонок в дверь. На пороге стояла счастливая, помолодевшая Светка.

       - Дорогуша, у меня такие новости!

       - Может быть ты всё же пройдёшь в квартиру?

       - Разумеется!- раздеваясь она не переставала болтать...

       - Короче, познакомилась я с настоящим мужчиной! Конечно, не молод, не красавец, но что-то в нём определённо есть! Художник, одним словом- богема!

       - Светик, позволь поинтересоваться, какую роль в жизни вышеназванной богемы тебе предстоит сыграть?

       - На данном этапе - натурщицы, а дальше?,- она закатила глаза,

       - Как карта ляжет!
 
       - Галку цитируешь?

       - Кстати, а где она?

       - Ты у меня спрашиваешь? Я думала, Вы вместе пожалуете. Но вернёмся к нашим баранам,- она обняла Светлану...

       - Жана, неужели я не заслуживаю хоть немного счастья?
 
       - Как по мне- то целый вагон!

       - И маленькую тележку! Издеваешься?  Ты хотя бы когда-нибудь можешь быть серьёзной, вечно прикалываешься! Стыдно смеяться...

       - Знаешь ли, сегодня ты далеко не сирая и тем более- не убогая, напротив! Так, ждём Галину!

       Та уже буквально через десять минут предстала перед подругами в непривычном для них виде. Классический беспорядок на голове плавно переходил на лицо: следы от помады наблюдались не только на губах, щеках... но и на лбу.

      - Да уж!- у Жанки захватило дух.

      - Женщина, из какой Вы мясорубки пожаловали?

      - Из любовной,- Галина ничуть не смутилась:

      - Надеюсь Вы не будете возражать, если к нам присоединится один интересный мужчина?

      - Веди жертву!- Светлана подмигнула гостеприимной хозяйке.

      Галка принялась тараторить по своему телефону, обращаясь к какому - то "Масику", приглашая последнего подняться в квартиру подруги...

      Жанна открыла дверь перед вновь прибывшим гостем.

      - Вы, насколько я понимаю - "Масик"?

      - Разрешите представиться! Руслан.
 
      - Очень приятно! Жанна.

       Женщина с живым интересом рассматривала гостя.

       Мужичонка оказался так-себе: неопределённого возраста, такой же неопределённой национальности. Жиденькая бородёнка придавала лицу нелепое выражение. Маленького росточка, Жанна оказалась на голову выше Руслана. Вытянутое туловище на кривых, коротких ножках. Одним словом - "Масик".

       Руслан же, напротив остался весьма доволен лицезрением симпатичной особы и тут же перешёл в наступление:

      - Я - художник. Жанночка, хотите стать моей натурщицей? Понимаете ли, я работаю над новой картиной и мне необходимы три модели. Две женщины, как нельзя лучше подходящие я уже нашёл. Войдя в комнату он продолжил:

      - А вот кстати и они!

      Света с Галиной переглянулись.

      - Этот тип и есть твой ненаглядный "Масик"? - произнесла Светлана.

      - Разумеется! - Галочка заулыбалась...

      - А ещё: котик, зайчик... - она подошла к мужчине и подёргала его за бороду:
      
      - И...

      - Козлик! - продолжила перечень Света:

      - По всей видимости, сей бесстыжий козёл не пропустит ни одной юбки! Уже к Жанке кадрился, а ты к нему с дифирамбами!

      - Дамы не надо ссориться! У меня большое сердце!
 
       Жанка громко расхохоталась. Её неожиданный гость криво усмехнулся и ничуть не смущаясь полюбопытствовал:

       - Интересно, по какому поводу сей шикарный стол?

       Женщинам ничего не оставалось делать, как рассказать всю предисторию традиционного застолья...

       - Да! Подобного идиотизма я ещё не видывал! Как всё запущено! И это называется началом новой жизни? Так почему же Вы одиноки? Где любовь, флирт наконец?

       - Положим флирт не удался по твоей милости!

       Света недобро посмотрела на мужчину.

       - А любовь? Мужчины нашего возраста давно катают в колясках своих внуков. Оторвав их от этого занятия мы станем разрушительницами семейного очага. Первой жертвой в этом случае будет жена. Поверь, козлик, побывав в похожей ситуации, такого и врагу не пожелаешь!

       - Так у Вас здесь институт благородных девиц? Милые женщины, Вы что? Во все времена любовь не обходилась без жертв! Первыми являются родители возлюбленных, если она обрушилась на человека в юном возрасте. Затем - жёны, мужья... Любовь похожа на море, главное - не бояться войти в воду.
       Что касается хозяйки дома. Не кажется ли Вам, многоуважаемые дамы, что Вашей преданной подруге порядком надоели все Ваши советы? Что Вы её одиночеством пугаете? "Что русскому хорошо, то немцу смерть!"- это выдумал не я. Если Жанна окунётся с головой в новую любовь, то от этого выиграет не только она, но и все мы!

      - Что я вижу! Девчонки, наконец- то в Вашей заезженной пьесе "Золотая середина" появился новый персонаж? К тому же- философ! - Жанкин муж неожиданно выросший в дверном проёме прервал Масика.

      - Художник!- поправил Руслан.

      - Весьма польщён. Довольно гремучая смесь! И что же он забыл в моей квартире?

      - Приглашаю присутствующих здесь дам в свой гостиничный номер!

      - Лихо! Да Вы, как я вижу- современный Казанова!

      - Скорее- Дон Жуан! Моё кредо- очаровать! У этих милых женщин появилась уникальная возможность быть запечатлёнными на холсте талантливейшего(к чему ложная скромность?)художника!

      - Если Вы так талантливы- творите здесь!

      - Как можно? У Вас я смогу сделать только наброски!

      - Остальное по памяти!


                Картина

      Так Руслан приступил к работе. На несколько последующих дней квартира Жанны превратилась в мастерскую.
      Затем, прихватив с собою Галину и Светлану, художник укатил в столицу.
      Кстати, через некоторое время обе подруги окончательно перессорившиеся между собой вернулись в родные пенаты.

      Жизнь продолжалась! Зима сменилась весной, та в свою очередь летом, которое принесло с собой не только жаркие дни, но и изменения в судьбе Светланы. Она наконец-то нашла своё счастье, олицетворением коего стал пожилой вдовец...
      Осенью Жанна с мужем и Галчонком заглянули на огонёк к молодожёнам. Ужиная поглядывали на телевизор, но репортаж с художественного салона взбудоражил всех.       На экране молоденькая журналистка брала интервью у Руслана!
      
      - Ваша новая работа под названием "Золотая середина" произвела сенсацию! Какая главная мысль преследовала Вас при написании столь необычной картины?

      - Обращение ко всем разочарованным людям. Очень часто человек попадая в неприятные ситуации старается во всём обвинить себя, пытаясь предостеречь от ошибок своих друзей. Возможно этого не следует делать вообще? Ведь любой опыт полезен, а негативный- вдвойне. Каждый из нас уникален и является для кого-то золотой серединой!
      
       - Откройте тайну,-не унималась репортёр,- кто был Вашей моделью?

       Выдержав паузу, Руслан ответил:

       - Это секрет!

        Затем картина во всей красе была показана телезрителям.

        Улыбающееся лицо Жанкиного мужа вытянулось, на холсте был изображён именно он.

        - Петух он, а не художник! Попадётся под руку- прибью!

        А Галка, бившаяся в истерике, не переставала повторять:

        - У Руслана очень большое сердце! Очень!               
      
32 Под шёпот Осени
Нина Пигарева
(Фотоколлаж автора)

Светлана с детства не выносила слякотную осеннюю пору.

Но сегодня в каплях дождя и шуме ветра она слышала удивительную, сказочную музыку, в нотки которой врывался робкий шёпот Осени: «Он – твоё счастье».
 
Имя «счастью» – Виталий. Ему двадцать пять лет. Живёт в городе, в тридцати километрах от родной деревни Светланы. Молодые люди полгода назад познакомились в соцсетях. Он приезжал на личном авто почти каждый вечер. Красиво ухаживал, хорош собой, сдержан, воспитан. Неделю назад познакомил красавицу невесту с мамой и живущей с ними бабушкой. Вчера сделал предложение. Нынче – подача заявления в ЗАГС.

Нарядная Светлана стояла на веранде в приятном ожидании избранника, наслаждаясь созвучной мелодией дождя и ветра. 

Мать девушки её выбор одобряла. А вот отцу Виталий почему-то не внушал доверия. Павел Егорович – начальник районного уголовного отдела полиции. Он в тайне ото всех изначально навёл все справки об ухажёре дочери. Но досье жениха было безукоризненным: вырос в благополучной семье, мать – врач, погибший отец был гражданским лётчиком. Парень с красным дипломом закончил вуз. Работает в престижной фирме. Руководство им довольно. Но, несмотря ни на что, в душу опера закралась червоточина, не дававшая покоя.

Павел Егорович не находил себе места, порываясь в очередной раз поговорить с дочкой.

- Успокойся, милый, - утешала его жена, - в тебе говорит слепая отцовская ревность. Виталик – хороший парень, они любят друг друга. Светочке не семнадцать лет, высшее образование получила, третий год чужих детей уму-разуму обучает, пора и о своих задуматься.

Но все доводы супруги Павел Егорович будто не слышал.
Накинув пиджак, он вышел к дочери.

