- Кто?
- Я, Нина Фёдоровна, Аня Казанкина.
Нина Фёдоровна приоткрыла дверь, глянула в щелочку, открыла чуть шире.
- Явились – не запылились, - сказала она, не удивившись. – Что надо?
Она словно разом постарела, но пыталась казаться такой же стойкой и выдержанной.
- Поговорить.
- О чем мне с вами говорить? – Н.Ф. взялась за ручку.
- Нина Фёдоровна, пустите меня, мне поговорить надо, я не пререкаться пришла.
- Пройдите, - она посторонилась, пропуская Анечку, и быстро захлопнула дверь. Закрыла на ключ.
«Боится», - поняла Аня. Она прошла внутрь. Остановилась у двери в гостиную.
- Ну, говорите.
- Что вы знаете… обо всем этом? О покушении? Кто мог?..
- Это я должна вас спросить – что знаете вы? – перебила Н.Ф.
- Почему именно я должна что-то знать? – растерялась Аня. Сейчас только не сбиться, установить контакт – и ухватить хотя бы кончик ниточки.
- Глупый вопрос. Вы были… близки, это было видно невооруженным глазом, значит – вам виднее.
- Поспешное суждение. Я не имею ни малейшего понятия о друзьях и врагах. Это не стояло… на повестке дня. Об этом никогда не было разговоров.
- Конечно, в постели деловых разговоров не ведут. Так вы ничего не знаете? – Н.Ф. махнула рукой. – И это к лучшему. Живите своей жизнью, и не лезьте в это… в это дерьмо!
Её интонации поразили Анечку, она никак не ожидала от этой уравновешенной и всегда корректной женщины резких слов и горечи. И тем более не ожидала, что голос Н.Ф. вдруг задрожит.
- Но… пожалуйста, Нина Фёдоровна, умоляю…
- Наш разговор закончен. По-хорошему прошу, Аня, не лезьте. Хорошо не будет никому.
- А… если - чай? – ухватилась Аня за соломинку. Чай – он вроде всегда сближает.
- Чайник не ставила. Могу налить воды, - сухо отчеканила Н.Ф.
- Мам, у нас кто? – послышалось сзади. Аня обернулась и увидела пацана лет десяти-одиннадцати, в шапчонке набекрень и распахнутой куртке с оторванной пуговицей. Н.Ф. ухватила сына за рукав: - Промахнулись дверью. Саша, опять дрался?
Аня посторонилась. Парень с любопытством глянул на неё, буркнул «здрассьте!» и проскочил в коридор. Через секунду послышалось: - Мам, чайник вовсю бузует. Слышь – свистит.
- Наш разговор закончен, сын пришел, - сухо сказала Н.Ф. – Всего доброго.
Н.Ф. не желала при Саше хлопнуть дверью перед самым носом «промахнувшейся адресом». Анечка попятилась, потом кивнула напоследок, самоуверенно задрав нос – типа, понимаю, но я еще вернусь! И поплелась по лестнице вниз. Чем она досадила этой очкастой вобле, почему она взъелась на неё, причем, похоже, с самого начала? Сама влюблена в босса, хе? Ну да, шито белыми нитками. Может, назначить ей встречу в кафе – там проще будет разговорить?
Анечка вдруг задумалась. В самом деле, что она знает о Льве и его семье? О его прошлом и настоящем? Что? Да ничего! Почему вдруг, с какого перепуга, он за неё так сразу ухватился? На старого масляного ловеласа не похож. Любовь с первого взгляда? Чушь. У неё тоже не было в помине этого самого первого взгляда. А что было? И почему он боялся за неё – тогда, под новый год?
Что это было за обоюдное затмение такое, кто подскажет? А некому подсказать, некому… что за тараканы, что за скелеты и что за тайны Мадридского двора… Нет, ей снова нужно к Н.Ф., и она снова пойдёт одна, и добьётся ответа.
Но прежде она все же навестит Севу.
…
К Севе, не мешкая, сестры направились в тот же день, вечером, в потемках, озираясь, высматривая слежку, короткими перебежками, плотно надвинув капюшоны на лицо – так потребовала Ульяна. На сердце Анечки кошки скребли. Может, права Н.Ф., и не стоит далее копать, всё и так понятно? Только вот что – всё?
