Отрывок из моего романа "Фантастические прожекты НКВД.
Двое караульных недалеко от костра зорко осматривали окрестности озера неся службу. Первый, Парфентий, небольшого росточка, но крепко сложенный, молодцеватый стрелец с чёрной кучерявой шевелюрой и короткой бородёнкой клинышком. Лицо, его покрыто веснушками было спокойно. В длинном сюртуке военного образца вооружённый пищалью и с саблей на боку он задумчиво поглаживал шрам через всю щеку. Шрам у него остался от татарской сабли во время набега группы степняков-татар, кочующих под Новгородом. Мысли его уносились в пригород Новгорода к временно оставленной семье в новом, срубленном доме. Надел земли и новый дом радовали его, но разлука с семьёй навевала грустные мысли. На время его отсутствия жене с тремя подрастающими детьми приходилось справляться самой с хозяйством, ожидая своего мужа с очередного похода.
Парфентий прогнал скучные мысли, осматривая поверхность озера со стоящими возле берега стругами покачиваемыми мелкой волной. Мачты судёнышек поскрипывали в такт прибою отсвечивая на заходящем солнце золотистыми каплями свежей смолы. С озера к своим насиженным гнёздам возвращались насытившиеся стаи разномастных уток и гаг с только что вылупившимися с яиц утятами. Лебеди плыли парами, за ними кормясь и попискивая весёлой ватагой плыли белыми комочками их птенцы. На противоположном берегу, на лугу щипавшие днём сочную, молодую травку, гуси с выводками переваливаясь с гоготом возвращались на ночлег к своим гнёздам.
Где-то далеко, в глубине неизведанной тайги раздался злобный рёв сражающихся животных. Там шла жестокая битва. Несущие службу стрельцы замерли, прислушиваясь к битве крупных, неизвестных животных. Лютый рык приглушался стеной деревьев и кустов.
Второй стрелец, с седеющей местами бородой до плеч и расходящейся в разные стороны Киндин, был старше его на десяток лет. Кучерявая, чёрная шевелюра его шевелилась от слабого, ночного ветерка Высокий, стройный, поджарый, большой силы в руках. Часто побеждавший в кулачных боях на городских ристалищах и рукопашных схватках в битвах с врагами. Сызмальства научившись пользоваться луком, он так же был и метким лучником в бою и на охоте. Его неразлучный лук с туго натянутой тетивой с лосинных сухожилий мирно лежал в огромной, натруженной ладони. За могучими плечами в колчане находились стрелы с широкими, отточенными, словно бритва, наконечниками. На его боку висел широкий палаш в ножнах. На другом боку остро отточенный, большой охотничий нож с резной, костяной рукоятью в кожаных ножнах. Киндин, с купцом Ведерниковым часто охотился в новгородских лесах, знал и хорошо различал голоса обитателей тех лесов. Приложив к уху ладонь, он почти шёпотом комментировал ход битвы:
– Слышь Парфён, как медведь ревёт!? – помолчав продолжил – А мишка то крупный! Вроде как хозяин в тайге, но, по-моему, противник у него пострашней будет, – убедительно произнёс он. – А вот кто тот противник, чё-то я никак не пойму, хоть и промышлял охотой в новгородских лесах всегда. Что за зверь такой!? Но по голосам вроде он медведя побеждает. Слышь, слышь как-мишка-то ревёт? С хрипом и присвистом, будто его душит кто.
– И как ты их разбираешь голоса-то энти? По мне так зверь и зверь, ревёт и ревёт. А что они там делают, я понятия не имею. И как ты брат различаешь-то, что они разные те звери, и что они там делают? – с завистью и почтением отвечал оторванный от сохи да плуга Парфентий. А может то два медведя сцепились, вот и дерут друг друга? – с сомнением произнёс младший. - Я вот всю жизнь в поле работал, так в земле я хорошо разбираюсь. Когда к примеру горох, жито сеять, овёс там или пшеничку благородную. Когда репу садить, свеклу там, або другую овощ какую. А вот в голосах этих диких, таёжных ни чё не понимаю. Токмо волчий вой кажду зиму слышу и малость понимаю, потому как гоняем мы их треклятых, когда они заразы телков, да коровушек наших режут. – Глядя на напарника Парфентий замолк на короткое время, прислушиваясь к идущей битве в кедровнике. - Киня, а может то два медведя добычу делят? – прошептал перепугано стрелец.
