Второй раз к секретарше босса Анечка снова направилась одна – боялась, что Ульяна «спугнет» её. Дама при ней, такой молодой и обаятельной, не захочет «расколоться», как вещала Ульяна, уверенная в своей неотразимости.
- Снова вы?
Нина Фёдоровна выглядела измученной и издерганной.
Аня добавила испуга, взяв быка за рога: - Саша – сын Льва? Нина Фёдоровна… скажите правду… это очень важно. Саша – его сын? У вас был роман?
Н.Ф. аж подскочила: - С чего вы взяли? Сашенька мой сын, и только мой!
Анечка попала в точку. Конечно, она была его любовницей.
- Хорошо. Верю. Не волнуйтесь так.
- Саша – мой сын, мой! И какое вы имеете право меня допрашивать? Что за вопросы с подковыркой? Я вам в матери гожусь!
- Простите, пожалуйста… за бестактность… - растерялась Анечка. – Мне показалось…
- Вам показалось, Аня, умоляю вас, - Н.Ф. смягчила голос, – не выдумывайте ерунды. Никакого романа со Львом Львовичем у меня не было. Мы знакомы с института, это так. Но Сашу я родила поздно. Тем более вы должны понять, как мне дорог сын. И потому я давно вышла из этих депутатских игр. Я не имею права ставить их выше судьбы ребенка.
- Я совсем не хотела вас обидеть. Я вас очень хорошо понимаю. Ребенок важнее всего.
Н.Ф. восстановила равновесие и прежний холодный тон.
- Тогда что вам нужно в моем доме?
- Меня… меня волнует… интересует Лев Львович. Почему его хотели убить? За что?
- Меня это тоже интересует. За что? Мало ли, за что убивают депутатов.
- Но вы работали вместе. Вы наверняка знали все.
- Много знала, но не все. И наша работа была обычной честной работой. И прочего знать не желаю. Каждого человека окружают сплетни. А тем более тех, кто при власти, хотя бы самой мелкой. Как только кто нос выше плинтуса покажет – так и оплетают, потому что конкуренция там, выше плинтуса. Лучше спросите у него самого.
- Он в больнице, и к нему не пускают, вы сами прекрасно знаете.
- Ну, дождитесь, когда выйдет.
- А когда он выйдет… его не убьют снова?
Нина Фёдоровна вздрогнула и зажмурилась.
- Вот потому я и хочу все выяснить, чтобы его раз и навсегда оставили в покое.
- Он и так в покое. В больничном. И я не хочу, чтобы туда попал кто-то еще. Анна Васильевна, прошу вас настоятельно, не лезьте не в свое дело. Следствие – прерогатива органов. А органы еще не сказали последнего слова в этой истории.
Последняя фраза звучала слишком чеканно, из соседней комнатки с любопытством высунулась взъерошенная пацанячья голова: - Мам?
- Прошу вас, у Сашки на носу пересдача по математике, нам нужно заниматься, оставьте нас в покое!
…
- Улечка, похоже, мне без тебя не справиться. Тут с ЭнФэ… с Ниной Фёдоровной и её сыном какая-то неувязка. Старовата она для Саши. Или же он маловат для неё.
- Почему это? Сейчас и в позднем возрасте рожают, - резонно заметила продвинутая Ульяна. – Пятьдесят? Значит, родила примерно в сорок. Нормально, Ань, ты думаешь, если старая, то не женщина? И в сорок ребеночка хочется. Чем одной-то куковать.
- Улька, слишком уж ты у меня взрослая и рассудительная. Понимаешь, она мне врала.
- А ты ей не врала?
- Врала. Но я – для дела. У неё была связь с Танком. И она боится Сычева. Очень боится. Она про него знает. И боится за сына. Помоги мне раскрутить её.
- А тебе в голову не приходило, что ты её подставишь?
- Но что же делать! – в отчаянии Аня сжала руки. – Так все и бросить на полпути?
- На четверть пути, математик, - поправила Ульяна. – Я бы на твоем месте плюнула на всю катавасию и нашла нормального парня, без депутатских заморочек. А то смотри, и в тебя стрельнут. Тебе не стремно?
- Стремно. Но хуже, если я не смогу помочь человеку, с которым… которого… который беспомощен и болен.
- Болен на голову, как и ты. Нефиг было ему тебя кадрить. Тоже мне, бес в ребро. Любовь с минус первого взгляда. Старый развратник. Казанова на пенсии…
- Уля, язва, пожалуйста, прекрати, и без тебя тошно!
