Средство для усиления потенции

               



Говорят, если разлучить обитателей одного водоема, то даже на большом расстоянии они будут общаться.
И стоит растоптать какого-нибудь слизняка, как боль пронзит бывшего его соседа на другом конце света.
Все мы - соседи, некогда человечество выродилось до нескольких особей.
И я содрогаюсь, когда где-то происходит заварушка.
Очнулся ночью и не сразу  сориентировался.
За окном мерцал уличный фонарь
Мертвенно желтый свет, и лицо мое – мне удалось представить,-   как у трупа.
Чтобы очнуться, дважды наотмашь хлестнул  себя по лицу.
Колокола переливчато зазвенели.
Старинные колокола, видел в местной церкви, на этот раз не насладился малиновым звоном.
Навис низкий потолок, безжалостно вонзились неровные доски топчана.
Прощальный визит, перед тем как окончательно расстаться.
Когда она ушла, я сложил пальцы колечком, но ничего не различил в испорченный бинокль.
Рванулся догнать и образумить,  не сумел одолеть преграду.
С мужиком, что преградил  дорогу, может быть, и удалось бы справиться, но она даже не оглянулась.
Захватчик перекинул добычу через круп коня.
Стук копыт был похож на орудийную канонаду.
Увез в свой замок, куда мне не было хода.
На кольях пустыми глазницами таращились черепа моих предшественников.
В крепостном болотистом рву догнивали кости.
Но я смог проникнуть, когда хозяина призвали в очередной  поход.
Женщина, моя бывшая женщина  неохотно приняла нежданного гостя.
Оставила ночевать, но положила,  в кладовку с  низким потолком, и даже мне с отнюдь не гигантским ростом невольно приходилось пригибаться.
А от корявых досок топчана на теле остались синяки.
Когда похвалялась своими покоями, то победоносно показала спальню.
Нечто предосудительное в огромной кровати на всю комнату.
Можно заблудиться, как в густом лесу и долго блуждать в чащобе в поисках человеческого участия.
А потом, случайно наткнувшись на напарника, облегченно приникнуть к нему.
В кладовке некуда податься, соскочил на щербатый пол из необработанного горбыля, и прислушался.
Я знаю, как она спит, будто ночью замирает  жизнь, и поначалу в далекие давние времена я напряженно прислушивался к бесшумному ее дыханию.
И даже тормошил спящую царевну.
Обманную царевну, не смог различить сущность под ослепительным обличием.
Пришел попрощаться, простенькая и безобидная церемония, и напрасно выдумывают ущербные авторы.
Слезы и  лживые улыбки, обещания и проклятия.
Ничего не осталось, но где-то есть неведомые соплеменники, насторожился глубокой ночью
Консоль на стене с небольшим телевизором, даже в кладовке узник должен ощущать свою принадлежность к человечеству.
Если бы я был головастиком, и  напарника из моей лужи пересадили в другую, в колею на дороге, то, наверное, я бы ощутил его страх и надежду.
Проедет и уничтожит колесо, но, может быть, возничий выберет другую дорогу.
Я дотянулся до кнопки и почти до минимума убавил звук.
Говорят,  народ терпелив и тяжел на подъем.
Наверное,  не наговаривают, так можно сказать про многих.
Но иногда терпение наше иссякает.
За тысячи верст и за десятки морей увидел, что происходит с моими соплеменниками.
Возмутились лживыми результатами голосования и в поисках правды подступили к крепости.
Женщина скрывала и правдоподобно отговаривалась.
Мне очень хотелось верить, а когда не мог обрести веру, научился утешаться иными способами.
И даже нашел соратников в этом утешении.
У каждого была своя беда: кого-то угнетал начальник, и страдалец грозился  отомстить ему.
Главное, вовремя поддакивать.
Или вместе с ним выдумывать  чудовищную кару.
Огромный простор для фантазии, в детстве видел в музее средневековую камеру пыток и охотно поделился  воспоминаниями.
Разные попадались собутыльники, с одними свергал диктатора, с другими тонул в бурных реках и замерзал на горных вершинах.
Но не унижался до измены; когда низкопробные девицы выстраивались на обочине и приманивали  прекрасным  развратным телом, закрывал глаза и торопился  быстрее проскочить.
Чем дольше общался со своими собутыльниками, тем отчаяннее выдумывала женщина.
А когда выдумывать стало невмоготу, то  сказала.
- Все у нас кончено, - сообщила она.
И голос был жесткий и колючий, как вздыбленная щетина.
Обычно я сплю у стены – хоть какая-то опора, - впечатала в стену и тяжело соскочила с кровати.
Услышал, как под окном конь бьет копытом, земля сотрясалась и дрожала.
Раньше, когда шла лугом, то  травинки не прогибались под невесомыми  шагами.
Соскочила, и будто молотом ударили по наковальне.
Раньше прохожие оглядывались, и она небрежно шествовала под восхищенными  взглядами.
Отринула небрежность, но заметно поубавилось наблюдателей.
Раньше нагой и прекрасной могла безбоязненно порхать по комнате, теперь же норовила  запеленать тело.
И на лице заметно прибавилось морщин.
Я попытался объяснить.
- А с ним…, - Не договорил, не хотел называть его  по имени.
- С кем? – фальшиво удивилась она.
- С ним разве станешь моложе? – справился со сложной конструкцией.
- С тобой погибну! – Перехватила она инициативу.
- Назад дороги нет. – Не посмел  перечить.
Конь захрипел, или она тонко и пронзительно вскрикнула, заплутал в слуховых галлюцинациях, но попытался достойно ответить.
- Уходи, если невмоготу. – Прогнал изменницу.
Будто что-то могли изменить пустые  слова.