– Э-э, нет Парфён, не медведь то вовсе, у второго-то, рык у него жуткий какой-то, душу на изнанку выворачивает. Чувствую, придушит этот дьявол мишку нашего скоро. Слышь, как хрипит косолапый? Вот-вот богу душу отдаст, да и силы у него на исходе.
Звериное рычание в чаще становилось всё тише, медведь хрипел задыхаясь. И вот в кедраче раздался жуткий, раздирающий душу победный вопль неизвестного животного. У Парфентия от такого дикого вопля волосы на голове зашевелились и встали дыбом, а кишки, словно на кулак намотали, аж похолодело всё в животе. В кедровнике воцарилась гробовая тишина и схватка затихла.
Киндин стоял от напарника в трёх шагах. Он обозревал подходы к удобно устроившейся на таёжной перине белоснежного ягеля и погрузившейся в глубокий, здоровый сон команде судна. Дальше каменной гряды, в глубь тайги шли кустарники, а за ними возвышались могучие кедры-великаны, усыпанные молодыми зелёными шишками. Под кедрами тянулась к солнцу молодая травка из-под старых шишек. Они лежали плотным ковром с раскрытыми и поточенными белками и бурундуками, и с аккуратно выбитыми орехами деловитыми кедровками. Коричневые, опавшие шишки, ощетинившись своими пустыми чешуйками, прикрывали землю и камни плотным слоем. Кедрач местами соседствовал с большими, разлапистыми соснами. В верхушках деревьев гулял ветер. Тени от древних великанов-деревьев постоянно меняли ландшафт и облик тайги.
Один из лучших охотников купца Ведерникова Киндин своим зорким глазом заметил в трёхстах шагах от лагеря какое-то движение меж деревьев. Приглядевшись, увидел две, огромные фигуры, третья фигура позади них была значительно меньше. Двое ссутулившись, шли на двух ногах крупным, размеренным шагом, вдоль берега. Длинные, мощные руки странных созданий свисали до самых колен и двигались в такт их шагов. Третье существо, играясь словно ребёнок, то отставая, то догоняя их, подбирало заинтересовавшие его камни, палки, кедровые шишки. Наигравшись надоевшим предметом, выкидывало его и снова выискивало что-то новое, ну точь-в-точь малое дитя.
Заинтересовавшие Киндина взрослые звери были высотой почти в полтора его роста. Меньший их детёныш был Киндину чуть ниже груди. Коричневая, местами с рыжими подпалинами шерсть, особенно длинная на их мощной холке, ходила волнами при движении. Их крепкие мускулистые ноги со свисающей, свалявшейся шерстью ритмично отмеряли огромные, никак не меньше трёх человеческих, равномерные шаги. Крупные головы, покрытые короткой рыжей шерстью с плоским лбом и мощными челюстями, двигались в такт тела. Их короткие, человеческие уши были прижаты к волосатому черепу. В их пасти были видны в проблесках заходящего солнца, здоровые, жёлтые большие клыки и ровные, крупные передние зубы. В тени деревьев под сильно выделяющимися надбровными дугами, их глубоко посаженные красные глаза светились словно раскалённые угли.
Стрелец тихо окликнул своего сотоварища показывая на странных жителей древней тайги.
- Парфен, Парфен, глянь-ко, что-то за люди такие громадные, да волосатые в этих лесах водятся? Я таких с роду не видывал.
Тот увидев обитателей этих мест разинул рот и глядя на неизвестных лесных жителей вылезшими из орбит глазами, уставился на них как вкопанный. Дыхание у него перехватило, он ничего не мог сказать своему товарищу.
– Ты чё, оглох? Чё столбом-то встал? Мне брат чё-то жутковато стало, какие-то они вроде как не с мира сего. Ужо не демоны, али лешие-ли какие лесные!? Да очнись ты наконец, не стой как-истукан-то! – молвил Киндин, медленно вытягивая стрелу с широким точёным наконечником из колчана.
