Генерал-адъютант Гурко И. В.
Приглашение на приватную аудиенцию к генерал- адъютанту Гурко, хоть и ожидаемо, но волновало кровь. Лихой конник, хоть не казак, а из гусар, пользовался у всех лошадников большим авторитетом. Даже просто встретиться и поговорить с вельможей такого уровня – успех, не снившийся кубанской старшине.
А вот я, никому не известный сотник, приглашён поговорить «без чинов» с Иосифом Владимировичем.
Конечно доклады, что жизнь графа Суздалева, старинного рода, спас какой-то кубанский казак, который помог, с небольшими потерями уничтожить турецкий эскадрон, сыграл свою роль. Но будем честны, господа, розданные гроши и подарки, в этой пьеске были не менее полновесны.
Кому коня, кому седло, кому и пистоля американского хватило, однако приглашение получено, помывшись, побрившись в указанное время, отправились под светлейшие очи.
Граф, едва успев представиться, свалился в припадке, и его уволокли к лекарям, а отдуваться пришлось самому.
- Черноморского казачьего войска сотник Билый Николай, Иванов сын,-
вытянулся перед сохранившим стройность генерал-адъютантом.
- Как ты оказался здесь, Иванов сын и имеешь ли отношение к Сидору Билому, сотник?
- На какой вопрос отвечать поперед, господин генерал-адъютант.
- Молодца, не то, что мои адъютанты. Эти заговорить и чёрта сумеют. Порой забываю, какой вопрос задал, Давай, сотник, с начала, как оказался у генерала Столетова.
- Во исполнение обета, матушкой даденного, на святую гору Афон паломником с сотоварищами-пластунами пошёл. А, там война, за веру православную, мы с товарищами учили единоверцев, потом в Сербии, Македонии турок били, вот до Болгарии дошли. Под Плевной к казачьей полусотне присоединились. В одной из вылазок, поручик Суздалев был дважды ранен. В виду невозможности отойти к своим пришлось просочиться через турецкие порядки, отабориться в болгарском селе, найти лекаря и при первых признаках выздоровления идти на соединение с Вами.
Атаману Сидору Билому прихожусь внучатым племянником.
- Ну и молодец! Теперь, подробнее, как греков, сербов учили, как «просочились», что за вылазка с поручиком артиллерии.
Без особых подробностей, рассказывал генералу, не только о наших похождениях, но и о боевых приёмах пластунов. Закурив ароматную папиросу, Иосиф Владимирович попросил на бумаге нарисовать несколько тактических приёмов.
Генерал, прославившийся организацией дерзких кавалерийских атак, схватывал на лету, иногда задавал уточняющие толковые вопросы.
Заметив, что я жадно втягиваю дым его папиросы, достал портсигар и снова предложил закурить.
-Прошу без стеснений.
Я отрицательно замотал головой, -отвыкаю господин генерал – адъютант. На вопросительно вздёрнутую бровь пояснил, -табак нюх отбивает, а мне сейчас боевых сноровок терять нельзя.
- Много ли на Кубани таких молодцов?
- Пока не много и все при деле, но если бы государь Император повелел учредить специальные учебные команды, через пару лет, в каждый эскадрон можно включить до трёх десятков, пластунов.
- Четырнадцать кубанских пластунов прекрасно показали себя в Крымской компании, при обороне Севастополя, только изменить Уложения и Уставы, труднее, чем англичан, французов и османов одолеть.
Самодостаточные воинские подразделения командованию не нужны, какую бы пользу они не приносили. Для обучения офицеров манерами управления, такими воинами, придётся изменить систему обучения, от кадеток до Академии Генштаба.
Сие не по силам десятку таких генералов как я. Всё выгоды понимаю. Всему верю, что слышал и понимаю, что не всё, сынок, ты мне старику, рассказал.
Я, даже наградить не смогу достойно, так как Вы с графом Суздалевым не числитесь во вверенных мне частях, однако о спасении раненного офицера с поля боя, и о вчерашнем изничтожении неприятельского эскадрона, доложу по команде.
Напишу, крайне осторожно, чтоб в Петербурге, не решили, что казаки на Кубани, сами выбирают войну, где они воевать будут.
- Благодарю, господин генерал-адъютант, стоит ли беспокоиться.
- Понимаю, сотник, что не о крестах думал, но Император должен знать какими подданными он владеет.
- Неужто самому Царю - батюшке?
- Не робей, сотник, именно на таких примерах, Государь и составит своё мнение об этом дерзновенном походе.