- Светулик, - начал он вкрадчиво, - ну что за спешка? Разве можно за полгода человека узнать?

- Папочка, вы с мамой через неделю после первой встречи расписались. Или ты забыл? – весело перебила отца Света, завидя вдалеке серебристый Nissan Виталия.

Благословить влюблённых в добрый путь вышла мать девушки.
Но на приглашение зайти в дом, Виталий вручил будущей тёще букет белых лилий и, подхватив невесту на руки, заторопился к машине.

- Непутёвый! – с досадой махнул рукой Павел Егорович вслед отъезжающим.

- Виталя, сбрось скорость, мне страшно, куда ты так летишь? – испуганно вжалась в сиденье Света.

- Не паникуй, Зая! У нас мало времени. Мать срочно вызвали в больницу. Бабка канючит, типа сердце прихватило. Дал ей сильное снотворное. Нужно успеть, пока оно действует.

- Но, почему ты не позвонил маме? Может, бабушке нужна экстренная помощь, а ты её «усыпил».

- Достала! Вечные проблемы. После женитьбы дня с ними жить не буду. Квартиру снимем.

От такого равнодушия Светлане стало не по себе.

Заметив её поникшее настроение Виталий притормозил, и страстно поцеловал невесту.

- Нервы – так бывает перед свадьбой, - мысленно оправдала Света неблаговидный поступок любимого…

Припарковавшись, Виталий суетно ухватил невесту за руку и буквально потащил по длинной дорожке к парадной двери.
Светлана еле поспешала. Иначе она рисовала в мечтах такой значимый момент в своей жизни.

Серое небо вдруг показалось мрачнее, дождь сменил первый мокрый снег, а ветер, словно уронив в мутную лужу чудесную флейту, завёл привычную заунывную песнь. В шёпоте Осени Светлане теперь слышалось совсем другое: «Остановись, пока не поздно».

Девушка опустила вниз печальные глаза и увидела под ногами жалкий мокрый комочек.

- Постой, - высвободила она свою ладошку из цепкой ручищи жениха, - смотри какой маленький беззащитный котёнок. Давай возьмём его к себе, -  нагнувшись, она стала заботливо поглаживать найдёныша по мокрой лохматой шёрстке. 

- Свет, ты что правда не понимаешь? – со злом поддел пинком котёнка Виталий, - бабка проснётся, греха потом не оберёшься.
 
Вновь крепко сжав руку девушки, он властно увлёк её за собой.

Машинально повинуясь, Света дошла до порога, резко остановилась и застонала: «У меня сильно закружилась голова, посади меня, пожалуйста, на скамейку, а сам пока проведай бабушку и захвати мне обезболивающее лекарство».

- Будь по твоему, - недовольно процедил сквозь зубы Виталий, нервно дёрнув невесту в сторону лавки.

Стоило ему скрыться за поворотом, Света вскочила с места и стрелой полетела к плачущему котёнку. Бережно засунув его за пазуху, она позвонила отцу: «Папа, приезжай за мной срочно. Буду ждать тебя в скверике, напротив цирка. Все подробности – потом».

- Ну, что, Буся, переболеем? – легонько щёлкнула Светка по грязному носу котика и побежала к ближайшей маршрутной остановке…   
 
33 Золотая осень
Мила Стеценко
               
Моей маленькой подружке Helen, посвящается...

       Осень
Опять бьёт меня осень.
Наотмашь. Ветрами.
А мне не хватает света
И воздуха так не хватает!

Но я, не люблю тебя, осень!
Да ты и сама это знаешь.
Пусть листья кружат в вальсе,
Не нравятся мне твои танцы.

Пожар! Красота не греет.
Тоскливо. Душа замирает.
А мне не хватает света
И воздуха так не хватает!
         Ленина Кудренко



- Кохана!

- Что? - тихо промолвила девушка.
 
Они лежали в густой траве, на берегу лимана, держась за руки. Под ними было розовое покрывало, а сверху на них смотрело бескрайнее небо.

- Кохана!

- Да, любимый?
Ей так не хотелось разговаривать после бурно проведенных минут. Было желание просто помолчать.

- Посмотри, какое синее-синее небо, как твои глаза!

- У меня такие синие-синие глаза, как небо, родной?

- Да, моя девочка!

Красавица повернулась на бок к парню, обняла его за шею и нежно поцеловала.
Он взял её белоснежную руку в свою, обцеловал каждый пальчик и закрыл глаза.

За машиной, в холодочке, громко храпела огромная собака, единственная свидетельница их тайных свиданий.

- Ну Данка и храпит громко!- сказала молодая девушка.

- Это потому, что Людка её откормила, как кабана. Её гонять надо, а она нажрётся и спит у неё на диване.

- Да, Людка любит её до безумия, вот и балует всякими "вкусняшками", во вред ей же.

- Кохана, а какая у тебя самая любимая пора года?- спросил молодой человек подставляя локоть под голову, и глядя в синее небо, цвета, как глаза девушки.

- Осень. А у тебя?

- А я люблю весну.

- Почему?

- Потому, что весной цветёт наша черешня, как невеста. Я посадил её, когда уходил в армию. А ещё потому, что весной всё оживает, набирается жизни, цветёт и пахнет, как ты. Ты моя ВЕСНА!

- Ха-ха-ха! - засмеялась красавица, освобождая свою толстую косу из-под его руки.

- А я люблю осень, потому, что она одевает в золото все деревья, такая палитра красок, глаз оторвать невозможно! И листья кружат, как в танце, опадая. Спеют яблоки и груши в нашем саду. А калина! Я обожаю нашу калину. Красные гроздья на ней горят, как фонарики.

    Парень ласково поцеловал свою подружку в щёчку и они задремали. И в эти минуты весь мир, вся вселенная принадлежали этой тройке: парню, собаке и девушке с синими, как небо глазами.

    Пролетели три счастливые весны с цветущей, как невеста, черешней. Прошли и три осени с красными, как фонарики, гроздями калины. 

    И заболел любимый девушки. Очень тяжело заболел. Она ухаживала за ним не жалея сил своих. Предпринимала все действия, способствующие выздоровлению самого дорогого человека на Земле! Всячески ОНА пыталась вырвать ЕГО из лап злой бабы с косой.

Пророчица предсказала Ей: "Когда листья начнут опадать с деревьев, ЕГО не станет."

    С ужасом смотрела она на золотые листья, падающие ей под ноги. Её любимый угасал физически и ОНА таяла...

    Теперь, девушка с синими, как небо, глазами ненавидит осень. Потому, что она забрала у НЕЁ любимого. Навсегда...
34 Раннеосенняя зарисовка
Ваня Бесчинкин
Подняться утром. Выпить кофе.
Довольным выглянуть в окно.
Увидеть: солнце рыжей кровью
залило скатерть неба... Но,
се - бытовуха. Хоть художественность
картины подлинна, и глаз
доволен видимым - не должен быть
экзотикой такой пейзаж,
до дыр зализанный поэтами
и остальными чу - да - ка...

осколок горизонта летнего
задёрнет чья-нибудь рука.
И листопада репродукция
печаль природы обнажит:
багровый привкус сонных улиц,
домов осенних мрачный вид.
И кофе горькое, и мутно
в глазах. Щемит...не знаю, что.
И лето кончилось, как будто
совсем и не было его.
35 Осенняя зарисовка отрывок
Альфира Ткаченко
                Осенняя зарисовка

                отрывок
               
   Первые снежинки вперемешку с желтыми листьями опустились на тротуар и понеслись под легким ветерком куда-то в даль. Кто может знать, что их ждет там, вдалеке? Так и жизнь. Она сама не знает, что будет в следующую минуту.
   Он сидел за столом и писал в протоколе о только что проведенной операции и... вдруг задумался. Она... Она опять стояла перед глазами, такая стройная, с изящной фигуркой и белыми волосами. Голубые глаза смотрели прямо на него. Он не знал, что в следующую минуту она разденется и впервые узнает, что такое измена. Поцелуй... Следующий. ОН закружился в сладком сне измены. Ещё никогда ему так не было хорошо, как с ней. Желтый свет проникал в окно и любовался ими. Она, хитро улыбаясь, смотрела ему в лицо и целовала, целовала.
   Он забыл, что ему надо сидеть и рассчитывать схему применения лекарства для больного. Давно позади остались его первые минуты счастья с любимой женщиной. Каждый день приносил и радость и горе. Больница ещё никогда не приносила счастье. Но, когда больные приходили и благодарили его, за его золотые руки и чистое сердце, он был счастлив своим особенным чувством взрослого мужчины.
   Она опять поцеловала его в губы, и они расстались. Мгновение... и нет её.
   