Тот наконец придя в себя придвинувшись к напарнику тихо промолвил:
- Ты брат не спешил бы стрелять-то, может они мимо нашего лагеря пройдут, высоковато по пригорку от нас идут, да и не в нашу сторону. Смотри, смотри Киня, кажись они отдохнуть решили.
Волосатые звери, здорово похожие на людей, остановились. Идущий впереди самец остановился и присел на поваленную берёзу прижимая огромной ладонью раненое плечо. Шкура на плече висела рваными лоскутами, бок был тоже разодран. С ужасных ран струилась свежая кровь. Самка, что поменьше, подошла к нему и начала зализывать его рану, аккуратно и ровно прикладывая висевшие куски шкуры на место. Младший остановился возле них, с интересом смотря на действия родителей.
Сидящая громадина негромко проурчала своему отпрыску, и он опрометью бросился к небольшой полянке. Со знанием дела нарвал больших лопухов и каких-то трав. На обратном пути выдернул две длинные ветви вьющихся по осине растений и принёс раненому папашке. Отдав всё это, присел на корточки. Подперев рукой волосатый, массивный подбородок, словно ребёнок человека, с любопытством уставился на процедуру лечения. Самка, размяв часть лопухов с какими-то травами и помочившись на них, аккуратно приложила лечебное снадобье на раны. Прикрыла их оставшимися лопухами и обвязала всё это тонкими лианами. Через какое-то время кровь почти перестала идти и раненный удовлетворительно заурчал, с благодарностью глядя на своё семейство. Посидев немного и подождав, когда кровь совсем перестала сочиться они тронулись дальше.
– Спрячь стрелу-то, - прошептал Парфен, - не ровен час озлобятся они на нас. Глянь как зыркают на нас! Смотрят, словно понимают, что мы при оружии. Опасаются зверюги! Спрячь, спрячь брат, - хотя сам инстинктивно вцепился в свою пищаль мёртвой хваткой от страха.
- Это я так, на всякий случай, - показывая на лук и стрелу ответил бородач, - да и раны их сейчас больше беспокоят чем мы. Может не до нас им сейчас. Смотри шкура-то на плече лохмотьями висела, вишь как подлатали.
– Однако грамотно подлечили и бок весь в крови был, а сейчас не кровит уже, – поддержал его товарищ, - нам бы такого лекаря, да и силы в них немерено.
- Видать это он там с косолапым за дитятка свого воевал. Да-а, не повезло мишке, придушил он того видно. А дитятку ничего, хоть и есть вон небольшая рана на правом боку. Скачет как ребёнок, словно и не беспокоит его та рана. Не достал видно его медведь. Значит родитель вовремя вступился, за это и пострадал. Ему бы раны сейчас позализывать, да затаиться пока позаживает. Может не до нас им сейчас, вишь как смотрят на нас настороженно, но не злобно, – продолжил Киндин – а силушка их нам конечно пригодилась бы. Но это же брат звери, а не люди, умишком малость от нас отличаются. Им воля всего дороже. Зверь он и есть зверь.
Поравнявшись с караулом волосатые, лесные люди слыша их разговор остановились. Их разыгравшийся отпрыск, притих и спрятавшись за родителя пониже, с любопытством уставился на стрельцов глазёнками-углями. Третий раненный медведем, встал между затихшими караульными и своими родичами, негромко рыкнул пару раз предупреждая противника. Все трое уставились на окаменевших Парфентия и Киндина своими красными глазищами.
Дикий, первобытный страх сковал тела братьев. Лук со стрелой и пищаль упали возле ног стрельцов, руки их безвольно разжались и опустились, тела налились неимоверной тяжестью, словно свинцом. Охрана лагеря замерла словно каменные истуканы. Глава семейства удовлетворительно рыкнув, изобразил подобие пренебрежительной ухмылки на волосатом, скуластом лице. Тройка замерла и вдруг стала медленно растворяться в вечернем воздухе, превращаясь в облачко тумана. Дунул небольшой ветерок и туман рассеялся.
Отошедшие от столбняка в изумлении уставились на то место, где только что стояли лесные, волосатые люди. Ни следов, ни лохматых великанов они не видели. Только кровавое пятно у поваленной берёзы и клочья оставленной шерсти напоминали о лесных великанах напугавших братьев. Цепочка кровавых пятен вела вглубь тайги, по косогору.