О таком повороте, мы с батькой и не мечтали. Попасть в официальный рапорт или приватное донесение самому Царю! Впрочем, не стоит обольщаться. Сегодня генерал искренне собирается написать, а завтра заботы о компании, новые события отодвинут это желание на потом, затем ещё дальше….
О казачьих успехах, царские генералы обычно забывали, приписывая победы исключительно своей мудрости, так повелось издревле.
- Что делать собираешься, пластун?
- Сегодня на ужин гусары пригласили, а завтра буду думать, как к своим попасть.
С вашими молодцами или в одиночку.
- От Пловдива на Софию идёт свежая турецкая армия. Если ещё развернётся 3-я армия Анвара-паши из под Плевны, наше положение станет незавидным. Отходить будем к перевалам.
- Может передать, что хотите генералу Столетову?
- А как перехватят?
- На тряпице напишите, я в постол зашью. Правоверному мусульманину даже прикасаться к обувке из свиньи - грех.
- По воинским делам, мне писать ему нечего. Он должен получить приказ, вывести свой корпус из пределов Османской Порты в Валахию. Для отвлечения Анвара, послезавтра пошлю гусарский полк ударить по его тылам. Вот с ними и пойдёшь, если непременно решил пробиться к Столетову. Однако письмо напишу. Иди, с Богом, кугут степной. Передадут тебе тряпицу. Сегодня же.
- Господин генерал- адъютант, в горах у корпуса Столетова боевой припас почти весь вышел.
- А сможешь фуру, к Столетову доставить? Мы взяли османские склады под Софией, всё бы вам отдал.
Покажи на карте, каким образом замыслил пройти.
- Если гусары ударят вот в этом направлении,- показал пером на карте, -здесь речка небольшая , у вас не обозначенная, тут почти всех лошадей кавалерийских Анвар держит, с десятком казаков вот здесь,- ткнул в другую точку, - попробуем проскочить. Если до этой точки дойдём, казаков отпущу, дальше столетовские помогут.
- Может полусотню дать?
- На полусотню Анвар может эскадрон двинуть, а десяток казаков заслон супостатов собьёт, мы и проскочить попробуем.
- Ещё вопрос, Иванов сын. Как ты с поручиком артиллерийским задружил?
- Военная судьба и воля Божья, господин генерал – адъютант.
Полковой ужин
На полковом ужине мы с графом были зваными гостями. Ивана привёл рыжий лекарь в своей неизменной феске. Лёгкое красное вино лилось рекой. Поздравляли Зделинского с победой и непременном повышением в чине. И каждый раз со своим милым польским акцентом, он переадресовывал успех, мне с графом. Раскрасневшийся Иван, пошептал, что рыжий доктор дает ему особый корсет, имевшийся у гвардейцев, специально для сломанных , при падениях с лошади рёбер. С таким корсетом Иван, мол, готов скакать безбоязненно, хоть до Стамбула. Вопросительно глянул на невозмутимого доктора, закрутившего кончики усов прямо в небо.
- Непременно кто-то падает и ломает рёбра, что ж, на моей тарантайке его месяц возить?!- и сунул нос в стеклянную чашу на пол - ведра.
В жизни видел всего двух дипломированных лекарей и оба выпить не дураки. Чему, их в лекарских академиях учат? Может, их науку без вина не постигнешь? С другой стороны, ногу или руку орущему от боли человеку отпилить, это ж как сердцем нужно
закаменеть!
Узнав о нашем, с Гурко плане, Иван тут же заявил, что поедет в повозке и даже замечательный корсет ему не понадобиться.
- Дать бы тебе в лоб, граф, шоб каганци из очей посыпались. Оборонил Господь от смерти лютой, так ты опять в пекло лезешь.
- А ты-то, что ж заговорённый? Вчера убеждал, что ждут меня. И начальство и солдаты, - голос у него перехватило - и Прохор. Много людей ждёт меня в этих чёртовых горах.
- Живого ждут, Иван Матвеевич.
Некстати вспомнилось, что так же вчера, он говорил, что ждёт его Малика.
Понимая разумом, что графские зазнобы, есть препятствие на дорогах войны, видит Бог, не желал им такой судьбы. И жалко их было, скорее досадно, совсем ведь молоденькими были. Только совсем я не верил, что на войне, из этой любви, чего- то получится.
У входа поднялся шум, среди красных ментиков гродненцев, замелькали синие мундиры александрийцев, руководил «вторжением» корнет Шугаев с левой рукой на перевязи.