- Неужто маркиз де Сад? Прекращаю, прекращаю… - Ульяна задумалась. – Может, мне не соваться пока, я вроде как лишняя в этом деле, при мне стушуется. Лучше бы поврозь.
- А я думаю, она скорее при сыне стушуется.
- Значит, «момент истины» организуем без него. И без меня. Я его увести постараюсь на «подольше», а ты лови момент, сечёшь?
- Ладно, попробуем так. Еще раз. Знаешь, Уля… Я очень рада, что ты со мной!
- Девочки, есть что пообедать? – услышали они с порога.
- Ой, папан вернулся, а мы тут с тобой дурью маемся, – испугалась Уля. - Айда в кухню пельмени варить!
Василий Иваныч наворачивал пельмени с кетчупом, доедая последнюю черную горбушку, не задавая лишних вопросов, - так Ульяна и Аня чувствовали себя еще более виноватыми. В самом деле, весь день дома, а сготовить не сподобились. Даже за хлебом не сбегали. Наконец Ульяна очнулась.
- Пап, я сейчас в магазин быстренько сбегаю, ладно? Одна нога тут…
- Беги, стрекоза, и вторую ногу прихвати, пригодится. Вот тебе пара купюр, закупайся, а то довели холодильник до голодного обморока.
Ульяна исчезла с быстротой молнии. Аня осталась с отцом. У него был усталый вид – считай, работал за троих.
- Ну что, дочка, ты у меня совсем взрослая и самостоятельная, как дальше жить собираешься? Каникулы закончатся, все рефераты напишешь, экзамены сдашь, а что потом, после курса? Над дипломом еще не думала? А пора.
Анечка только вздохнула: - Пока не знаю, пап, но я исправлюсь. Какая-то жизненная кутерьма закрутила.
- Не кутерьма, гормоны тебя закрутили. Словно я слепой дурак. Вижу – роман у тебя. И каковы перспективы?
- Никаких, па.
- Что так плохо?
- В больнице он, с инфарктом.
Отец присвистнул и тут же замахал рукой, отгоняя лихо – плохая примета свистеть в доме.
- Ладно, инфаркт. Вот он вылечится. Дальше что?
- Не знаю…
- Как это? Бросишь человека с больным сердцем?
- Не брошу. Но он…
- Ну, ну, смелее, партизан.
- Как бы тебе сказать…
- Говори как есть, хватит коту хвост вытягивать, лучше рубай!
Мало-помалу Аня призналась отцу почти во всем. Что её избранник много старше её и имеет семью – самый скверный и не многообещающий житейский вариант.
- Он тебе протекцию на теплое местечко не составит, нет? – как ни в чем не бывало, осведомился отец. Аня помотала головой.
- Жаль. Так вот. Я нашел тебе вакансию. Не генерируй раньше времени. Поработай, а писать тебе никто не запрещает. Насколько я понял, у вас в сети имеются всяческие литературные сайты. Пооботрешься там, примелькаешься, в конкурсах поучаствуешь, глядишь – и выловит кто стоящий.
- Что за вакансия, па?
- У меня на заводе. Да не бойся, лаборантом возьму, работа не суматошная, но гонять буду, не обессудь, иногда и физическим трудом придется заниматься.
- Каким трудом? Конкретнее, пап.
- Например, платы навинчивать и развинчивать. Или тоннельные маркировать и лакировать. Не смертельно, доча, у нас там бабы работают – и ничего.
- Не возражаю, - пробормотала Аня, радуясь, что прошло без кровопролития. – Опыта для рассказов наберусь. Эпоха романтизма прошла, наступила эпоха соц-реализма. Буду писать в стенгазету про рабочих и колхозниц.
Отец внимательно на неё посмотрел: - На заводе есть прекрасные рабочие парни, которые учатся и понимают в жизни куда больше некоторых… романтиков.
- Ну почему меня все учат жить? – уныло вопросила Аня. – И ты туда же.
- Вовремя не спохватился, но лучше поздно, чем никогда. Почему – потому что ты моя дочь, и потому, что такая же сумасшедшая, как твоя мать. А сюжетов… Наберешься, как пить дать. У нас бабы ого-го, бой-бабы, они и тебе мозги вправить сумеют, - пообещал отец грозно, стараясь нагнать побольше страха, чтобы вернуть авторитет: девчонки совсем от рук отбились, а матери нет, чтоб советом помогла. – Чтобы не вязалась с женатиками!
Ульяна заявилась под руку с очкастым бой-френдом и с двумя набитыми сумищами на двоих.
- Эд, помощничек, - представила она его. – Он с нами пообедает, пап?