Мозги стражей в отяжелевшей голове медленно переваривали увиденное, сознание было затуманено. Состояние их было как после кошмарного сна. Они отказывались верить в правдивость увиденной картины. Выше того места, на пригорке, где они увидели семью лесных людей, появилась лосиха с лосёнком. Мирно пощипывая зелень и молодой, белоснежный ягель, они медленно прошли по каменной гряде и спокойно скрылись в кедровой чаще.
Короткая карельская ночь заканчивалась. Солнце, зашедшее на короткое время, медленно поднималось над тайгой. Таёжная жизнь вновь оживала сотнями разных голосов. Недремлющие, ненасытные кровососы-комары и мошка с новой силой начали атаковать всё живое. Большими, серыми стаями они кружили над крестящимися в исступлении не отошедшими от изумления, удивления и суеверного страха стрельцами. Облепив их лица и руки безжалостно пили свежую новгородскую кровь.
Просыпающиеся команды и пассажиры стругов, отбиваясь от полчищ комаров, потягиваясь и зевая готовились к утренней молитве и завтраку. К горевшему на камнях костру приближались караульные. Весёлых, умевших пошутить, жизнерадостных, крепких мужиков нельзя было узнать. Вид у них был как у побитых собак; - руки тряслись, ноги были ватными, лица обоих стрельцов были белыми, словно выбеленное полотно. На чёрной ещё вчера шевелюре и висках Парфентия и Киндина появились пряди седых волос. Борода старшего была почти вся седая. Неуверенной походкой они подошли к замершей у костра в недоумении команде своего струга. Опустившись на плоский камень возле кострища, с тяжёлым вздохом, молча сели возле своих замолкших товарищей.
Вышедший со своего шатра Ведерников, потягиваясь всем своим могучим, богатырским телом, протёр глаза. Могучая, волосатая его грудь наполнилась прохладным, утренним, бодрящим воздухом. Медленно отходя ото сна, уставился на только что подошедших, сидевших братьев. Оценивающе обведя взглядом затихших у костра людей, наклонился к шаману и тихо спросил его:
- Что это с ними? Никак демонов каких ваших увидели? Гляди- ко совсем с лица спали, – приглядевшись к караульным, прошептал купец Изотке. - Вечером вчера ещё ни одного седого волоса у них не было, а теперь смотри, словно серебром их присыпало!? И взгляд у наших братьёв какой-то отрешённый, растерянный, словно в преисподней побывали. Тебе так не кажется? - тихо спросил он шамана подозрительно глядя на Парфентия с Киндином.
Все, увидевшие словно потерянную во времени охрану, тоже молчали, с удивлением и суеверным страхом уставившись на караульных.
Наклонившись к шаману, Архип о чём-то пошептался с ним, тот, внимательно выслушал своего хозяина. Невозмутимо отрезая своим ножом маленькие кусочки мяса возле самого рта от большого, прожаренного на костре куска оленины на кости, икнул и отложил в сторону дымящуюся оленину. Изучающе глядя на притихших, отрешённых караульных, шаман тихо ответил:
- Ты Архипушка позови-ка их в шатёр, а там мы их хорошенько расспросим обо всём. – вытерев жирные руки об малицу тихо молвил старый вепс. – Негоже всем это слышать, - прошептал он на ухо купцу.
Ведерников, немного подумав, пошёл к шатру, по дороге негромко приказав приближённому к нему человеку, чтобы караульные зашли в шатёр. Шаман встал, посмотрел на недоеденный кусок аппетитного мяса и хмыкнув неопределённо, отправился за хозяином.
В шатёр несмело, с понурым видом и с поникшей головой вошёл Киндин. Прячась за его огромной спиной несмело вошёл и Парфентий, его глазки бегали по сторонам, боясь встретиться с суровым взглядом купца.
- Ну что, браты, - не дав им опомниться начал Архип – рассказывайте, что у вас ночью приключилось? Почему лица такие постные, и куда ваша удаль молодецкая делась? Аль проштрафились перед братвой нашей? С чего это вас таких всегда весёлых, верных нашему делу и боевых наших товарищей какой-то страх непонятный, толи оторопь какая взяла? Кто же вас, други мои сглазил-то? – засыпал вопросами растерявшихся боевых, весёлых до сегодняшнего дня стрельцов купец.