Гусары друг - друга знали, так что, представляться пришлось только нам с Суздалевым. На фоне вспыхнувшего веселья (гости сообщили, что через пол - часа доставят весёлых барышень). Командир александрийцев сообщил, что получил приказ через день идти в рейд по тылам Анвар - паши. Сегодня, мол, гуляем, а действия согласуем завтра. Тут предложили выпить за здравие, единственного раненого во вчерашнем, бою, офицера - корнета Шугаева. Улучшив момент, я отвёл Владимира в сторонку, попросил рассказать, как это он так устроился.
- Так, вышло, не успел надёжно закрыться и получил палашом, но не сильно, только погон перебила вражеская сталь и ключица лопнула.
- Одеты Вы не по сезону, Владимир.
- Так уж вышло, при переходе через горы, сперва в реке промок, Только переоделся, а через пару вёрст, телега, со всеми вещами с обрыва улетела, ординарец еле успел спастись.
Да я, не мерзлявый.
- Володь, тут другое, когда зимой в атаку скачешь, тело от ветра коченеет, былая лёгкость уходит. Купи бурку у казаков, как в печке будешь на лошади. Саблей махать она не мешает, а перерубить её почти не возможно.
- Благодарю за совет, мон шер. А ты своего кабардинца не хочешь продать, я любые деньги заплачу.
-Эскузимуа шевалье, пока к своим не доберусь, даже говорить об этом невместно.
- Понимаю, на всякий случай спросил.
Господин сотник, боевую дружбу нашу, мы кровью своей и османской скрепили, не пора ли перейти на «ты».
Выпьем, «на брудершафт»?
- Почту за честь.
Наши церемониальные движения не укрылись от взглядов разгорячённых гусар и предложения выпить чару с целованием посыпались со всех сторон. Пить нужно было до дна и день следующий начался только с обеда.
Граф вволю поиздевался над моим состоянием.
- Гвардейской выучки, Вам, господин казак, явно не хватает.
- Гамаюна бы на моё место, а я в бутылку не люблю заглядывать. Вино, вроде лёгкое, а так погано! Забот выше макушки, а тут двигаться нет сил.
Гусары прислали жирного бульона и баклажку вина.
Часам к трём здоровье наладилось и остаток дня прошёл в согласовании предстоящего похода и в прощании с гродненцами.
Назад в горы.
Две телеги и два десятка донских казаков ждали за взгорком. План был не хитрый. К восходу занять исходные позиции. Когда муэдзины созовут правоверных на молитву, два эскадрона гусар ударят по тылам османов. Не ввязываясь в серьёзную рубку, главное по возможности, разогнать кавалерийские табуны. После этого, плавно не сбавляя галопа, поворачивают и ведут преследователей на спрятанный в балочке ещё один эскадрон.
После поднявшейся стрельбы наши же телеги разгоняются в сторону самой крайней с левой стороны турецкой заставы, стерегущую левую тропу к Шипке. Столетовцы ни разу не атаковали отсюда и я надеялся не то, что на турецкое разгильдяйство. Воины любой армии, за полгода спокойной жизни, невольно расслабляются, а уж нападения с тыла совсем не ожидают. Захватить эту заставу нам не нужно, требуется только провести фуры через неё, желательно без потерь.
Ящики с патронами и несколько бочонков пороха, были плотно укрыты турецкими шинелями с завернутыми в них турецкими сапогами, мешками с мукой и ячменём и овсом. Случайной пули можно было не бояться. Три охотника из молодых казаков согласились идти с нами. Двое на одной фуре и один вместе с Суздалевым. Я должен был изображать турецкого верхового офицера.
Солнце ещё не поднялось над горами, когда эскадроны подняли панику у османов. Редкая беспорядочная стрельба, показывала - атаки тут не ждали. На заставе тоже задвигались. Несколько солдат свернув молитвенные коврики залезли на брустверы с обеих сторон от тропы. Старались рассмотреть, что там, у них в тылу происходит. Мы с казачьим урядником по рыхлому снегу, забрались на последнюю горку перед долиной и с вершины пригорка осторожно наблюдали за ними. Офицер приказал заседлать его скакуна, видно хотел узнать, что случилось. Это нам на руку. Подождём. Пальба удалялась, особо не усиливаясь. Рассмотреть что-то, из-за особенностей местности было невозможно. Полагаться можно было только на свой слух. Вон, наконец, офицер порысил куда-то в центр турецких позиций. Ещё немного и начнём. А лошадка у турка хороша. Арабской породы. Как такую красавицу на заставе держат, это же вызов пластунам. Если всё пройдёт удачно, обязательно лошадь нужно увести. Такую отцу подарить не стыдно. Себе –то я кабардинца оставлю и назову его Терик. Тут и намёк на его происхождение и риск, без которого пластуну не обойтись. И цвет его масти. Хорошее имя я придумал.
