Предыдущая глава 62. "Страшная ночь":
http://proza.ru/2021/02/03/155
И потянулись мрачные тягучие дни. Всё вокруг померкло, потускнело, потеряло свой первоначальный смысл.
Галку (Галию), как мусульманку, похоронили очень быстро, на следующий день. Мама не смогла пойти на похороны, так как Галкина родня была настроена очень враждебно по отношению к ней и считала маму виновницей гибели девушки. Позже мама приходила на могилу Галии, приносила цветы, плакала, разговаривала с ней.
Каждый день мы теперь спешили в больницу, чтобы в крохотном вестибюльчике узнать о состоянии дяди Жени. В душах наших плескалась странная гремучая смесь из жгучей надежды на чудо и обречённой готовности услышать страшную весть. Состояние его было очень тяжёлым: он всё время оставался без сознания, печень лопнула, одна почка оторвалась, несколько ребер сломаны. Но сердце оказалось сильное, и дядя Женя продержался две недели со дня аварии живым, хотя и без сознания.
Пятого августа маме приснился, как ей показалось, плохой сон: вроде перебирает она помидоры, взяла один в руку, а он с трещинами, помятый, подержала помидор в руках, размышляя, куда его, и потом, после паузы, бросила в отходы. Но все мы понадеялись, что просто приснился пустой сон.
6 августа 1970 года нам сообщили в приемном покое, что дядя Женя умер. Эта дата стала для нас вдвойне черной: мамин первенец Сашенька родился в этот день шестнадцать лет назад, но при родах пуповина, обмотавшаяся вокруг шеи, задушила его. И теперь вот дядя Женя ушёл от нас именно в этот печальный день. И было ему всего 37 лет, исполнилось совсем недавно, 9 июля. И был он ровно на 1 год, один месяц и один день младше мамы, и это всегда очень смущало её.
Что творилось в душе нашей мамы, только один Господь Бог знает. Она не могла пойти и на похороны дяди Жени, ведь официально он не был разведён и даже после смерти как бы принадлежал своей бывшей супруге. А мама в глазах его жены и других людей, скорых на осуждение, была всего лишь любовницей и разлучницей, замахнувшейся на самое святое - семью! - и, типа, отнимающей отца у детей.
В один из этих чёрных августовских дней я брела, понурая, по центральной улице города, погружённая в свои мрачные мысли, как вдруг чья-то фраза, как хлыстом, обожгла меня:"Да, разбились они на мотоцикле, любовник её - насмерть, а она уцелела... И подруга её тоже там была с ними, та сразу погибла.., "
Я резко оглянулась и увидела женщину средних лет, говорящую в трубку телефона-автомата, прикрепленного к стене дома, на первом этаже которого располагался большой "Гастроном". Я сразу поняла, что она говорит о маме. Столько злорадства я услышала в её голосе, что мне стало невыносимо горько, ещё горше, чем было до этого. Думалось: как эта женщина даже в такой страшный момент может злословить и изливать своё ехидство! Конечно, я никому ничего не сказала об этом, даже с Верой не стала делиться услышанным.
Мама попросила нас сходить попрощаться с дядей Женей и нам самим, и за неё. С печалью в сердце, перемешанной отчасти с каким-то необъяснимым страхом перед неведомым, мы с Верой отправились в старую часть города, где в одном из двухэтажных, построенных в 50-е годы домов проживала дяди Женина семья.
Дверь в квартиру была открыта, мы робко ступили на порог и в большой комнате сразу увидели красный гроб, стоявший посредине комнаты, но наискосок. Прямо над ним, в углу комнаты, висела икона, обрамленная по краям белым полотенцем, мерцали свечи. Народу было немного. Не знаю, заметили нас или нет, но никто нам не сказал ни слова, и мы тоже молчали, раздавленные горем. Также молча, издалека, мы попрощались с дядей Женей и покинули тихую печальную квартиру, низко опустив головы и роняя горячие слёзы.