А потом – не знаю, сколько прошло времени, но разъяренная женщина может почти мгновенно собраться, - когда одиночество навалилось, отыскал в укромном уголке.
Заначку спрятал на антресолях среди инструментов, и когда дотянулся, отвертка упала и вонзилась в паркетину.
Глотнул прямо из бутылки, адская смесь  изодрала горло.
Паркетина раскололась; задыхаясь, вставил в щель ломик и навалился.
Пыль взвилась, задохнулся от пыли или от боли и закашлялся.
Толком не попрощался с беглянкой, не сразу решился вымолить прощение.
Когда явился в ее замок, то хозяйка, так называемая царевна ночью заперла пришельца в кладовке.
Но соплеменники мои на другом конце света возмутились наглым обманом и пришли разбираться.
То ли глаза застило туманом, то ли в стареньком телевизоре изображение потеряло четкость.
И от этого повстанцы, что устремились на штурм, казались великанами.
Я примерился и плечом уперся в дверь.
И уже не надо смотреть на экран, и так  знал, что происходит.
Одни захватчики выламывали ворота, другие пытались вскарабкаться по крутой стене.
Я тоже попробовал, но пальцы соскальзывали, оставались черные полосы.
Кажется, им удалось выломать ворота, я разбежался и ударил.
Заскрипел и лопнул дверной косяк.
Разбил плечо, но догадался: дверь открывается в другую сторону.
Осторожно отворил ее, чтобы не потревожить женщину; так чутко спит, что может проснуться даже от случайного дуновения ветра.
Защитники цитадели побросали оружие и послушно вздернули руки. Некоторые даже улыбались, их улыбки были похожи на оскал  зверя.
Я тоже попытался: одной рукой растянул губы,  другой продолжал поддерживать своды пещеры.
Злой волшебник заколдовал ее или нас, и только казалось, что попали мы в царские хоромы.
Но я различил сущность: над головой свисали отвратительные летучие мыши, а под ногами копошились  гады.
И есть только один способ выручить спящую принцессу. Пусть для этого придется пожертвовать никчемной жизнью.
Слуги и прихлебатели не просто подобострастно приветствовали победителей, но охотно распахивали потайные двери.
Один пришелец  запустил руку в ларь с драгоценностями. Когда подбрасывал камешки, то они призывно мерцали.
Другой попытался разобраться в современной  живописи. Но доконало крикливое цветастое полотно.
Достал нож и вонзил. Краска кровавыми хлопьями упала на пол.
Третий на смог отыскать отхожее место. Особенно и не старался. Тугая струя ударила в задрапированную бархатом стену. Материя почернела и скукожилась.
Каждый развлекался на свой лад, следовало поспешить, пока они не обнаружили спальню, где укрылась принцесса.
Оставила  следы, которые может различить только зоркий и заинтересованный следопыт.
Споткнулась, на паркетине образовалась почти незаметная царапина.
Осторожно дотронулся.
Не мертвая древесина, но горячее и трепещущее ее тело.
Еще не обжегся, но на всякий случай отдернул руку.
Указательной стрелкой вывесила картину, на которой она вознеслась над городом.
Чтобы и дальше парила, осторожно подул.
Но надолго не хватит этого полета.
Тем более, что  самый развратный повстанец пытался отыскать королевскую спальню.
Еще мгновение и разляжется на кровати. Прямо в замызганной одежде и в заляпанных грязью сапогах. И уже никогда не очиститься от скверны.
Надо выломать дверь, но так тихо, чтобы не потревожить принцессу.
На этот раз не ошибся, дверь бесшумно отворилась.
Наверное, предвидела, что чернь ворвется в замок, поэтому заранее смазала петли.
Окно было задернуто плотной шторой, но все же различил или надежно запомнил ориентиры.
Маленькая площадка перед пышным ложем. Если наугад прыгнуть, то можно разбиться, я прыгнул.
На этот раз нащупал наяву.
Одной рукой обхватил сразу оба запястья,  ладонью другой руки зажал рот.
Так поступают  захватчики.
Придирчиво выбирают из толпы пленниц.
Я давно уже выбрал.
А она, воспользовавшись моей доверчивостью, убежала глухой ночью.
Сговорилась с разбойником,  и тот, гордясь своей добычей, раструбил об этом.
И стоило мне выбраться на улицу, как прохожие принимались издеваться.
Один  усердно колотил себя по ляжкам, пыль поднималась столбом.
Я задыхался и исходил кашлем.
Другой надувал щеки и с силой выпускал воздух.
Птицы с испуганными криками срывались со своих насестов.
Тучей зависали над головой, я прикрывался скрещенными руками.
Самые продвинутые  ребром ладони ударяли по локтевому сгибу.
Их прежде всего был готов я уничтожить.
Не заметил, как содрал с себя тонкий налет цивилизации.
Был способен изуродовать женщину, которую некогда почитал и боготворил.
Крестом раскинулся на ней – тело такое жаркое, что,  оплавилась кожа, -  она вырвала руки, когти вонзились.
Кожа полопалась, кровь хлынула.
Столько крови, что зальет  Землю.
Чтобы выжить в этом безумии, слегка придушил ее, так поступают  победители с непокорными наложницами.
Когти уже не кромсали, но слегка царапали.
Потом захрипела и безвольно раскинула руки.
Навалился всей тяжестью, груди ее расплющились под спудом.
Заманивая приглянувшихся ей посетителей, вырядилась в нарядную ночную рубашку; в драке изодрали материю, на мне тоже не было лишней одежды.
Дождался и вознесся, еще мгновение и тела и души наши сольются, миг этот бесконечно растянулся.