Спустились к своим, шепча молитвы.
- С Богом! Оборони, матерь Божья! Трогай. Возничие в красных фесках начали разгонять фуры.
Иван что-то крикнул, но я не расслышал, только перекрестил, скрывающиеся за холмом повозки.
Урядник скомандовал,
- По коням, станичники.- Два десятка лихих рубак взлетели в сёдла горяча себя и своих коней, настраиваясь на боевой кураж.
Фуры начали разгоняться, через мгновенье они скроются, но зато их увидят с заставы, а чтоб услышали, мы постараемся.
- Урядник, чтоб всё натурально было. Только задницы нам не продырявь!
Тот только махнул рукой, мол – Сам не подставься, - скомандовал казакам, те в разнобой стали палить из карабинов в воздух, свистеть, улюлюкать.
У турок должна сложится картинка, что за повозками единоверцев гонятся казаки. Пока османы будут заняты казаками, фуры прорвутся под защиту столетовских постов.
- Ну, хлопцы, до побачинья, настал мой черёд,- послал Терика вперёд.
Когда меня увидели противники, повозки были шагах в ста от меня и шагах в трёхсот от
заставы. Немного рановато. Развернув коня, я поднял его на дыбы и сделал несколько выстрелов назад в воображаемых преследователей. Теперь к повозкам. Обогнать, привлечь внимание. Казаки появились и вели себя как и должно в погоне за лёгкой добычей. Двое стояли в рост на сёдлах и рисовали круги своими шашками. Жалко солнце ещё не выглянуло. Под солнцем это выглядит очень устрашающе.
Турки, сгрудившиеся возле дороги, узрев грозных противников стали разбегаться по обе стороны, прячась за мешки с песком и каменные глыбы. Им было неуютно, так как в такой диспозиции, за их спинами были столетовцы. На Шипке видно сыграли тревогу и ручейки стрелков спускались к своим позициям. Казаки стали забирать влево, уложили лошадей и открыли прицельный огонь. Я обогнал повозки, взмахнул руками, левую ногу сунул под седло, одновременно откидываясь на спину. Убит, а значит и внимания можно не обращать, Застава позади, но начался крутой подъём и скорость упала. Возничие вовсю хлестали бока лошадок.
Хватит придуряться, пора воевать. Ожил, скинул чалму с красной феской . Достал из-за пазухи папаху, не хватало чтоб свои подстрелили. Рванул револьвер. Спрыгнул наземь, разрядил в спины револьвер, отметив , с удовлетворением, пару попаданий. Выдернув винтовку, хлестнул кабардинца, схоронился за камнем. Нужно оглядеться. Фуры медленно, но поднимались. Двое наших донцов, вели лошадей под уздцы, Граф с молодым казаком залегли в камнях. Показал, чтоб поднимались поодиночке. Перезарядил, всё что было, побежал вверх до следующего укрытия. От центра османских позиций споро приближалась колонна пехотинцев численностью примерно около полка. Донские казаки, не переставая вести огонь, по трое начали отходить на безопасное расстояние. Казалось, они перестраиваются для новой атаки.
Турки, наконец, поняли, куда спешили повозки. Попытались перенести огонь вверх, но несколько точных выстрелов пресекли эти попытки. Замертво падали только те, кто направлял винтовку в сторону горы, такая тактика сразу мне сказала, кто так старается.
Браты!
Ждали. Услышав стрельбу, выдвинулись к тропе. Если стреляют в одном месте, ищи пластуна в другом.
Столетовские солдаты уже разгружали повозки. Ящики и мешки расползались в стороны и вверх, под прикрытие завалов, а казаки выпрягали лошадей- телеги в гору не затянешь. Терика поймали и уводили под уздцы, теперь можно спокойно разрядить в турок, всё, что есть. Ветер снизу вверх, как всегда по утрам в горах, так что пороховой дым будет частично укрывать разгрузку.
Донские казаки уже скрылись и перестрелка почти увяла. Смерть опять не смогла загрызть православных. Как бы окончательно её прогоняя, тоненько запела дудочка. Не мерекается мне? Может это в голове моей, как тогда в пещере, куда раненного графа затащил. Может в моём воображении Сашко убили, а он живой и весёлый направление мне указывает. Нет, неумело песню выдувает неведомый игрец.