                1

   В палате с ней лежали ещё женщины. Кто из района, а кто из других городов и даже областей. Ольга лежала и смотрела, что происходит за окном. Благо кровать находилась напротив него, выходившего в прекрасный зеленый скверик. Она уже неделю проходила обследование и никто из врачей не мог сказать, что с ней. Настроение поднималось в зависимости от сказанных доктором слов.
- У вас повышено СОЭ и есть ряд не понятных для нас, пока, показателей, которые мы рассматриваем, пока, как заболевание почек. Есть, конечно, надежда на то, что почки смогут работать, как и прежде, но есть одно, но... Вы когда-нибудь болели ангиной? Я имею ввиду, во взрослом возрасте, - спросил доктор, не высокого роста, с голубыми глазами и прямым носом. Его глаза смотрели на неё и она вынуждена была отвернуться от его острого взгляда.
- Вроде бы ... нет. Ну были ОРЗ,... Воспаление легких?... Тоже, пока, не было. Но все болезни проходили без осложнений. Врачи лечили меня амбулаторно, - она ещё раз посмотрела ему в лицо и заметила в глазах искринку смеха. "Что бы могло так рассмешить его?" - подумала она.
- Хорошо. Мы пока вас понаблюдаем. Вы сдадите некоторые анализы. Я напишу в маршрутном листе. Медсестра вам утром даст все направления.
  Доктор ушел, а Ольга лежала и со смущенным видом посматривала в окно. Она знала, что у неё почти никогда не болели почки. Но за несколько дней, до того, как ей пришлось лечь в больницу, она почувствовала себя неуютно. Утром, когда она поставила варить кофе, острая боль заставила её присесть на диванчик. Переждав её, она встала и пошла в ванную. Подставив голову под струю воды, долго стояла в таком положении. Вода немного успокоила её. Но боль изредка возникала в последующие дни. Оля вздохнула и пошла в поликлинику. Когда сдала анализы, прошла УЗИ, пошла к урологу. Боли ещё никогда так сильно не преследовали её. Врач посмотрел все показания её здоровья и сразу же направил в стационар.
   Уже прошел почти месяц, а Ольга так и лежала в стационаре. Сергей заходил к ней почти каждый день, но она с каждым днем все больше уходила от него. Она так и не понимала, что происходит. Её новый роман с лечащим врачом продолжался и все время ей казалось, что только кто-нибудь вмешается в эти очаровательные вечера с ним, оборвется какая-то нить, которая связывала их. Осенние дни нарастали с ещё большей силой. Осень! Она украшала их. Ветерок слегка покачивал ветки кленов в сквере. Желтые и красные листья сыпались с деревьев и покрывали своим природным божественным ковром тротуары, тропинки в сквере и воздух наполнялся какой-то особенной силой. Природа! Ольге с каждым днем приходилось бороться с непонятным ей чувством. Она взрослая. Но какая-то черта пролегла между нею и Сергеем. Что-то с каждым днем возрастало в её чувствах, а что это было, она так и не могла остановиться. Таких нежных поцелуев она не знала уже много лет.
    Машины останавливались около больницы и уезжали. Люди приезжали, грустили о неизлечимом заболевании и улыбались, когда было все хорошо.
    - Оля, вы должны зайти к Сергею Владимировичу через..., - медсестра посмотрела на часы, потом на Олю, - Через 30 минут. Он сейчас на совещании. Он просил зайти вас.
    - Хорошо.
    Женщина засмущалась. Она не могла понять от чего. То ли от того, что он опять вспомнил о ней или она испугалась, что в больнице все уже знают о её романе с Сергеем. Розовые щеки и блеск в глазах выдавал её волнение. Заправив кровать, посмотрела в зеркало: "Все нормально. Волосы, глаза... Глаза? Они опять врут о моих чувствах. Предатели! Что же делать с розовыми щеками?"
    Нежно-розовые щеки предавали ее лицу еще больше моложавости и красоты. Голубые, почти синие, глаза блестели и смеялись над ее внутренним миром. На сердце смешались все краски осени: желтые, красные, бурые. И сейчас ей казалось, что один лист ее жизни оторвался и полетел куда-то... Куда? Куда ты летишь? Боже, что я делаю? Ритмы сердца раздавались по всему телу и казалось, что они сейчас видны всем лежащим в палате женщинам. Оля заставила себя успокоиться и пошла в коридор. Так долго, а ей казалось, что она идет целую вечность, она не шла к нему. Эти дни, что она лежала в больнице, не оставляли ей ни одного шанса развернуть все события в другую сторону. Вот она прошла последнюю дверь и ... его дверь. Оля постучалась:
   - Да, да... войдите, - мягкий голос Сергея отозвался из-за двери. Он сидел за столом и писал в протоколах больных. Только что прошел обход.
    Листья за окном летали над крышами близлежащих домов и опускались под колеса машин на дорогу. Осенние денечки еще были желанными для людей, теплыми и солнечными. Они принимали их и радовались, что каждый день приносит им счастья. Какого? А кто его знает какого. Но день за днем солнце приносило радость в их жизнь. Сентябрь и дальше октябрь отдавал людям все свое тепло, словно оберегая их от не желанных событий.
    - Оля, я позвал тебя, чтобы сказать тебе о твоем диагнозе. Ты прекрасно знаешь его. Мы еще раз проведем обследование и тебе надо будет подумать об операции. Ты же знаешь, что с таким диагнозом ты не проживешь долго. Я буду откровенен.
    - Хорошо. А что мне надо будет делать сейчас?
    - Медсестра тебя завтра, а вернее сегодня и завтра будет приглашать на разные процедуры. Тебе надо будет обязательно все пройти. А так мы не будем точно знать о твоей болезни. Время еще не упущено.
    Сергей говорил, а она сидела на стульчике и смотрела за окно. Она уже давно привыкла к болям. Муж понимал ее и не уходил, как это часто бывает в других семьях. Дочь приходила, то одна, то с друзьями, к ней и она встречала ее и радовалась вместе с ними. Лето, его последние дни доставляли ей много хлопот по дому и удовлетворяли её желаниям. Потом наступил сентябрь. Она опять почувствовала себя плохо. Боли усилились. Врач местной поликлиники отправила в больницу. Оля шла по тротуару и смотрела под ноги. Трава уже начала желтеть. Ветер менял свой окрас на осенний. Он принес Оле много страданий. А потом палата и ее знакомство с Сергеем. Какая грустная история! Женщина ходила по коридору больницы и рассматривала картины, висевшие на стенах. Цветы были прекрасны.
   - Вас интересуют цветы? - неожиданно за спиной раздался мягкий мелодичный голос.
   - Да. А что плохого в том, что мне нравятся цветы? Они красивы. Летние, солнечные поляны и деревья. Они украшают нашу жизнь.
   - Да. Они украшают и укрощают нашу жизнь. Когда бывает плохо надо обязательно уехать в лес и окунуться в его тайны. Солнце, пробивающееся сквозь листья берез или иголки сосен, очаровательно. Пахучесть хвои, аромат цветов и ягод. Ляжешь на поляне и смотришь вверх.
   - Вы романтик?
   - Может быть... Но это успокаивает. А вы любите лес?
   - Не знаю. Я редко бываю там. Работа.
   - Но лес лучше. Он наш. Вы уже устроились в палате? Я подойду к вам завтра утром.
   Оля пошла дальше по коридору. "Какой интересный врач?" Картины уже закончились, и она села на диванчик. Его кожаная обивка холодила спину. Оля встала и пошла в палату. Она легла. Женщина, лежащая рядом с нею, повернула голову к ней и спросила:
    - Вы здесь живете? Я имею ввиду в этом городе?
    - Да.
    Оля с неохотой отвечала на её вопросы и больше молчала. Женщина поняла, что надоела Оле и замолчала.


    ...В город привезли цирк Шапито. Оля с дочкой пошли и купили билет, чтобы отдохнуть от повседневных забот. Дочка была занята в детском саду и с куклами, а мама на работе с бумагами и дома, готовила обеды и прибирала.
    "Сегодня в нашей программе знаменитые тигры!"
    Программа была объявлена и Маришка с мамой уселись удобнее, чтобы рассмотреть желто-коричневых полосатых зверей. Маришка все время вертела головой и кричала:
    - Мама, мама, посмотри, какой он красивый! Весь полосатенький, как мой Тигруша. Это мама Тигруша прибежал сюда и показывает нам, как умеет прыгать, хвастается! Тигруша! Тигруша! - кричала девочка в третьем ряду и тормошила маму.
    Дрессировщик подошел в краю арены и попросил Маришку спуститься к нему. Маришка побежала и была почти на арене, как тигр развернулся к ним и посмотрел на неё. Девочка испугалась. Тигр был очень большим. Но он был в клетке и никакой опасности для девочки не предвиделось. Дрессировщик был клоун и поэтому, когда девочка спустилась к нему, он взял её на руки и пошел вдоль арены. Тигры следили за ними. Настоящий дрессировщик взмахнул плеткой. Тигры начали бегать по клетке. А Клоун ушли с Маришкой за занавес. Просто девочка могла нарушить работу настоящего дрессировщика, и тигры могли напасть на него. Маришка была возвращена к маме после выступления тигров и молчала. Она была так разгорячена и маме казалось, что она заболела. Всю дорогу домой она молчала, а дома, когда легла спать, она все время говорила маме:
   - Ну, почему Тигруша не побежал ко мне? Ведь он самый любимый мой тигр... Мама... А почему этот дядя меня забрал к себе? Я же только Тигрушу звала к себе?
   Девочка заболела. Она лежала и шептала, что Тигруша хороший и что она всегда будет к нему ходить в цирк. Она ему всегда будет оставлять любимые кусочки торта и печенье, яблоки и конфеты, и он, конечно, вернется к ней. Маришка болела уже неделю и мама не знала что делать. Она решилась и пошла в цирк. Но цирк уехал и никто из служащих не знал, что делать и как помочь переживаниям девочке Марише о Тигруше...