- Здравствуйте, - вежливо кивнул Эд.
- Ничего не растеряли? – спросил отец. – Не возражаю. Наконец-то пообедаем.
И он искоса насмешливо глянул на сестер: - Сервируйте, умелицы.
Аня поклялась, что больше никогда в жизни не заставит отца питаться сухомяткой, и завтра же с утра… нет, сегодня вечером… вернее, ночью, сварит суп!
Чем она и занялась после чаепития, отпустив сестру с бой-френдом в киношку.
…
Через пару дней Аня с Ульяной подстерегли-таки Сашу на улице, когда тот выскочил к ожидавшим мальчишкам. Но девушки рано радовались. Их никто не ждал, а вот друг друга дожидались. Сначала мальчишки начали раздавать друг дружке тычки и что-то декламировать на манер рэпперов, потом декламации пошли на повышенных тонах, Ульяна заинтересовалась и подошла ближе, но скоро поморщилась. Пацаны не стеснялись в выражениях, неформат так и летал по воздуху от одного к другому.
Но декламации быстро закончились, и мальчишки стали пинаться по-настоящему. А потом понемногу разгорелась драчка. И не понять, то ли всерьез, то ли понарошку, но кулаки работали на всю катушку, а потом пошли в ход и ноги. И когда кому-то уже расквасили нос, а Сашка оказался где-то на дне, Ульяна не выдержала. Она с победным кличем вклинилась в гущу потасовки и сама начала раздавать пинки и пытаться вытянуть Сашу из самой гущи. Аня испугалась, что сестренке тоже достанется, но пацаны разобрались, кто есть кто, и некоторые, еще задирая ноги и тыча в воздух кулаками, отпрянули.
- Ну ты, куда лезешь, ёбнутая дура? - выкрикнул в запале их главарь, как решила Ульяна, вихрастый, чернявый и раскосый, и плюнул в сторону. – Хочешь, чтоб и тебе навесили?
- Ты крутая! – с восхищением сказал Саша, пытаясь отряхнуться. – Но зряшно парилась, мы так с пацанами развлекаемся.
- Я тебя еще круче могу развлечь! – уверила Ульяна. – И безо всякого неформата. Идешь со мной? Или к мамочке?
- Пошли, коль не шутишь, - Саша показал язык ребятам, кучковавшимся неподалеку, и те ответили дружным свистом. – Пиццу купишь?
- Куплю, - уверила Ульяна. – Если руки вымоешь и морду лица отряхнешь, а то стыдобища!
Они весело потрусили по улице, словно давнишние друзья. Анечке поглядела им вслед, развернулась и поспешила к подъезду.
- Снова вы? Мне некогда, скоро Сашенька вернется.
- Сашеньку вы зря одного отпускаете, он большой любитель подраться – в кого, Нина Фёдоровна? На Льва не похоже.
Н.Ф. вспыхнула, глаза загорелись злым огнем, но тут же погасли, в них появился страх. Она стиснула руки.
- Где мой сын?
- Не беспокойтесь, он с моей сестрой в фитнесс-центр пошел, там кафешка, тренажеры, ему понравится.
- Лжёте!
- Зачем? Я хочу знать правду, ваш сын не имеет ко мне никакого отношения, и я не связана ни с какими мафиози, клянусь вам.
- Надеюсь, это так.
- Меня интересует только… Лев Львович.
- Лев Львович всех интересует. Не только молоденьких любовниц.
Теперь Аня вспыхнула и была готова вспылить. Но Н.Ф. была права. Они квиты. И не время делить депутата.
- Да, я любовница, и меня интересует мой любовник, которого хотели убить. За что? За какие грехи и грешки, кому он не угодил, и если так, то каким образом можно заставить правосудие…
- Правосудие вы не заставите никаким образом, - перебила Н.Ф. – Правосудие само заставляет. И очень любит сладкое на десерт. Типа клубнички со сливками.
Следствие установило, что стреляли хулиганы в разборке, резиновая пуля угодила в телохранителя. По сути, телохранитель тоже не особо пострадал, отделался ушибом. Во Льва не стреляли и не целились. Это была случайность.
- А вы мне лжёте, Нина Фёдоровна, - тихо сказала Анечка. – Почему? Почему не хотите сказать правду, помочь разобраться, ведь мы с вами заодно. Почему боитесь за Сашу, если он не имеет никакого отношения к Танку?
Нина Фёдоровна долго молчала, смотрела в стену и молчала, её губы дрожали, и Аня не торопила её.