Эх, Сашко, Сашко! Больше не растревожишь нам душу. Кто ж тогда? Гриц с Гамаюном только на огнестрельных дудках умели играть, батька Швырь на мандолине любую песню поддержит. Кто же тогда мне знак мне подаёт, мол, мы здесь. Не уж - то я не понял. Сейчас, браты, только отдышусь.
Пряники с галушками
Надоело ворочаться. Грустные мысли не давали спать в самое сладкое утреннее время.
Опять целый день без толку слоняться по станице, отмечая сочувственные взгляды баб и словно виноватые интонации казаков. Уйти бы в плавни на кордон, но приказ- из станицы не отлучаться.
За окошком предрассветная муть. Кочеты зовут солнышко. На потолочной балке висит новенькая черкеска. Богатая. По дороге домой завернули в немецкую деревню к знакомому Швыря, портному. За день тот подогнал по фигурам самые дорогие бешметы, и всё остальное, от серебренных газырей до зелёных байковых портянок.
Вышло не дёшево, но с нашим барышом ли считать?!
В Екатеринодар въехали как заморское посольство, аж неловко было перед городскими.
Сперва в собор на заутреню. Исповедались, передали часть золотых для страждущих и калечных и с лёгким сердцем на атаманский двор. Лошади – загляденье, оружие самое новейшее, сами- орлы! Да, только не все обрадовались нашему успеху или в неудачный час мы попали.
Штаб и подворье напоминал растревоженный муравейник. Казаки в парадных бешметах сидели, стояли, ходили в разных направлениях. К коновязи не протиснуться, пришлось наших лошадок к деревьям привязать.
- Браты, что султан войну объявил?
-Тю, вы шо с ниба звалились? Рада атаманская, спорные земли делят.
Земли на Кубани много, а вот пригодной для землепашества не очень. Отвод земли за каждой станицей существовал, но были пограничные участки, да и народу прибавлялось.
Весна самый скандальный период, сперва атаманы стараются, для своих станиц побольше отхватить, потом тоже самое в станицах. Промеж казаков бывало, родные братья на смерть рубились за кусок для покоса. Сейчас решалось, какой год у кого будет. Голода, понятно у нас никогда не было, но можно с хорошим прибытком святки встретить, а можно и с тем, что было. Нашли своих, почеломкались, пыль со спин повыбивали.
Дежурный штабной, доложив о нас, велел найти казначея и гроши сдать ему. Это для нас плохо. Войсковой атаман мог распорядиться,
-Берите третью часть или , скажем , десятую, остальное сдайте.
Казначей до грошика посчитает и ему придётся доказывать, что семье убиенного нужно пять долей дать, а раненному три. Число долей-то неоспоримо, а вот размер самой доли, это вопрос.
Увидев количество золотых турецких монет, казак-казначей закрыл наш сундучок, повесил на него свою печать и побежал докладывать войсковому атаману.
- Вы что, хлопцы, самого султана, чтоб он издох от страшных судорог, ограбили?
Мы с Грицом веселились.
-Султана на аркане за телегой волокли, так он ночью сабакой обернулся и утёк.
Швыря с Гамаюном оставил во дворе, послушать, что казаков волнует.
Под сводами кладовых загремел голос Войскового атамана.
- Здорово хлопцы! Живые и нарядные, Мыкола, никак, в кавалерское достоинство взошёл?!
- Чего Вы батько- атаман смущаете, я на улицах не знал куда деваться.
- Ништо. Зараз приучайся. Уставом предписывается всем воинским чинам георгиевским кавалерам уважение оказывать. Казначей ящеркой выскользнул из – за атаманской спины.
-Ось, батько, подывытесь,- поднял крышку кованого ящика, тот мельком глянув на гроши попытался нас с Грицом обнять одновременно, получилось не очень ловко. Ткнувшись носом в газыри Грица, атаман распорядился деньги сдать и устроится на какой –нибудь гостевой хате, сообщить где именно отаборимся, завтра ждать вызова в штаб.
- Билый, батьку до вечера не жди, он сейчас вилами ужаков на сковороде ловит.
До чего ж атаманы цекавые стали, гадюку оближут за кусок реки. Всё хлопцы, пошёл, не маю часу.
Тут и началось. Пришёл писарь, я тоже потребовал перо и бумагу.
- Вы хлопцы, казённые, себе пишите, а мы эти гроши три моря тащили, пять держав на пузе проползли. Так что в конце сверимся.
Счетоводы погрустнели и конечно ошиблись. Интересно, пройдут года, десятилетия, всегда ли казённый люд будут ошибаться только себе в плюс?
Пересчитывали три раза. Наконец, общая сумма сошлась, дальше был бой за доли.
