...О, мы познали в декабре -
не зря "священным даром" назван
обычный хлеб...
О. Ф. Берггольц
1963 год. Сергею недавно исполнилось 17 лет
Он родился и жил в центре Ленинграда. Жизнь парня последнее время состояла, в основном, из учёбы в техникуме. Из развлечений; по субботам и воскресеньям посещение танцевальных вечеров, которые проходили в различных домах культуры города. Но, если вдуматься, то эти развлечения проходили по одному и тому же сценарию: вначале танцы под оркестр, знакомство с девушкой, проводы её до дома, посиделки на лестничной площадке, поцелуи в губы, а если повезёт, то и в обнажённую грудь. Поэтому Серёге иной раз думалось, а зачем вообще туда идти? Но наступал субботний вечер и он уже там. Обычно, на танцы Сергей ходил с приятелем. Но в тот вечер, о котором пойдёт речь, приятель не смог пойти. Дома сидеть не хотелось, он решил поехать во "Дворец культуры имени Кирова", в народе называемый "Мраморным залом". И хотя, Сергей знал, что на этих танцах собиралось со всего города старичьё лет по 25-30, а то и старше, но "Мраморный" был сравнительно недалеко от его дома и он поехал туда.
Танцевальный вечер в "Кировском" начинался с концерта артистов в театральном зале дворца. Сергею это было не интересно и он пришёл к началу самих танцев. Когда юноша вошёл в зал, оркестр играл медленное танго. Танцевать Сергей любил, да и умел, поскольку посещал два года школу танцев при "Доме комсомольцев ". Танго предполагало возможность партнёрам по танцу плотно прижиматься друг к другу. А ещё, во время медленного танго, гасили верхний свет в зале и танцевали пары в полумраке.
Чтобы не упускать медленный танец, Сергей пригласил первую попавшуюся, стоящую у столба, женщину. Она была на голову ниже его. При тусклом свете Серёга толком и не мог разглядеть её лица и фигуры, но она явно была в годах. Женщина приняла приглашение и парень, немного стесняясь своего юного возраста, стал вести в танце партнёршу, не прижимаясь вплотную к ней. У неё была тонкая талия и танцевала она хорошо, легко реагировала на все па партнёра. Так продолжалось недолго. Осмелев, он, крепко прижал партнёршу к себе, она не отстранилась. Дальше пара двигалась без всяких танцевальных премудростей. Они молча, почти стоя на одном месте, слегка покачивались в такт выводимой оркестром мелодии. Сергей всё же очень смущало то, что партнёрша сейчас почувствует, как его молодой организм сразу отреагировал на такое тесное её прикосновение и попытался чуть отодвинуться, но женщина ещё плотнее прижалась к партнёру. Они молча продолжали двигаться. Тут Сергей почувствовал сильную дрожь во всём её теле. Её словно бил озноб. Серёга, по своей юношеской непонятливости, задал ей вопрос:
- Вам нехорошо?
- Нет,- ответила она чуть слышно — мне хорошо.
Включили большой свет, танец закончился, юноша проводил свою даму на место, где она стояла до приглашения к танцу. В какой-то момент он оказался позади неё и сразу отметил для себя стройность её фигуры и красивые ноги.
На следующие танцы Сергей приглашал только её. Теперь он смог разглядеть лицо своей партнёрши. У неё было кукольное личико: тёмные глаза, небольшой носик и пухленькие губы. Ясно было, что всё-таки, по сравнению с ней, взрослой женщиной, Серёга просто пацан и совсем не тот человек, какого она хотела бы встретить здесь, на танцах, поэтому так ей и сказал:
- Если вы почувствуете, что я вам мешаю, вы мне скажите, я пойму.
- Хорошо. Но вы так замечательно танцуете, что мне очень хорошо с вами.
Танцевальный вечер подходил к концу. Серёжа спросил женщину, мог бы он проводить её до дома? На что она ответила согласием.
И вот они уже идут по проспекту, она держит молодого человека под руку. Только теперь они представились друг другу. Прежде она:
- Меня зовут Елена Михайловна. Была замужем, но уже два года живу одна. Работаю инженером - она назвала отчество, очевидно желая тем подчеркнуть юный возраст Сергея, чтобы лишить его каких-либо иллюзий на вольное поведение в отношении её.
Сергей назвал своё имя и возраст, прибавив к его 17 годам ещё два года.