Те понуро склонив поседевшие за ночь головы невнятно пытались рассказать Ведерникову про ночных гостей:
- Лешие нам встретились, – медленно заговорил Киндин – огромные, волосатые, да не один, а целых три.
– Какие лешие, Киня? – удивился Архип, - что за ахинею ты мне несёшь? – и вопросительно посмотрел на сидящего в отдалении Изотку, застывшего в трансе под пологом шатра. Тот приоткрыл глаза и удовлетворительно кивнул своей седенькой головкой.
- Верь, не верь барин, а целая семья их мимо нас шла по косогору вон тому, - он показал в сторону прибрежного косогора. - Главный их с медведем подрался, тот ему всё плечо и бок распанахал медведь-то. Из-за дитятка свого подрался, а потом, потом… – Но Парфентий, не дав ему закончить, выскочил вперёд и в запале воскликнул:
- Да не лешие ни какие это, демоны это местные! Де-мо-ны, - произнёс он по слогам, - Киня! Волосатые, страшные, злые как черти и глазища у них красные, как уголья! – затараторил он. – Может лес тут у них такой? Заколдованный!? – оглядываясь с опаской уже тише закончил он….
– Берёза, поваленная там ещё лежит, - продолжил старший из братьев, - так вот они на неё присели и раны порванному громиле там лечили. Травы какие-то на раны положили, лопухами прикрыли и обвязали вьюнком каким-то. Лешие они, али демоны, а полечили грамотно, словно бабки-знахарки наши.
– Опосля встали и пошли, - встрял младший тряся бородёнкой, - потом остановились, глазища свои красные на нас вылупили, вот тут-то нам совсем не по себе стало. Глазища горят, нас словно огнём на сквозь прожигают. А энтот-то, большущий который, вроде как лыбится, да так страшно, будто зажарить нас живьём хочет и на обед съесть. Жуть! – зачастил Парфентий, - Потом постояли, постояли и нет их уже, пропали, словно и не было их вовсе. А мы как истуканы, стоим столбом и не пошевелиться, ни бежать не можем. Руки как плети висят, не поднять их, ни пошевелить ими. Пищаль моя наземь упала, у Кини лук тоже наземь, ни чего сделать не можем. Заколдовали они нас глазищами-то своими чоли?
Вдруг оба брата замолчали, мысли их начали путаться в воспалённом мозгу. Перед их взором стояли лица с немигающими красными, словно горящие рубины глазами. Двое волосатых людей смотрели на Киндина и Парфентия молча, с укором. Лицо переднего было суровым, зловещая пародия человеческой ухмылки не предвещала ничего хорошего. В головах несчастных стрельцов неприятно копошилась чужая мысль:
- Не рассказывать! Никому не рассказывать о нашей встрече! – волосатая голова медленно ходила из стороны в сторону, - Нет! Нет! Нельзя!!! – звучало в мозгу каждого из братьев, раскалённые угли кровавых глаз прожигали насквозь душу каждого и тело, трясущееся мелкой дрожью. Ноги их становились ватными, они по очереди бубнили что-то невнятное. Сознание их начало покрываться какой-то серой пеленой. Ведерников как ни пытался, ничего уже не мог добиться от теряющих сознание караульных. Ноги их подкосились, и братья как подкошенные упали возле ног Архипа.
У противоположной стенки шатра тихо, раскачиваясь словно в трансе сидел шаман, наблюдая за происходящим. Глаза его были полуприкрыты, губы тихо шептали старые, одному ему известные заклинания. Перед его проникающим взглядом медленно открывалась ночная картина встречи с лесными людьми лежащих без сознания пред купцом братьев.
Архип посмотрел на лежащих, понимая, что уже ничего от них не добьётся, он тихонько окликнул качающегося в трансе под пологом, старого вепса:
- Изот, может ты объяснишь мне, о чём они тут говорили? Живы ли они тут вообще и что с ними? – с беспокойством заговорил он. – Можешь ты им помочь? А то не ровен час помрут ведь сейчас у меня в шатре, тогда и нас с тобой не помилуют. Изот, ты меня слышишь? – уже громче, с накатывающей паникой, заговорил Ведерников.