Казначей настаивал, доли за Сашка и Васыля Довгого считать из нашей, станичной части, так как Войско нас не посылало, а значит и затрат нести не должно, это, мол, дело нашего куреня. Я же утверждал, что тогда и дуван весь наш. Писарь с казначеем начали кричать про обычаи, заведённые от веку.
Гриц, дёрнул за рукав счетовода, раздался треск материи.
- Чего это, Вы, господин хорунжий на кавалера голос поднимаете? Я тут же выставил левую половину груди с крестом вперёд.
- Дывысь Архип, он мени свитку порушил. Ах, ты гада немазаная!
Пока дело не дошло до драки, нужно было действовать без промедления
-Господа казаки, дело наше войсковое подходит к концу, по окончании приглашаем отобедать в месте Вами указанном, а Вы Иван Иваныч не сердитесь на казака, откуда нам знать, что ваши штабные одежды пожиже наших пластунских. Всё возвернём в лучшем виде. Тот ещё кипятился, но градус явно упал, не пострадавший счетовод тоже стал его уговаривать и через минуту они уже спорили в какой трактир или шинок лучше пойти. Где вкуснее закуски или горилка крепче.
К нашему удовольствию казначей согласился выдать доли для семей из войсковой части и сразу нам, под расписку.
- А нема у вас, хлопцы пристрастия к вину, гроши – то не пропьёте? Может лучше здесь оставить. Завтра всё одно к атаману, завтра и получите.
- Пишлы швыче у шинок, але у меня вже кишки слиплись, - оборвал возможные придуманные препятствия Грицко, - а какой торбочки у вас, не нужной не найдётся?
Казначей сделал ещё одну попытку не отдать сегодня гроши.
- Что у нас тут лавка, на сенном базаре.
- Ничего, я зараз с телеги свой сидор принесу.
- Слыхал Иван, они в штаб с телегой припёрлись.
- Мы же дома ещё не были, сразу сюда, гроши отдать.
Дальше был обильный обед с писарчуками, а вечером ужин с батькой, станичным атаманом и всеми земляками, сопровождавшими атамана. Тут узнали, что оставленный в греческой лекарни Довгий, уже больше месяца дома. Мы поведали про Сашка. Помянули полными чарками. Пока Швырь расписывал наши похождения, так, что казаки с лавок от смеха под столы сползали, отец рассказал, как на сходе сцепился с Чубом, склочным по характеру атаманом. Отнял и передал большой кусок леса другому куреню. В прошлом году этот хитрован лес обманом выпросил, а сейчас как за своё бился.
- Как его казаков куда отрядить, так у них, то лошади потравились, то на казаков внезапная хворь напала, а тут, чуть из шаровар не выскочил, болячка ослиная.
Вот нам этот спор на следующий день и аукнулся.
Встали мы шеренгой перед атаманами. Пострижены, усы подвиты, у меня Георгий белой эмалью выделяется. Войсковой батька вот, мол, вернулись герои с заморского похода, договорить не дали. Чуб заорал, какой мол поход, почему никто не знает. Кто разрешил и на моего отца тычет. Подпевалы у него нашлись. Что, мол, будет, если каждый за дуваном побежит за море. Черкесы, мол того и ждут. Царь – батюшка узнает, осерчает, заберёт привилегии. Тут ещё больше атаманов переполошилось.
В общем, правы были атаманы. Вольницы допускать нельзя, только я не полвойска с собой увел, как Ермак Тимофеевич и если б кто другой упрекал, а не этот стручок обиженный.
Чувствуя поддержку, попёр он вперёд.
- Откуда крест, в какой лавке куповал, але злодейским способом добыл.
Бумаги из Питербурга не было, значит, не имеешь такого права. Снимай.
И вроде рукой потянулся. Тут тишина зависла, Все знали, часто русские командиры с себя кресты снимали, на грудь вешали. Пока бумаги туда- сюда, пока мастера найдёшь, пока изготовит, десять раз убить могут. А так все видят- кавалер и начальство оценило!
- Может, сам снять попробуешь?- спокойненько так спросил, но Чуба как в грудь толкнули, на два шага отступил.
- Ты! Что? Угрожаешь, мне атаману!
-Не мой ты атаман и вообще гимно ишачье.
Одни атаманы хохотали, другие насупились - атаман всё-таки.
-Дозвольте доложить батька –атаман. - Тот был не весел и помогать явно не горел. Отец тоже молчал, только почернел лицом.