Женщина изготовилась, а я напрасно ощупывал и теребил вялую плоть. Та не оживала под нетерпеливыми и требовательными пальцами.
Стражники, получив подкрепление, постепенно выдавливали захватчиков из замка.
Я знаю, скрытые камеры фиксируют каждое наше поползновение.
Не желаю сниматься в откровенном фильме.
Или уже доложили хозяину, и он, нахлестывая коня, скачет обратно, чтобы разобраться с оккупантом.
Тяжело сполз с кровати, словно сбросили куль с мякиной.
- Что же ты? Скорей! - позвала женщина.
Призывно раскинулась на постели.
- Здесь все его, словно он наблюдает, - попытался объяснить.
Такой голос, что, наверное, не разобрала, так хрипит боров, когда ветеринар лишает его мужского достоинства.
Меня лишили.
- Могла осчастливить тебя, - позвала женщина.
Словно предложила копеечку, я не нуждаюсь в милостыни.
- Из жалости, - призналась она.
- Сучка, - отбился я.
По-разному можно произнести это слово: восторженно или осуждающе.
Услышала и рассвирепела.
- Вали отсюда! – прогнала незадачливого любовника.
- Если бы его не было, - все еще пытался я отговориться.
И тогда она ударила. Так беспощадно и жестоко, что невозможно выжить и прожить с этой болью.
- Мерин, всегда был мерином! – оттолкнула меня.
Я попятился, не сразу вспомнил, как открывается дверь.
- Никогда и ничего у тебя не будет! – прокляла меня ведьма.
- Никогда и ничего у тебя не было!- усилила проклятие.
- И терпела я тебя только по привычке и из жалости! – добавила она.
Я отчаялся и поверил.
Захватчиков вышвырнули из замка.
И теперь слуги замывали следы их присутствия.
Пришлось перекладывать пол, белить стены и приобретать новую мебель.
Но сохранили исполосованную ножом картину. Чтобы в дальнейшем для предотвращения бунта показывать ее посетителям.
Чтобы  не повадно было.
Будто меня исполосовали.
И никогда не заживут эти раны.

– Стыдно и накладно быть совестливым стариком, - пожалел себя пожилой врач.
Пустой кабинет, лишь изредка заглянет сюда посетитель, врач привык рассуждать вслух.
Не только моллюски, разнесенные на  разные континенты, продолжают общаться между собой – он скептически относился к этой сомнительной гипотезе, - но и люди иногда ощущают.
- Что он еще придумает? – спросил Николай Иванович.
Имел в виду Главного, видимо, тот решил избавиться от так называемого балласта, от заслуженных врачей, что не желали воспринимать новых веяний.
Еще не так давно платная поликлиника не знала отбоя от посетителей.
Но одних подкосили болезни, другие обеднели, третьи затаились до лучших времен.
Главный придумал увеличить плату за процедуры.
Народу еще поубавилось.
Поместил рекламу в городской газете.
Но  издавали ее крошечным тиражом, или былые читатели подзабыли грамоту, пациентов не прибавилось.
И тогда Николай Иванович совершил первую ошибку.
- В некоторых католических церквах…, - вспомнил он.
Конечно, не из-за этой агитации насторожился Главный.
Нынче такие времена, что выгодно прикидываться верующим. Еще бы, даже Городской Глава крестится  на каждую церковь, свита не отстает от него.
Главный даже отпустил бородку,  чтобы выглядеть солидней или быть похожим на священнослужителя.
Стал похож на козла, и когда ветеран высказался, бородка встопорщилась, зверь нацелился невидимыми рогами.
Разумнее всего было закашляться, изобразить приступ моровой язвы, но тогда заставят сидеть дома до полного изнеможения, можно никогда не излечиться.
- В этих церквах настоятели привлекают пациентов музыкой и танцами, причем сами поют и танцуют, - сказал Николай Иванович.
Тут же пожалел о своей выходке, и вроде бы подправил сообщение.
- Можно пригласить пришлых комедиантов.
Главный не сдержался.
- Сами валяйте дурака! – грубо и жестоко обругал старика.
Если завел журнал с обвинительными актами, то не преминул оставить памятную запись
Случилось еще много мелких погрешностей.
И в мирное время можно  легко было отмахнуться от несущественной мелочи.
Но стало так мало пациентов, что Главный готов был обвинить любого.
Случай скоро представился.
Бабка Николая Ивановича в своей деревне слыла знахаркой.
В те времена еще не все сельчане перебрались в город.
Несколько лет подряд в летние каникулы внук гостил у бабушки. И хотя не верил в заговоры и привороты, но научился разбираться в травах.
Однажды посоветовал своему пациенту.
Нет, конечно, тому не надо было в летнюю  короткую ночь искать на заколдованном лугу  цветок с пятью лепестками, но больной так воспринял совет престарелого доктора.
Отправился и отыскал, а потом высушил и измельчил целебные лепестки.
Отвар настоял на спирту, даже облизнулся после приема  лекарства.
То ли отвар помог, то ли вера в чудодейственные его свойства.
Замучил жену; та страдала от предыдущего его бессилия, но еще больше измучилась от вновь обретенного могущества.
Естественно отблагодарил своего спасителя: не поленился обратиться в высокие инстанции.
Там не стали разбираться – других заморочек хватает,  - спустили письмо в поликлинику.
И хотя не вынесли никакой резолюции, Главный  догадался.
«Разобраться и наказать», почти всегда требовали.
Вызвал ветерана для серьезной беседы.
Когда Николай Иванович шел по пустому коридору – пациентов еще убавилось, -  то ему с трудом давался каждый шаг.
Мимо девственно белых дверей, раньше на этой белизне оставались следы боли и отчаяния, теперь следов не осталось. Мимо ламп под фигурными колпаками.