- Сычева знаете? – резко спросила Н.Ф., не оборачиваясь.
- Никогда не слышала, - соврала Аня, не моргнув глазом, – даже у нас в колледже близко не лежало. Можете проверить. На весь колледж – ни одного Сычева.
- Меня ваш колледж мало волнует. Вы уверены, что Саша с вашей сестрой?
- Уверена. С Сашей все хорошо, Нина Фёдоровна, Ульяна его от себя не отпустит, она рьяная. А вот со Львом, со мной, да и с вами – все очень плохо. Хуже некуда. Или вы рассказываете, или… или…
- Или что? Сычев явится сюда?
- Я не общалась с Сычевым, - твердо сказала Аня. – Но слышала… одну версию о нападении. Но версий может быть много. А вот вы точно общались, и почему-то боитесь. Хочу услышать вашу версию. Так кто же этот Сычев такой? Что за клубничка?
- Рассказать? Вы уверены?
Аня кивнула и посмотрела Нине Фёдоровне в глаза так твердо, как только могла, хотя уверенность её уменьшилась: она уже достаточно наслушалась от Севы, и ей хотелось закрыть глаза и бежать, бежать, куда глаза глядят, от всего этого непристойного, злачного действа.
И ей было очень стыдно врать ей в лицо. Но иначе она не узнает всей правды, а Анечке очень нужна была вся правда, целиком. Потому что в её глубине теплилась надежда, что Лев запутался, не мог вырваться из собственных ошибок, и что он любил её взаправду, а не понарошку…
Нина Фёдоровна вздохнула, губы её нервно подрагивали, лицо обмякло, плечи ссутулились.
- Слушайте. И не говорите потом, что я не предупреждала. Тогда, почти 30 лет назад, я пошла на поводу у Льва и сделала от него аборт. Мы были молодые и рьяные, и отягощение было ни к чему. Учеба, работа, комсомольские, а потом и партийные мероприятия, повышение за повышением. Потом жалела всю жизнь – больше я не беременела. Лучше бы родила и ушла совсем прочь с его глаз. Но он увлек меня возможностью работать в НИИ бок о бок, я думала, что это лучшая награда в жизни. Потом он встретился с Ириной – и началась эта гонка за славой и престижем. Он забыл про меня – зачем ему это «отягощение», главное – прикормлена и на привязи. Ирина всё время подгоняла его, проталкивала, продвигала, заставляла рваться вверх. Он забросил работу. Она свела его с одним типом, сунула под колпак одному местному царьку, который потом под защитой Льва вырос в большую шишку и начал верховодить и командовать – когда за что голосовать, кого отмазать, кого засудить, кому что продать, у кого что отжать – и Лев его прикрывал. Ты не слышала такую Миру Яковлевну Матецкую? Известный популяризатор физики, писатель?
Аня отрицательно покачала головой.
- Ну да, откуда вам, гуманитариям… А ведь талантливая научно-популярная литература – это такое же достояние нации, как и романы про любовь.
Нина Фёдоровна горько усмехнулась.
- Матецкая писала в научно-популярные журналы, типа «Науки и жизни», тесно сотрудничала с институтом. Она стала бомжем и сгинула в неизвестности. Благодаря Сычёву. Она страшно мешала Сычу своей неподкупностью и честностью, зная о его фальшивой диссертации. Угрожала благополучию Танка и его собственному, грозясь вывести их на чистую воду. Сначала у неё сожгли дачу. Потом отжали квартиру…
Аня похолодела.
- Неужели никто не вступился?
- Вступались, да не довступались до победного финала, следствие до сих пор в тупике, висяк. А Лев клялся и божился, что ничего не знал. И я ему поверила. Вот таким образом Ирина его спасала от долгов, когда началась предвыборная гонка, оберегала престиж и имя. А сама она гналась только за деньгами и властью.
Нина Федоровна откашлялась и затихла, передыхая. Потом ушла в кухню долго возилась, а вернулась с двумя большими чашками холодного чая. Аня замерла, боясь вставить слово, задать вопрос, хотя на языке их крутилось уже множество. Услышанное было дикостью. Она не знала, кого осуждать, кого жалеть, вся эта компания казалась ей мазаной одним миром и крашеной одним цветом - черным, все они друг друга стоили, всех бы следовало загнать в одну колонию строго режима и не выпускать в люди.