Нет, решено – так решено, она доведет дело до конца, чего бы это ни стоило, ей позарез нужно понять, как Лев дошел до жизни такой, всё это никак не умещалось в её голове. Ей было жалко Льва, запутавшегося в отношениях, а может – и в мафиозных сетях. Ей требовалось спасти его, спасти и освободить от зависимости от чуждых и дрянных людей.
У Севы долго не открывали. Наконец прошаркали ноги. Потом прошагали крепко и крепко же выразились.
- Кто? – спросил старческий голос.
- Мама, уйди! – приказал мужской. – Мало тебе… Кто там? – гаркнул голос.
- Мне Сева нужен. Это Аня.
Дверь приоткрылась на два сантиметра, путь преграждала цепочка.
- Зачем? – только и спросил Сева, не высовываясь в щёлочку.
- Поговорить.
- Со мной уже переговорили. Все, кому не лень. Кому надо и не надо. Повторяться неохота.
- Я не отниму много времени. Мне… понять нужно. Зачем?
- Одна?
- С сестрой…
Дверь приоткрылась еще. Аня увидела настороженного Севу, сжимающего в руках пистолет, и шарахнулась в испуге. Он вздохнул, потоптался: - Больше никого? Ну, пройдите.
Аня и Уля протиснулись внутрь, и Сева быстро захлопнул дверь. «И этот боится», - с горечью подумала Аня.
- Кто к тебе приходил, Сева?
- А как ты думаешь? Менты, само собой.
- А еще?
- А зачем тебе влезать? Хочешь получить ****юлей?
- Севочка, - вздохнула мать. – Поаккуратнее в выражениях. И потом, девочка тоже переживает.
- Переживает – так и сидела бы себе, не рыпалась. Подвела под монастырь, а теперь совесть проснулась?
- Сева… может, мы с сестрой пройдём в комнату и присядем?
Сева вздохнул досадливо.
- Раздевайтесь, проходите.
Аня и Уля скинули куртки и шапки, поискали, куда повесить, и положили в угол на старый ламповый телевизор, используемый, похоже, в качестве тумбочки. Вошли в большую комнату – видимо, гостиную. Небольшой плоский телевизор, большой семейный стол с клеенкой, широкое окно, маленький сервант с посудой, по двум сторонам расположилась надвое поделенная книжная стенка. На стенах – неплохие акварели в рамках с натюрмортами, искусные пастели, на книжных полках – штабели папок с рисунками, коробки карандашей, красок и мелков. Скромно и уютно. Худая бледная девушка в инвалидной коляске посмотрела на них с любопытством. Рядом с ней, на диване, сидела маленькая, настороженная пожилая женщина.
Девушки улыбнулись им и представились.
- Сева, нас-то представь, слышь, – укорила мать.
- Моя сестра Алиса, художник-иллюстратор, моя мама, Вера Михайловна, на пенсии.
Ульяна, если хотела, умела понравиться. Она уже сидела рядом с Верой Михайловной на диване, щебетала с Алисой. А Аня «занялась» Севой.
- Ты так здорово умеешь кофе заваривать, Севочка. Не организуешь?
- Мои кофе не пьют. Это вы там… сибаритствовали. А у нас чай.
- Вот и прекрасно. А у меня к чаю вкуснятина есть, - и Аня развернула пакет с пирожными, сухофруктами, сдобными булочками и увесистым куском сыра. Сева только покачал головой, но немного смягчился.
Сева принес с кухни посуду, ловко сервировал стол, включил электрический чайник.
- Сева, почему ты так негативно ко мне настроен? Что я тебе сделала?
- Лев мне помогал. Мы собирали Алисе на лечение за границей. Теперь все сорвалось. Недобрали. А от тебя что толку?
- Да, от меня толку никакого, - согласилась Аня. – Но я его очень хочу добиться. Толку. И от жизни, и от самой себя. Сева, не буду ходить кругами. Мне очень нужно знать, как все произошло и почему. Кому Танк мог помешать?