Раньше стоило загореться такой лампе, как сразу несколько человек устремлялись в заветный кабинет.
Теперь же лампы горели непрерывно
Мимо плакатов с мудрыми советами.
Никто не желал приобщаться к мудрости.
Не ожидал ничего хорошего, и надо расправить плечи и вздернуть подбородок, чтобы в боевой готовности встретить врага.
А он вместо этого потупился и шаркал  ногами. На линолеуме оставались черные полосы.
Когда-то посоветовал Главному плясать и петь перед прихожанами, тот  воспользовался его советом.
Но начал, как положено, с запевки.
Конечно, больных надо лечить, но предлагать  только опробованные лекарства.
Якобы чудодейственные снадобья обладают непредсказуемыми побочными действиями, и можно случайно вылечить больного.
Но если потчевать его пустыми таблетками…
И так изловчиться, чтобы он как можно чаще приходил к специалисту.
Массаж, какие еще там существуют необходимые процедуры?
Или прописать такое зелье, которое хранить можно только в кабинете.
И лечить даже тех, что еще не болеют, все равно подхватят какую-нибудь заразу.
И в обязательном порядке направлять их к другим нашим специалистам.
И тогда на должную высоту вознесем мы знамя нашей передовой медицины.
Устал и запыхался от пламенной речи.
Из графина набухал пол стакана воды и бросил туда таблетку.
Вроде бы получил медицинское образование, там среди прочего изучали химию
Напиток побурел и вскипел.
Николай Иванович догадался.
Если он воспитывался у знахарки и доброй волшебницы, то его оппонент обучался у злой колдуньи.
И та научила его изготавливать и потреблять  ядовитое снадобье.
Выпил и напыжился.
Так раздуваются мелкие хищники, чтобы  напугать врага.
- У вас меньше, чем у других врачей, доходных пациентов. - Услышал он.
Кабинет когда-то пытались украсить. От пола примерно до метровой высоты стены обшили дубовыми панелями.
У старика еще не ослабло зрение.
Различил щели между плитами.  Оттуда выползала зеленая плесень.
- Почти никого не посылаете к другим нашим специалистам.
Словно рокот прибоя. Волны  равномерно набегают на берег.  И уже не  различаешь неназойливого этого гула.
Но все же разобрал, наверное, одна волна была выше других.
- Причем здесь мой внук? – недоуменно спросил он.
- Да, учится на платной основе, - пришлось согласиться.
Плесень выплеснула из щелей, не только наползла на панели, но упала на пол.
И теперь подбиралась к ногам. И если вскарабкается, то вовек не очиститься.
- У вас никчемный ленивый сын, за бездельника тоже приходится платить.
Плесень доползла и  вскарабкалась.
Ученик злой колдуньи принял зелье и прозрел, или заранее подготовил обвинительное заключение.
Но, наверное, не соблюдал пропорции: вместо того, чтобы напоследок кулаком ударить по столешнице, или так крикнуть, чтобы полопались стекла, безвольно  уронил руки и опустил голову.
Аудиенция окончена, так монархи изгоняют провинившихся подданных.
И те стараются побыстрее покинуть пыточную камеру.
Когда старик возвращался знакомым коридором, замигало сразу несколько ламп.
Будто публика восторженными криками приветствует осужденного на казнь еретика.
Дрова  сложены, осталось плеснуть горючку и поднести факел.
Зажмурился и ладонями зажал уши, чтобы избавиться от наваждения.
А в своем кабинете затравленно огляделся.
Не приучили верить, верующие могут укрыться за молитвой и перекреститься на красный угол.
Не отыскал такого угла и не знал  молитвы.
- Будьте прокляты! – проклял кого-то.
И поэтому, когда за дверью осторожно царапнулись, не сразу настроился.
- Все люди больны! – поприветствовал больного.
Попал в  волчью стаю, если не выть со всеми, то загрызут так называемые соратники.
Мнимым согласием усугубил свое проклятие.
Или возненавидел пришельца.
Тот  был без бороды, но на подбородке  топорщилась щетина.
На подоконнике лежала папка с пустыми указами и распоряжениями, пришелец уставился на нее, как на икону
Ближайший родственник  его гонителя, тот подослал своего человека, чтобы окончательно доконать отступника.
Напрасно пришелец прикидывается.
Что ж,  получит по полной программе.
Это только в забытых книгах да в старых фильмах партизаны не поддаются врагу.
Истрепаны те книги и забыты фильмы.
- Ноги на ширину плеч!  - приказал провокатору.
Вычитал еще в детстве: бунтари проводили собрание в клинике сочувствующего им дантиста.
И когда туда же забрел неразумный филер, того вне очереди усадили в пыточное кресло.
И дантист вырвал два якобы гнилых зуба.
Окровавленный и посрамленный филер в беспамятстве выполз на улицу.
- Наклониться  и руками упереться в топчан! – приказал новоявленный палач.
Какая эта сладкая мука,  осознал он.
- Еще шире ноги! – Носком сапога поочередно ударил по щиколоткам.
А потом, чтобы не замараться, облачился в резиновые перчатки.
Хватило бы и одной – правой, но с двумя надежнее.
Еще бы фартук, подумал он, надо обязательно приобрести его.
А также обзавестись необходимыми орудиями и инструментами. Креслом с шипами на сиденье, дощечками, в которых зажимают ноги.  А потом  под хруст костей закручивают винт.
А также необходим очаг, сложенный из грубых камней.
Огонь - замечательное приобретение человечества, так веками отапливали жилище.
А на вертеле подвешивали тушу зверя.
Или человека, вынуждая его признаться.
Мысленно обставил камеру необходимыми этими приспособлениями.