     Оля подошла к окну и посмотрела. Сергей говорил что-то про диагноз и никак не давал понять, что она ему нравится. Оля чуть не заплакала, как её маленькая Маришка. Она поняла, что все кончилось и ей совсем не надо об этом переживать. Цирк уехал... Она осталась с мамой и никакого Тигруши больше нет. А осенние листья бегали по тротуару, по скверу и попадали под колеса машин и им, наверное, было больно, точно также, как Оле. Женщина дослушала врача о своем диагнозе и пошла к двери.
    - Оля, прости... Я люблю тебя... - Сергей сказал тихо, но не стал задерживать её.
    Солнечный зайчик подпрыгнул на окне и засмеялся ей в след.
36 Осень перемен
Людмила Рогочая
          Солнце светило прямо в глаза, но его белые лучи абсолютно не грели. Ольга, стоя на балконе шестого этажа высотного здания,  вдыхала свежий  воздух и с восторгом взирала на живописную панораму. Санаторий «Агория» расположился на склоне высокой  горы, поросшей смешанным лесом. Необычен был его осенний наряд. Ольга привыкла к определённому порядку в изменении окраски деревьев, в постепенном их «раздевании». А здесь?! Стояли рядом зелёные сосны, жёлтые осины, коричневые дубы, обнажённые берёзки и багряные ореховые деревья. Далеко внизу, за сосновой рощей, бились о камни воды Чёрного моря. А над головой опрокинулось глубокой  чашей синее  небо с далёким осенним солнцем. Погода была замечательная: не единого облачка на небе. Морской бриз доносил до чуткого уха шум волны, а в воздухе растворялся запах водорослей, который, смешиваясь с ароматом хвои, создавал удивительный настрой – спокойствия и мудрости. Безмятежное созерцание….
 – Любуетесь?
Ольгины размышления прервал тёплый мужской голос. Она перевела взгляд на незнакомца – спортивного вида мужчину лет сорока пяти с рыжими пушистыми усами.  Он подошёл  к балюстраде, внимательно оглядел окрестность  и, повернувшись  вполоборота, обречённо как-то  вздохнул и произнес:
 – Люблю горы. А Вы?
 – Не знаю. Я раньше никогда их не видела.
 – А я, признаться,  полжизни горам посвятил. И, отвечая на вопросительный взгляд Ольги, пояснил:–Увлекался в молодости альпинизмом. Даже в Гималаях побывал. 
Некоторое время они молча смотрели на лес, горы, синюю кайму моря у горизонта…. Необыкновенный пейзаж будто включил Ольгу и совершенно незнакомого ей человека  в себя. Поэтому выглядело вполне естественным, что мужчина обратился к ней снова:
–  Разрешите представиться? Игорь.
 – Ольга, – просто, без кокетства ответила она .
 – Непривычно смотреть на горы с балкона. Хочется на них забраться. Правда, это не те вершины, на которые восходят, но прогуляться можно. Пойдёмте? Завтра, с утра?
 – О-ля!
На балкон вышла Татьяна, соседка по комнате. Мы тебя ждём – недокомплект у нас.
Ольге не хотелось уходить, она не любила преферанс, но и задерживаться с посторонним мужчиной ей показалось неприлично.
 – Можно, я Вам после ужина отвечу?
 – Договорились, – увлекаемая подругой уже вслед услышала она.
У Татьяны был такой загадочный вид, как будто она узнала мировую новость.
 – А что, симпатичный, – шепнула таинственно в ухо Ольге и, обхватив её за плечи, потащила в комнату.
 – Он что, ухаживает за тобой? – снедаемая любопытством уточняла она.
 – Нет, просто пригласил на прогулку.
 – И ты пойдёшь?
 –Ещё не знаю.  – Ольгу начал раздражать допрос, учинённый  назойливой соседкой.
 – Иди! Это же приключение. Может быть, даже получится курортный роман.
Последняя фраза Татьяны покоробила Ольгу, Она совершенно не допускала, что   могут завязаться какие-то отношения, кроме дружеских. Ольга ничего такого не почувствовала, волнения или смущения, каких-то токов, которые, по словам подруг, проскакивают по всему телу, или невидимых нитей, связывающих незнакомых между собой мужчину и женщину и вызывающих страстное влечение.  А как в лесу хорошо! Ноябрь здесь необычайно тёплый и нежный. До сих пор не могу поверить, что поздняя осень может быть такой  прелестной. Дома – это грязь, слякоть, дожди и заморозки. А тут – дивная красота! Наверное, пойду всё же погуляю».
На следующее утро, надев спортивный костюм и куртку, Ольга встретилась с Игорем в фойе.
 – Привет! А ты молодец! Экипировалась по-походному.
Ольга удивлённо посмотрела на него. Игорь, смутившись, виновато проговорил:
– Это ничего, что так фамильярно? В поход вместе всё же идём.
          – Громко сказано «в поход». Ну, ладно, давайте уж на «ты».
          – Давай!
          – Ну, да, давай! – подтвердила Ольга, и они, обогнув здание санатория, начали подъём на гору. Видно было, что они не первые решились на это. Тропа протоптана широкая. Однако идти было трудно: толстый слой слежавшейся листвы, снизу мокрой и скользкой, затруднял движение. Ольга подобрала сучковатую палку и шла, опираясь на неё. Не дойдя до вершины,  Она почувствовала усталость.
– Может, отдохнём?  – неуверенно спросила.
 – Конечно. Я только хотел тебе предложить это. Смотри, какое удобное место для отдыха! И вид прекрасный!  – он снял куртку и бросил её на  поваленный бурей сухой ствол дуба.– Прошу Вас, сударыня, приземляйтесь!
 – С непривычки немного утомилась, а вообще-то я выносливая,  – Ольга присела, вытянув уставшие ноги. 
Игорь пристально посмотрел на неё и задал вопрос, который давно вертелся у него на языке:
– Оленька, а чем ты занимаешься в жизни?
          – Училка я. Преподаю историю в школе. И муж у меня учитель, – последнее предложение она сказала нарочно, чтобы отрезвить, как ей показалось, начавшего ухаживание Игоря.
– А не скучно?
– Что ты? Вовсе нет! Каждый день приносит что-то новое. И дети…. Они – целый мир! Я на работу иду как на праздник! Правда, правда,  – подтвердила свои слова Ольга, увидев недоверчивое выражение в глазах спутника.  – А ты чем занимаешься?
– Как не странно, я тоже учитель, вернее, тренер. Когда-то был спортсменом-альпинистом, а сейчас обучаю будущих покорителей вершин.
Но переквалифицировался не по своей воле я. Было неудачное восхождение. Погибли жена, друг…. С тех пор не могу ходить по маршрутам высокой категории трудности. Психологически….
– Сочувствую.
– Спасибо.
Оба замолчали. Ольга напряжённо думала, как разрядить обстановку.
Вдруг её взгляд остановился на красной шляпке гриба, пробивающейся сквозь толстый слой разноцветных листьев.
 – Ой, смотри, гриб! Подосиновик!
Она не поленилась, вскочила с места и стала палкой разгребать листву.
 – Да тут их целая плантация! Надо как-нибудь сделать вылазку специально за грибами. И девчонок пригласить.
– Обязательно! А пока продолжим наш путь, а то до обеда не успеем вернуться.
На вершине горы разгуливал ветер и путешественники, не задерживаясь, стали спускаться вниз. Идти было гораздо легче. Ольга собирала осенний букет: живописную сухую веточку с оранжевым наростом, кисть красной калины, сухие травинки, сосновую лапу с шишкой…. 
Они встретились за ужином, немного потанцевали и договорились на следующий день пойти к морю. Ольга чувствовала, что нравится Игорю. Внешне это почти не выражалось. Быть может, он от природы внимательный и   воспитанный! Но были моменты (взгляд, лёгкое касание руки, тембр голоса), которые выдавали его. Ольге, однако, не стоило труда переводить их отношения в дружеское русло. У неё на этот счёт большой опыт. Ольга дружила… с мужем.
Они познакомились в институте на третьем курсе. Саня тогда, в связи с переездом родителей на новое место жительства, перевёлся из другого вуза.    Они встретились и полюбили друг друга. Полгода романтических отношений венчались весёлой многолюдной свадьбой. А впереди была целая жизнь любви и счастья.
Однако в первую брачную ночь произошел случай, который если и не отвратил Ольгу от интимной жизни, то навсегда лишил способности получать физическое наслаждение от близости с мужем. Она очень волновалась и побаивалась этого события. Она мечтала о принце и верила, что встретила его. Романтичных девиц хватает во все времена. Начиналось всё очень красиво: спальня, заставленная цветами, постель, усыпанная лепестками роз, «Болеро» Равеля, возлюбленный…. Презрев скромность, под впечатлением всепоглощающего чувства она потянулась к Нему душой и телом. Однако услышала от любимого фразу: «Спасибо, я сам возьму».
И рухнула башня из слоновой кости, рассыпались солнечные грёзы, умолкли звуки, поблекли краски, завяли  лепестки роз….
Нет, потом было всё хорошо. Ольга оправдала  мужа, убедив самоё себя, что  Саня тоже волновался, быть может, не знал, как себя вести: ведь у него тоже это было, наверное, в первый раз.
 Муж любил её безумно. Ей казалось, что теперь уж так не любят: дарил цветы, слагал поэмы, носил, в буквальном смысле, на руках. И всегда спрашивал: «Ты любишь меня?» Она отвечала: «Да, конечно». Он убеждённо произносил: «Нет, не любишь. Я чувствую это. Но без тебя не проживу я и дня». А Ольга любила его, по-своему. Нет одинаковых любовей. У неё любовь основывалась на чувстве долга. Ну и что? Главное – они друзья, преданные и верные. Их жизни дома и на работе тесно переплетались общими проблемами и переживаниями.
           Вызывало беспокойство отсутствие детей. Оба прошли обследование. Вроде, со здоровьем всё нормально. Но Ольга-то знала, что причина в ней, она – «бесчувственное бревно». Как может появиться желанный ребёнок без «желания»? 
На следующий день они опять пошли с Игорем на прогулку. Дорожка к пляжу была проложена по дну старого оврага, который представлял собой единственный пологий спуск от санатория к морю. Через четверть часа они оказались на  каменистом пляже. С одной стороны сине-зелёные воды  с белыми гребешками волн, с другой – отвесные  берега, украшенные склоненными к воде соснами, корни которых выпирали из прибрежных скал, а кроны опускались почти к самой воде, и казалось, что хвойные великаны полощут свои лапы в море.
Идти по берегу было неудобно: узенькую песчаную полоску лизал прибой, поэтому им приходилось ступать по камням. Но вскоре  показалась   беседка со скамейками и столом. Комфортно в ней устроившись, Игорь и Ольга продолжили нескончаемый разговор, который ни к чему не обязывает, но так свойственен общению отдыхающих.
Игорь рассказал о себе, о своём одиночестве. Правда, у него есть взрослый сын, но проживает он в Москве, у родителей жены, они ему и квартиру отписали. Учится в музыкальном училище. А сам Игорь обретается в Подмосковье в супружеской «двушке». Увлекается музыкой, сочиняет песни.
         –  Хочешь, для тебя концерт устрою? Сегодня вечером, а?
Ветер сменил направление, на пляже стало прохладно, и Ольга выказала желание вернуться в тепло.
После обеда в номер  постучал Игорь и пригласил  женщин на свой концерт.
В уютном холле разместилось десятка два зрителей. Игорь перед выступлением подошёл к Ольге и тихо, чтобы никто не слышал, шепнул:
 – Посвящаю тебе, – и под гитарный перезвон исполнил несколько митяевских песен, затем незнакомых, как Ольга поняла, своих. Песни Игоря были о горах, о дружбе. Такие костровые, грустные, что хотелось плакать. 
В эту ночь Ольга долго не могла уснуть. Мысли вернулись к семье. Как завёдённая, шла Ольга по кругу: дом – работа – дом…. Десятилетие безвременья, почти без денег, которых хватало лишь на коммунальные и на еду.  Приходили с работы, клевали что-нибудь и на диван. Сейчас стало, конечно, легче. Только вдруг Ольга почувствовала, что жизнь проходит, и ничего нового не предвидится. И тут предложили на работе горящую путёвку в санаторий.
Саня говорит:
 – Оль, поезжай ты!
 – Нет, лучше ты. Ведь ты устал не меньше, чем я.
 – Солнце моё! Поезжай! Мне будет спокойнее, легче, если буду знать, что ты отдохнёшь и подлечишься.
Ольга никогда не расставалась с мужем. Ей было страшно остаться одной. Но поселили её в комнату с хорошими женщинами. Одна – почти ровесница, другая – пожилая, но терпеливая и понимающая. Много разговаривали, и обо всём, потому что знали, что никогда не встретятся.
Ольга тоже однажды разоткровенничалась. Подруги сочувственно посмотрели на неё.
 – Так ты и не жила вовсе. Так, существовала,  – пожалела её Татьяна.
 – Неправда,  – возмутилась Ольга,  – я мужа очень люблю, а он меня. Вот и сейчас уже скучаю по нему.
 – Да разве это любовь? Какая-то у вас она пресная, платоническая.
Тебе нужен курортный роман,  – повторилась Татьяна,  – не к чему не обязывающий, чтобы он разбудил тебя, вернул остроту ощущений, показал полноту жизни. Ну, как инъекция жизненной силы.
 – Скажешь тоже,  – фыркнула Ольга. Однако сама стала замечать в себе перемены. Как будто не было пятнадцати лет жизни. И она опять молодая девчонка. А вокруг ярче краски, мелодичнее звуки, острее запахи. Свежее дыхание юности захватывало её с неотвратимой силой. И уже Ольга не могла просто двигать ногами под музыку. Танец поглощал её полностью…. И волнение….  Как только Игорь берёт её за руку, наплывает горячая волна, зажигая щёки и охватывая душу, сердце учащённо бьётся. И уже силы сопротивляться своему чувству слабеют.
Море было восхитительное! Они стояли на краю высокого берега. Вокруг стрекотали сороки, уходили в небо сосны. Внизу лёгкий бриз и утреннее солнце серебрили морскую гладь. Отчётливо просматривалось каменистое дно. И всё вокруг: небо, море, лес, воздух – были непорочны и чисты. Ольге не хотелось говорить, чтобы не разрушить хрупкую природную гармонию, тишину и покой, которые снизошли на неё. Однако Игорь жаждал диалога. Его глаза горели желанием сказать, и Ольга даже знала что. 
 – Оленька,  – начал он, – увидев тебя, я понял, что жизнь не кончилась.
Ещё возможно счастье.
Он нежно её обнял за плечи и глаза в глаза сказал:
           – Останься со мной. Навсегда….
            Ольга напряглась. Как Татьяна сказала? – Курортный роман? Нет, нет! Она собралась с силами и почти спокойно сказала:
           – Пойдём в санаторий. У меня процедуры.
Игорь поймал и сжал её руку и просительно прошептал:
– Ты не ответила на мой вопрос, ты только ответь. Согласна?
Перед её глазами вырос Саня, добрый, верный и родной. Нет, она не может так подло поступить.