Шаман медленно открыл глаза, выходя из оцепенения, встал и оценив обстановку, подошёл к лежащим, словно брёвна, Киндину и Парфентию. Осмотрев их, вытащил с небольшого сундучка маленький пузырёк с живительным зельем. Влил каждому по несколько капель и подошёл к Архипу.
– Архипушка, с ними будет всё в порядке, а пока пусть поспят. Их после моего зелья теперь с пушки не разбудишь, разве что к вечеру проснутся. Ну а теперь слушай, о ком братья пытались тебе сказать и почему не смогли этого сделать.
В те далёкие годы, когда я ещё был молодым и жил в родном стойбище наш старый шаман поведал мне такую вот историю:
- В нашей тайге живёт много духов. Есть тут разные духи и все они в основном помогают нашему народу. Но есть и плохие духи, но о них я тебе пока ничего не буду говорить, придёт время расскажу. Есть духи земли и плодородия, есть духи речные, есть озерные, есть те, что помогают вепсам увеличивать поголовье оленей. Многие духи помогают нашему народу, за что и получают от них подарки в виде приношений. Любят духи подарки и становятся добрее к людям, которые их уважают. Ну а наши герои, - он с улыбкой посмотрел на похрапывающих братьев – они чужие в этой тайге, не знают обычаев и не чтят законы саамов, карелов и вепсов. Вот поэтому и духи к ним относятся по-другому, с недоверием.
Живут здесь хорошие духи охраняющие богатства этой необъятной тайги. Местные жители испокон веков называют их Мёць-вуйнас, они большие, сильные и волосатые, но добрые, если их не обижать. Летом их шерсть коричневая с рыжим подпалом, а зимой она белая, словно снег. Глаза у них красные и в ночи светятся словно угли. С их взглядом лучше не встречаться, особенно когда они не в духе. Часто они помогают заплутавшим путникам выйти к своим стойбищам, правда наш народ редко блудит по тайге. Так же Мёць-вуйнасы охраняют их олешек от волков. Они одним только взглядом заставляют серых разбойников поджимать хвосты и те, скуля как щенки, убегают. Но эти духи не любят, когда их видят чужие люди, они могут просто исчезнуть перед ними, раствориться, словно утренний туман в воздухе, на глазах перепуганных чужих людей. Особенно не любят, когда про них начинают рассказывать небылицы. Тогда этим рассказчикам становится плохо, ну вот как нашим братьям с караула. А иногда те рассказчики могут даже умереть, если им не поможет вовремя хороший, местный шаман.
Вот и наши братья увидели семью Мёць-вуйнаса, да ещё и обиженного и раненного медведем. Напугались сильно, даже поседели, но когда они выспятся, то должны забыть про этих духов тайги, иначе им будет очень плохо. Могут даже заболеть и умереть. Ну а если ты Архипушка мне не веришь, то сейчас сходим туда, или я схожу с твоими верными людьми где мишка лежит. Его задавил Мёць-вуйнас защищая своего ребёнка.
Архип задумался над рассказом шамана. Знал он его силу колдовских чар, знал и то, что старый вепс может читать мысли человека. В этом он за многие годы не раз убеждался. Так же знал и ценил то, что Изотка умел хорошо лечить людей своими травами, неизвестными снадобьями и настойками.
– Верю я тебе Изот на слово, не первый год тебя знаю, - задумчиво молвил успокоившийся купец, - но сходить надо. Вот с Гурием и Евстигнеем сейчас и сходишь, покажешь им того медведя. Потом и объясним всё народу, но так, как нам выгоднее, да и им лучше будет. Бывает и ложь во благо. Ну а за вашего Мёць-вуйнаса, придётся рассказать. Хоть и не поймут они я думаю, - с сомнением произнёс Архип, - пусть думают, что это лесные люди, только роста огромного. А что они там не поделили с медведем, решите на месте, тем более, что Гурий и Евстигней неплохие охотники и сами, поймут, что к чему. Вот пока грузиться будем на струги, вы и обернётесь, а братья пусть пока поспят. Шаман вышел с шатра, подозвал указанных купцом людей и, пошептавшись с ними, направился по косогору в глубь тайги.