Внутренне я всё время глодала себя за то, что позволила себе в своих бездумных и безумных мечтаниях представить себе этот красный гроб и дядю Женю в нём. Мне казалось, что я виновата в его преждевременной смерти, что я спровоцировала своим глупым воображением это событие и навлекла гибель на дядю Женю. Да ещё это последнее моё пожелание:"Счастливой вам езды по кочкам!"...
С того самого дня, дня смерти дяди Жени, я запретила себе всякие мечтания на долгие годы, вдруг почувствовав в них мощную, непознанную мной силу. От греха подальше. По первости, мне так было непривычно и тяжко без них, без этих каждодневных грёз, но с годами я привыкла к этому запрету, и даже в малом чём-то не позволяла себе витать в облаках.
Постепенно я разучилась мечтать, утратив потребность в этом. Хотя позже и поняла, что, скорее всего, была не права в своём юношеском максимализме. Надо, надо мечтать, но только мечты должны быть добрыми, светлыми, конструктивными!
Теперь прямо с утра мама спешила к дяде Жене на кладбище. Мы с Верой, как два хвостика, за ней. Она покупала красивые высокие гладиолусы, красные и белые, выбирая самые крупные и самые лучшие - для дяди Жени и Галки. Или разноцветные астры, или яркие георгины.
Мама раздавала детям печенье и конфеты, а бабулькам, сидящим возле кладбища, подавала монетки и просила их:"Помолитесь за усопшего раба Божия Евгения". Нам странно было это слышать, ведь, по сути, это была первая смерть в нашей жизни, которая затронула нас так близко.
О том, что и мама могла погибнуть в этой аварии, мы старались не думать, лишь где-то там, на заднем плане души, постоянно горел огонёк благодарности:"Слава Богу, что мама осталась жива!"
На обеих могилах, расположенных неподалёку друг от друга, сразу были установлены серебристые металлические оградки и такие же памятники. Верх Галкиного памятника заканчивался полумесяцем, а дяди Женин - крестом. С фотографий на нас смотрели такие знакомые лица, улыбающиеся нам и разрывающие этим наши сердца. Мама тихо приветствовала своих дорогих ушедших, а потом, не выдержав, припадала лицом к памятнику д. Жени и начинала, сквозь плач, тихонько что-то причитать.
Мы с сестрой деликатно отходили в сторону, бродили по кладбищу, неподалёку от мамы. Если находили заброшенную или замусоренную чью-то могилку, то собирали там ветки, сухие листья или давно засохшие цветы и уносили на мусорную кучу. Хотелось помочь кому-то, хоть и по смерти, сделать что-то для ушедших приятное. Почему-то остро чувствовалась наша человеческая общность - и живых, и уже умерших.
Там же, бродя по дорожкам вдоль могилок, я вдруг наткнулась на ухоженную могилу отца Бори, моего кареглазого одноклассника. По некоторым признакам, я знала стопроцентно, что здесь захоронен его отец. На солидном памятнике под его фото было высечено:"Моя любовь к тебе переживёт меня". Видимо, мама Бори очень любила своего мужа, но вот и ей выпало такое горе в жизни - так рано потерять любимого.
Знойный август был весь пропитан для меня запахом смерти, острого горя, обречённости, дымком горящих церковных свеч, ароматом свежесрезанных цветов, запахом черных лент на траурных венках, тесно припавших к могильным холмикам, и серебряной краски, покрывающей новые памятники и оградки.
Тишину кладбища нарушал лишь тихий шелест листвы деревьев да стрекотание кузнечиков в прогретой траве. В жизни всё шло своим чередом, несмотря на наши слёзы и отчаяние, и люди вокруг весело разговаривали, смеялись, спешили куда-то по своим неотложным делам, но мне это казалось странным: над нами висело чёрное крыло смерти, заслоняя собой весь солнечный свет и всю радость земного бытия.
Продолжение - глава 64."Опять больница": http://proza.ru/2021/02/11/186