           – Нет, нет, не согласна! – выкрикнула Ольга. Вырвавшись из  рук  Игоря,  она заскочила в номер.
«Мне бы хотелось всю жизнь с ним рядом идти. Какие у него сильные руки! Да меня трясёт всю, как в лихорадке. Нет, это не курортный роман.   Наверное, изменится моё отношение к Сане. Ведь я буду думать об Игоре. Пока не поздно, надо уезжать.   
       Утром, едва забрезжил мутный рассвет, под секущей сеткой дождя Ольга шла на стоянку такси.
      – На вокзал,  – сказала водителю,  – это конец,  – сказала себе.
По дороге старалась не думать об Игоре, но мысль, что не знает фамилии, адреса его и даже города, в котором он живёт, повергала её в уныние.   Но подойдя  к подъезду дома, с теплотой подумала: «Как тут Саня жил без меня? Соскучился ...». Открыла тихо дверь своим ключом, вдруг Саня отдыхает – не беспокоить его. Пусть поспит, пока приготовлю, приберусь.  В коридоре – женские туфли, красные, на высоком каблуке.
     «Сроду б такие не надела»,  – подумала Ольга, гадая о неизвестной гостье.  И тут услышала какую-то возню в спальне. «Странно, почему он принимает гостей там?   Заболел?»,  – мелькнуло в голове. Распахнула дверь. На супружеской кровати, застеленной бельём из нового комплекта «для гостей»,  Александр был не один. 
Волна возмущения охватила Ольгу так, что нечем стало дышать. Как на черно-белом экране замерли удивлённые, испуганные глаза Сани, перекосилось белое лицо соседки.  Ольгу затрясло, как в лихорадке, сознание туманилось. Она не помнила, как вышла на улицу, куда она шла. Слёзы душили её. Вдруг какая-то мысль поразила Ольгу;  она сначала не поняла какая, но эта мысль принесла ей облегчение. «Значит, я свободна, значит, ему ничем не обязана»,–  сказала она вслух. И как будто тяжкий груз, который долгие годы давил ей плечи, спал. «Надо торопиться на поезд. Ещё успею вернуться в санаторий»,  – подумала Ольга и поспешила на вокзал.
37 Дмитрию Марченко
Глеб Халебски
Горит за окошком рассвет: радует душу небесный огонь, радуют разнопёрые блики - букашки на кристальном стекле. Выкатилось рыжее пузатое солнце, до ушей растянуло улыбку, подмигнуло. Окатила весенняя краска дома: строгие, с высоко поднятым подбородком и блестящими боками высотки, стариков - многоэтажек с томным скучающим взглядом, надутые понурые хатки, обиженные, разваленнные. Заплясала, купаясь в солнечных лучах, гордая золотая женщина с самым что ни на есть советским лицом - стела. Очухался Ростов от долгого сна, зашевелился сонным пауком - утро, как - никак. Тяжело засопели простуженные машины, заковыляли по узеньким улочкам на все вкусы размулёванные жизнью - учеником люди: пёстрые попугаи, полосатые носачи, эмалевые галстуки и клетчатые сумки. Наступил апрель цветущим сапогом на донской городок, крепким пинком прогнал прочь старушонку - зиму, выбил её последние зубы - заморозки: не посмеет топтать злобный мороз - баловник скромную и пугливую травку, не будет кусать за шрамы - щели одежды торопливых прохожих...
В забавную луковицу связал я свои языкастые волосы - непослушных змей, на бурую майку накинул рубашку, чёрный поношенный балахон, туго подпоясал лазурные джинсы и чуть ли не бегом, вперёд выбрасывая кривоносые грязные кеды, отправился на долгожданную встречу. Рассыпались вдоль трамвайных путей домики - долгожители, замигали мне железными плёнками из окошек, разинули бездонные рты - подъезды. Лежали вдоль тротуара маленькие посеревшие горки талого снега - плакали, заливали кислые слёзы землю: насквозь промок побитый товарищ - асфальт, и тут озеро, и там. Облизнулись мои кровожадные подошвы, оголили острые зубы, аппетитно зачавкали не тише толстомордого борова - проголодались, родимые, соскучились по деликатесам: супам - лужам с картошкой - льдом. Лизнул лицо порыв свежего ветра: часто в апреле одиноким псом гуляет такой ветер по закоулкам и узеньким улочкам, нельзя определить его суть - ни холодный, ни тёплый он - в этом его прелесть. Почему-то очень приятно для кожи прикосновение его мокрого носа. Расстегнул балахон и рубашку - грех упускать возможность насладиться такой чудесной погодой...
Слишком сильно размечтался я, любуясь весной: настолько завлёк меня  город, что не сразу заметил вас. Но как только обратил я внимание на горбатую дорогу, увидел знакомый силуэт, блестящую улыбку, окатила радость кипятком моё сердце: долго, друг, ужасно долго не виделись мы. По старой традиции поздоровались: по - советски потрясли руки, по - римски стиснули костлявые локти, по - братски, крепко - крепко, стукнули друг друга по спине, выдохнули, выполнили пальцами пару кренделей в воздухе - готово. С такого необычного приветствия перешли мы сразу на волнующую нас тему. Не по - детски обняла нас беседа: сжала так, что косточки захрустели,  пискнули и взмолились о пощаде стиснутые органы. Роем воробьёв закружился разговор, поднялся до небес, камнем свалился нам на головы: затрещали, запели слова - укусил за ногу проказник - интерес. И побрели мы дальше, по маленьким зажатым улочкам, вниз, к Дону, всё говоря и говоря...
А ведь много воды утекло с тех прекрасных времён, друг мой, столько всего изменилось! Не пляшет золотая женщина над Ростовом - поникла гордая советская голова, согнулась креветкой фигурка, размякли железные связки, обвисли канатами покусанные ветром руки. Потух огненный взор, как давным - давно увял вечный огонь под её ногами, не выдержало железное сердце, расплавилось: жаль уходящего лета, и себя жаль - не хочется висеть одиноким огурцом над мёртвым городом, не хочется мерзнуть в вихре скомканных листьев и дохлых кровососов, подолгу плача горькой росой. Той же дорогой иду я, потерянной сойкой смотрю по сторонам. Совсем не весело, не так, как раньше, встречает меня улица: понурые и расплаканные лица корчат мне те же пейзажи. Не мигают больше блестящие плёнки из окон - зажмурились, намертво запёрлись древние подъезды - молчат, простудиться грустью боятся, не сияют привычной краской бока домов - побледнели, сжались бедные...
Вот и явилась осень, косоглазый монгол - завоеватель. Налетела она на родимый Дон, размахивая саблей - дождём, кнутом - листопадом. Застонал Ростов под гнётом кованых копыт: погибла трава, зачерствела избитая земля, с криками ужаса бежали птицы - последняя надежда увядающего лета. Рвёт ветер нещадно деревья, мурашками - тараканами терзает тело мелкая остроклювая дрожь. Сдвинуло косматые брови облако, смакнуло слюну, надуло пушистые губы, плюнуло - на бесконечные осколки разбился вечный слуга осеннего гнёта - мёртвоглазый дождь. Лёг он, бесчувственный и беспощадный, грудью на город, занавесил дома мокрым шерстяным одеялом. Не с миром пришёл к нам новый правитель. Суровой и крепкой рукой обрушил на нас, невинных, хладный гнев свой. Вот она, тёмновласая осень, осень во всём: в облезлом свинцовом небе, в острых иглах дождя, в сгорбленных станах травинок. В сердце осень: увядает жизнь, выветривается вместе с прелыми листьями - раз сгнила, долой, долой, прочь, в чертоги Смерти! Тоскливо, темно, одиноко...
Как же всё изменилось, друг мой, как немилосердно раскололо это неживое время года Ростов! Невозможно нынче узнать улицы, будто попал я куда-то далеко, на каторгу - чужбину, злую, кусучую, неприветливую. Но здесь я, всё-таки здесь. А ты теперь далеко... Трясёт тебя где-то старый пучеглазый автобус, кривит посеревший номер и скачет, обливаясь потом, по кривым спинам дорог, в скучные пчелиные города и одноликие военные части. Обгладывает голову плотная армейская фуражка, кусает плечи неподъёмная сумка. И едешь ты, друг мой, через дождь, через снег, через плохих и хороших людей, всё дальше и дальше от Дона, от родных мест, неизвестно куда, неизвестно зачем...
Быстро повзрослела жизнь, очерствела: сползла невинная детская улыбка с лица, избороздили свежее личико яры - морщины, молочные волосы сожгла седина. Не проказник - художник больше она, обливающая людей пёстрыми красками, а красномордый палач: нравится наполнять распухшее пузо душевными муками людей - новое развлечение нашла она себе -  охапкой хватать жалких человечков и бросать по миру, разлукой тешиться. Бежишь ты, бегу я, бежит с нами, кружась, железная пыль, перхоть дорог, постоянный наш шаловливый спутник, наш болтливый и лукавый возница...
Всё дальше и дальше несёт меня течение моих проворных ног: заросший пустырь, обглоданные огнем черепа - руины. По - дружески хлопнула меня по плечу радость: остался склон прежним, не тронула его осень, обошла сторонкой. Даже солнце приподняло подол серого платья, гордо продемонстрировало лакомый бок: потеплело. Вздохнула испуганно природа, опомнившись от осеннего владычества, воскликнула: "Что же я натворила?" И сбросила плащ, облачилась в летний халат. Преобразовались окружающие места: всё стало почти таким, как тогда. Раздулся только завод, людей прибыло: маячили кругом страшные морды машин. И тебя нет здесь...
Помахала мне костлявой рукой старушка - пристань: на её ржаной спине стояли мы, там бросали в воду монеты. Перепрыгнул я через дуб, об который однажды зашиб я свой зад - коварный здесь леший водится. Лежал великан стрункой - солдатом, до чёртиков пьяный - знатно накушался старый мыслитель. Либо помер... Наступил я на старую знакомую, ненароком продавил ржавый позвоночник: вздохнула, крякнула пристань, но простила - не полетел я небрежным плевком в лапы и зубы коротконогому Дону. Схватил за нос речной воздух - свежо! На краю пропасти остановился я, лисой забрался в нору - карман: помяну расквашенное тело ушедшего времени. Оскалились на потной ладони пучеглазые деньги, недоброжелательно зыркнули на меня, прищурились - ослепило их солнце. Удивительно, опутали пальцы - корни тринадцать рублей, как и тогда...
Упали в воду деньги, слизали их ненасытные волны. Щелкнули мутные зелёные челюсти - подмигнул Дон, приветливо улыбнулся - поблагодарил за скромную трапезу. Снова достал я мелочь: за тебя друг, за встречу нашу отправлю в плаванье ещё горсточку железнобоких кормильцев. Вот и всё. Пора идти. Съело небо остатки лета, так надуло щёки, что треснуло по швам лицо - шаркнула по воде молния. Вновь зверствует на улицах осень. Сечёт деревья штангист - ураган, нервный, треплет облысевшие кроны, нещадно рвёт волосы - ломает ветки не хуже корявого костоправа. Не хочется уходить отсюда, друг, а нужно: ничто долго не греет свою спину у одного костра - защимет что-то в шее или где пониже, помчится оно сломя голову вперёд и вперёд, без оглядки, до новых огней, навстречу собственной Смерти. Так уж устроен мир - разъежает он, корча всякие непотребные гримасы, за людьми на необъятном катке. Не убежишь от колёсного орехокола - пропадешь, станешь ароматным блином на распутье. И уплетут несчастного за обе щеки две старые пассажирки садистской машины - криволицые крысы - страдания. Казалось, устроился на шее у нас мускулистый опыт, внимательно смотрит из - за наших плеч, диктует, советует, наказывает: не нужно бояться изменений, как бы страшно ни кусали они наши рёбристые бока. Но рассыпаются в серый порошок эти слова, падают перед одним фактором - мы ещё дети, пугливые, беззащитные и слабые дети. Тяжело нам переносить в доме вечную путницу - разлуку, невыносимо больно смотреть вслед уезжающим друзьям. Кто знает, увидим ли мы их снова?
Тяжело испытание. Но в бородавочный нос получает жестокая старуха - судьба: смел ты, не страшат тебя перекрёстки дорог, не пугают рубленные жизнью косматые разбойники и призрачные караваны ушедших эпох, не сомневаюсь, преодолеешь ты множество километров и вернёшся, обязательно вернёшься домой.
Жди, когда, когда распахнут шубы дома, жди, когда вновь закружится в танце золотая женщина, жди, когда придёт другая весна. А я пойду, пойду вслед за осенью, полечу в хороводе пёстрых листьев под руку с острокрылым ветром. Может, унесёт осень меня с собой в набеги, даст шашку и вороного коня, а, может, оставит здесь, на родном Дону...
Беспощадна играет свою роль судьба, для каждого приготовлен у нее острый нож: бывает, ударит что - то с нещадно размулёванного неба, что - то похожее на молнию - недотёпу, и ты тоже становишься недотёпой, только ещё большим, чем эта несчастная молния. Вся жизнь превращается в однокрылую утку, которая каким-то образом поднялась в небеса и пытается лететь. Крутится распущенной проказницей - юлой и падает в сонное озеро. Холодное и мерзкое...
Не каждый сможет убежать от катка, не каждый переживёт эту осень. И если затянут меня железные жернова, если стукнет над моей восковой головой крышка и скошенное надгробие вырастет на тленной кладбищенской земле, не забудь меня, друг, дождись прекрасного времени: талого снега вдоль вспотевших дорог, улыбчивого и ласкового солнца над Ростовом, вспомни добрую старушку - пристань с хрустящими костями, вспомни лизучее побережье. Обещай, что пойдешь нашей дорогой, по моим косолапым следам, обещай, что за меня бросишь в пасть ненасытному Дону тринадцать рублей. Передай привет пьяному или мёртвому стволу: хлопни по нижней части спины его хорошенько - пугнётся пусть леший неслыханной дерзости. Но не сделает ничего - не ровня теперь он мне, скитальцу могил, поедателю поминальных конфет и полуночному покусывателю людей...
И найди меня. Разыщи средь червистых дорожек и блёклых могил патлатого хлопца с унылым лицом - ужасно будет рад он, увидев тебя в румянце весны. Помяни мою забавную луковицу - причёску, неуклюжие косоносые кеды, потрёпанный чёрный балахон. Остановись, всмотрись в мои поблекшие глаза, прислушайшся к шелесту деревьев, дуновению ветерка, дружески хопни по плечу - могиле. И услышишь ты тихий голос из под земли: "Здравствуй, друг!"
38 Яблонька
Олег Сёмин
- Господи, как хочется жить! Почему так: кому-то отпущено 300 лет, а кому и до ста не дотянуть? Почему эти злые болячки цепляются и  не уходят, вытягивают жизненные соки …Наказание? Так в чем вина? А может так предопределено. Тогда почему эта доля мне? Господи! Неужели нет исцеления? Ну,  может ещё  хоть год – другой,  а? Тяжело знать, что нет спасения, молча ждать своего часа…