Сева аж остолбенел от такой непонятливости.
- Как это – кому? Да много кому. Сычева знаешь?
Аня помотала головой: - Первый раз слышу.
- Не слышала? И век бы тебе не слышать. У Льва Львовича с ним дела-делишки были. Крутизна – она такая, с бухты-барахты не дается, её зарабатывают, и ради неё выебы… выслуживаются.
- Дальше, Сева, не стесняйся в выражениях, если тебе так легче, я не сахарная. Подробнее о Сычёве.
- Сыч – теперь стал моим боссом. Тебя увидят – меня сгнобят. И сама не слишком-то мелькай, а лучше катись сама куда подальше нахрен, попадешься им на глаза... и окажешься в бане.
- Кому – им? Да я не пугливая. Но непонятливая.
- Фильмов насмотрелась, где все крутые? Так вот, круче ****ского депутата Самоходова нет. Все у него под колпаком. Мафиози. Корчит честного и неподкупного, типа с прошлым завязал, денег немерено, капиталист ***в. А что капиталы скопил на откатах да на продвижении нужных людей – так кто нынче безгрешный, японамама! А Сыч… Хоть и местного розлива, да метит куда выше – с помощью Танка, вестимо. А ведь начинал с Танком работать в НИИ, ума недостало в люди выбиться, а в подлюгу – ума хватило. Потом Самоходов его захомутал. Отжал заводик при НИИ, конверсионный, оружием торговали… Хватит?
- Дальше, Сева, дальше. Что же Танк?
- А что – Танк? Они ж все дружбаны. В баню ходили. Девочек водили – клуб у них такой был, по интересам. Поебабским, значит, интересам. Тебя вот хотели «организовать». Танк защищал. Потом они испугались, что ты при деле, заложить можешь. А Танк думал всё на хер… прости… послать и с тобой укатить, куда подальше от всей кодлы. А им это надо? Если козлик отпущения сбежит? С ними повязанный? Значит, убрать. И для начала припугнуть, чтоб не рыпался особо… ты чего? Воды?
У Ани сердце защемило и провалилось куда-то далеко ниже плинтуса, в самые тартарары. Она едва кивнула. Сева кинулся в кухню, зажурчала вода, на пороге кухни возникли встревоженные женщины, потом дрожащая рука сунула Анечке под нос что-то мерзкое, горькое и вонючее. Она помотала головой.
- Деточка, это же валерьянка! – сказал участливо женский голос. Анечка открыла глаза.
- Ты напраслину на Льва не возводи, не пугай девочку, – заговорила мать, жалостливо поглаживая Анечку по руке. – Он хороший человек, столько помощи ни от кого не видели, сколько от него, настоящий депутат. Заботливый и приветливый, нос никогда не воротил. Тебе лучше, деточка?
- Со мной все в порядке, - сказала Аня, как ей показалось, хладнокровно.
- Ну и ладушки. Сева, может, довольно грузить? Пойдем пить чай?
- Да я что, - Сева пожал плечами. – Мне-то грех жаловаться, ма права. Лев относился к нам не как барин, а по-человечески. Я тогда… на даче… глупость сморозил, Анна Васильевна. Вы уж… простите меня.
- Простите его, - попросила мать. – Он иногда сам не знает, что городит.
- Проехали, - натужно улыбнулась Анечка. Казалось, ей должно было стать легче, но легче не становилось. Напротив, безнадёга всё настойчивее бахалась в глубине. И Анечка в который раз молилась на Ульяну за её «неотразимость». Благодаря ей чаепитие прошло мирно, и она решительно загнала горечь и мерзостные ощущения как можно глубже.
- Сева, я обещаю тебе… Я все выясню, и обязательно помогу вам. И… я еще вернусь, когда… смогу. Когда осмыслю, ты расскажешь остальное, ладно?
Сева хмыкнул скептически и вздохнул. Девушки тепло распрощались с женщинами и вышли. Настроение у обеих было тягостное. Что-то теперь расскажет им другая наперсница, секретарша Нина Фёдоровна? Но Аня сомневалась, что нечто принципиально новое.