Филарет читал короткие записи купца Ведерникова и излагал свои мысли не спеша и размеренно. Профессор Экельдорфф слушал его с любопытством и вниманием, не перебивая. Никита сидел с закрытыми глазами опустив голову. Его тренированный мозг дорисовывал картины времён Ивана Грозного до мелочей. Он словно растворился во времени и сам находился вместе с экспедицией новгородцев. В голове его чётко формировались образы купца Архипа Ведерникова, стоящего подбоченившись на старинном струге. Лицо старого, сухощавого шамана, казавшееся ему уже знакомым. Его спутников Гурия и Евстигнея сопровождавших старого вепса в глубь тайги. Выплывали из небытия лица и их фигуры снующих на погрузке остальных новгородцев, одетых в древние одежды времён Ивана Грозного. Он ясно видел перед собой всех тех людей, о каких шла речь в записях купца, излагаемых Филаретом.
Пройдя с полверсты по кровавому следу, возле огромной, поваленной бурей сосны они увидели крупного медведя, лежащего на полусгнившем стволе дерева. Медведь был худой, седина, словно инеем, покрывала его шкуру. Половина передней лапы отсутствовала, от плеча торчал лишь опухший обрубок. Туша его лежала в луже крови, пасть медведя была разорвана пополам верхняя часть головы косолапого была неестественно задрана на спину. С разорванного горла до сих пор сочилась кровь. Вокруг валялись клочья шерсти, весь мох и кусты были в крови. Картина была жуткой. Гурий с Евстигнеем, со страхом озираясь по сторонам, стали усердно осенять себя перстом, бормоча под нос молитвы.
Только один шаман был спокойным. Он медленно, со знанием дела, осмотрел место битвы и по следам направился к роднику, находящемуся в нескольких шагах. Серебристый фонтанчик пробивавшийся из-под мелких камней, растекался ручейком и расширяясь в ложбинке, сбегал вниз к озеру. Влажный берег ручья был вытоптан следами медведя и крупными, словно человеческими следами босых ног. Следы, похожие на человеческие, чётко отпечатались на влажном берегу ручья и были огромными. Тут же находились следы поменьше, видно младшего Мёць-Вуйнаса, из-за которого и разгорелась битва двух титанов. Изот, поцокав языком, негромко подозвал своих провожатых:
- А ну-ка ребятки, подходи сюда, да следы не затопчите, хватит креститься, однако, - глядя на растерявшихся здоровых мужиков, презрительно поморщился - некогда нам молебны служить, хозяин нас ждёт. Что говорить будем барину? Смотрите какие следы тут дивные, вы таких ещё не видали. – утвердительно произнёс шаман.
Те, прекратили креститься и нерешительно подошли к старому вепсу. Увидев огромные следы, вопросительно уставились на него….
– Что же то за великан такой в этой тайге водится? – озираясь по сторонам тихо спросил Гурий глядя на шамана – Э-э, да тут и детёныш его был, - входя в роль следопыта с уверенностью сказал он, - смотри Евстигней, вон у ручья следы рук и ног его. На водопой они сюда пришли. А тут глянь мишка на него и напал, вишь сбил его на бок и окровавленный клок шерсти лежит. – посмотрев на тушу лежащего медведя, продолжал развивать свою мысль Гурий. - Видно косолапый потерял лапу уже давненько и не мог охотиться на трёх лапах, оголодал, вот и решил на их дитятка напасть.
– Да-а, зацепил косолапый его, а малой-то вёрткий оказался, вывернулся и смотри аж куда отскочил. Моих тут аж четыре прыжка будет, не меньше. – утвердительно продолжил Евстигней. – А тут уже и мишку сбили, смотри, колобком покатился. Не иначе это папаша малого. По следам-то огромный, раза в полтора, а то и в два больше меня будет. Силища у него непомерная, раз такому крупному медведю пасть до ушей разорвал, и шею ему свернул. Глядить-ка башка у косолапого чуть не на спину свёрнута. Ой колдун! Не нравятся мне ваши места, что-то сильно много у вас тут нечисти разной по тайге шастает. Уж не ты ли это всё колдуешь?