- Георгия вручил генерал Столетов, командир экспедиционного корпуса под Плевной, точнее над Плевной на горе Шипка, за спасение из боя раненного командира батареи поручика Суздалева. Бог даст, приедет погостить, горилки кубанской с борщом покуштовать, сами расспросить сможете.
- А там как оказался, - кто-то неугомонный крикнул из зала.
- С Афона возвращались, с богомолья.
- Молодец,- кто-то не громко произнёс, - не подкопаешься, - сидай Чуб, как на хлопцов не наскакивай –лес не вернуть и ещё тише- гимно ишачье, - в углу захихикали.
Кто-то спросил,
- А чего так долго шли?
- Дык, война там везде, Васыля Довгого в Греции крепко ранили и Сашка Гулого… на Шипке потеряли.
Про наши подвиги и золотишко я решил промолчать, кому положено знают и пока помалкивают.
Мои стояли, вроде как не про них разговор. Богомольцы, да и только.
- Оружие самое новое вот прихватили. Винтовку Бердана, вы знаете, но вот специальная для казаков. На скаку легко перезаряжать. Пистоли новые. Пять или шесть раз можно выстрелить. Сербы, македонцы носят сразу по два. Порох новый американский. Мало дыма даёт, но забивать его меньше нужно.
- Всё, сотник, свободны. До распоряжения находиться в станице. Безвыездно.
Вот и угостились галушками со сметаной. Батька наверняка к такому повороту готов был, да и я понимал трезвым разумом, только сердце временами сжималось от обиды.
Столько пройдено, с такой добычей вернулись, ведь взяли столько, сколько смогли унести. И батька не едет. Что за дела в Катеринодаре, что с сыном повидаться не дают.
Тихонько встал, сгрёб шаровары с рубахой, пояс с домашним кинжалом повесил на шею, да и вон из куреня.
Сам оделся, недоуздки одел на Терика и арабскую кобылку. Пусть отец сам ей имя придумает.
Тут мама из коровника с почти полным ведром молока вышла. Вроде я не спал, а как она встала не слышал.
- Выпьешь тёпленького, сынок?
Я отрицательно мотнул головой.
- Куда?
- На речку, мамо.
- На текучку?
- Я на остове буду.
-Ну и добре.
Остров был небольшой и недалеко от берега. С одним единственным деревом –шелковицей. Мальчишками в жару спали в тени этого дерева, лакомились кисло-сладкими плодами, Поспеть они никогда не успевали, играли в ветвях в догонялки. На землю спускаться не моги. Летали как белки, ну и падали, конечно.
Снова студёная вода и остров.
Солнце вставало. Тёплые лучи прогоняли озноб. Разгоняли призрачную дымку над рекой. Лошади поняв, что настала полная свобода, веселились вовсю. То гонялись, друг за другом по берегу поднимая тучи сверкающих на солнце брызг, то вставали по очереди на дыбы, то тёрлись головами. Кажется у них взаимное влечение. Вот и хорошо, потомство хорошее будет.
Я отложил кизиловую дудочку, которую оставил себе на память о Сашко. Если буду упорно заниматься, лет через двадцать должно что-то получится.
Может тут как со стрельбой. Выстрелить может каждый, но пока тебя не научат, попадать не будешь. Особые люди, самоучки, конечно, бывают в каждом деле, но без труда всё равно толку не будет.
Эх, Сашко, Сашко. Всё тебе легко давалось. Не грешил бы, может и уберёг тебя Боженька, ну да не мне судить.
Мысленно вернулся на Балканы. Всё ли мы правильно делали.
Распалив там огонь, мы от наших земель угрозу отвели. Несколько лет османам не до нас будет. Значит, с этой стороны правильно. Надолго ли только? С другой стороны, особой любви местные не выказывали. Это и понятно, всё равно мы чужаки. Для крестьян, одни оккупанты воюют с другими. Русские хоть единоверцы, но что от них ждать неизвестно. К туркам за шестьсот лет привыкли.
Свобода только тогда дорога, когда у тебя на теле рубцы есть, когда твой брат, сват, свояк погиб. Я, эту Шипку помнить буду через Сашко. У болгар теперь свой герой - Тодор, хотя, я бы такого героя выпорол, сколько из-за его неумелой глупости народу погибло. Хотя большой кровью народ он всколыхнул.
Отступив со столетовцами в Валахию, узнали, что повелел наш Государь из болгар армию сформировать, и следующий поход будет совместным. Правильно, пусть и они за свою свободу кровушку прольют, тогда она, свобода, слаще и желанней будет.
Тут глаз зацепился за жёлтый перстень с тонкой резьбой.