     Седой, с виду еще крепкий старик сидел в саду возле раскидистой яблони. Ему вчера исполнилось 83 года.  Обхватил ствол дерева, прижался к нему щекой и будто прислушивался, будто с ним разговаривал.
Вокруг стройными рядами стояли в цвету «невестушками» молодые яблоньки. Сад был ухожен, деревья окопаны, трава ровно подстрижена. В голубом небе ни единого облачка. Утреннее еще не жаркое солнце потихоньку нагревало землю.  Воздух, влажный от росы  и насыщенный запахом яблоневого цвета, был осязаемый и вкусный.  Пчелы принялись за работу, озабоченно проверяя цветок за цветком, в кустах вдруг защебетала какая-то птаха. Вот такая идиллия!
И только старик и старое дерево, кряжистые, отмеченные морщинами прожитых лет, выбивались из этой картины.
- Что делать, что делать – вздохнул старик.  Опираясь на ствол, поднялся с колен, дотянулся до  нижней ветки, нежно погладил, встал. Дерево, будто услышало, тихо качнуло веткой, другой;  ответило - зашелестело листвой. Казалось, они понимали друг друга. Еще бы! За столько-то  лет…

      Эту Яблоньку отец посадил в день рождения сына. А в три года привез его в сад,  показал стройное худенькое деревце:
- Жить вам вместе, береги, ухаживай. Будет яблонька радовать тебя  цветением буйным, в жаркий день тенью своей от солнца жаркого укроет, осенью вкусными яблоками одарит.
Вот так уже 80 лет они вместе. И отца-то давно в живых  нет, а память – вот она, осталась. Коснешься ствола дерева и тут как тут образы из детства. Как в лес за грибами ходили, траву косили; в речку – с обрыва, а мамка только руками всплеснет, когда услышит,  как они чудили на рыбалке.
Теперь они одни - вместе росли, вместе состарились. Судьбы их переплетались, отражались, как в зеркале. Как-то старик сломал ногу, и тогда же ураганом поломало ветви у яблони – так и выздоравливали:  старик на костылях подставлял  подпорки к забинтованной ветке. После инсульта отдыхал в тени, лечился – и как  раз яблочный год, сколько яблок! Может соком и вылечился?  Как следует, правда,  говорить так и не получалось – отдельные слова сглатывал, какие-то  невнятно мычал, а дерево его понимало, им не нужно слов. И погодную аномалию вынесли, и морозы страшные, и засуху  и дожди проливные. И неприятности жизненные тоже передюжили – сколько их было: болезни, травмы, потеря близких. Один он теперь остался – старый очень, да вот еще дерево – яблонька. Сейчас дерево погибало -  сил сопротивляться больше не было…. Они общались, и старик слышал жалобные стоны, причитания дерева.
 