–Охолони Евстигней, не задирай шамана, случись что с ним, с нас же первых и спросит Архип. – урезонил его Гурий, - Смотри лучше сюда, медведь хоть и оголодал и на трёхлапый, а тоже не сразу сдался, вон и кровь с шерстью и явно не медвежья. - продолжил Гурий, - Да, бой тут нешуточный был, долго дрались, смотрите мох и кусты кругом с корнями вытоптаны, словно плугом прошлись. – посмотрев на шамана, спросил: - Скажи-ка нам колдун, что же это за зверь такой волосатый и с человеческими ногами и руками тут водится?
Изот рассказал им свою версию за духа тайги – Мёць-вуйнаса. Гурий сначала было не поверил шаману. Но Евстегней рассказал ему историю, услышанную в детстве от стариков, как когда-то за их деревней, в лесу, тоже видели волосатого человека огромного роста. Правда вреда он никому не причинил и исчез бесследно. С этими новостями и отправились в обратный путь.
Путешественники погрузили на судна свои пожитки, нехитрую кухонную утварь и оставшиеся припасы продовольствия. По приказу Архипа мирно похрапывающих братьев Киндина и Парфентия занесли на струг Ведерникова и аккуратно положили досыпать на палубе. Струги, покачивая мачтами, готовы были к отходу, но все столпились на берегу ожидая шамана и его сопровождение. Всех интересовало то, что произошло ночью с караулом.
Подошли шаман в сопровождении Гурия и Евстигнея. Архип Ведерников спустился на берег и присоединился к ожидавшим. Толпа окружила их и все на перебой начали оживлённо расспрашивать следопытов с шаманом, что же так напугало ночных караульных. Гурий и Евстигней начали наперебой рассказывать купцу и его окружению об увиденном. Кто верил рассказчикам, а кто-то с недоверчивой улыбкой отходил в сторону, не веря в принесённые новости. Посовещавшись зашли на борт стругов. Затем судёнышки одно за другим подняли паруса и вереницей, разрезая водную гладь, и набирая ход, двинулись в путь.
Чем дальше уходили тяжело загруженные струги от родной новгородской земли, тем неспокойнее было на сердце у купца, когда-то честного, не замеченного никогда в обмане, Архипа. Медленно, словно из-подтишка закралась в его душу алчность к чужим сокровищам. Ослепили чужие драгоценные камни да золото купца новгородского. Всё больше и больше грызла его мысль о том, как бы прибрать чужие сокровища к своим рукам.
- Может там в Новгороде уже ни одного купца и боярина не осталось, что доверили ему свои сокровища. – размышлял купец. - Выходит, теперь все эти богатства его, и только его, Архипа Ведерникова. И никто не должен знать где спрятаны несметные сокровища новгородцев. Да и сами бояре с купцами говорили на сходке:
- Придётся тебе Архипушка от людишек, что с тобой пойдут, избавиться. Нельзя чтоб акромя тебя кто-то знал где наши сокровища схоронены, сам должен понимать, что только ты один, а больше ни одна душа об этом знать не должна….
- Спрятать подальше и понадёжнее золото и драгоценные каменья. Но что делать с ненужными свидетелями, знающими о кладе? Как взять на себя такой тяжкий грех? - Архип гнал от себя эти мысли, но злая мысль, словно червь, грызла его мозг, - Пройдёт время, но свидетели останутся они будут знать, где схоронены новгородские сокровища. Что делать? Как уберечь клад в тайне? – Ведерников не знал и боялся думать об этом….
Пройдя озеро Телекино по небольшой, спокойной речке вошли в последнее большое озеро Выгозеро богатое многочисленными островками. Ветер усилился, и гребцы на стругах отдыхали, обсуждая встречу караульных с лесными людьми.
Вечерело, Киндин и Парфентий проснулись. Состояние у них было, как после принятия хорошей дозы хмельной медовухи. В головах у обоих словно барабаны стучали, не мог помочь даже квас, предложенный друзьями. О ночном происшествии не один из них не мог ни чего вспомнить. Так ничего и не добившись, напрасно расспрашивающие друзья разошлись по палубе, оставив их в покое.