Ваня Суздалев! Иван Матвеевич. Человек из другого мира, за последнее время стал почти родным. Вот жизнь как управляет. Если б я его раненного не потащил, он бы меня от смертельной пули не укрыл. Так что, кто кому должен, это вопрос. Но Иван, сказал, что если не приму перстень он себе руку прострелит, я, конечно, посоветовал дурную башку прострелить. Однако, граф закаменев лицом, потащил из кобуры веблей, пришлось принять кольцо с фамильным гербом, тщательно замаскированный тонким узором.
Рассмотреть герб можно, только под одним углом.
Жизнь, судьба, воля Божья! Батька Швырь собирался из этого похода не возвращаться. Теребя свои серьги, говорил в грустные моменты - Этого, хлопцы, на достойные похороны хватит.
Однако который день ходит Щвырь по станице, всю дорогу навеселе. А вот ординарец поручика дядька Прохор, не в силах сидеть, ждать своего графа в палатке, попросился в передовой дозор и погиб при неожиданной вылазке османов.
На Суздалева его гибель повлияла очень странно. Головные боли и припадки прошли совсем, но зато стали мы замечать, что иногда с Батькой Швырём он говорит как с Прохором, а тот не протестовал, подыгрывал.
Граф Суздалев, испросил отпуск, для поправки здоровья. Поехал в именье к матушке.
Вместо речей пустых и уверений ничего не значащих, не потому что не искренни эти слова, оба понимали, что нас обоих ждёт завтра, один Господь ведает. Вот Иван и передал мне перстень, Грицу веблей отца Малики,с турецким полумесяцем на «щёчках». Гриц отдарился французским «колониальным» револьвером с красивой ореховой ручкой и кожаной кобурой.
Я покопался в своём сидоре достал тряпицу, протянул Ивану.
- Когда погано будет, грусть нападёт или обида какая, разверни и вспомни болгарские горы.
- Это же та пуля, что ты из меня вырезал. Я-то думал она в той пещере осталась.–Граф подбросил в ладони кусок свинца. Кстати, оба лекаря сказали, что абсолютно варварски вырезана.
- Ну, я в парижах не обучался, паленку так хлестать не умею, - что- то хотел ещё добавить, но граф обнял и пошептал на ухо.
-Этот свинец мне дороже золота, брат.
Так я не став ещё графом, обзавёлся братом благородных кровей.
Лошадки застыли на берегу острова, кобыла тихонько заржала. По полосе бурьяна кто-то бежал. Малец выскочив на чистый берег, замахал руками и закричал звонким чистым голоском,
-Дядка Микола, дядька Микола!
- Чего тебе, казаче?
- Посыльный приехал от вашего батьки из Катеринодара, тебя шукает.
- Смурной чи веселый?
- Веселый, у вашей матери, тётки Натальи, чарку горилки зараз потребовал. С поганым пакетом горилку не пьют.
- Соображаешь. Ты чей, молодец будешь?
- Соседи мы ваши, Чернеги.
- Эко, ты братец, вымахал. Ладно, хомыляй по своим делам, зайдёшь потом, на конфеты дам, если новость хорошая.
-Обязательно хорошая, дядька Мыкола! – также стремительно умчался в бурьяны, зато на дороге запылил всадник.
Батька Швырь. А этому чего не сидится?! Теперь посидеть подумать не дадут. Нужно плыть на берег, не старику же лезть в холодную воду.
Пока разобрался с лошадьми, пока переплыли с острова, на берегу уже ждала вся наша команда.
- Не думал, что буду кавалера поздравлять в подштанниках.
- Вы батько уже столько горилки выпили за «Георгия», что нас на руках должны были носить, а не как котят в лужу носом тыкать.
- Всё. Хватит. Прошло злое неведенье. Посыльного расспросил. От царя бумага пришла. Рескрипт! Что написано он не знает, но твой батька станичному атаману устный наказ даёт, послезавтра, в воскресенье, готовить гулянку для всей станицы. Самое малое –крест. К нему повышение в чине. Так как ты атаманил в боевых условиях более двух лет- на два чина. Должность соответствующую. Так, что с есаулом, господин георгиевский кавалер.
- Стой, опять Вы поперед скачите. Такой разумный человек в бою, но после…
Вам бы книжки писать.
А, вы, чего молчите?
Чего вы от меня ждёте? Я что, один там был?! Золота добыли, это хорошо, но дороже наша дружба. Её и выучку казачью в дальних землях показали. Про себя всё узнали. Врагов, кроме иноверцев не нажили. Память оставили, нужно будет ещё сбегаем- дорожку теперь знаем.