Он понимал, жалел, но все что мог - сделал. Старость! Последнее цветение, чахлые редкие цветы на засыхающих ветках - вот ведь сколько желания жить!
- Что ж, пожила, порадовала… и цветением и урожаем.  Спасибо тебе! – он приобнял дерево  -  Да видно пришел час прощания…
Старик положил в ведро кисть, которой белил стволы яблонь, отнес ведро к сараю, вернулся - удовлетворенно поглядел на свою работу:
 - Ну, вот и прибралась…

Белый ствол, очищенные от лишая подрезанные нижние ветви, выше-то рука не достала. Он присел на теплую землю, прислонился спиной к стволу, еще раз тяжело вздохнул, прикрыл глаза - через какое-то время, окунувшись в воспоминания, задремал.
Навсегда…
39 Осенняя пастораль
Шарай Денис
Глухой уголок осеннего леса на склоне горы…
Своенравная речушка звонко журчит на перекатах, переливаясь перламутром ледяных струй…
Погожий солнечный денёк стремительно угасает. Вот уже ярко заалел запад неба, лениво поигрывая рубиновым сияньем…
Вековые дубы, как вышколенные гвардейцы в почетном карауле вечности, замерли среди скалистых уступов.  Еще не тронутые красками осени, они изумрудно зелены и пышно кудрявы…
Но осень уже спешит на законном основании занять свой золотой трон.
Её незримое присутствие невольно ощущаешь и в доминанте  багровых оттенков листьев дикого винограда,
 и в шумных стаях жирных черных дроздов, самозабвенно клюющих сочные, черные грозди,
 и в необычайно крупных, отливающих  в лучах заката густым  фиолетом,  ягодах ежевики,  обильно усеявших непролазные заросли  колючего кустарника…
Красавцы-клёны и грабы, как записные модники,  по - павлиньи  кичливо,  выставляют напоказ всю колдовскую  гамму своего  багряно-желтого наряда
 и  беспокойно шелестят листьями, словно  придирчиво перебирая их в поисках самого яркого, самого пленительного листочка…
И только можжевельники, самшиты и плющи высокомерно и презрительно взирают на всю эту  осеннюю суету леса: они – вечнозеленые. Что им  времена года?
А вот и осенние лакомства,- на вырубке все пеньки усеяны  крепенькими коричневыми опятами,- только собирай!
Быстро смеркается…
Вот-вот последние акварельно - нежные  отблески вечерней зорьки исчезнут с неба, ласково пробежав напоследок по разноцветным кронам лесных великанов, словно  погладив их в знак  недолгого прощанья до рассвета…
Я, кажется, заблудился. Тропинок нигде не видно. Непроходимые  колючие  заросли окружили меня со всех сторон и  в предзакатном  сумраке напускают на себя угрожающий вид.
Бледные вечерние звезды медленно проступают на небосводе, как водяные знаки на денежных купюрах,  и призрачно мерцают над утонченно- изящными  очертаниями горных вершин…
Сказочно-прекрасная южная ночь заботливо расстилает надо мной свой бархатный полог, наполненный тайнами и виденьями, дурманящими ароматами и загадочными мелодиями…
Контуры речных берегов становятся нереально-прозрачными в  невесомой кисее легкой   туманной дымки…
Таинственный шепот листвы, сонные вскрики птиц, беспокойное тявканье шакалов…- все   эти звуки  сплетаются в волнующие аккорды песни ночной природы и сладким страхом сжимают сердце…
Но я не трушу…
Из школьного курса географии я твердо  помню: все реки впадают в море.
Пойду вдоль берега речушки и обязательно выберусь из плена  ночного осеннего леса…
40 Очаровательная осень
Светлана Барашко
Человек-чудак шел в осень. Зачем он шел в осень, если можно было пойти в лето или весну: ведь гораздо лучше встретиться с летом или весной, но человек-чудак все-таки шел в осень, он шел очень уверенным шагом и не боялся ничего. Он не боялся серого и тоскливого тумана, заслоняющего обзор, не боялся холодного ветра, пробивающего насквозь, не боялся осеннего и нудного, затяжного дождя. Он хотел увидеть очаровательную осень, очень хотел, было у него такое желание.