Допросил преступника.
Куда ты пришел, нацелился указательным пальцем.
Здесь за деньги готовы поставить тебе смертельный диагноз.
Крепкий тренированный палец, подагра и отложение солей не искривили его.
Мотаясь по неразрывному кругу, будешь получать ненужные дорогие советы.
Палец метко и неотвратимо вонзился.
Пациент непроизвольно дернулся.
Тогда другой рукой, пронзительно скрипнувшей резиной, врач успокоительно потрепал его по бедру.
- Так положено, не брыкайся, - приказал ему.
И сам подивился таким словам.
Брыкаются кони, но если человека низвести до лошадиного уровня, то можно запрягать его и понукать им.
Не дождался ответного ржания, да и не нуждался в ответе.
Палец последовательно и тщательно ощупал.
- Можете одеваться, - скрипуче и устало разрешил врач.
Содрал постылые перчатки.
Надо выбросить их в  бак для отходов.
А он вместо этого швырнул  на пол.
А потом растоптал  гадину.
Будто таким образом можно избавиться от нечисти.
От ненависти, от нелюди, от нежити.
Не избавился.
Таким же скрипучим голосом – так железом скребут по стеклу – вынес приговор.
- Спасения нет, - сообщил он.
Беспроигрышное заключение, все мы рано или поздно уйдем в небытие.
Кровь частично отлила от лица приговоренного к смерти человека, частично выступила на щеках алыми пятнами.
Верный признак скорой гибели.
Врач ощупал свои щеки.
Морщин стало еще больше, пальцы провалились в глубокие пропасти. 
-  Но если сдадите все анализы и обойдете всех наших врачей…, - нудно и подробно перечислил он.
- И если Бог даст…
Пожалуй, стоило бы сослаться на черта или на современную и самую передовую нашу медицину.
Теперь ты доволен? мысленно обратился к невидимому оппоненту.
Тот, наверное, снова набухал в стакан свое зелье, и когда глотнул, бородка его загустела, волосы сложились двумя рожками, ступни обернулись копытами, а на заду над хвостом обвисли штаны.
А сын продолжит поиски предназначения.
То воображал себя художником, от его полотен шарахались даже самые искушенные зрители, то неразвитые читатели не могли оценить гениальные его опусы. То даже в сельских клубах не допускали его на сцену.
Бесплодные поиски затянулись на бесконечные годы.
А внук легко и беззаботно учился в самодеятельном институте.
Лишь бы вовремя вносил плату за обучение, только об этом беспокоился ректор.
Когда-то заседал в Думе, но отыскал другую кормушку, когда его вышвырнули.
- Если анализы позволят, то вырежут это новообразование, - напоследок утешил слишком впечатлительного пациента.
Щеки у того потемнели.
Человеческий род зародился в Африке, в минуты смертельной тоски сказывается южное происхождение.
- Но не останешься мужчиной, - предупредил специалист.
Непутевый его сын мог бы изобразить. Когда-то мечтал стать артистом. Артистам положено.
Надо на ширинке оттянуть материю, а потом рубануть другой рукой. Отсечь гнилое естество.
У ветерана давно отсекли.
Но он лишь ударением выделил приговор.
- Не мужчина! – подчеркивая каждую букву, повторил он.
Все было кончено, дверь медленно и скрипуче затворилась за осужденным.
Тогда уронил руки на стол, а на них сложил голову.
Впервые за много лет  расплакался.

Все было кончено, в тумане спускался на лестнице, но иногда из молочной пелены четко выступали отдельные предметы.
Женское лицо крупным планом. Губы округлились, сейчас закричит, над верхней губой встопорщились усики. Бородавка ни лиловой щеке разбухла, перед тем как лопнуть
Если закричит – такое уже было: осадили город и затрубили, - то рухнут стены.
Приложил палец к губам, призывая к молчанию.
Споткнулась и отпрянула к перилам, те накренились под нешуточным грузом.
На ступеньки упала ржавчина, осторожно переступил, чтобы не измазаться.
Спускался на цыпочках, если останутся следы или грязь на одежде, то найдут по отпечаткам.
Поэтому, чтобы не опознали, ладонями закрыл лицо.
Но бесполезно скрываться,  наблюдали и  в тумане, или видели между неплотно сведенными пальцами.
Женщина, которую встретил на лестнице, уже сообщила.
Поэтому пробираться надо проходными дворами, найти убежище и  укрыться.
Наблюдатели, что сидели за мониторами – наверное, их легион, – вычислили каждого повстанца. Недрогнувшей рукой перечеркнули их на снимке.
Чтобы покарала неведомая болезнь.
Предводители уже заболели.
Самые отчаянные избавились от страданий.
Наверняка не все упокоятся на погосте, некоторых, чтобы быстрее забылись  имена, сожгут в печи, или трупы оставят на поругание шакалам и стервятникам. И те жадно набросятся на падаль.
Но для меня  оставлено место рядом с родителями.
Огромное кладбище, все чаще я прихожу к могилам.
Можно заблудиться среди крестов.
Или до рези в глазах вглядываться в поблекшие  надписи на памятных табличках.
Иногда встречаются странные фамилии.
Недавно увидел настолько редкую, что невозможно ошибиться.
Перегнулся через низкую ограду и дотянулся до креста.
Казалось, тот вырублен из цельного куска гранита, отец моей былой подруги некогда тоже был подобен  камню.
Но не устоял, когда  накрыла  мутная и грязная волна.
Стал не нужен  ведущий специалист научно-исследовательского института.
По-разному пытались выжить кандидаты и доктора наук.
Одни устроились дворниками и сторожами, другие понадеялись на родных и близких. Напрасная надежда.