А Н.Ф. залпом выпила полчашки и продолжила, не глядя на Аню: - Моя племянница Настя приехала оттуда, откуда и я в свое время. Считай, Тмутаракань. Она поселилась у меня. Лев тогда не знал еще, что Настя – моя племянница. Она немножко прихрамывала и чуток заикалась – с рождения, нормальная работа ей не светила. Мать, моя двоюродная сестра, запила и сгинула, отец бросил, Настя осталась сиротой. Дружки Сыча иногда развлекались – устраивали облавы на приезжих девушек. Настя попалась. Они три месяца держали её в доме взаперти и насиловали то поодиночке, то все скопом. Лев там бывал. Не часто, по мере высвобождения времени. Он был к тому моменту под колпаком Самоходова. А потом они её просто выбросили. На свалку. Мертвецки пьяную и с завязанными глазами. Беременную. Как истрепавшуюся игрушку. Там её подобрал бомж Вовик, из подвала ближней трущобы, он ухаживал за ней все то время, пока она вынашивала беременность. Ждал положенные месяцы. Отвел в больницу. Навещал. Фрукты приносил – покупал на заработанные и собранные. Там мы со Львом и нашли их – по каналам Сыча. Настя родила Сашеньку. Вовик клялся и божился, что Настя – его жена, и ребенок его! Только Танк знал истину. Им бы оставить все, как есть. Но Вовик и Настя были как бельмо в глазу. Танк боролся, но их уже приговорили. И Льву пришлось признаться мне во всем. Между нами никогда не было недосказанности, я все о нем знала – иначе какой бы я была помощницей и наперсницей, иначе - зачем променяла личную жизнь на его жизнь, общественную? Вовика потом убрали – больно рьяный, еще копать вздумает. Насте организовали наезд – Лев не успел её укрыть. Сашеньку взяла я и растила как свое единственное дитя, с оформлением долго не возились – Лев помог. И вот Саша вырос. Красавец! Половина от Насти, остальное – неизвестно от кого.
Нина Фёдоровна тяжело дышала и казалась отрешенной, уйдя в свои горькие воспоминания. Ане хотелось кричать и биться головой о стену. Лев, её Лев – совсем не лев, он – жалкий, ничтожный щенок, которым все крутили, как хотели. Её Лев попал в капкан, но не вырвался, хотя бы ценой травмы, оставив в капкане ногу или руку, он сдался и позволил себя оплести. Ради чего? Ради того, чтобы Ирина стала сначала депутатской женой, а потом и матерью президента?
- Аня… Анна Васильевна! – вдруг с жаром сказала Н.Ф., словно опомнившись. – Вы не подумайте, что я… как это у вас… бочки качу, - она даже попыталась вымученной своей шутке улыбнуться, потом поняла, что шутка не удалась, и отвернулась, подозрительно всхлипнув. – Я Льва ни за что не осуждаю. У меня нет к Танку… антипатии. Оступиться каждый может, легче осудить всё и вся, а он и так уже наказан. Вы знаете… Он… очень добрый человек… И я до сих пор…
Она замолчала, и Аня не торопила её.
- А! Неважно! – Н.Ф. снова повернула к Казанкиной суровое лицо: - Вы, Аня, пожалуй, простите его. Когда простить не можешь, это, непрощение, оно на тебе тоже тяжким грузом висит, давит, не отпускает…
Звонок в дверь стал для обеих спасительной ниточкой. Только Н.Ф. вскочила и тихо вскрикнула от страха, а Аня с облегчением вздохнула. Она вскочила и бросилась к двери.
- Стойте! – запоздало крикнула ей вслед Н.Ф. Но в квартиру уже вваливалась сияющая Ульяна и довольный Сашка, который тут же стал тараторить: - Мам, ты знаешь, где мы были с Улькой? Ни за что не догадаешься. В фитнесс-центре! Потом мультики смотрели, потом мороженое ели. Давай туда как-нибудь вместе сходим, а? А ты знаешь, как Улька дерется? Круууть! Мам…
- У вас классный Сашка, – сказала Ульяна, нисколько не смущаясь. – Вы его здорово воспитываете. И драться умеет, и много всякого знает, в математике меня заткнул за пояс!
- Уля, спасибо, Нина Фёдоровна, Саша, нам уже пора, - заспешила Аня.
- Приходите еще в гости, а? Мам, можно они еще в гости придут? Ульяна обещала научить на роликах кататься! – Сашка весь лучился от новых впечатлений.
- Приходите в гости, - натянуто улыбнувшись, на автомате повторила Н.Ф.
- Непременно, Нина Фёдоровна, - пообещала Аня. – Мы еще с вами не раз поговорим… о жизни.
Когда за девушками захлопнулась дверь, Н.Ф. обняла Сашку и разрыдалась.