А очаровательная осень, богатая и золотая, осень причудливая и диковинная, искала человека-чудака, чтобы   подарить ему частицу своей золотой души.

Вы думаете , что они встретились? Нет, человек-чудак по-прежнему идет в осень среди туманов и холодного ветра, он настойчив и целеустремлен, он так желает повстречаться с очаровательной осенью.

Но когда эта встреча состоится ? Она состоится завтра, а может быть, послезавтра, может быть, через год, может быть, через два, может быть, через сотню лет, может быть, потом, да, действительно, потом, когда-нибудь потом. ..

А вот сейчас человек-чудак идет, холодные ветра преграждают ему путь, они воют, как волки, они очень и очень злые, а человек идет, ему ведь даже хочется побежать,  побежать без остановок, чтобы встретиться хоть когда-нибудь с очаровательной осенью.

Тогда очаровательная осень ярким и красивым взором окинет землю, взор будет иметь очень широкий охват, а земля преобразится до бесподобия, до ослепления.  Желтые, красные, багровые листья закружатся под музыку осени, музыка осени будет звучать везде, она вытеснит музыку серого, невзрачного, неприглядного дождя, дождя-меланхолика и заполнит собой каждый клочек земли, каждое деревце, каждый листочек.

Ветер время от времени может меняться и становиться легким, его легкость, безусловно, будет передана и людям.  Люди будут мечтать под напев легкого осеннего ветерка и пребывать в состоянии осени-мечты. Осень-мечта унесет в неизведанность, она будет служить модулятором непредсказуемых ожиданий и радостного будущего. Осень-мечта наведет на раздумья, на очень серьезные раздумья о поиске смысла жизни. Она наведет на сон реальности и вдохновения, любви и тепла. Осень-мечта – это и сказка, и быль.      
 
Очарование осенних лучей преумножит красоту , оно зависнет прямо в осеннем, еще чуть-чуть теплом воздухе, и одновременно оттенит светлую, самую светлую осеннюю бесконечность, в которую и желает попасть человек-чудак.


И поэтому он идет.
41 Листопад
Поздняков Евгений
 

        Наконец дверь открылась. Я вышел на улицу.Ровно восемь утра. Дорога до университета занимает около получаса. Медлить нельзя – могу опоздать. Надо бы ехать, но…  Не могу. Сижу на остановке,  задрав голову вверх. Вставать совершенно не хочется. Между прочим, это моя первая осень в Хабаровске. Все в новинку, все в диковинку. Люди странные – вечно куда-то спешат, торопятся, поглядывают на часы, ругаются, когда автобус задерживается. Здания причудливые – высокие, как будто Японские горы! С непривычки опасливо поглядываю на многоэтажки – переживаю: вдруг упадут и придавят меня, такого маленького хиленького студента-первокурсника. Опоздаешь на занятия, оправдывайся потом. Да и не каждый преподаватель поверит.
       И вроде бы: в чем тут проблема? Заводи суетливых городских друзей, гуляй по крышам новостроек, приспосабливайся к жизни человека нового тысячелетия…  А я не могу. Осенние листья мешают. Они у вас тут другие, совсем не похожи на те, что были в моем «поселке». С одной стороны желтые, с другой белые и падают на землю гораздо быстрее своих деревенских собратьев. Может, деревья у вас тут другие, а, возможно, с экологией проблемы, не знаю. Не специалист я в этих делах. Просто непривычно. До боли.
       И вот сижу я на остановке. Смотрю на хабаровский листопад. На часах уже десять минут, а я и не думаю садиться в автобус. Мысли дурные в голову лезут. Ощущаю себя подобно этим листочкам, оторвавшимся от могучего дерева и летящим по ветру против своей воли. Куда их этот бродяга занесет, черт его разбери. Одним метеорологам известно, что у него на уме.
       Случайно замечаю девушку. На вид лет восемнадцать. Моя ровесница. Так же, как и я уставилась на листопад и думает о чем-то грустном, тоскливом. На часах уже пятнадцать минут. У нее на портфеле наклейка красуется, старая тусклая: «Камчатский край». Неместная. Подхожу к ней. Встаю рядом. Смотрим на дерево вместе. Она растерянно глядит на меня. Испугалась. Думает, будто я что-то плохое затеял. Достаю из рюкзака книжку: «160 лет Николаевску-на-Амуре», протягиваю ей.
       Улыбается. Страницы перелистывает. Отдает мне обратно. Продолжаем смотреть на то, как падают листья…
       Наблюдаем уже вместе.
       А они всё падают, падают и падают...   
42 Листопадничек
Анна Бухгольц
     Осень. Самое гламурное время года. Гламурное в своей золотой красоте. Каждое время прекрасно по-своему. Но осень… Она просто сказочно красива. Для кого-то это голые деревья и хмурое небо, холодные дожди и промозглое утро. А для меня чудесная сказка ушедшего лета.

     Лето… Я женщина, и этим всё сказано. Потому что моё лето – бабье. Я часто пыталась сравнивать его с весной, но победа всегда оставалась за ним. Оно мне было близко в молодости и просто бесценно сейчас. Я кайфую от него.

     Кайфую от безумства осенних нарядов. Ведь что ни персонаж, то свой покрой. Тонкая берёзка в жёлтых кружевах, серебристый тополь в строгом двубортном костюме, красный экспрессионист клён. Буйство красок бередит душу, пробуждает в душе желание действовать, бунтовать, стремиться к свершениям.

     А ещё бабье лето дарит покой. Самое прекрасное чувство рождается, когда, гуляя по парку, забредаешь в кучу листьев, погружаясь в шуршащее море. Это даже лучше, чем снег. Это погружение в нирвану. Когда впадаешь в состояние всеобщей благости. Иначе, чем медитацией, его не назовёшь. Главное, идти, почти не отрывая ног от земли, чтобы не нарушить эту гармонию.

     Я совершенно не удивлена, что ты появилась на свет именно осенью. Моя доченька, моя любимка. Ты должна была родиться именно в это время года. Потому что оно моё любимое. Потому что ты его продолжение. Всё самое лучшее в моей жизни заключено именно в нём. Для меня это время любви, время счастья, время моей вечной молодости.

     Мой листопадничек… Ведь именно так называют зайчат, родившихся осенью. Ты и есть мой маленький зайчонок. Удивительно, но ты родилась в самом сердце осени – 16 октября. Сорок пять дней осени до и сорок пять дней осени после. Может поэтому ты так гармонична. А в душе необычайно добрый и тёплый человечек.

     Страшно представить, что ты вообще могла не родиться. Уже на раннем сроке, врачи настаивали на прерывании беременности. Но я не дала тебя убить. Я верила, что мы справимся. Я думаю именно тогда между нами сложилась какая-то удивительная связь, которая не обрывается до сих пор. И мы с тобой победили всем назло.

     Тебе был всего месяц, когда ты заболела бронхитом. Бедная моя крошка, как же тебе было плохо. Ты постоянно задыхалась и мне приходилось спать сидя с тобой на руках, чтобы ты могла дышать. Иногда моя рука во сне срывалась, и я просыпалась от твоего громкого сопения. Но мы всё прошли, всё пережили и опять победили.

     В душе ты очень чувствительна и ранима. Помню, как в детстве ты смотрела мультфильм «Подарок для самого слабого». Когда из посылки выскочил лев и прорычал: «Кто здесь самый слабый?», все испугались и вытолкнули вперёд бедного зайчишку. Тот в ужасе только и смог произнести: «Я, я самый слабый» и упал без чувств. Как же тебе было жалко зайку! Как же ты сильно плакала после этих слов!

     Мой чуткий, добрый человечек. С таким огромным сердцем, наполненным сочувствием и заботой. Мне всегда очень уютно рядом с тобой. Это у тебя на плече я могу дать волю слезам, когда мне плохо. Это с тобой я готова нежиться и обниматься в минуты счастья и радости. Я знаю, что ты меня всегда поймёшь. Помнишь строки, которые я посвятила тебе?

                Моя малышка, я тебя люблю,
                Мой милый слоник, солнышко и ёжик.
                Как мне забыть твою детячью милоту
                И цепкость пальчиков твоих прекрасных ножек.

                Нежнейших пяток мягкое тепло
                И пальцы на руках в пыли пелёнок.
                Ну, как мне всё же в жизни повезло,
                Что есть в ней ты, мой маленький котёнок.

                Твоё сердечко с морем нежной теплоты
                И океан такой заботы и любови.
                Меня понять, надеюсь, сможешь ты,
                Недаром мы с тобой одною крови.

     А ведь правда. Мы с тобой очень похожи. Ты иногда на меня сердишься. В шутку. Потому что мы с тобой настолько совпадаем на ментальном уровне, что иногда просто становится страшно. Мы одинаково думаем. Одновременно произносим одни и те же фразы. Словно читаем мысли друг друга. У меня ни с кем нет такой связи, как с тобой.

     Мой листопадничек… Моя зайка… Я люблю тебя. Даже когда ты далеко от меня, я всегда чувствую твоё тепло. Ведь ты моя доченька. Моя девочка-осень…