Он ненароком добрел до пивного ларька.
И даже те, что с трудом находили копейки на выпивку, сочувствовали таким же страдальцам.
Когда возвращался домой, ступеньки скрипели под тяжелыми его шагами,  дочка заранее распахивала дверь.
Мы учились в параллельных классах, читали одинаковые книги, и все чаще встречались после уроков.
Я сдал вступительные экзамены и не знал, хватит ли баллов для поступления в институт.
Сверстники  попрятались, чтобы не забрали в армию; меня отловили прямо на улице.
- Если на поступишь… От нас все равно не уйдешь, - пригрозил бравый капитан.
По окраинам былой империи полыхали войны.
Чтобы не погибнуть, капитану требовалось отловить определенное количество призывников.
- Не выполнишь план, собой закроешь прореху, - предупредил его военком. Развеселился и изволил пошутить. – Так и быть, сойдешь за двоих, а то и за троих мелких. – И дробно рассмеялся, будто рассыпали сухой горох, и горошины запрыгали по паркету. 
Ушлый уборщик, что подметал в кабинете секретаря приемной комиссии, поделился со мной секретными сведениями.
- Я сам видел документы, не хватает одного балла, - ухмыляясь, сообщил он.
Наверное, у него было заячья губа или волчье небо, его неудачно прооперировали, на лице остались шрамы, а говорил так невнятно, что почти невозможно было различить слова, я разобрал напряженным слухом.
Шрамы  дергались, словно кто-то дергал за ниточки.
Стеная и взывая к нечистой силе, кое-как добрался я до бывшей своей одноклассницы. Чтобы обсудить очередной сюжет, только теперь сам был героем этого повествования.
Стояла такая жара, что плавился асфальт; когда впустила меня, спина мгновенно взмокла.
Почудилось, что халатик наброшен на голое тело,  под легкой материей угадывалась каждая потаенная складочка.
Как до этого угадывал под платьем, под пальто, даже за бетонными стенами.
Лицо ее распухло, наверное, прикорнула днем.
- Меня забирают в армию, - сказал я.
Нет, не пожаловался, не заплакал, так не поступают настоящие мужчины, просто приобщил ее к этой новости.
- Два дня его не было дома, обошла все злачные места, - пожаловалась дочка.
Такая игра, каждый вроде бы говорит о своем.
Отец ее давно уже овдовел.
- Там обязательно убьют, там всех убивают, - сказал я.
- Я  больше не могу, - пожаловалась хозяйка.
Маша, Мария, иногда по ночам в полусне призывал  ее.
После наших встреч видел чудные сны.
Пальцы мои нащупывали и сдавливали. Тело изгибалось в пароксизме наслаждения.
И когда она пожаловалась, когда наши жалобы слились, показалось, что  вернулись те ночи.
- Я не отпущу тебя на смерть, - кажется, сказала она.
- Я унесу тебя отсюда, - кажется, обещал я.
Подхватил  на руки, она обхватила меня за шею.
Задохнулся в земляничном запахе ее волос.
Далеко не унести, но кровать  рядом.
Узенькая девичья постель, ни единой морщинки на покрывале.
Споткнулся  или обессилел, или так нельзя, неправильно, поэтому уронил на матрас драгоценную свою ношу.
Посмел уронить, и тут же повинился, припал к  губам, чтобы вымолить прощение.
Упал на колени, разбил колени, припал к шее, к ключицам, чтобы заглушить эту боль.
Пружины продавленного матраса  впились и поранили ее, неверными пальцами не сразу удалось нащупать  верхнюю пуговичку.
Она помогала неловким пальцам, слабенькими кулаками колотила меня по спине.
От скрипа кровати закладывало уши.
Время настолько замедлило свой бег, что казалось, минула вечность.
А прошло несколько минут, иногда минуты вмещают всю жизнь.
- Конечно,  увезу тебя, - не сразу освоив дар и искусство речи, повторил я.
Незнакомый, глухой, чужой, бесстрастный голос, неужели человек так меняется после свершения?
- Мне не больно, мне почти не больно, - бесстрашно призналась Мария.
- Это случилось под угрозой гибели, - невпопад откликнулся я.
Так давно это было, что забылись  подробности, а казалось,  ничего не забуду.
Тот уборщик обманул, ненавидел людей, которых считал удачливее себя.
Ненавидел всех.
Куда мог увезти ее? поступил в институт и мечтал получить высшее образование.
А она, конечно, не могла бросить одинокого отца.
И в мечтах можно вознестись на любую горную вершины, но подходы к  неприступному пику усеяны  трупами.
Вспомнил ее, когда наткнулся на могилу со знакомой редкостной фамилией на кресте.
Мы еще несколько раз встречались, с каждым разом получалось все лучше, но невесомый полет заканчивался болезненным падением; настолько наивны были ее планы бегства и спасения.
Студенческая жизнь постепенно затягивала.
Черные годы не могут тянуться бесконечно, любые революции и перестройки сменяются мирным существованием.
Я был не менее наивен, чем она.
Но чтобы не усугублять вину, постарался отказаться и забыть.
Жили мы рядом, и когда надо было преодолеть простреливаемое пространство, переходил на другую сторону улицы и остерегался. Летом втягивал голову в плечи, зимой  укрывался под капюшоном.
Потом, когда прошло много лет, и память наша поросла быльем, перестал прятаться.
Но на погосте на памятной табличке увидел знакомую фамилию.
Поэтому, выглянув из подворотни, всмотрелся из-под ладони.
Туман рассеялся, редкие прохожие недоверчиво приглядывались к подозрительному типу.
Такие нынче времена, мои заморские соседи ворвались в цитадель, но не смогли закрепиться.