Она внимательно посмотрела на его лицо, усомнившись, переспросила, действительно ли ему 19 лет? Получив утвердительный ответ юноши, решила для себя, что это же совсем меняет дело.
Они шли, разговаривали. Женщина была замечательным слушателем. А Сергей в этот вечер был просто в ударе: сыпал шутками, анекдотами, выбирая самые остроумные, но без "клубнички". Она искренне смеялась.
Они подошли к её парадной и поднялись на третий этаж. Женщина показала на дверь одной из квартир, сказав, что вот здесь она и живёт. Сергей стоял, держа её маленькие ладони в своих. Пауза затягивалась. Наверняка она ждала, что сейчас молодой человек её обнимет, крепко прижмёт к себе, поцелует. Возможно даже, что после страстного поцелуя, Елена Михайловна бы пригласила этого крепкого, высокого юношу, так возбуждавшего её во время танцев, к себе в квартиру и...
Серёга, в этот момент, почувствовал себя словно ученик перед учительницей, боявшийся неправильным ответом на заданный вопрос, разочаровать её. Он стал целовать её ладони. Она не ожидала такого, даже попыталась отдёрнуть их. Сергей успел заметить, что одна ладошка Елены Михайловны была испещрена выпуклыми шрамами. Внешне они выглядели, словно нанесённые багровой краской полоски.
Юноша насторожённо спросил, откуда такое?
Женщина ответила, что это память войны, память детства.
Серёге, родившемуся уже в мирное время, и в голову не приходило до этих слов, что ведь эта женщина родилась ещё до начала войны и пережила эту трагедию.
Елена Михайловна, вздохнув, разглаживая правой рукой шрамы на другой ладони, рассказала:
- Во время блокады мы оставались с мамой и моим младшим братом в Ленинграде, в этой самой квартире. Папа был на фронте.
Так вот, голод становился уже совсем невыносимым, и однажды, мама принесла откуда-то несколько брикетов торфа, по виду они были, как небольшие чёрные кирпичи. Мама делила блокадный кусок хлеба, что мы получали по карточкам, на несколько маленьких кусочков и к каждому хлебному, добавляла кусок торфа, чтобы сытнее было. Так-то есть торф было уж очень противно, а с кислым запахом хлеба, можно было долго, долго пережёвывать. Мама же моя ещё и работала. Она уходила на смену на 12 часов и мы с братом на всё это время оставались одни дома. Помню тот день. Мне было тогда 6 лет. Брату 4 года. Было холодно и очень хотелось есть. Брат всё время плакал. Это уже было невозможно вытерпеть. Я не знала, где мама прячет остаток хлеба, а вот то, что торф лежит на верхней полке в буфете я знала. Я подставила к буфету один стул, на этот стул поставила второй стул и вскарабкалась на это шаткое сооружение. Откуда только сил хватило? Но наверно голод помог. Кирпичик торфа я положила на стол, взяла нож и отрезала кусочек. Тут я увидела, что нож на столе оставил царапину и это ужасно меня напугало. Тогда я взяла кусок торфа в ладонь и стала его резать прямо на ладони. Я прежде увидела, как кровь струиться по руке, лишь потом почувствовала боль от порезов. Мы с братом ели этот, ставший солоноватым от моей крови, торф. Кровь продолжала течь. Йода в доме не было, но я вспомнила, что когда мой брат разцарапал себя пальчик, мама попросила его пописать на чистую тряпочку и завязала ею ранку. Я сделал тоже самое, дала брату пописать на тряпочку обмотала ею свою ладонь. Рука ещё долго болела, но вот, как ты видишь, цела...
Сергею захотелось сейчас же обнять эту женщину. Он прижал голову Елены Михайловны к своей груди, гладил её волосы. Женщина стояла не шевелясь.
Серёга не мог дальше обманывать такую женщину, и хотя он понимал, что его следующие слова, наверняка, нарушат её планы в отношении его, парень признался, что ему ещё 17 лет.
Позже, до самого ухода Сергея в армию, он иногда встречался с этой женщиной: ходили в музеи, на танцы. Общались, как хорошие добрые друзья.
Возможно она относилась к Сергею иначе, особенно после его совершеннолетия, но он так и не смог преодолеть в себе этот барьер уважения к детским страданиям Елены Михайловны. Не смог воспринимать её в роли любовницы.
Возможно он был в этом и не прав...