Помню себя, лет пяти -
посёлок рабочий, суровый быт.
Лежит предо мной поросёнок Борька
Пока ещё не убит.
В глаза мои смотрит преданно,
не ведая, что вот-вот,
наш добрый сосед дядя Коля,
с ножом к нему подойдёт.
Ноги повязаны хватко -
ему невдомёк зачем?
Нож входит ему под лопатку -
и визг, и душа из вен.
…Эх дядя, мазила, сволочь
И в сердце-то не попал…
Штакетник грызёшь от боли,
А снег вокруг ярко ал.
Стою, онемев от горя -
такое мальцу – зачем?
Визжит поросёнок Боря –
ну - чем провинился, чем!
И в ужасе и с надеждой
глаза мои пепелит,
а друг «поменял одежды»,
и с помощью не спешит...
Его отключили разум
И тело стало чужим
Не слушается приказов
И ум погружает в дым.
А слёзы не замерзая,
кропят из души в снежок…
Эх, взрослые, люди – люди!
Какой для ребёнка шок.
Мне Борька был лучшим другом -
катал на своей спине,
когда я бежал к загону,
повизгивал радостно мне.
Когда я чесал за ушком,
в блаженстве, закрыв глаза
похрюкивал…
Вот ведь дружба! -
он руки мои лизал.
…Истории той полвека,
Должна порасти быльём
Для памяти Человека,
но как от неё уйдём?
Покоя душе не будет
Какое уж тут «быльё»
Не выбросишь, не забудешь
Предательство то моё.
…А в доме как будто праздник -
И шкварки в печи скворчат…
Для этого ведь и держат
молоденьких поросят.
- Ешь! – грозно сказала мама.
Я голоден – в горле ком,
бегу в огороды, прячусь,
а мозг разрывает гром:
- Сожрать разве можно друга?!
Ой, мамочка - ты о чём!
Куда из порочного круга,
мы выход даём душе?
Точнее – давали, если б,
был в детстве хоть шанс уже,
и Дух проявить и Волю,
как кажется нам сейчас,
красивые оправдания
составив из громких фраз…
Я сломленный и замёрзший,
познав за каприз ремня -
просить не хотел прощения,
и долго в углу стоял.
И день… и другой был долог.
Протест мой сошёл на нет.
Всё - голод! Проклятый голод...
Себе прощения нет.
А Бог мой смотрел немея,
Не веря своим глазам,
Совсем меня не жалея –
Я предал, я предал – сам!
Открыт мною счёт порочный
Эх, детская жизнь моя…
И тех заслужил я, точно,
Кто позже предаст меня.
22.09.20г.