Разбежались и попрятались по бункерам,  власть постепенно вылавливала незадачливых бунтарей.
Самые трусливые или находчивые пытались доказать свою непричастность, предъявляли справки о благонадежности, им,   конечно, не верили.
Я тоже попытался.
Нет, не рванул на груди рубаху, не подставил грудь под пули, не пал на колени, чтобы повиниться, но юркнул в магазин – самое надежное наше пристанище.
И если некогда исподтишка поглядывал на витрины с деликатесами – впрочем,  с каждым годом их становилось все меньше, - то теперь прямиком направлялся к винному отделу.
А потом спрятал бутылку во внутренний карман.
За границей, если карман  оттопыривается, то человек, скорее всего, вооружен, мы защищаемся иным способом.
Просто решил помянуть давнего знакомого.
Прохожие доброжелательно улыбались – наш человек, и его не следует опасаться.
Но когда я отворачивался, то не сомневался, что улыбка  их сменялась  гримасой отвращения
Лекарь наверняка раструбил о моей несостоятельности, самые мнительные боялись заразиться.
Надо укрыться пока не поздно.
На кодовом замке на заветных кнопках облупилась краска.
Некогда взлетал по этой лестнице, но ступеньки истерлись за долгие годы, и на каждом шагу приходилось хвататься за перила.
Опять повстречалась женщина – подруга или сестра той, в поликлинике; крошечная собачка,  которую спрятала  за пазухой, выглянула из своего убежища и визгливо тявкнула.
Шляются тут всякие,  поделилась со своей хозяйкой.
Та молча согласилась.
Люди меняются, от долго общения со своими питомцами становятся  похожими на них, так невозможно измениться, я не поверил.
Поэтому поднялся еще на несколько пролетов и  позвонил.
Если забраться на вышку и долго готовиться, то  не прыгнешь.
Поэтому, когда прыгнул, то зажмурился и пальцами другой руки зажал нос.
Разобрал тяжелые шаги, мы многое перенимаем от своих родителей, дверь распахнулась.
В полутьме прихожей разобрал пятно ее лица, но не  различил подробностей, женщина  посторонилось.
Еще не разбился, в падении нащупал выключатель.
Лампа ярко вспыхнула, так бывает перед тем, как лопается спираль, зажмурился, чтобы лучше видеть.
Спираль не лопнула, постепенно привык к свету.
Люди не меняются, если вглядеться внутренним, самым верным зрением, я различил за случайными чертами.
- Пришел попрощаться, - поздоровался с той давней девчонкой.
- Пришел, - согласилась она.
Так повторяет механическая кукла или человек, толком не очнувшейся после долгой спячки.
- Захотелось выпить, вспомнил, где меня принимали. – Попытался ее разбудить.
Грубая действительность иногда надежнее излечивает.
Но на ее лице, на маске  ничего не изменилось.
- Люди всегда прощаются, - согласилась она.
- Есть стаканы? – спросил ее.
Дети наследуют привычкам своих родителей, наверное, и она пристрастилась к выпивке.
- А ты здорово изменилось, время беспощадно, - добил ее.
Мария, замечательное имя, некогда почудилось мне, но когда вспомнил об этом и позвал, она не откликнулась.
Вместо этого подобралась к окну, руками уперлась в подоконник и вгляделась.
- Она по часам гуляет с собачкой, - разглядела нижнюю соседку.
Под окном был сквер с бронзовой фигурой забытого деятеля.
Почти пустынная комната, книг заметно поубавилось, зато шире стала кровать, покрывало было скомкано, будто хозяйку внезапно оторвали от дневного отдыха.
- А собачка кружит против часовой стрелки, как заведенная, - сказала Мария.
- Как заведенная,  - передразнил я. – Ты  заведенная! – осудил ее.
- Стаканы есть, - откликнулась женщина.
Надо содрать эту маску, пусть с кожей; на всякий случай ощупал свое лицо.
Кожа промялась под пальцами.
Отыскал в серванте стаканы и признался, как на духу.
- Жить можно, если ощущаешь себя полноценным человеком.
Зелье зашипело и вспенилось.
Так, кажется, пил Главный в платной поликлинике.
Я догадался, когда меня приговорил врач.
Или так утешались незадачливые  мои соседи в далекой стране. Спрятались, но Власть отыскала. И перед тем, как сдаться, те  хлебнули напоследок.
- За твоего отца. – Вспомнил я о покосившемся кресте на кладбище.
Рядом с крестом приметил осколок гранита, но не разобрал надпись.
- За всех. – Слегка  исказила она мои слова.
Чокаться в таких случаях не положено, мы не чокнулись.
- Так жить не могу, - признался я.
Зелье обычно обжигает пищевод и желудок, потом тепло расходится по телу.
Обожгло, но не согрело.
- Больше не будет волшебства соития, - рассказал о приговоре специалиста.
- А я могу жить? – повторила  она.
Будто на пол такта или на такт отставала от меня.
Невозможно объяснить и достучаться, напрасно ломился я в закрытые двери.
Но уже не мог остановиться.
- И не было этого волшебства, бывшая призналась, - сказал я.
Так угрожают расстрелом, и требуют поделиться сокровенном, тогда, может быть, пощадят.
И ты – выхода нет – вынужден согласиться.
Но после этого некуда идти.
- Теперь я уже ничего не могу. – Снова разлил выпивку.
- Ничего не могу, - повторила Мария.
Но если до того голос ее был, как у заводной куклы, то, кажется, дрогнул на этот раз.
- Но у нас было? – с надеждой спросил у нее.
Выпил и пригляделся: первые признаки грядущего потепления, маска ее уже не так плотно прилегала к лицу.
И не бывает чистой белизны, белый цвет имеет множество оттенков.
Или  намешаны все цвета.
- Когда они пришли…, - сказала Мария.
- Кто? – не разобрался я.
Подошла к окну и снова вгляделась.
До этого слегка переваливалась при ходьбе. Так ходят смертельно уставшие или отчаявшиеся люди.
Почудилось, что изменилась походка.
Или я притерпелся и не замечал мелких подробностей.
- Гуляет как по часам,- приникла к стеклу и вспомнила о нижней соседке.
- Была размеренная жизнь, зачем ты вторгаешься в размеренную мою каторгу? - обвинила она.
- Кто пришел? – вспомнил я.
- А я подумала, что не хватает тарелок и вилок, - сказала женщина.
Алкоголь по-разному действует на людей. Одни готовы  сокрушить, другие впадают в меланхолию, некоторые оказываются в ином мире.
И тогда невнятна их речь и память.
Плечи ее поникли. Но руки  не надломились.
- Но был волшебный полет! – попытался ее растормошить.
Перевернул бутылку и выжал последние капли.
Зыбкое равновесие: если мало, то не взлетишь, если много, то разобьешься при падении.
Попытался не разбиться.
- Ты помнишь? – попытался выстоять.
Будто ее признание как справка о состоятельности. И ее можно предъявить любым обвинителям.
Бывшей жене, что  обо всем забыла, врачу, который поставил ошибочный диагноз.
- Каких тарелок? – спросил у поникшей спины.
- Когда она пришли.
- Кто и куда?
- Поминки. – Едва разобрал ее шепот.
Простенькое, короткое слово, а она выдохнула в несколько приемов.
В ином мире, оказывается, тоже горюют.
Выжал последние капли; слишком зыбкое и ненадежное равновесие, скатился с вершины.
Руки ее подломились, лицом и грудью рухнула на подоконник.
Упал с вершины и разбился, не сразу удалось выбраться из руин.
- Я не знала, если бы я вовремя заметила…, - пожаловалась мать.
Различил снимок на книжной полке.
Парнишка смотрел исподлобья, губы были плотно сжаты.
Будто не смог ужиться с нами, а иного мира не существует.
Снимок  надвинулся и  заслонил.
Снова оказался в тумане, спасительная пелена, иногда не хочется знать и видеть.
- Если бы я вовремя заметила, заперла бы его в чулане, чтобы никто не принес дозу. – Разобрал в пелене.
- Книги, вещи пропадали, а я не хотела замечать. – Различил я.
- Прекрати! – попытался  докричаться.
Туман поглощал звуки, разгребал его обеими руками, чтобы она услышала.
- Больше не повторится, - сказала женщина.
Кажется, удалось выбраться; увидел, как приникла к  подоконнику и раскинула руки.
Как Спаситель на кресте, как многие до него и после него, но никто не узнает о наших  страданиях.
Я узнал, бесполезно помогать, попытался помочь
- Если есть загробная жизнь…, - сказала женщина.
- Есть, - подтвердил я.
- Если хоть теперь спасу человека...
- Спасешь, - подтвердил я.
Раньше механической куклой повторяла за мной. Теперь мне приходилось повторять.
- Тогда ему в ином мире станет  легче.
- Станет, - согласился я.
Выбрался из пропасти, камни на дне почти не истерзали плоть, разогнал туман, отыскал женщину, попытался снять  с креста.
Широко ставя ноги, чтобы не упасть – Земля раскачивалась и норовила сбросить, - по шаткой палубе подобрался к ней.
- Спасу тебя,- обещала женщина.
- Обязана спасти, - неправильно повторил я.
Подхватил под руки и попытался снять с креста.
Так рванул, что хрустнули кости.
Тело ее поддалось.
На подоконнике остались кровавые отметины.
Так, падая в пропасть, цепляются за мох и лишайник, но пальцы соскальзывают.
Как встарь подхватил на руки, она приникла; от напряжения полопались жилы, обессилел и уронил на кровать.
За драконьей чешуей на лице, за сединой, за складками на шее различил  давнюю девчонку.
Время не властно над памятью.
Не кофточка, но халат, наброшенный на голое тело.
И опять неловкие пальцы не могут разобраться  с пуговичкой.
Не вялая грудь вскормившей ребенка женщины, но два остроконечных девичьих холмика.
И живот не обезображен шрамом,   и неровными стежками не стянули прореху.
И в нижней части живота не истерся волос.
Нетерпеливыми и жадными губами обследовал желанное и юное тело.
Не исколол губы о шершавую кожу, искусал их  в вожделении.
Сладкий и приторный запах женщины.
Более не мог сдерживаться.
Женщина милостиво  приняла.
Несущественны предварительные слова и поступки, и не имеет значения, что будет дальше.
Выплеснулись в едином порыве, измученные и опустошенные забылись после свершения.
Обычно женщины выносливее мужчин, на этот раз я очнулся  раньше ее.
Некогда задумал осчастливить мир, настало время осуществить задуманное.
В далекой стране безжалостно покарали бунтарей и смутьянов.
Но все мы соседи в этом мире.
Люди насторожились.
И если раньше каждый был сам по себе, то сегодня осознали свое единство.
Поначалу осторожно выглянули из  убежища.
Потом осмелели,  из подземелья выбрались на поверхность.
Ослепли от безжалостного света, но не покорились.
Надо найти соратников.
Осторожно, чтобы  не  побеспокоить ее, затворил дверь.
А на лестнице не споткнулся  и не  навалился на перила.
Полной грудью вдохнул на улице.
Горький воздух грядущей свободы обжог легкие.
Притерпелся к этой боли.
Жизнь  не иссякла.
…………..
                Февраль 2021